Sól
Ви бездумно ковырял свежие швы, прожигая стол насквозь отсутствующим взглядом. Отец смерил его тяжело и устало и поставил под носом исходящую паром тарелку, придвигая завтрак поближе. Ви даже не шевельнулся. Эйнар крепко сжал его плечо, и парень отдернул руку от изрезанного предплечья. — Lägg av. — Det kliar… — просипел совсем тускло, прикрывая запястье ладонью. Ви поморщился. Ноздри защекотал приятный аромат свежих тостов. — Завтракай и приходи в мастерскую, если хочешь. Посмотрим на пригнанный Колби… Стул заскрипел о битую плитку. Поднимаясь с места, Ви перебил отца: — Пошли, — кинул с готовностью, заглядывая ему за плечо, на двери, но Эйнар с пути не отступил. Ви совсем бледный, с серыми кругами под глазами, подавленный и слабый. — Ви, поешь. — Не хочу, — дернул головой, прячась за спутанными волосами, и потупил взгляд. Упираться было глупо, но что-то Ви на это настойчиво толкало. Отец с грохотом отставил стул и с шумным вздохом уселся за кухонный столик, подвигая к себе пепельницу. Эйнар закурил, раздраженно притопывая ногой и одним взглядом указывая сыну на тарелку. Ви фыркнул и упал обратно на сидушку, складывая руки на груди: — Может еще меня покормишь? — На меня это не действует, не трать силы, — он невозмутимо продолжал курить, пускал дым в потолок — не собирался вестись на провокации, сдавать назад. Вспылить и рявкнуть «делай что хочешь» — не выход, и на Ви подобное не сработает: парень просто пойдет по своим делам, как и было сказано. Эйнар непробиваем, спокоен и настойчив. Тем и мудр, тут же заземляет. Хоть Ви и научился за долгие годы читать его взгляд: отец точно не зол — он глубоко ранен, устал и взволнован. Переживает и старается позаботиться о своем ребенке, таком разбитом. И только откусив нехотя крохотный кусочек поджаренного хлеба с сыром, Ви осознал насколько же, блять, голоден. Вновь очнулась вина, выпиливая за детское упрямство, за еще один седой волос на его голове. Признание собственного поражения, проигрыша — как бы ни было обидно, а папа все же прав, как обычно. Ви с трудом проглотил свой завтрак, отвыкший от пищи желудок свело протестным спазмом, и парень приложил левую ладонь к солнечному сплетению, кривясь от рези в животе и острой боли в руке. Глаза предательски защипало, заскребло между ребер, и Ви раздосадовано бросил хлеб обратно в тарелку, зажимая пальцами переносицу. Брови сползлись двумя кривыми, светлыми линиями, парень поджал губы и плотно зажмурился, тяжело засопел. Эйнару как нож в грудь всадили — каждый раз видеть своего улыбчивого и светлого мальчика таким, с ясными глазами на мокром месте, исхудавшего и потускневшего за эти недели, с изрезанными руками, на грани крайнего отчаяния и фатализма просто убивало. И только благодаря высшим силам он сам еще пытался держаться. Каждый день он смотрел на своего сына и понимал, что волей жестокой судьбы мог потерять и его. Для парня же такая чудовищная, трагичная потеря матери стала невыносимым ударом, настолько, что он решил и сам распрощаться с жизнью. Отец потер лицо, нервно почесывая рыжеватую бороду, и затушил окурок. — Приходи. Без тебя не начну, — Эйнар ласково взъерошил его непослушные кудри и попытался улыбнуться тепло, сквозь опустошающую боль, и Ви обронил одинокий всхлип, слабо кивнув.*
Ви плеснул ледяной водой в лицо, злобно стирая со щек стянувшую кожу соль. Ненавидел свои слезы, которые так глупо лились в самый неподходящий момент, и ты никак не мог их остановить — рыдал, пока они просто не кончались. Ненавидел свою слабость — просто неприлично вести себя так омерзительно жалко. Он чувствовал себя маленьким ребенком, брошенным и забытым, лишенным всего. Обиженным и раненым. Злым, на собственное бессилие. Ви зажмурился, впиваясь пальцами в край раковины. И снова глянул на свое отражение. Влажные, растрепанные волосы нависли идиотскими завитками вокруг лица, серого и исхудавшего. Взглядом Ви по привычке пробежался по полупустым теперь полочкам у зеркала, озадаченно приподнимая самому себе бровь — чего-то не хватает. Отец выгреб все ее лекарства: антидепрессанты и седативные, снотворные. И ровно так же внезапно пропало из видимости острое. Только сейчас, спустя неделю после произошедшего, Ви накрыло страшное сожаление и вина. Он сделал отцу еще больнее, поставил свежую, кровоточащую засечку на сердце. Вынужден теперь носиться со своим сынком, суицидником-неудачником, чтобы тот вдруг снова не надумал с собой что-то сделать. Банально не может помочь иначе — частного дока теперь он не потянет. Эйнар молчит, боится своими разговорами вдруг сделать хуже. Не может потерять еще и сына. И рядом нет Хельги, которая всегда знала как помочь и поддержать, отдавала им всю себя, находила на это силы, хоть и была на самом деле страшно опустошена внутри. Меньше месяца назад ему исполнилось семнадцать. И уже тридцать два дня по дому плавает две тени человека, тихие и бледные — из кухни в гараж, из гаража в кухню. Отец не ходит наверх, к спальням, спит паршиво и невозможно мало на крохотном жестком диване, по пятнадцать часов работая в мастерской, безвылазно. Ви же из комнаты почти не выходит. Иногда сидит на полу и разглядывает трещинки в паркете, пропитавшиеся бурым. Сидит и раздирает сшитое запястье до крови, пытаясь просто перебить хоть чем-то свою боль. И вскипающую ядовитую ярость. Ви вдруг остановился у родительской комнаты, осторожно ступая вглубь и растерянно ее осматривая, застывшую во времени. Ее вещи все так же лежат по местам, будто мама сейчас вернется домой, радостная, с легкой улыбкой на устах, сядет на кухне с чашкой кофе в хрупких, белых руках, и будет слушать его восторженный лепет о том, что ему все же удалось обкатать старенького норовистого японца. И Ви так и замер на месте, чувствуя, как мир вокруг начинает осыпаться, как его распинает тоска. Парень кинул взгляд на увешанную оружием и трофеями стену, на охотничье ружье и пару мелкокалиберных пушек, и глаз зацепился за пустующее ложе, в котором совсем недавно покоился массивный серебристый Нуэ. Ви зажмурился и потянулся к винтажному, увесистому Кольту, и от его зловещей тяжести по спине пробежала дрожь. Даже понять не мог как должен с ним обращаться. Пистолет ощущался в руке чем-то чужеродным, неестественным. Но мигом Ви окатила новая волна бешенства, и пальцы увереннее сжались на рукояти. Его колотило как разъяренную собачонку на привязи от ощущения собственного бессилия, его трясло от отвращения к оружию, но он желал всей душой превратить его в орудие мести. Ублюдки заплатят высокую цену за то, что совершили. Все начиналось с безобидных поначалу уговоров. Рик посылал своих упорных верных шавок на «разговор с глазу на глаз», но отец ловко соскакивал с их крючка, мягко отказываясь от «крыши и защиты в кишащем конкурентами районе». Позже стали поступать предложения о сотрудничестве. Очередной отказ закончился обугленным кузовом пикапа Альдекальдо и подорванным кредитом доверия — люди Сантьяго вдруг отдали предпочтение мастеру из Висты, регулярно потерпая от прессинга Валентинос. Уж лучше так, чем терпеть убытки. Шестые загнали их в глухой кут. И в бездонную долговую яму. Из раза в раз заламывали процент все выше, выдаивая их скромный бизнес до копейки. Доходило до того, что отец не мог закупить детали и расходники без риска загнуться от голода, при том как Рик только ужесточал сроки в которые они обязаны умудриться сваять из кучи металлолома на колесах что-то похожее на пуленепробиваемый вездеход. Но суть шантажа была одна — Шестые с самого первого дня крутились вокруг Ви, как голодные волки, пытаясь завербовать в свои ряды молодую кровь. Но парня, которого воротило от преступной жизни и муштры, который не видел в этом никакой романтики, соблазнить и одурманить им так и не удалось. И тогда Рик стал действовать куда как жестче: Шестые быстро нашли слабое, как они решили, звено — Хельгу. Рик посылал своих крыс в аккурат тогда, когда отец был на выездах, а Ви еще на учебе, и размахивая пушками Джоди и Конор деловито вышагивали по их дому, оскверняя его чистоту и покой, выдвигая новые требования и условия их «мирного» здесь существования. Но она не соглашалась. Отец хотел просто покинуть это проклятое гетто, унестись, куда глаза глядят — не мог позволить какому-то огрызку, возомнившему себя местным полубогом, угрожать его семье, — но все упиралось в ушедший в минус доход: денег хватало лишь на то, чтобы себя прокормить. Стремительно все катилось по наклонной, ниже и ниже, что наиужаснейшим образом сказалось на расшатанных нервах матери, которая сидела на препаратах столько, сколько Ви себя помнил. Мама совсем отчаялась, снова угасая на глазах. А Рик еще больше закручивал гайки, не гнушался даже открытыми угрозами расправы. Поводок защелкнулся. Но Ви и подумать не мог, что… Что она сделает это. Что это случится так неожиданно и страшно, просто на его глазах. Не мог простить себя. Он чего-то не заметил, что-то упустил из виду. Он уделил ей недостаточно времени, внимания. Опоздал. На считанную минуту. Ви так долго не спал после, что то, что он боялся увидеть во сне, стало преследовать его наяву. Стоило только моргнуть. Этого не должно было произойти. Несмотря ни на что, ей было лучше здесь, на новом месте, под этим испепеляющим калифорнийским солнцем. Маме стало лучше. Ей здесь нравилось, ей нравился Найт-Сити. Принимала препараты все реже, улыбалась больше, сияла, по-своему — скромно, но искренне. Ее прозрачная кожа приобрела здорового, живого цвета; она снова начала есть; работала меньше, иногда даже гуляла, осматривая округу; занималась обычными делами с какой-то новой искрой. А однажды она обняла его так крепко, что Ви вдруг подвело на секунду его искусственное сердце. Мама так редко его замечала, всегда обходила стороной. Ее будто не было в его жизни. Но это далеко не ее прихоть, Ви знал. Еще дома доктор говорил с ним об этом. Долго рассказывал о том, что с ней происходит, и почему так происходит. И что его вины в этом всем нет — маме просто нужно время. Убеждал, что она его до сих пор любит. Ви не нравился Стокгольм. Ви не нравился этот седой мужик и его пугающе белый кабинет, увешанный дипломами и наградами. Ви ненавидел ходить после школы в этот сраный кабинет и сидеть в скрипучем кресле, отвечать на дурацкие вопросы и рассказывать о своих чувствах. Он просто хотел обратно домой, на север, хотел к своим старым друзьям, хотел в свой лес, который они с Фенриром знали вдоль и поперек. Ви хотел, чтобы мама снова к нему вернулась, чтоб она перестала болеть и так много спать, так пугающе долго молчать. А после все стало только хуже. И им пришлось уехать даже из Стокгольма, к суете и равнодушию которого Ви едва привык. Оставить все и унестись за океан, в поисках лучшей жизни, спокойствия и процветания. Все обещало наладиться. Ви вытер мокрые дорожки с дула и рукояти и неуверенно поднялся на ноги, положив отцовский Кольт на место. Все понимали, кто является виновником произошедшего. И Ви не собирался оставить это просто так. Он машинально подавал отцу инструменты, правда внимательно пытался слушать его объяснения, рассматривая стеклянными глазами покрытый нагаром двигатель, перебирая в измазанных маслом руках детали. Но призрак обжигающей тяжести оружия в ладони все мешал сосредоточиться на его словах.Kvitravn
Визг резины и дым. Педаль в пол — тачка срывается с места с бешеным ревом, скорость вжимает в сидение, и Ви мало не пищит от восторга, скрутившего до противного приятно потроха. Парень кинул беглый взгляд на приборную панель, с полным ликования вскриком долбанув по рулю ладонью. Сотня за шесть секунд. Ветер свистит в ушах, поднимая перед глазами вихрь непослушных кудрей. Дикий гул захлебывающегося на предельных оборотах двигателя умиротворяет, как колыбель. Выжать газ до упора. С задорной мальчишеской ухмылкой Ви почти что насмешливо прикрывает глаза, выворачивает руль и с визгом покрышек влетает в крутой поворот, ныряя в узкие улочки давно покинутого и опустошенного бурями Роки Ридж. Как по маслу. Пятая. И еще пара миль зеркально ровного шоссе впереди — только песок скребется о бока. Рассевшись расслабленно в сидении, Ви лыбился до сведенных скул широко, самодовольно. Ударив по панели управления, парень поднял шипящую статикой старенькую рацию, поглядывая по зеркалам: — Как тебе «ржавое корыто», Панам? — Турбина — это запрещенный прием, идиот! — пробилось злое и отчаянное сквозь помехи и гул двигателя. — Хочешь сказать, это я «своими кривыми руками» турбировал несчастный Арчер? Настроил компрессор, и тачка даже не рванула? — Ты хоть что-то кроме мотора в нем оставил? Я тебя вообще не вижу! Когда на горизонте замаячила старая заправка, скалясь битым проржавевшим навесом, Ви понемногу стал сбрасывать скорость, осторожно подруливая к съезду. — Следи за поворотами, за мотелем… — Давай, напомни про блокираторы, а то я малость подзабыла, — Панам почти пропела, не скрывая раздражения в тоне. Кто-то не умел проигрывать. Ви вздохнул, не без понимания, стараясь подругу подбодрить: — Да не злись ты, и твоего монстра домучаем, будет бега-… — Для одаренных повторяю: только я увижу тебя с инструментом в радиусе трех метров от моей машины… — Все-все, сама — так сама. Панам оборвала связь, и Ви с беззлобной ухмылкой закатил глаза — упорно ждал, не вешая рацию. Вновь легкий писк и шорох помех. — Тормози давай. Руки чешутся опробовать этого турбо-франкенштейна. — Хочешь лишить Зака его мечты? Пожалей беднягу, столько простыней вам измарал. — Знаешь, мне мой «толстожопый монстр» как-то роднее.*
— Как дела в лагере? — Руди не покладая рук реставрирует свою битую-убитую, до сих пор не смирившись, что дорога ей уже только на тот свет. Дилан говорил, что на днях Сантьяго заезжал. Долго плевался на мексов — вместо того, чтобы мотор пересыпать, наизнанку всего Тортона вывернули. Не в восторге они от Висты. А Зак вообще кипятком ссытся, он столько коней даже на дедовом ранчо за всю жизнь не видел. Папа широко улыбнулся, с гордостью и одобрением потрепав его белые кудри: — Bra gjort, lillen. Сильные, загорелые руки, закаленные десятилетиями тяжелого труда, сжались на руле — он так уверенно ведет свой старенький внедорожник по ухабистой грунтовке, выезженной между минными полями, будто бы и не догадывается об угрозе. Грубые, покрытые мозолями и шрамами пальцы расслабленно выстукивают незамысловатый ритм, отчего плывут почти что гипнотически выцветшие наколки, постепенно переходящие в некогда яркие рукава, со временем потерявшие четкость своих контуров. Ви так редко видел его вне работы, что почти не узнавал сейчас: рыжевато-русые волосы с едва заметной сединой распущены, спадают на широкие плечи, а борода не собрана в кисточку; нет на лице ни грязи, ни усталости — только легкая ухмылка и спокойствие во взгляде. Ви беззаботно ловил перемазанной ладонью ветер, высунув руку в распахнутое окно, пропускал вечернюю прохладу Пустошей между пальцев. Но чем ближе они подбирались к дому, тем больше парень смурнел. Там их не ждало ничего, кроме пустоты и вороха рабочих забот. Ви невозможно сильно хотелось обратно, к Альдекальдо, которые за последние месяцы стали для него самой настоящей семьей. Сидеть на песке, под открытым, затянутым смогом небом, у потрескивающей древесиной бочки, и гадать вместе с Панам, звезда ли это пробивается сквозь синеватые облака, или же очередной корповский спутник мигает так часто и ярко, бдительно отслеживая кортеж каких-то толстосумов. А потом кочевница бы взвалила на свое худое девичье плечо выдранную из заброшенного барака доску для растопки, на манер ракетницы, и дала бы залп в эту блестящую холодом, удаляющуюся за горизонт точку. Ранчо Коронадо встретило как всегда с гостеприимством: оголтелая свора контуженных ветеранских выблядков под задорные вопли местных алкашей-смотрил молотила ногами невесть за что провинившегося беднягу, их вчерашнего «брата»; узкими улочками убогой окраины блуждал выедающий глаза запах гари и отработок Петрохема. Ви вслепую потянулся к консоли, наблюдая как мучительно медленно поднимается стекло под утихающее мурчание двигателя. Стоило погаснуть желтоватым фарам, и небольшой, обнесенный косым сетчатым забором дворик их дряхлого дома, что пялился на них своими пустыми черными глазницами, погрузился в густую сумрачную серость. Ви почему-то вдруг стало холодно.***
— Почему с вами всегда так сложно? — Рик растоптал своей железной культей дымящийся окурок, развернувшись кругом со скрипом протезов о бетон, вновь обращаясь своим перекошенным от злобы лицом к отцу. — Я ведь пытался по-хорошему — такому терпению бы многие еще позавидовали. Но ты по всей видимости глухой! Я просто отказываюсь верить в то, что человек с такими золотыми руками может быть тупым! Я, кажется, что-то говорил о работе на стороне, или я ошибаюсь? — На что ты мне жить предлагаешь?! Твои сказки о несметных богатствах меня сытым не сделают! — Эйнар окончательно вышел из себя. Громко хлопнув дверью выпотрошенного кочевнического Кварца, он рывком шагнул к Рику, отшвыривая ключ под ноги. Раскатистый звон инструмента заставил Ви неосознанно дернуться. Его псы тут же сомкнули кольцо, грубо выталкивая щуплого и длинного, такого еще по-подростковому несуразного Ви, оцепеневшего и бледнеющего, почти в самый центр. Парень понимал, что ничем хорошим все это не кончится. С каждой горячей и громкой репликой ноги холодели, наливаясь чугуном. — Мы даем вам все, защиту и пропитание, крышу над головой, что еще нужно! Я терпеть не могу две вещи: лживость и неблагодарность. И мое бесконечное терпение на исходе. Ви округлившимися глазами наблюдал, как Лоренцо вынул револьвер из кобуры, наставляя пушку в спину отца, и весь мир вокруг замер. Он даже не заметил вцепившуюся в волосы пятерню, утягивающую его к земле. Холод на шее. Будто вынырнув из ледяной воды, Ви вздернул вверх голову, распахнув в немом испуганном вскрике рот, встречаясь взглядом с мерзко и надменно ухмыляющимся Риком, что вжимал ему в горло бритвенно острый нож. Ви дернул головой, чувствуя, как лезвие врезается в тонкую кожу — отца также поставили на колени, унизительно, приставив пушку к затылку, и он медленно и покорно стал поднимать вверх руки. Но лицо его вмиг посерело, стоило ему глянуть на своего сына. У Ви внутри что-то с треском оборвалось. — Теперь разговор будет коротким и серьезным. Если ты так дорожишь своей убогой мастерской — в таком случае предлагаю обмен, справедливый. Права на отказ ты не имеешь. Твоему мелкому форма будет очень к лицу, не находишь? — Больной ты уебок, да ни за что! Отцу крепко прилетело рукоятью по челюсти, и Ви болезненно зажмурился, опуская голову. Шипящее «пропустишь самое интересное» и укол лезвия в подбородок заставили вновь распахнуть глаза. — Ты слегка не в том положении, чтобы диктовать мне правила! Только подумай: свежая кровь, шикарный материал для лепки — такой маленький, а уже с солдатским стержнем, даже штаны все еще сухие. Под отвратительный гогот толпы Эйнар откашлялся и сплюнул кровь, медленно, без резких движений утерев предплечьем рассеченную губу. — Забирай гараж, ни в чем себе не отказывай, доля теперь «наша». Хоть пятьдесят, хоть бы и семьдесят — твое. Но его оставь в покое. Это наш с тобой конфликт, и только. Отец всегда так умело блефовал, выкручивался из любой, даже самой безвыходной ситуации. Но сейчас его тон был слишком серьезным — ни намека на какие-либо двойные смыслы. Ви не верил, что папа готов так просто закопать все свои заслуги, расстаться с делом, без которого не видит себя в этом мире, со своей страстью, своим хлебом. Ви не может этого допустить. Он и так чувствует себя достаточно виноватым. — А что скажет наш гордый новобранец? — хватка усилилась, Рик тянул его за волосы невыносимо больно, до слезящихся глаз, а ледяное, острое лезвие прижималось все сильнее к шее, опасно близко к испуганно пульсирующей жилке. Не было страшно, не за себя. Ви был совершенно пуст, не существовало никакой возни вокруг. Парень неотрывно смотрел на отца, на приставившего к его виску пушку Лоренцо, и страшно было только за него. Ви изъедала ярость, первые ростки неконтролируемого, животного бешенства, что вскоре грозились опутать его душу и разум своими извилистыми, шипастыми ветвями. Ненависть и бессилие выжигали кислотой огромную дыру в груди. Рик тряхнул его снова, сильнее — сталь рассекла кожу: — Я тебя не услышал. Большей глупости было и не придумать — брыкаться с ножом у шеи. Но эмоции оказались превыше здравого смысла. — Пошел ты… — выскользнуло сиплое, злое и неконтролируемое сквозь стиснутые зубы, а почти что детский удар пришелся мимо — локоть лишь мазнул по ребрам. Но этого резкого движения хватило — в испуге воздух вылетел из глотки. По груди потекли горячие ручейки. — Как некрасиво вышло, малыш, — худющая мальчишеская фигура выскользнула из его хватки и повалилась на землю, судорожно хватаясь пальцами за шею и жадно глотая пыльный воздух. Ворот футболки до невозможного быстро пропитался липкой кровью, она стекала потоком на грудь, рвалась сквозь пальцы. В глазах темнело от ужаса, Ви не слышал и не видел ничего вокруг — реальность стремительно поглощала густая тьма. В голове туман, тело рвет на части тревога, и крутится беспрерывно лишь одна последняя мысль — из него слабыми толчками уходит жизнь. Парень свернулся на горячей земле и в панике греб ногами, поднимая в воздух бетонную крошку. Его окружили трое, как падальщики, в ожидании мучительной кончины своей жертвы: Винни, Джоди, Рик. Он тер о рукав лезвие, не без злорадства наблюдая за Эйнаром, которому доводилось смотреть, как умирает его сын; как он теряет самообладание и начинает рваться к нему. Как глупо — чем он поможет? — Зови риппера, сейчас! — И мы можем считать, что наша сделка в силе? От первого и до последнего пункта? — Сука, сейчас же веди дока! — Отвечай. — Да, твою мать, да, я согласен! — Какое мудрое решение. Тебе нужен сын, а не еще одна сырая могила на пустыре. А нам — храбрый и своенравный наемник. Стоит поработать с рукопашным, Ви. Но эмоция, напор, смелость — я оценил.***
Это было задание на ебаную проверку. Ви несся через парковку торгового центра, которому так и не суждено быть достроенным посреди дичающей на глазах Пасифики, чувствуя, как сердце вот-вот выпрыгнет из груди. По спине градом тек холодный липкий пот, заставляя кожу крыться крупной дробью. Это было элементарное, мать его, задание — увести сраное корыто Мусорщиков с территории Вудуистов. Что не завернешь за угол — бешеные, вооруженные до зубов уебки кидаются на тебя без разбирательств, и не ебет, что им ты нихуя не сделал. Хватает того, что ты просто бежишь, а на поясе поношенных карго у тебя — кобура. Ви перемахнул через ограждение, ощущая, как просвистела над ухом пуля, и от проглотившего его страха тело на мгновение впало в оцепенение — колено совсем не вовремя подкосилось, а отцовская пушка предательски утянула к раскаленному шершавому бетону. — Блядство! Ви оттолкнулся от земли, потерял темп, и хромая попетлял дальше, голодно хапая ртом воздух. И вновь из-за спины раздалась оглушающая очередь. Прошмыгнуть за угол, где его ждет заветная тачка. Поворот — подошвы армейских берцев заскользили по песку. Свинец врезался в стену барака, поднимая в воздух сизую крошку. Заедающие громкоговорители, пугающие потусторонним машинным воем, что отражался от стен трущоб и искажался еще более зловеще; призрачное подрыкивание авто вдалеке и голодное урчание заводов Арройо, дымящих на горизонте — Ви начинало тошнить от выгрызающего дыру в брюхе животного ужаса. Слишком много звуков, крики и беспорядочная пальба, злющее солнце и духота, заставляющая голову идти кругом. Остаться здесь навсегда, подохнуть так тупо и позорно, побоявшись нажать на спуск и начинить свинцом туши гнавшихся за ним ублюдков. Разъебав рукоятью окно, Ви разблокировал двери, прыгая как ошпаренный за руль. Галена дергалась и стонала, отказываясь запускать полудохлый мотор, и парень измученно и отчаянно зарычал, впиваясь ногтями в оплетку руля. Высравшись сизым дымом, ведро наконец завелось, и Ви безрезультатно пытался попасть в заднюю передачу, раздрачивая и так разъебанную в слюни кулису. Его трясло как припадочного, в горле стоял кислый комок желчи, а когда в крыло врезалась плотная очередь, Ви мало не сблевал. — Ебаная колымага! — он хаотично бил по педалям, пока разгазовавшись не сдал жопой прямо в забор. Ви стартовал с оглушающим визгом покрышек, выруливая на оживленную дорогу, несся вслепую, и все никак не мог отдышаться от погони. Нарушая все возможные правила, он летел прямо, игнорируя гудки и красное свечение светофоров, подрезая попутные авто. Лишь бы поскорее съебаться отсюда, не цепанув хвост. За нанесенные увечья этой ошибке автопрома Рик его точно по голове не погладит. Похуй.***
Вывихнутое запястье ныло невыносимо, и Ви хотелось просто спрыгнуть нахуй с дамбы прямо в бездну Лагуна-Бенд. Он, блять, безнадежен. Он убьется просто на ровном месте, словив рикошет от своей же пушки. Хотелось упасть и рыдать, но при пристально наблюдающем отце Ви не мог себе этого позволить. — Я не пойму, чего ты боишься? Если на тебя подняли оружие — ты должен без каких-либо сомнений высадить в тело всю обойму, не задумываясь. На кону стоит твоя жизнь. Выстрелить значит одно — снова видеть смерть. Смерть, за которую лично ты в ответе. Он не способен убивать. Рожден совершенно не для этого. «Всегда обращайся с оружием так, будто оно заряжено». Ви тошнило от тяжести пистолета в руке. Ви начинал подрагивать от страха каждый раз взводя курок. «Не целься туда, куда не собираешься стрелять». Ви и вовсе не понимал зачем ему стрелять куда-либо. «Всегда оценивай что находиться перед и за мишенью». Ви не успевал думать. Он жал на спуск, боязливо жмурясь, и пуля разбивала рыжие скалы, поднимая в воздух фонтан пыли. Кто окажется за его мишенью в следующий раз — можно было лишь догадываться. Папа не ругался — он садился на капот и удрученно курил, наблюдая из-за спины задумчиво. Не мог отступить, забросить эти ежедневные изнуряющие тренировки под палящим солнцем. Его долг — научить Ви защищать себя, раз он сам не смог уберечь своего ребенка от такой судьбы. Как бы ни было больно смотреть на взопревшего, измученного Ви, в давящей на плечи плитоноске, пытающегося перезарядить тяжелый Кольт, но который был все никак не в силах вставить дрожащими от усталости руками обойму, так неряшливо и растерянно. Его тихий и спокойный, всегда немного меланхоличный белокурый мальчик против собственной воли вынужден научиться убивать. Ви трясло от отвращения к своей слабости. Он должен стать быстрее, проворнее и умнее. Ви обязан сломать себя сейчас, чтобы разъебать это кодло завтра. Он должен дать им понять, какую же чудовищную ошибку они совершили, заставив его однажды стать на колени. Сквозь подкатившие слезы Ви сжал увереннее рукоять и вскинул дуло, направляя пистолет на мишень. Прижмурил левый глаз на секунду, в следующую целясь из двух. Видел он совсем не доски и пластиковые головы манекенов — перед ним был Рик. От мощного залпа пистолет чуть не выскользнул из потных ладоней, и пуля ушла в молоко. Прокусив губу до крови, Ви схватился за пушку до судороги крепко, высаживая полный магазин в дырявую мишень, так кучно, зло и быстро, что пластмассовая башка крошилась во все стороны под напором свинца. Парень упорно жал на спуск, ослепленный яростью, пялясь сквозь манекен, даже когда боек уже бестолково звонко щелкал. Ви совсем не слышал встревоженного тона позади — он расстроенно отшвырнул пистолет на землю и резко развернулся на пятках, желая просто уйти отсюда прочь. Все бессмысленно.***
Ви нетерпеливо подергивал ногой, буцая носком ботинка ножку старого и скрипучего рипперского кресла, и массивная подошва с глухим стуком отскакивала от железной стойки, чтобы снова в нее врезаться. Мастера шум должен был нервировать, если бы не распирающие своей вибрацией стены подвала колонки, из которых на полную валил лютейший дезняк. Девушка увлеченно крутилась у заваленного бумагами, маркерами и баночками красок стола, занимаясь последними приготовлениями: она бегала костлявыми пальцами между выставленных на полках альбомов, постоянно смахивая с лица длинные черные пряди, выискивая эскиз, который Ви занес ей с неделю назад. Саманта блекло выдала целую очередь благого испанского мата и недовольно уперла руки в бока, позволяя во всей красе рассмотреть ее поражающие своей сложностью и сюжетом цветастые рукава, переходящие в полноценную картину на спине. Оборванная майка и короткие шорты просто терялись на фоне тату — девушка все свое тело превратила в холст, от щиколоток до шеи, пара татуировок виднелась и на скулах. И Ви до сих пор не верилось, что скоро и его кожа будет так же завораживающе пестреть чернилами. Наконец найдя искомое, Саманта упала на ободранный стульчик на колесах, подъезжая к ерзающему на краю рипперского кресла парню. — Красивый эскиз, и стиль такой сочный, отвал башки просто. Это… какой-то демон? — мастер крутила изображение во все стороны, пытаясь прочитать выцарапанные под рисунком руны. Правда, вверх ногами. Замысловатая, выполненная орнаментом фигура разрывающего тяжелые оковы волка, обрамленная руническими надписями, спустя каких-то пару часов навсегда отпечатается на его коже. Как память о силе, неуемной энергии и своенравности любимца семьи, жизнь которого пронеслась так быстро. — Мой песик. Фенрир. Лучший друг… — Ви отрешенно глянул в сторону, почувствовав, как неуютно засвербело в горле. Его самый верный друг, единственный воин, которого только памятовала история, почивший мирно в своем ложе, но совершенно точно заслуживший в Вальгалле самое сочное ребрышко Сехримнира со стола пирующих героев, прямиком из рук Одина. Когда маме было очень плохо, Фенрир, эта грозная, громадных размеров овчарка, приходил к ней и долго-долго лежал у изножья кровати, охраняя ее беспокойный сон. Он вдруг начал быстро стареть, здоровый и всегда активный, будто в самые кошмарные периоды вытягивал из нее болезнь. А одним холодным февральским утром Фенрир не проснулся. Ви сидел у порога целый день, сжимая поводок в дрожащих кулаках, и все никак не мог остановить льющиеся ручьями слезы. И еще неделю вставал до рассвета, собираясь на прогулку в то жалкое подобие леса, которое мог предложить им Стокгольм, а встречался с пустой лежанкой и пугающей тишиной. Ви застыл — наконец перестала дергаться нога. На душе стало так погано, что глаза защипало. Парня выдернула из ступора Саманта, ухватившись за его правое запястье и осматривая пристально внутреннюю сторону предплечья, у самого локтя. — Будет больно. — Не страшно. Голова дико гудела и едва шла кругом, Ви весь дрожал от усталости после изнурительного трехчасового сеанса, а в ушах до сих пор стоял мерный гул машинки. Но игнорируя ломоту в теле, он довольно крутил рукой, наблюдая как под тусклым и душным уличным освещением переливается иссиня-черным рисунок на бледной коже. Рука онемела, ее будто все еще пронизывало крохотными невидимыми иглами. Парень осторожно и мечтательно огладил тату и ухмыльнулся, затягиваясь истлевшей до самого фильтра сигаретой.***
Ви плелся бесконечно долго, вверх от сто первого шоссе, навстречу исполинской дамбе, под мучительно палящим солнцем, этими узкими, убогими улицами освященного свинцом и кровью края. Дым противно драл глотку, горчил на языке. Он миновал фундамент так и не возведенной очередной мегабашни, проходил брошенные годы назад своими настоящими хозяевами дома, превратившиеся из небольших особняков в дряхлые хибары, подбираясь все ближе к муравейнику кривых и осыпающихся бараков — управленческому центру, изрешеченному червоточинами сердцу Ранчо Коронадо — штабу на захламленной, пропахшей гарью Вудхевен-Стрит. Свинарник. И везде флаги — гордость и ебаное величие: красный, белый, синий, звезды и полосы. До рвоты. Каждый первый здесь — убийца. Дичающее стадо, объединенное лишь одним — болезненной ностальгией по безмерному насилию, когда все было так просто и понятно: кто сильнее — главный, а прав тот, у кого обойм больше. Они тянули войну за собой, настолько неприспособленные к гражданке, возводя полевые лагеря посреди города, сбиваясь в отряды и помечая своих соседей врагами. Все, кто не с ними — против них. Цивильные — недостойные проедать ресурсы государства черви, трусливые крысы, так беззаботно мечущиеся по своим мирским делам, пока они продолжают лить кровь в погоне за собственными иллюзиями, в сотнях и тысячах километров от их осыпавшихся фронтов. Это уже не люди — гиены, приносящие в жертву преследующим их демонам войны собственных детей, родившихся бандитами. Неупокоенные призраки, которые видят призраков, пожиная плоды своих ошибок — они ненавидят этот мир потому, что сами до сих пор живы. Ни капли сожаления. Отсутствие понимания. Фрики и отбросы, спивающиеся герои беспощадных и бессмысленных захватнических войн, которых отгородили от цивилизации на пропитанном отходами предприятий отшибе, никому ненужных и забытых. И подобно своре диких псов они, ведомые своей избитой и оскверненной солдатской честью, дабы силой добиться ссаного уважения и благодарностей, готовы до полного своего истребления кидаться на мирняк и властей, их вчерашних господ, что попользовавшись наивными, просто утерли о них ноги. Пустили корни, как сорняк, и крепко окопались на этой земле, такой желанной для корпораций, абсолютно лишние в нынешней реальности. Ступая по разбитым бетонным ступеням, Ви опускал все ниже голову, стараясь ни с кем не пересечься взглядом. Вояки смотрели на него с желчью и презрением, темной насмешкой, отпуская вслед злые издевки, бухие и разогнавшиеся стимуляторами, в своих затасканных, латаных кителях. Скрипели монструозным хромом, вычищая трофейные автоматы, из которых кого-то точно снова пристрелят под вечер. Ви нырнул за угол, шаг за шагом приближаясь к гудящему грубыми прокуренными голосами зданию — очень, блять, вовремя, в самый разгар очередного совещания. Парень замер у порога, дав заднюю: помешай им сейчас, и последствия будут хуже, ослушайся он приказа. Сраный выродок Винни дернул его точно специально, чтобы после Ви за это еще неделю клевали, как… И стоило парню отступить, как в спину его грубо толкнула железная культя. — Все тебя уже заждались, — раздалось скрипучее за спиной. Болезненно нахмурившись, Ви покосился через плечо, встречаясь лицом к лицу с мерзко ощерившимся Винни. Солдат снова ткнул его в лопатки, заталкивая в душное, заполненное сигаретным дымом помещение: голые стены, битые окна и большой ободранный стол, над которым нависло семь голов — хмурых и чем-то больно взволнованных вояк, что мигом затихли, едва заслышав шорох пленки, болтавшейся в дверном проеме. Гробовая тишина. Эхо неуверенных шагов. Скрип песка под тяжелыми подошвами. Рик совсем неприветливо сощурился, криво растягивая рассеченные рваным и длинным шрамом губы, рассматривал так пристально, надменно и пренебрежительно, своими бесцветными глазами злобно нахмурившегося в ответ Ви. Он бегло переглянулся со сторожившим выход Винни, который лишь ушло ухмыльнулся, качая головой, и сплюнул под ноги, снова затягиваясь едко смердящей сигаретой. — Подозрительным образом пару дней назад из наших складов испарилось два десятка ящика боеприпасов, способных обеспечить отряд моих стрелков на добрых пару недель, — Рик принялся выхаживать по кабинету, активно жестикулируя, без лишних трений вводя Ви в курс дела. Он был зол. И по обычаю пьяный: хромал на своих протезах, лишь частично прикрытых оборванными ниже колен карго, и крутил в руках огромный нож, проклеймивший так варварски его шею. — А сегодня утром Энрико засек брешь с Техас размером в безопасности сети, с каждым часом разрастающуюся. — Это работа для раннера, а я… — его совершенно неуместная разговорчивость и такое ненавистное Шестерками вольнодумство изрядно развеселило развалившегося на диване в обнимку со своей старой совковой винтовкой Джоди, который даже кепку с бритой башки сорвал, словно в упокой. Его еще совсем юношеский смех перебил глухой удар и звон. Рик с размаху вогнал лезвие ножа глубоко в столешницу, проткнув выцветшую и изодранную карту города просто на северной границе района. — Северо-запад Ранчо, наша серверная у складов. И у тебя осталось меньше часа, чтобы ликвидировать цель. Ви буквально подкинуло на месте — парень встревоженно дернул головой, отрываясь от изучения в малейших деталях своих пыльных ботинок и вонзаясь в Рика округлившимися глазами. — Возражения? — он протянул сипло и так любовно сжал пальцы на рукояти своего кинжала, не отводя желчного взгляда от пацана, что у Ви волосы на затылке зашевелились. «Ликвидировать». За эти бесконечно долгие месяцы «службы», как любил высказываться о его рабском статусе Винни, поставленный ему надзирателем с личной подачки «командира», Ви не доверяли поручений серьезнее «укради-принеси-потеряйся»: донеси распоряжение каждому члену банды лично, сгони солдатню на срочные сборы; стань в бессмысленный, бесконечный, изнуряющий своим идиотизмом наряд — ебаный мальчик на побегушках, послушная зверушка на коротком поводке. Ви не знал наверняка, но подозревал, что от армии в этом цирке мало что осталось. И парня бы такой расклад более чем устраивал, не еби ему мозги за малейшие проступки: «опоздал», — на сраную минуту — «для кого устав написан?», «где шеврон?», «хули без оружия, дохуя смелый?». Но никогда ему не давали приказ к… «ликвидации». Он не мог. Он не готов. Ви до сих пор не в силах себя даже защитить, а вступать в полноценный бой с более чем подготовленным, дохуя опытным и наглухо отбитым противником, который смог не то что похерить канал связи банды, а проникнуть в тыл напичканных железом и стволами отморозков — это самоубийство. Но Ви мог возражать и возмущаться ровно столько, на сколько бы хватило зубов: он бросил препираться, едва начав однажды — ему ясно дали понять, чем грозит его дерзость. Парень невнятно кивал, пряча чернеющие от злости глаза за отросшими прядями, и молча брался за любую, самую грязную работу — набивал руку, принимал задания за своеобразную тренировку. Теперь Ви готов был плясать под любые трели, лишь бы немного расположить уебков к себе, лишь бы добиться капли уважения, дабы его перестали пинать как паршивого щенка. Строил из себя послушного солдатика лишь ради того, чтобы втереться в доверие и рано или поздно вырезать их всех, под корень. И сейчас он лишь скрипнул зубами, немо соглашаясь на работу. Хоть и права отказаться у него, по правде, не было как такового. Рик здесь закон во плоти. — Задача ясна? — Да. — Не слышу. — Да, сэр, — Ви выдавил еле слышное, из последних сил стараясь удержать посыпавшееся в прах самообладание. — Нам пора, малыш Ви, — Винни хлопнул его по плечу своей железной культей, утягивая за шиворот на улицу. Оскалившись на унизительную кличку, Ви поплелся следом, мало не путаясь в ногах. И если сейчас этот в соски дышащий хер еще раз начнет зачитывать ему лекцию о том, как вести себя перед старшими по званию, Ви к хуям вырвет Винни его железо и по локоть в зад затолкает.*
У него не поднялась рука. Зарычав фрустрировано, Ви опустил пистолет, нервно и раздраженно растирая глаза. Которым он, блять, просто поверить не мог. Перед ним замерла испуганно, как загнанная хищником косуля, хрупкая девочка, прижимая к груди побитую и оцарапанную деку. Она даже не моргала с той секунды, как Ви вышиб с ноги двери и взял на мушку «сраного червя, дорвавшегося до сервака». Ей было точно не больше шестнадцати. Такая утонченная и миниатюрная, с копной разноцветных прядей, заколотых неряшливо на макушке, она неотрывно смотрела на впавшего в не меньший испуг и замешательство Ви, и от бездействия своего палача, который будто бы растягивал момент нарочно, неуверенно переминаясь с ноги на ногу и рассматривая ее исподлобья так пристально и зло, она бледнела все больше. — Там много? Девушка перепуганно часто закивала. — Щепка есть? Опустив на стол деку, она трясущимися руками полезла во внутренний карман куртки с характерными «тигриными» знаками отличия, и Ви для подстраховки сжал рукоять крепче, осторожно снимая с предохранителя оружие так, чтобы звон железа не привлек внимания раннера. — Скидывай все и форматируй деку. И беги отсюда дальше, чем видишь. Надежно припрятав забитую под завязку инфой о внутрянке Шестых щепку, Ви внимательно прошерстил квартал на наличие соклановцев раннера, еще не догадываясь, кому предназначалась пуля, вырвавшаяся с оглушающим хлопком из дула крупнокалиберки за углом. Затоптав окурок, соло торопливо прыгнул за руль прогретого на солнце Арчера, выруливая из переулков на границе с Чартер-Хилл, пока не стало вдруг слишком поздно. Ухмылка Рика Ви не понравилась еще с порога. — Ты только посмотри — из мамочкиного слюнтяя превратился в настоящего солдата. Рассудительный и взрослый, орудуешь честью, следуешь принципам. Ви насторожился, насупился в ответ на похвалу. Успел кинуть лишь косой взгляд в сторону, на выход, который тут же заслонил собой амбал Лоренцо. Подошва массивных берцев влетела под колено, и Ви мало не взвыл, рухнув с подкосившихся ног на пол. Дернулся в попытке тут же выпрямиться — он не позволит им обращаться с собой как с дворнягой. Натерпелся, наигрался в грушу для битья. Рик откупорил флягу, прикладываясь к мерзко смердящему бурбону, проливая янтарные капли на бритый острый подбородок, и оторвавшись от пойла даже не скривился — грохнул флягой по столу, с хрустом разминая кисти и запястья. Тревога била в затылок набат — нужно валить, прямо сейчас. Нож все еще торчал в столе, все так же пришпиливая затертую карту, поблескивая бритвенно острым лезвием. И стоило только попробовать резко податься вперед, вскидывая руку к заветному кинжалу… — Стоять, бля, — Лоренцо наступил на щиколотку, и Ви показалось, что он услышал, как затрещала кость. Следом волосы — пятерня грубых, толстых, как сардели, пальцев впуталась в пряди на макушке, дергая обратно, заставляя поднять голову и взглянуть криво ощерившимуся Рику в глаза. Ви взбешенно рычал, обнажив зубы и вцепившись в чужое запястье, раздирая кожу тупыми ногтями, но будто из стали литый уебок даже не дернулся. Жалкие потуги. — А ты с характером, — Рик желтозубо оскалился и мерзко заржал, и издевательский смех тут же подхватили его так долго ожидавшие шоу псы. Но вместе с пинком железной культи под дых, смех тут же прервался. Ви согнуло вдвое, парень зашелся сдавленным кашлем, болезненно морщась. Рик присел и ухватил его за лицо, заставляя распахнуть глаза — в нос ударил зловонный дух перегара. Он зашипел, встряхивая пацана: — Дан был приказ ее устранить, ебучий ты благородный рыцарь! — выжигал Ви злобным прищуром, брызгал, взбешенный, слюной. — Я вернул щепку, все там, все данные там! — парень сдавленно и отчаянно прорычал, силясь выкрутиться из мертвой хватки — еще немного, и ему свернут челюсть. — И отпустил, блять, ключ к нашим поставкам, тупорылый ты выблядок! — Рик заорал ему в лицо, и в ухе зазвенело. Даже не стараясь сдержать себя, пьяный контуженый ублюдок въехал Ви кулаком в висок с такой силой, что пацан, как кукла, завалился на раскрошившийся бетон. — И, сука, ты запомнишь этот жизненный урок навсегда, никчемыш. Любое неповиновение, — выпалил на длинном выдохе, его громогласный крик прокатился бурлящей волной по помещению, вырываясь сквозь пустые глазницы окон на улицу, — любое самоуправство строго наказуемо. С ноги прилетело по почкам, и Ви казалось, что он ослеп от боли. Били долго. Больно и безжалостно. А когда в чьих-то руках появилась паяльная лампа, Ви уже был где-то между жизнью и небытием и почти не чувствовал, как его, полуживого, держат трое, прижимают к земле; как пылает его предплечье, как покрытая свежими чернилами тонкая кожа вздувается огромными волдырями и лопается, как плоть обгорает и стекает по кости словно пластилин. Ви не видел ничего, помнил мало, но единственная вещь отпечаталась в памяти навсегда — вонь жженого мяса.*
Вечером Ранчо в каком-то смысле красиво своей ущербностью. Мокнущие под дождем домики, обнесенные частоколом лохматых пальм, загустевший смог и дым стелется узкими переулками, и мерцают неоном разбитые вывески дешевых забегаловок, полнившихся толпами отдыхающих после очередного полного беспредела и истраченных патронов дня солдатами. Неудобно ухватившись за руль своей дребезжащей колымаги, Ви ослабевшими ногами давил на педали, прижимая к груди левую руку, в который раз рассеченную и наново сшитую, практически без единого следа вмешательства. Его первый хром. До сих пор не верил, что все же решился на это — стать на извилистую и скользкую дорожку аугментаций. Ви неуверенно сгибал пальцы, точно чувствуя, как вместе с родными сухожилиями ползает под кожей небольшая плата биомона и толстый шнур личного порта, отчего пробегали по шее крупные мурашки. Мерзость. Глаза слипались, невыносимо сильно хотелось спать — уснуть, свернувшись втрое на сидении, прямо здесь, на перекрестке, даже не удосужившись съехать на парковку, не доехав какую-то сотню метров до дома. Обезбол вываривал мозги в кашу, чувства обострились словно бы в стократ, и вместе с бешеной усталостью тело колотило еще и тошнотворное раздражение. Злило буквально все, от прилипшей к спине майки, до зудящих свежих швов на плече, а сил не осталось и вовсе — сколько Ви наскакался за день, выпасая с самого утра заблудившийся в подворотнях Ранчо отряд легавых, настырно пытавшийся вынюхать схрон боевой наркоты, вынесенной шавками Рика буквально из-под их носа. Пустив руль и переключив передачу, он неспеша катился домой, хмурясь от ярких фар встречных авто. Может, поставить еще и оптику какую — с его ремеслом лишним точно не будет. Тем более, если Ви не хочет в следующий раз домой в мешке вернуться, снова словив светошумовую просто в ебало. Тони посоветовал начать с чего-то простого, но утилитарного — соло жизненно важно следить за своими показателями, дабы «не ебсти мозги рипперу среди ночи, мечась по клинике, как погоревший, и мямля, что где-то что-то болит». Посмотрел бы на него Ви, припрись он с огнестрелом в плече, облитым кровищей, слепым и перепуганным до икоты, в растрепанном, посеченном шрапнелью бронике, каким-то образом еще и тлеющем просто изнутри. Оставалось только верить Тони на слово — соло бы сознание потерял, попадись ему на глаза вдруг зеркало. Но сукин сын был невероятно везуч — между вояк легенды ходили, что из всех горячих точек, в которых ему только посчастливилось побывать, Тони умудрялся возвращаться целым, без единой царапины. Дело ли в незаурядном таланте полевого медика, либо же выцветшая наколка распятия на его плече была чем-то большим, чем привет из прошлой криминальной жизни. Когда риппер накладывал финальные швы, Ви начал понемногу приходить в себя, отрезвленный внезапно проснувшейся с невероятной силой болью. Сцепив зубы, парень пялился сквозь осыпающийся штукатуркой потолок убогой клиники и до последнего не хотел просить обезбол, поддавшись совершенно глупому и детскому упрямству: нельзя показывать слабость — истина, которую Ви успел хорошо усвоить. Слабаки и боягузы здесь долго не живут. Но когда от удушающей вони медикаментов и запекшегося железа к горлу подкатил ком желчной рвоты, а крупные слезы предательски покатились по щекам, парень почувствовал, как разжимается его плотно стиснутый, до впившихся в ладони ногтей, кулак, и как ложатся в руку две больших капсулы. Тони продолжил убирать инструменты с процедурного столика, делая вид, будто ничего не произошло. Так, словно банальная человечность была не только чем-то презираемым, а и вовсе противозаконным. Седая щетина и бандана на лысой голове, всегда в круглых старомодных очках, похож был Тони на настоящего немецкого офицера, грубый и безэмоциональный. Будто из камня высеченный профиль, проницательные голубые глаза, стеклянные и какие-то давно неживые — Ви даже думать не хотел, что пришлось ему видеть за свою ужасно долгую, как для реалий Найт-Сити, жизнь. На вечно обколотых стимуляторами руках — шрамы и синие чернила, глубокие морщины на лице и неизменная сигарета в тонких губах — он курил так много, что практически дышал дымом. Был Тони чуть ли не единственным на все Ранчо, сохранившим человеческий облик не только не имея ни намека на хром. Лишь угрюмый риппер никогда Ви не трогал, по одной простой причине — старику Тони было абсолютно срать на каждого, в равной силе. Но все же парню иногда казалось, что во взгляде его временами плескалось какое-то… сочувствие и забота, абсолютно по своей природе жестокая и грубая. Вздыхал совсем будто бы по-отцовски, штопая его первые ранения и складывая по осколкам раздробленные кости, сдабривал тишину отвратительно страшными историями из той далекой поры, когда Ранчо только начинало превращаться из уютного пригорода в милитаризированное гетто. Совсем уж поучительным тоном рассказывал о всех тех местных «героях», что сконали от собственной жадности и глупого стремления доказать свою храбрость в первую очередь себе же. Но никогда риппер не вспоминал о войнах. Ви же не сказать, что рвался о них узнать. Проигнорировав красный, парень съехал на узкую улочку под сто первым шоссе, остановившись у соседского дома, и заглушил мотор, с тяжелым вздохом складывая на руле руки и роняя свинцовую голову. Ви не мог явиться таким на порог — каждый раз внутри что-то умирало, когда он встречался у гаража с уставшим, постаревшим точно лет на пять отцом. Он чувствовал себя настолько виноватым за то, чем вынужден заниматься, за то, что своим полумертвым видом и окровавленными бинтами на теле изводит отцу нервы, хоть тот и не подает виду — только седеет на глазах. Он с утра до ночи пашет, невероятным образом успевая работать на два фронта, прогуливаясь по тонкой грани незаконщины — теперь их кормила контрабанда и окрепшие связи с кланом. Запарковав Арчер, Ви немо поздоровался с корпящим над кочевническим Мизутани отцом и проскользнул в дом, из последних сил дополз до своей комнаты и замертво упал на кровать, горько и нервно сам себе усмехаясь. Вот тебе едва стукнуло восемнадцать, и отмечаешь свое совершеннолетие ты не в кругу друзей, упиваясь и развлекаясь до утра, а до ночи валяешься полуживой у риппера в кресле, совсем не под теми веществами, под которыми принято в праздник, чудом выполнив заказ и вспомнив о собственном дне рождении только под вечер, впервые взяв в руки телефон и заметив два скромных сообщения и пропущенный звонок — Панам. Он обязательно скудно поужинает с отцом, в полной тишине, дабы не провоцировать расспросы о сегодняшнем дне и не врать просто в глаза, что с ним все в норме. Ви уже не помнит, как это — быть в норме. Не чувствовать сосущей между ребер пустоты, постоянного удушья и разрывающей на куски боли полной безысходности. И боли невосполнимой утраты. Пролетел целый год. Но рана все еще настолько свежа, что не перестает кровоточить изо дня в день. Ви отоспится от препаратов, а под утро выедет на дамбу, запасшись парочкой банок дрянного пива и пачкой дешевых сигарет, смотреть с высоты сотни метров на совсем мертвое, разлагающееся Ранчо, удивительно безлюдное и все-таки по-первертски красивое в лучах рассвета, на фоне бесконечно удаляющихся ввысь шпилей Центра. В свои жалкие восемнадцать Ви огрубел и зачерствел, так недопустимо рано. Надыбал кучу вредных привычек, заработал первых шрамов, обозлился на мир и научился отбирать чужие жизни. И едва начав вступать во взрослую жизнь, уже так сильно от нее устал. Здесь наверху всегда так пугающе пусто, ни души — только мусор и песок шипит на ветру, и солнце жарит под задницей бетон, медленно поднимаясь над уродливым и грязным Ранчо Коронадо. Грязь под ногами, в воздухе, грязь на содранных ладонях, грязь в помыслах и действиях каждого встречного. Голые черепа, опоясанные шипастой проволокой сердца, дымящиеся костры. Вонь гниющего еще при жизни пушечного мяса, заливающие глаза спиртягой контуженные вояки. Ви ненавидел это место. Ненавидел эти лица, ненавидел улицы, ненавидел порядки и устои, настолько первобытные и варварские. Он ненавидел каждый новый день, который обязан провести в битве за чужие интересы, он ненавидел каждый новый свой вдох и удар неживого сердца. И прижигая изрезанное запястье окурком, Ви так жалел, что год назад струсил и не довел начатое до конца.***
Ви до побелевших костяшек сжал пальцы на ручке коробки передач, пытаясь сдержать до позорного громкий стон, и тачка рванула еще резче, оглушая ревом мотора. Адреналин вываривал мозги в липкую тягучую кашу, разгоняя сердце до невозможных оборотов. Стекла гудели от валившего из колонок хэви, потрескивающего стариной отцовской кассеты, и ощущал себя Ви воспетым идолами минувшего века героем, выдавливая из старого Форда все соки, когда перед тобой простирается бесконечное шоссе, а рука так и тянется утонуть в каштановых кудрях очаровательно раскрасневшегося Шонни, который старательно трудится внизу, отсасывая ему так сладко, будто завтра и взаправду никогда не наступит. Шонни был немного старше, но гораздо опытнее — казалось бы, громкий и пронырливый, по-пацанячему жестокий задира, впитавший науку выживать на кишащих разношерстными бандитами улицах с молоком матери, у которого первой игрушкой был отцовский револьвер, с которым он не расстается по сей день, не может вытворять такие вещи. Он был первым, кто высмеял Ви за «смазливое личико и бабские патлы», стоя так самоуверенно в кругу своих «братков» и абсолютно неосознанно постукивая пальцами по сочному бедру, затянутому в пыльные карго. А неделей позже Шонни агрессивно зажал Ви у заброшенной грузовой стоянки, впившись до крови в его губы, тыча в подбородок заряженным револьвером и угрожая запыханно, смотря глаза в глаза с бешеной искрой, что откопает его и пристрелит как псину, если Ви только попробует заикнуться о произошедшем. С Шонни было интересно: он любил старый добрый рок-н-ролл и винтажные тачки, чертовски умело и горячо управлялся с пушками, а в постели ему просто не было равных. Хоть Ви, по правде, не сказать что было с чем особо сравнивать. Не выдержав, Ви съехал на ведущую к его импровизированному раллийному треку грунтовку, поднимая в воздух рыже-серую взвесь, вовремя смекнув, что до «их места» он попросту не доживет. Особенно когда пухлые и мокрые губы вдруг оказались на шее, а горячая ладонь пробралась под майку, буквально прикипая к влажной груди. Забирался все глубже в глушь, проползая вниз по склону, ближе к скалам и подальше от нежелательных свидетелей. Шонни извивался и дрожал под ним, не стесняясь громких стонов и грязных слов, рвавшихся из так соблазнительно раскрытого рта безостановочным потоком, а Ви, казалось, теряет сознание от жары и одуряющего удовольствия, усеивая его ключицы злыми укусами и просто вытрахивая из парня душу, игнорируя то, как угрожающе сильно шатало несчастную тачку. Шонни любил пожестче. Так, чтобы еще несколько дней чувствовать, как жгут скрытые от чужих глаз ссадины и синяки под сидящими плотно по фигуре военными шмотками. Разнеженные и обессиленные, они растянулись на горячем капоте, измученно, но так довольно вздыхая и беззаботно дергая ногами в такт будившей зудящую в душе неосязаемую ностальгию песне, передавая друг другу уже вторую сигарету и мечтательно выпуская дым в розовеющее закатом небо. — Как ты думаешь, может у нас и выйдет чего? Ви не мог устоять против этой ухмылки и шаловливого блеска в затянутых похотливой дымкой глазах — коснулся искусанными губами таких же напротив, и ему вдруг ответили мягко и до рези в груди нежно. «Когда знают двое — узнает и третий. Когда знают трое — узнает каждый». Одна простая мудрость, которую Ви по собственной глупости решил проигнорировать, опьяненный ударившими в голову чувствами. Заведомо обреченными на крах, мертворожденными, без какой либо надежды на будущее — не в этом месте, не в их реальности. Скучные, одинаковые домики тянулись бесконечными рядами, в горизонт, опоясанные желтоватым смогом. Из Ви выбили с трудом заработанный вдох, ребра прутьями зажали легкие. Горячий ветер гонял песок между сбитых в кровь пальцев. Ви срывал ногти о раскаленный асфальт, пытаясь не взвыть от разрывающей его на куски боли. Снова удар — мерзкий влажный хруст. Узкая улочка поплыла миражом. Ви упустил тот судьбоносный момент, когда секундный всплеск эмоций стал доминировать над здравым смыслом, когда кидаешься на оппонента без разбирательств, даже не задумываясь о последствиях. Здесь и сейчас, ты либо же тебя. И теперь он в очередной раз платит за свою горячесть кровью. Такой помятый и убитый Шонни успел кинуть шепотом лишь блеклое «прости», и пока Ви неприлично долго обрабатывал его слова, прилетело ужасно больно в челюсть, так, что в глазах потемнело, выбивая из головы осознание произошедшего. Ви уже труп. Запах собственной крови и витавшей в воздухе гари вдруг сработал как дурман, и будто одичавший пес Ви кинулся на здорового Найла, отвешивая от всей души по роже. И какой же чудовищной ошибкой это было. Сам того не понимая, он принял вызов: кровавая дуэль за право просто, блять, быть. Первый бой насмерть, на глазах у оголодавшей по зрелищам толпы. Его душили, вжимая затылком в землю, отрывали от асфальта и снова прикладывали головой. Череп крошился, от каждого нового удара рассыпались искры под веками, глаза закатывались и все вокруг стремительно чернело. «Убей! Добей!» отовсюду смешивалось в неразборчивый басовитый гам десятков грубых мужских голосов, но Ви уже не обращал внимания. Легкие жжет, а глотка вот-вот треснет в чужой хватке. Найл сидел поверх него и скалился страшно злобно, кривя губы и обнажая окровавленные зубы. Шипел и рычал, капал густой тягучей слюной и краснел от ярости и напряжения. На его поясе нож — но холодняк запрещен. Воткнет лезвие в бок — взамен Ви словит пулю и присоединится к проигравшему. Но Ви, ни секунды не сомневаясь, выхватывает нож, сжимает в ладони лезвие, чувствуя, как его острота вспарывает кожу, как она трескается под давлением — уже ничего не страшно, совсем не больно. Больнее чем было уже больше быть не может. Тяжелая железная рукоять влетает в висок впавшего в секундное замешательство противника, и этого хватает — он падает рядом навзничь. Не успевает даже оклематься — на нем уже восседает Ви, вдавливая в землю коленями, до хруста костей, и не теряя ни секунды бьет наотмашь кулаком. И еще. Снова. Так, что на асфальт брызнула дугой кровь. Так, что сбил костяшки о чужие зубы. Так, что голова с каждым ударом отворачивалась влево, пока не замерла под неестественным углом, а собственная — вращалась от бешенства, становилась совершенно пустой и легкой. Не лицо — месиво. Невнятные хрипы. Злобные крики толпы смешались с ободряющими. Рик добился своего — из такого податливого и надломленного, сопливого щенка выдрессировал бойца с маниакальным рвением хоть костьми лечь, но отстоять свое. Но его безрассудство, бешеная искра и жажда уничтожить подвергшего сомнениям его мужество и храбрость обидчика понемногу перестали восхищать — Рик запоздало начал понимать, что его оружие может очень быстро обернуться против него самого. До тика упрямый и принципиальный, Ви рано или поздно начнет рвать на куски каждого, кто хотя бы раз криво на него глянул. Правда, если протянет еще месяц. В следующий раз он поставит на пацана двойную ставку. Ви так и замер, склонившись над поверженным бойцом. Сбитые кулаки, выбитые костяшки, сломанные пальцы, разбитое окровавленное лицо — мелочь. Царапины. Ладони больно упираются в асфальт по обе стороны чужой головы, камни режут кожу, пыль забивается в раны. Его кровь пропитывает землю. Руки дрожат от изнеможения и адреналина. От злости. Ви будто пьян. Не от победы, а облегчения. Все кончилось, хотя бы на сегодня. Скрипучие тяжелые шаги. Сквозь завесу мокрых спутанных волос Ви видит его: страшно довольная ухмылка, желтозубый оскал. Рик осматривает его пренебрежительно, но с долей удивления и даже гордости. — Поздравляю, пиздюк. Наш победитель, — он тянет свою грязную, пропахшую оружейной смазкой и табаком мозолистую ладонь прямо к Ви. К Ви, который еще слишком глуп для того, чтобы без колебаний принять ее. Снова удар. И темнота. Что-то холодное на лице. Так холодно, что отдает тупой болью в затылок. Его череп точно раскроен на четыре части, а в мозг вонзили железные прутья. Снова темнота. Чьи-то руки на лице. Заботливо омывают, стирают кровь, обтирают щетинистый подбородок. Глаза напухли, страшно сложно открыть пошире. Какое отвратительное, наверное, зрелище. — Прости, Ви… Мне жаль. Мне страшно жаль… — отец остановился на секунду, придерживая его голову, но вскоре вновь продолжил промакивать кровь с лица, успокаивать багровые синяки влажным холодным полотенцем, осторожно огибая сломанный нос. Ни победы, ни проигрыша, ни достойного конца. Его жизнь — вечная битва.Förstörare
Дождь хлестал в лицо, пропитывая насквозь намертво прилипшую к телу одежду. Жарко и душно, несмотря на настоящий тропический шторм, гнущий к самой земле высокие пальмы. Низкое, завешенное свинцовыми тучами небо то тут, то там рассекали с содрогающим воздух треском молнии — город уже несколько часов медленно шел под воду. Ви тяжело дышал, плотно прислонившись спиной к грузовому контейнеру, и зажмурившись, уткнулся лбом в ствол направленного в небо Кольта, внимательно стараясь выхватить сквозь монотонный шум разбивающегося о металл ливня какой-либо намек на чужое присутствие. Спертая влага оседает на языке железом и гнилью. Крупные, словно градины, капли ударяют по макушке, а пистолет все норовит выскользнуть из мокрых рук. Один против семерых, отправленный на совершенно дикую, заведомо суицидальную миссию — ликвидировать непуганных милитеховских псов, оцепивших старую электростанцию на границе Ранчо. Один хилый безбородый пацан с пушкой против отряда обвешанных навороченной снарягой спецов. Ви скрипел зубами, обливаясь потом под проливным дождем — дрожал как лист от настоящего страха. Он трус. Он слаб и жалок. Загнанный в тупик и брошенный на произвол изъебистой судьбы. И шанс вернуться домой в этот раз невероятно низок. Во рту сухо, невозможно дышать. Ноги холодеют, чугунеют, потроха сворачивает в узел, а собственное сердце бьется в самом горле. Пульс ритуальным барабаном звенит в ушах. Адреналин долбит в затылок, отдавая мощной пульсацией в шею. Ожидание неизбежного изматывает, изводит истончавшие, натянутые до предела нервы. Затишье должно было обнадежить, но соло знал — Милитех не отступит, пока не уничтожит и не закопает за дамбой Петрохема так нагло ворвавшуюся на их территорию цель. Раскатистый рык шторма подкрадывается все ближе, выдаивая густые радиоактивные тучи на этот пропащий город. Вдох. И только сердце гулко отмеряет жизнь, когда весь мир вокруг на мгновение вымирает. Когда из-за спины раздается короткий визжащий сигнал рации, разбивший вдребезги окутавший сознание теплый вакуум, Ви с щелчком взводит курок, затаив дыхание. Что-то незнакомое пробралось под шкуру, расползаясь кровотоком, застилая взгляд густой, пьянящей голову теменью. Впервые хищник он — терпеливо выжидает в засаде свою жертву. Шаги. Выстрел. Со звериным оскалом на лице, Ви кинулся из-за укрытия и судорожно жал на спуск, ослепленный захлестнувшим его первобытным животным бешенством — когда ты зол настолько, что не можешь дышать, а внутри зудит что-то, заваривается кровожадное, что заставляет вслепую нестись просто на верную смерть, и ты движим лишь непреодолимой жаждой к насилию. Азарт и такое больное, нездоровое возбуждение. Каждое движение выходит пугающе естественным, каждый шаг твердый, а чувства обострены до предела. И ты живешь этим моментом, здесь и сейчас, не задумываясь, что он может быть последним. В бою нет ни страха, ни малейших колебаний. И когда валится с ног последний противник, а руки ловко и уверенно вгоняют в пушку полный магазин, в следующий же миг Ви нагоняет полная опустошенность, а тело вновь предательски дрожит — тебя будто из ведра резко и без намека на ласку обливает липким холодом и ледяным осознанием произошедшего. Он не верил. Вновь по черепу стучит дождь, оглушают улицы, а голова идет кругом от удушающей тошноты. Ты жив и все еще дышишь, неведомым, блять, чудом. И тебе все так же страшно, будто бы вот-вот все начнется заново. Возможно, прямо сейчас. И точно — завтра. Ви хотелось рвать усталостью так долго, насколько бы только хватило сил. Но вдруг громко закашлявшись, соло падает на землю, просто в холодную грязную воду, впиваясь ободранными пальцами в лямки жилета и судорожно качаясь в луже, даже не замечая, как стремительно багровеет под ним вода. Или же это финал. Растрепанный, изрешеченный осколками броник сжимается тисками на ребрах. Ви не мог сделать вдох. В груди болело до неистового воя, до подкатившей к горлу желчи. Так, блять, глупо. Он поднимается на колени и бездумно, словно утопающий в надежде на спасение, тянется к бездыханному телу спеца, закованному в тяжелые доспехи, пытаясь убедить себя, что нет пульса на перебитой шее, что чужая пушка, едва пришившая тебя еще какую-то минуту назад, сама не выстрелит. Сорвав с разгрузки корпората боевой стимулятор, Ви жадно припадает к ингалятору, чувствуя, как медленно заполняет голову тяжелый густой дым, проникающий в каждую мышцу, каждую клетку, отсекающий боль, нагоняющий опьяняющую усталость. Тело быстро теряет опору, и соло вновь валится трупом на мокрую землю, обдирая щеку о грубый асфальт. Темнота заливает глаза, а поднимать веки становится все сложнее. Парализованный болеблокаторами как накачанная змеиным ядом мышь, Ви слушал звонко разбивающийся о контейнеры ливень, проваливаясь все глубже во тьму. На шорох скоро точно сползется пару патрульных отрядов. Если, конечно, этот ави, проплывающий просто в луже, перед его носом, и ослепляющий своим лучом-прожектором, готовый к посадке, не напичкан под завязку боевиками Милитеха. Теряя последний шанс ухватиться за ускользающую реальность, соло смотрит просто в дуло чужой винтовки, не в силах отвести взгляд. Утонченный, но между тем брутальный и мощный Аякс, начинивший его без одного грамма летальной дозой свинца, мок на сырой земле, приваленный тушей корпората. Ви зачем-то хватается за магазин, со скрежетом волочит винтовку к себе. Отрывает, неподъемную, от расписанного кровавыми узорами асфальта, пустыми глазами очерчивая ее силуэт. «Разрушитель».***
Будто бы искусственные пластиковые домики плавились под солнцем монстры типовой застройки, натыканные вдоль оживленной улицы: по-идиотски цветастые, но так и не сумевшие скрыть под красками свою неотесанность и безвкусность. Наглухо забитые досками окна, под которыми полыхают и дымят баки, излучая вонь горелого пластика, паутины оборванных проводов и изрисованные граффити стены, а на каждом обязательная метка — череп. Клеймо «процветания» на фасаде убогой, убитой панельки, давно уже нежилой и засранной, которую побрезгуешь попользовать даже как сортир. Жаркое летнее утро, душное, а мокрую кожу еще дразнит едва прохладный ветер. Солнце не щадит, лезет лучами в глаза, ослепляет. Сухой, слегка пыльный воздух давит на грудь, забивает тяжестью голову, прижимает к земле и моментально изматывает. И эти уродские клоповники на железобетонных ногах, заменяющие тебе небо. Бесит. Резко оттолкнувшись от подоконника, Ви демонстративно разминает с хрустом кулаки, медленно оборачиваясь и до стынущих жил равнодушно впиваясь почерневшими глазами в прикованного к шаткому стулу мужика. Залитое кровью бледное лицо, разбитый в юшку нос и пара выбитых зубов. Уебок уже все штаны обоссал, но все так же упрямо молчит, в мнимой надежде, что его палачу вдруг надоест играться в допросы. Ви не будет врать — слушать его стоны и невнятное мычание слегка утомило. Обычно, устав упираться, жертва не выдерживает больше двадцати минут. После же — воет не своим голосом и уже готова выложить любую инфу, отдать тебе все до копейки, сдать своих подельников, что угодно, лишь бы это все просто прекратилось. И Рик вроде бы не уточнял, что сегодняшний его клиент, блять, глухонемой. Помнится, был он как раз весьма разговорчив, падая командиру в ноги и умоляя дать ему еще хотя бы неделю. — Я повторю последний раз. И в случае, если ответ я так и не получу, я начну резать тебя очень, очень медленно. Где схрон? — Ви отрезал грубо и коротко, и нежно переложил биту из руки в руку, упирая ее должнику точно между переломанных ребер. Засычав сквозь раскрошенные зубы от наверняка близкой к агонии боли, мужик впервые за час подал голос, надломленно, но все еще так самонадеянно проскрипев: — Передай своему хозяину, чтоб нахуй шел, мелкий ты выблядок… — Ответ неправильный. Бита с глухим ударом прилетела по коленям. Ви бил долго, с особым садизмом, чувствуя необъяснимый зуд и тягу продолжать. Не останавливаться, пока не иссякнут все силы, пока легкие не сведет тошнотворным спазмом удушья. Пока не перестанет вздыматься рвано грудь у распластавшегося на полу тела. А после спокойно закурить, не испытывая ни малейших угрызений совести. Просто бизнес. Жестокий и не прощающий ошибок. Уебок знал с кем связывается. В любом случае от него было пользы ровно столько же, как и от мертвеца. Пара взломанных терминалов, несколько хитрых манипуляций, раскодированные записи с чипа процессора, еще полдня пустых скитаний по городу, и искомое в твоих руках — увесистый пакет наличных и несколько свертков «испарившихся» из последней поставки веществ. Щедрая плата и доля уважения и признания во взгляде Рика стоят гораздо больше затраченных усилий.***
Скептично нахмурившись, Ви на мгновение остановился, задумчиво потирая сморщенный лоб перемазанной в мазуте ладонью. Он замер и вовсе, слегка склонив голову набок, будто бы украдкой заглядывая под капот — внимательно исследовал работу двигателя опираясь теперь лишь на звук, пытаясь выхватить малейший намек на неисправность. Хотя как Ви до сих пор не просадил слух — настоящая загадка. Новый выхлоп басовито хрипел, распирая вибрациями пространство тесной мастерской, и еще на подъезде к двору стало ясно, что никакие уговоры прислушаться к здравому смыслу на парне не сработали — Квадра прибавила несколько литров в объеме. И обзавелась еще одной сотней коней, которых, конечно же, всегда мало, и нужно еще совсем немного мощности, убрать еще совсем немного веса, по новой пересыпать и вручную довести злющий мотор до запредельных показателей. Не дорожи Ви внешним видом тачки, так и подавно реактивный движок в нее бы впер. Эйнар легко и по-доброму ухмыльнулся и нырнул вглубь гаража, очерчивая взглядом дерзкий силуэт породистого маслкара, над которым Ви трясся уже около месяца, изгоняя из авто дух его прошлых хозяев. Но вытравить кислую вонь коповского произвола из салона до конца так и не удалось, пока что. Внешне же и не скажешь, что Квадра принадлежала полицейскому автопарку — маляр Дилана превзошел самого себя, буквально в поле выкрасив машину в равномерный серый мат не хуже, чем в цеху. Ви довел до идеала каждую деталь, все переделал под себя, начиная от руля и резины, заканчивая консолью и прошивкой бортового компьютера; увеличил клиренс, сделал подвеску пожестче и, конечно же, свапнул движок, не впечатленный стоковым литражом. Заслышав неторопливую тяжелую поступь, Ви встрепенулся, резко повернувшись всем корпусом. Но завидев отца, лишь дернул уголком губ в приветливой манере, вновь хватаясь за инструменты — последние штрихи, и он готов к выезду. Ольсен уже все мозги проел, дожидаясь его на старте, да и сам соло сгорал от нетерпения потягаться со своим чумбой в мастерстве пилотирования отборного металлолома по опасному бездорожью Пустошей. — Ты в курсе, что это незаконно? — отец вдруг кинул наигранно серьезно, кивая на излучающий жар и мерный гул мотор, и Ви остановился на секунду, действительно задумавшись. Или только сделав вид. А после рассмеялся так громко и искренне, сгибаясь почти пополам и ныряя под капот по пояс. Отдышавшись, он утер влажное лицо воротом разодранной рабочей футболки, и заглушив машину припал задницей к верстаку, совсем неверяще глянув на отца, выуживая мятую пачку курева из пыльных брюк. Ви принял услужливо протянутую зажигалку, пыхнув облачком дыма, и пожал его грубую, вытравленную химозой ладонь. — Могу поздравить с успешной сделкой? — парень взял минутную паузу, лениво исследуя взглядом двор на наличие воскрешенного после стычки со Стилетами «Койота», и стал наводить порядок на верстаке. — Отчасти. Говнюки из Баккеров решили слишком уж дотошно прогнать ПО на целостность и наличие грубых доработок, стремаясь, что за «стену» их проведут патрульные дроны. Пришлось уступить пару сотен, но в целом… — он нервно потер шею, будто бы пытаясь отогнать свалившуюся на плечи усталость. — Клиенты вполне машиной довольны. Эйнар также закурил и принялся подбирать валявшиеся под ногами ключи, сводя тему на нет, и мастерская погрузилась в полное молчание, тягучее и почему-то неловкое, нарушаемое лишь лязгом железа. Ви склонил голову, рассматривая заплывшую масляными лужами столешницу и искоса поглядывая на страшно напряженного отца. Что-то будто бы не то — слишком много суеты, одновременно скованности в его действиях, словах, как бы он ни пытался делать вид, что все в норме. Может, виной всему отсутствие нормального сна, целыми неделями, а может, Рик снова насел на голову с новыми требованиями и сроками. Как бы то ни было, подобное продолжалось уже ненормально долго, а Ви все не отваживался банально спросить в чем дело. И даже сейчас соло молча хватает ключи и торопливо шагает к машине, стараясь не пересечься с ним взглядом. Он слишком поздно заметил, насколько сильно отец погас. Побитое глубокими морщинами лицо, седина в волосах и неухоженная борода — он серел и вял в свои сорок как измученный тяжелой судьбой старик. Из творца отец превратился в живой конвейер, впахивая как проклятый на банду и штампуя с десяток боевых машин в месяц, из наставника и авторитета — в молчаливого и холодного соседа, потеряв малейшую уверенность в «завтра». В доме царил тотальный застой и упадок. Они все отдалялись друг от друга, перебрасываясь рядовыми фразами будто бы лишь для приличия. И обоих душила вина, каждого по-своему. Эйнар молча наблюдал, как его сын растет сам по себе, как сирота, воспитываемый бандитами и их жестокими порядками. И на уставших плечах нес свое бремя — он не смог уберечь своего ребенка, который на его глазах стал убийцей. Ви все больше уходил в себя, замыкался, убегал, не в силах найти ни покоя, ни отдушины, и Эйнар смирился, просто отпустив его — он бессилен, разбит и потерян не меньше своего сына, которого он не может спасти. Не может ему помочь выбраться из ямы, в которую он медленно проваливается, теряя твердую почву под ногами, теряя старого себя. Но до сих пор он не мог принять одну горькую истину, заставляющую грудь болезненно сжаться — однажды Ви может просто не вернуться домой. Эйнар склонился над верстаком, будто бы что-то выискивал, и тяжело вздохнув прикрыл глаза, бросая за спину тихо: — Не заигрывайтесь. Ви проводил напоследок взглядом его широкоплечую, слегка сгорбившуюся фигуру и прыгнул за руль, резко дав по газам, оставляя по себе пыльный хвост. Вдавливая педаль до упора, Ви должен был бы млеть от хищного и раскатистого рыка тачки, наслаждаясь бешено сменяющимися пейзажами за бортом, но соло лишь блекло хмыкнул, глянув на судорожно дергающуюся стрелку тахометра, и зло нахмурившись сжал пальцы крепче на руле, сминая фильтр стремительно тлеющей сигареты, наполняющей салон своей удушливой вонью. И даже оставив уродливые и тесные улицы Ранчо Коронадо позади, Ви не получил обычного облегчения, пробираясь наезженными тропами все глубже в Пустоши, пыльный воздух которых всегда дарил хотя бы призрачный намек на свободу. Представить, что больше ничего тебя не держит, не тянет за шею тугой поводок, и принадлежишь ты лишь себе, и только. Как бы ни старался — не вышло, не в этот раз. Пронесшись ухабистой, поросшей сухой травой грунтовкой сквозь поля солнечной электростанции, на горизонте Ви заметил одиноко стоящую у обочины тачку и лениво привалившуюся к ней скучающую фигуру, тощую и ссутуленную. Хотелось проехать мимо, проигнорировать громкие окрики. Закрыть глаза и не сбавляя оборотов влететь прямиком в растянувшийся у оцепленного пограничниками аэропорта блокпост. А после глаз не открывать. Сцепив до скрипа зубы, Ви ударил по тормозам.*
— Ты смеешься?! Я не буду даже пытаться! — Ольсен как обожженный подорвался с капота плавящегося добрый час на солнце Кварца, торопливо вышагивая к Ви и горячо размахивая руками. — Еще вчера ты мне угрожал, что обуешь меня просто со старта. Я заинтригован, — Ви кинул в противовес абсолютно индифферентно, щелкая под носом зажигалкой. Соло невесело и криво ухмыльнулся, раскуривая сигарету, и лениво водил взглядом от насупленного и страшно озадаченного Ольсена, до видавшего лучшие дни, раздолбанного в щи Арчера, хоть и модифицированного, но ржавого и не раз битого. На месте своего друга Ви бы не стал делать поспешных выводов: может, Квадра и выглядела как непобедимый соперник, но начинка у Кварца была не менее интересной. Кочевник нарезал вокруг спорткара суматошные круги, сгрызая короткие обломанные ногти — Ви хотел было друга успокоить, вернуть на землю, да все никак не мог себе позволить вырвать его из мыслей. Невероятно радовало видеть на лице Ольсена настолько богатую палитру эмоций, пусть даже и взгляд его горел не только восхищением, но и заметным напряжением от предстоящей гонки — относился парень к этим детским шалостям как к настоящим турнирам, днями и ночами перед выездами пыжась в гараже. Непривычно худой, с бритой головой, на лице — свежие, все еще багрово-красные шрамы оптики — после операции Ольсен сам на себя был не похож. А встретившись впервые за невозможно долгие годы с самим собой в зеркале, целый час плевался и громко возмущался, неуверенно пробегая пальцами по короткому русому ежику — он понятия не имел, что за гнездо на голове носил, но на все язвительные выпады Панам всегда утверждал невозмутимо, что ему прическа нравится. Хотя бы на ощупь. — Не грузись, проц перегреешь так зум насиловать, — Ви с щелчком отправил окурок в пике и быстро вызвал окно интерфейса — 16:14. — Поехали, пока не стемнело. Обещаю не поддаваться. Соло упал на сидение, устраиваясь поудобнее и увлеченно наблюдая за своим суетливым другом сквозь плавно ползущее вверх стекло. С первого раза кочевнический Арчер заводиться отказался, и пока Ви пытался отдышаться от разорвавшего его на клочья смеха, нарвался на высунутый из окна пролетевшей мимо тачки лаконичный средний палец и кинутую вслед говноедскую ухмылку. Ни секунды не теряя, наемник втопил газ в пол. Маневрируя изъезженной между скал извилистой трассой, Ви будто бы находился за штурвалом сверхзвукового истребителя, а вовсе не за рулем загребавшей колесами песок машины. Гул за бортом, свист в ушах, десятки датчиков на консоли мерцают красно-белой гирляндой, почти что укачивая; бесконечно сыплет надоедливыми уведомлениями система, заставить замолчать навсегда которую у соло пока что не вышло, предупреждая о перегреве узлов управления, что рудиментарной хуйней собачьей являлось, заточенной на считывание состояния железа гражданской модели, от которой сейчас только кузов и остался. Машина была настолько быстрой, что мозг банально не успевал вовремя реагировать на внезапно оказавшийся так близко поворот или яму, выкатившийся на дорогу булыжник, встречи с которым Квадра бы точно не пережила. Духота и нависшая со всех сторон плотная завеса серо-рыжей пыли, все его поле зрения сузилось до невозможно крохотной точки, на самом горизонте — финиш. Ви не хотел замечать тревожно мерцающие знаки «патрулируемая зона», вовсе игнорировал мельтешение дронов, совсем вблизи, как и гнусавое «всем постам» на волне — не до того. Соло сделал глубокий вдох, ощущая, как расслабляются натянутые до хруста в позвоночнике мышцы. Выдох — с головы до ног окатило приятное онемение, заставляя искрящиеся нервы остыть. Взгляд в расфокусе. Ви слышит лишь свое ровное дыхание и умиротворяющие щелчки коробки, дополняемые до черта мелодичной сменой тональности мотора. Наконец — свобода. От чувств, мыслей, переживаний. Только ты, до остатка доверившийся рефлексам, и опасная дорога. Агрессивное урчание, шорох покрышек. Легкий аромат чуха и сухой пустынной почвы. Полное спокойствие. — Вы в своем уме вообще?! — Панам?! Помехи рации заскребли о свод черепа, громкие голоса на частоте вырвали Ви из своеобразного транса настолько грубо, что резко очнувшись, соло едва не потерял управление над летящей на всех двести тачкой, от неожиданности дернув руль вправо, налетая на кочку. — Идиоты, могли бы сразу пропускной пункт на таран взять — подохнуть трагично и абсолютно тупо! Ви агрессивно схватил рацию с консоли, со второй попытки попав по кнопке включения: — Причиной моей трагичной кончины чуть не стала как раз таки ты! — Ви сжал пальцы крепче на руле, пытаясь угомонить пробравшуюся до самых костей противную дрожь, и пустыми глазами наблюдал, как ползет вниз стрелка спидометра. Вдох-выдох… Вдох… — Да дело в чем?! — прорвалось раздраженное сквозь шум статики и гнусавый гул Кварца по ту сторону канала. — Разворот на сто восемьдесят. У вас просто перед носом три фургона пограничников, готовых свинцом начинить любую движущуюся цель. И тащите свои задницы наверх, вам понравится.*
Послушно следуя бездорожьем за огромным боевым пикапом, петляющим между вялыми кустарниками и выгнившими под кислотными дождями остовами подорвавшихся на минах авто неудачливых барыг, Ви скоро оказался посреди растянувшихся бесконечно далеко теплиц Биотехники, на удивление совершенно пустынных и лишенных любого намека на жизнь, если не считать хаотично снующих над головой, словно рабочие пчелы, бессчетных дронов. — Ты решила, что интереснее будет тягаться с корпоратами, чем с военными? — Ольсен абсолютно не разделял энтузиазма подруги — еле тащился позади, от скуки виляя от края до края узкого лабиринта оранжерей, время от времени моргая Ви светом лишь для того, чтоб тот снова поднял рацию и выслушал очередной язвительный комментарий, сопровождавшийся после недовольным криком Панам, что не обязательно транслировать свои глубокие мысли на общий канал. Ви только ухмылялся снисходительно себе под нос — оба как дети маленькие. Хотя, какой серьезности можно ждать от вчерашних подростков, выросших под открытым небом пустыни, а не в тени мегабашен, со свободой в волосах и песком в ботинках, полностью предоставленных самим себе. Ви забыл, что сам должен быть таким: слегка ветреным, готовым на любое гарантирующее веселье безрассудство, в меру беззаботным. И живым. — Закрой рот и набери лучше в грудь воздуха побольше. Метр за метром из-за холмов и рыжих скал вырастала невысокая постройка, изо всех сил старающаяся подпереть своим покосившимся шпилем рыжее закатное небо. Ви сморгнул в замешательстве, пытаясь убедиться, что он не бредит. На миг он увидел перед собой простирающуюся в горизонт панораму холодного и серого Стокгольма, его тесные, выложенные камнем средневековые улочки и притрушенные весенним снегом готические соборы, накалывающие вершинами массивные свинцовые тучи. — Скажите, пожалуйста, что вы тоже это видите. Они выехали просто к порогу церкви. Деревянной, невозможно старой и абсолютно чуждой для здешних широт, никак не вписывающейся в пейзаж окраин футуристического Найт-Сити, технологической жемчужины Америки. — Какого?.. — Ольсен первым выскочил из машины, осторожно ступая в тень накренившейся от ветров Пустошей церкви, и стал медленно задирать вверх голову, наверняка навсегда выжигая в памяти эту картину: черный крест, будто бы небрежно начерканный на полотне сиреневых облаков. У Ви на миг сперло дыхание, под шкуру пролезло что-то колючее, совершенно незнакомое — ветер, убеждал себя, прохладный осенний ветер, поднимающий на взмокшей коже дрожь. В ней не было красоты и грандиозности, присущей культовым постройкам, но что-то в этом месте все же было особенного — оно нагоняло завораживающий ужас и необъяснимую тоску, безлюдное, усеянное десятками безымянных могил. Тишина. Только пульс отбивает в ушах иллюзию чужой неторопливой поступи. Ступив на пустырь, никто из них не сделал больше ни шага. Ви присел на капот, ежась от из ниоткуда взявшегося неуюта. Хотелось поскорее отсюда убраться. Забыть то, что только что увидел. Но будто бы боясь остаться с церковью один на один, соло машинально подорвался с места, вслед за Ольсеном догоняя нерешительно заглядывающую за порог Панам. Молчание — с оглушающим скрипом гнилых половиц ступив во внутрь, они неосознанно затаили дыхание, боясь нарушить здешний покой и былую святость. Что-то настойчиво толкало Ви назад — он не должен здесь находиться. Затхлый, пыльный воздух драл глотку, треск под ногами заставлял инстинктивно оборачиваться, в тревоге вглядываясь в полутьму. Невысокий массивный свод, оплетенный паутиной, давил на голову, вынуждал пригибаться все ниже, пока соло просто не остановился за шаг от залитого воском алтаря, не отваживаясь подойти ближе. Позади, Панам смахнула со скамьи толстый слой пыли, присела с усталым вздохом, вальяжно забрасывая ноги на спинку и громко отряхивая ладони. — Я же говорила, что вам понравится. — Ага, аж волосы на жопе дыбом стали, — Ольсен кинул полушепотом, настороженно оглядывая зал из-за алтаря. — Шикарное место, но давайте уже на выход, — Ви пытался спрятать свою нервозность, неряшливо охлопывая карманы на наличие сигарет, прекрасно зная, что остались они в машине. — Да ладно, у тебя в душе зреет конфликт мировоззрений? — Панам задорно пропела и с вызовом приподняла брови, очерчивая взглядом его свежие татуировки хищно наставивших когтистые лапы воронов. — Единственное, что у меня здесь зреет — это грибок в легких. — Согласен, погнали, пока корпокрысы не узнали, что какие-то малолетки им тут пыли в воздух подняли. — Так для вас и старайся. С чего вы такие вдруг занудные стали? — кочевница по обычаю разыгрывала сценку детской обиды, бурно жестикулируя, но на Ви резко свалилась такая дикая усталость, что сил поддерживать ее спектакль совсем не было. В кармане брюк вдруг завибрировал телефон, только подливая масла в медленно разгорающийся в душе костер настоящей злости. Потому что все люди, которые могли звонить с целью просто поинтересоваться как у него дела, находились с ним в одной комнате. А парень уже успел размечтаться о полноценном выходном, блять. — А что ты предлагаешь здесь делать — лагерь разбить? — соло кинул вдруг слишком резко, подарив подруге строгий взгляд, и раздраженно поднял трубку, недовольно хмурясь. Панам насупилась в недоумении на грубость и бегло переглянулась с Ольсеном, который только рукой махнул. Кажется, с этим уже смирились все — с новым Ви, с чужим и холодным Ви, грубым, отстраненным и неразговорчивым, черствым и циничным. Как ни старайся, Панам просто перестала узнавать в Ви того искреннего и светлого, умеющего видеть повод для восхищения в незначительных вещах пацана, в которого чуть не влюбилась в свои шестнадцать. Он будто бы сломался, заледенел где-то глубоко внутри. — Ви, здесь слушок пронесся… — раздалось как обычно слегка задорное на том конце — каким-то необъяснимым образом Капитану всегда удавалось сохранять некую приземленность и легкость, даже в общении с простыми наемниками. Хотя для фиксера Ви все же далеко выходил за рамки «простого наемника», по некому ряду причин. — Патрульный отряд бравых патриотов наделал шуму на моей территории, нанеся непоправимый ущерб одному клиенту. Требовал немедленно принять меры по устранению берега попутавшего мусора с тихих улиц Арройо, навсегда. Могу на тебя положиться? Убрав от уха телефон, Ви громко вздохнул, проглатывая встрявший в горле комок спутавшейся с бешенством тошноты — снова, блять. Работать в тылу Шестерок — равно что добровольно совать голову льву в пасть. Но несомненно радовало одно — тяжелый и опасный труд окупался с лихвой. Прикрыв глаза, соло отрезал лаконично: — Будет сделано, кэп. — Прекращай, я тебе не Мортон в ноги падать. Подробности прилагаются. Удачной охоты. Ви еще некоторое время молча стоял и слушал прерывистые гудки, измученно потирая лоб. Подняв голову, парень встретился взглядом со снисходительно кивающим Ольсеном, зазывающе махнувшим рукой на выход: — Поехали, проведем тебя до станции, — кочевник улыбнулся невесело, но с пониманием, хлопая Ви по плечу. Издевательски же фыркающая на скамье Панам явно его идею не разделяла. — Работа, работа, работа… Долг зовет! Тебя еще самого не тошнит? — Панам… Ви больше даже не пытался сохранить самообладание — выпалил резкое через плечо, срываясь в направление выхода: — Давай, попричитай какой же я подонок, «променял друзей на шевроны». Ноги налились горячей тяжестью, а в глазах потемнело от невесть откуда взявшейся злобы, больно ударившей в грудь. Ему срочно нужно на воздух. — Даже не начинай! Ты же знаешь, что я… — соло слышал, как кочевница спрыгнула со скамьи, устремляясь за ним, следом — взволнованный шепот и тихий мат в ответ. — Мне пора, Панам. Топот армейских ботинок о скрипучие деревянные половицы прогремел непозволительно похабно в окутавшем церковь молчании.***
Тяжелое дыхание и звонкие удары по изодранной груше скакали эхом по небольшому залу опустевшей школы, давно служившей Шестым убогой казармой. Сбитые костяшки, перемотанные посеревшими бинтами, напряженные до предела литые мышцы, проступающие под вытатуированной, оскверненной шрамами горячей кожей. Длинные мокрые пряди прилипли к спине, по голому торсу скатывались крупные капли пота и никак не хотели сохнуть под врывающимися в помещение лучами закатного солнца, игравшими вспышками на истертом паркете. Соло дрожал от изнеможения, но никак не мог остановиться, все отвешивая удар за ударом, загипнотизированный монотонным дребезжанием цепи. Ни секунды покоя, не допустить ни единой возможности остаться один на один с собой, запертым в тюрьме собственного сознания. Больше работы. После — изнуряющие тренировки. Мало? Займись своим железом, сотри в кровь руки, начищая до блеска винтовку, доведи до бритвенной остроты клинки. С рассвета — вновь на охоту. Не имеет значения, кто сегодня пал твоей жертвой по одному легкому взмаху руки сверху. Не волнует очередная ложь о сказочной плате, которой тебя вновь «весьма справедливо» лишили. Спусти свои жалкие копейки на дешевое бухло, сними на остаток занюханную комнату в мотеле на отшибе и вытрахай из первого попавшегося за стойкой смазливого пацана нахуй душу, и может тогда судьба одарит тебя шансом забыться на каких-то пару часов. Полная истощенность безжалостно, подло и совсем не вовремя бьет по коленям, крепкий хук пролетает мимо, и падая с подкосившихся ног Ви налетает на грушу и повисает на ней, без малейших сил сделать полноценный глубокий вдох. Слишком много мыслей, шумных и беспорядочных, что доводили до какого-то безумия, заставляли бежать, вслепую, без какой-либо цели. Слишком много звуков в тишине пыльного зала, много света, кислорода. Под дых долбила разжижающая внутренности тревога, беспочвенная, вместе с тем вполне ясная и осязаемая. Бесконечные обязательства, битва за выживание, работа на стороне. Вытяни Ольсена из очередной прогоревшей авантюры, прикрой таскавшего тачки для Альдекальдо отца от пронырливых местных крыс, умудрись закрыть два заказа за считанные часы так, чтобы у Рика и малейшего подозрения не закралось, что Капитан обзавелся новым соло. Ты — безотказная мясная машина, без воли, без прав. Ты холоден и расчетлив, ты не испытываешь страх. Ви уверовал в свою неуязвимость настолько крепко, что упустил тот переломный момент, когда стал по крупице себя терять, окончательно. Бухло, беспорядочный секс, пьяная езда, рисковые и сложнейшие заказы, что угодно, любое безрассудство — ему было срать, он хотел чувствовать себя живым. Через боль, злость, отвращение и похоть. Ви ощущал себя призраком, мертвым бесповоротно, навсегда. Все то человеческое, весь свет, пыл и рвение, все то светлое, что когда-то в нем было — навсегда завяло. Лишенный любых чувств, желаний и стремлений, Ви посвящал себя своему грязному ремеслу до остатка, давно скрипя зубами приняв неизбежное — приспосабливайся либо умри. Набивая болючие шишки, он учился тактике, настоящей военной, из покалеченного мальчика превращаясь в настоящего солдата. Но насколько бы более усовершенствованной версией себя Ви не становился день ото дня, по пятам его беспрерывно преследовала растирающая в пыль беспомощность и перманентная ярость, черная и ядучая. Травили, вываривая душу в вязкую и липкую, словно мазут, слизь. Его слишком долго и упорно ломали, прививая первобытные идеалы хваленого мужества, упрекая в слабости и мягкотелости. Битвы, драки и война, насилие ради забавы, чрезмерная сила там, где вовсе можно было обойтись и без нее — это не мужество. Ви вынуждали от себя отречься, а он наперекор выделял каждую несостыковку лишь еще больше, назло, намеренно и напоказ оставаясь белой вороной. Ему здесь не место, не среди них, как бы им ни хотелось Ви себе присвоить, переломать ноги и покорить. Всегда в черном, игнорируя камо. Вьющиеся до груди волосы, вместо выбритой башки. Вылизанная винтовка и тачка, а не кусок ржавого металлолома на колесах и дешевая совковая пушка. Он выковывал и вытачивал себя сам, с нуля, заново, наперекор блевотному настоящему: сам отшлифовал свою стрельбу, сквозь бесконечные пробы и тяжелые ошибки, выработав свой личный почерк, научившись чувствовать страшный ритм боя. Овладел холодняком, вынужденный всегда побеждать в заведомо неравных битвах: через глубокие порезы и шрамы, рассеченные ладони и битые лезвия. И ножи нравились ему куда как больше, чем взбалмошный и громкий огнестрел — клинок прививает спокойствие, выверенность в каждом движении и ловкость. Бесшумно подкрасться, взять в захват превосходящего по силе противника и вспороть одним уверенным движением глотку. Нагнать уебка заточенным до остроты пики метательным ножичком, всадив его точно в затылок. Но несмотря ни на что Рик одержал своеобразную победу — выдрессировал из побитой дворняжки настоящего бойцовского пса, которому хватает одного кивка, чтобы сорваться с места и порвать на куски ничего не подозревающую жертву. Ви приложил очень много сил, чтобы весь штаб поверил в это. Он очередная послушная пешка, готовая стерпеть любые унижения. Пешка, пускающая корни все глубже в местную систему, умеющая вынюхать инфу, которой можно очень выгодно сторговаться с заимевшими интерес фиксерами, взамен на удобный контракт и бонусы к растущей репутации. Ви мирно сидел у хромированных культей, наблюдая, как по крупице рассыпается возведенное на крови, лжи и предательствах маленькое королевство Ранчо Коронадо. Упивался пьяными истериками командира, наслаждался милитеховскими патрулями на границах, отгрызающими кусок за куском территории Шестых, и обрастающим дряхлыми крестами пустырем у дамбы. Разлад верхушки, замешательство и хаос, и каждый начинает подозревать своего брата по оружию в очередной краже, спровоцированной диверсии и налете копов на заблудшую в городе вооруженную стаю. Медленно, но верно, он исполняет в жизнь обещание, данное три года назад тому брошенному и слабому мальчику — любой ценой заставить уебков заплатить по счетам. Ненависть стала его оковами. Упав с ватных ног на истоптанный паркет, Ви небрежно утер предплечьем пот со лба, шатко выдыхая. Предел его мечтаний сейчас, по правде, — дорваться до бутылки холодного высокоградусного пойла, и налакавшись до амнезии, провалиться в то пьяное и темное ничего, что здоровые люди называют сном. И когда-то давно, когда Ви еще умел видеть сны, ему часто являлась сцена кровавой расправы, сцена вызревшей мести: Ранчо горит, а по округе разносится адское громыхание Града, что заставляет жилы стыть, что пускает по коже легкий холодок восхищения и восторга. И он видит Рика в прицел. Как он выходит из своего барака, гордо именовавшегося «штабом». Как красочно и кинематографично разлетается на осколки его череп, а мозги разбрызгиваются серо-бордовыми мясными ошметками, продолжая следовать за пулей, вон из тела. И после Ви всегда приходит на заброшенную баскетбольную площадку, на которой резвился совсем еще недавно беззаботным пацаном, и присаживается на раскрошенный бордюр, закуривая. Выдыхает. Наслаждение. Облегчение. Но уняло ли это его боль? Вернуло ли это ее? Каждый раз, на рассвете, Ви просыпается с тугим комом горечи в груди. Еще немного терпения. Еще совсем немного подождать. Запастись силами и патронами калибром побольше. Просто ждать.***
Ви на последнем издыхании дополз до постели, за секунду без сознания свалившись на скомканную простынь, как был — в запылившихся брюках и просякшей потом майке. Веки захлопнулись — темень, долгожданный покой. Короткий, отвратительный сон, после которого усталость лишь наслаивается, превращая каждый новый день в настоящее испытание — единственный момент времени, когда Ви наконец принадлежал сам себе. Никакой работы, «старших по званию», забот и немедленных к исполнению приказов. Никаких назойливых мыслей — тугой горячий вакуум. И когда соло провалился глубоко в сон, вязкий и удушливый, его грубо прервала мерзкая и до ужаса громкая вибрация, доносящаяся будто бы просто изнутри гудящей изнурением башки. Парень подорвался с кровати, все его тело вмиг натянулось в беспричинной тревоге. Сердце суматошно забарабанило в горле в протесте на резкое пробуждение. Все еще сонный, Ви потянулся к разрывающемуся телефону, не глядя принимая звонок. Громкая музыка по ту сторону наконец слегка привела его в чувства. — Жду тебя завтра в Посмертии, после заката, — раздался слегка прокуренный командирский женский голос, спокойный и довольно приятный. Ви нахмурился, оторвал от уха телефон — номер скрыт. В памяти вдруг всплыли кинутые вскользь Капитаном слова о том, что им заинтересовались «серьезные люди», которые соло без задней мысли расценил далеко не как приятную весточку. — Постарайся выделить время в своем плотном графике. Связь резко оборвалась. До дрожи вымотанный, хмурый и сгорбленный Ви слушал гудки, всматриваясь в темноту своей комнаты. Шестерни в мозгах отказывались вращаться, ловили с оглушающим скрипом клин, стоило только соло напрячь извилины. Изредка пересекаясь с наемниками-фрилансерами у гаража Капитана, Ви не раз ставал невольным свидетелем их горячих обсуждений пресловутого клуба, мекки уличных головорезов, где по обычаю водятся самые жирные заказы и космические эдди, вкупе с отборным весельем и безудержными пьянками в коллективе коллег по цеху. Да только попасть туда светило разве что тем, кому посчастливилось пасть в милость негласной королеве Найт-Сити, человеку, который держал в узде кишащие отборным отребьем и беспределом улицы мегаполиса — Бестии, хозяйке Посмертия, при жизни удостоившейся звания легенды среди соло. Подобрав с пола куртку, Ви выудил пачку курева и завис на краю кровати, так и не воткнув сигарету между пересохших губ. До самого рассвета в голове звенела тревогой лишь одна мысль — почему?*
Крепко стиснув зубы, Ви пробирался сквозь столпившееся под кислотно-яркой вывеской клуба суетливое и до рвоты пестрое стадо зеленоротых пиздючат, ночами надрачивающих на заветную Высшую Лигу и прелести беззаботной наемничьей жизни, вовсе еще не подозревающих, в насколько же хрупком и искаженном пузыре иллюзий они живут. Соло пер как ледокол, соприкасаясь плечами с потными телами, ощущая чужое дыхание в затылок, отчего в отвращении и раздражении невольно сжались кулаки. В ответ на возмущенный оклик рука сама поползла к ножнам на поясе. В глазах потемнело. Выдох. Остыть. Может, в следующий раз Ви попадет в Посмертие через приватный вход. Спустившись в душный подвал, гудящий низкими басами и горячими высказываниями в адрес охраны, у двери Ви столкнулся с плечистым громилой, чье лицо выражало пугающее спокойствие и тотальное безразличие к творящему в очереди хаосу. Он бегло осмотрел соло, спрятанная за стеклами тактических очков оптика на мгновение блеснула синим, и парень, не успев и рта раскрыть, был молча приглашен вовнутрь. Отступив с прохода, охранник кинул безучастным тоном: — Приватная зона за баром. В лицо с порога ударил липкий жар и тяжелый спертый воздух, пропитавшийся запахами промаринованнованого алкоголем подполья Найт-Сити в облике отборных головорезов и черных делков, что дергались невпопад на танцполе в клубах подсвеченного трупной зеленцой неона дыма. Гам десятков голосов, перезвон бокалов и громкий смех, обнаженные танцовщицы, извивающиеся соблазнительно под рвущую перепонки музыку в своих тесных колбах — от шума и света на секунду голова пошла кругом. Ви захотелось на воздух. А ожидание встречи с лучшим фиксером города никак не помогало успокоить разыгравшиеся под вечер нервы. Соло делано уверенно зашагал прямиком к интимно притемненному и обособленному от залу ложе, через силу сглатывая встрявший в горле склизкий комок. Дурное предчувствие. Деловито закинув ногу на ногу, за широким столом сидела молодая женщина, лет тридцати, зажимая в длинных пальцах тлеющую сигарету. Грубая байкерская куртка, глубокое декольте и дикая копна изумрудных волос вкупе с броским агрессивным макияжем, подчеркивающим приятные, мягкие черты лица — Ви вдруг подумал, что ошибся ложем. Но один ее острый и высокомерный взгляд, брошенный из-под полуприкрытых век, внушающий какой-то незнакомый трепет и покорность, тут же выбил наемника из колеи, заставив откинуть сомнения. Сегодня просто не будет. Бестия Амендиарес — по правде, далеко не так он себе представлял «фиксера номер один» всея Найт-Сити. Соло никогда бы не подумал, что это в ее утонченных руках сосредоточено столько власти. Она пригласительно махнула рукой и провела парня пристальным сканирующим взглядом до дивана. — Значит, Ви. Он ей не понравился сразу: слишком зеленый, с недоверчивым прищуром и бесноватым блеском в глазах. Слишком броский своей непримечательностью. Слишком холодный и до зубного скрипа прямолинейный. Слишком искренен в своей враждебности. Раздражает односложными ответами и наводящими вопросами. Бестия косо ухмыльнулась, пряча свое довольство за пеленой табачного дыма. Соло, каких поискать. — Почему я здесь, могу поинтересоваться? — в нем все выдавало солдатика: выводящая из себя собранность и сосредоточенность, безэмоциональные интонации, безупречность в каждой детали, скованные жесты и мало не офицерская осанка, будто парня к шесту привязывали. Бестии его даже на секунду стало по-человечески жаль. — Ты счастливчик, тебе не кажется? — с неслышным в потоке шума треском она впрессовала окурок в толстое дно пепельницы. — Обычно шестерки таких как ты пачками живьем в землю закапывают — своенравных и упертых, нежелающих играть по их правилам. А ты не только до сих пор жив и сидишь на месте, за шанс попасть на которое обычная уличная шпана готова поставить на кон свою жизнь, а даже умудряешься вести двойную игру просто под носом своего командира, самоотверженно принося себя в жертву ради… высокого, — фиксер многозначительно взмахнула рукой и вновь заострила свой хищный взгляд на Ви. — Нечасто сейчас встретишь такую одержимость принципами. Эль Капитан знает, чем меня подкупить. — Хах, Капитан, значит, — соло кинул кисло. — Меня продали. — Я бы сказала, заключили выгодную сделку. По итогу, все стороны останутся более чем довольными. Надеюсь, Рейес не перехвалил твою рассудительность и отказа я не услышу. Наемник ядовито фыркнул и нарочито дерзко откинулся на сидении, агрессивно нахмурившись: — И псу понятно, что мое мнение здесь не учитывается — я удобная разменная монета, — Ви больно хлестнула злоба, поцелившая просто в грудь так, что ребра заныли. Нервно дергающаяся под столом нога, отстукивающая подошвой берцев сбитый ритм, выдавала парня с потрохами, сколько бы он ни пытался лепить холодную невозмутимость. — Очередной выбор без выбора. Очаровательно — Бестия едва себя сдержала, чтобы не закатить показательно глаза. Она взяла короткую паузу, припала к стакану своего джина, зазвеневшему подтаявшими кубиками льда, и спустя минуту разбила окутавшую их в оглушающей суматохе клуба молчанку: — По какой-то причине Мортону нравится держать тебя за свою зверушку, несмотря ни на что, — тон ее был теперь мягче, тише, таким, будто Бестия разговаривала с ребенком. Смекнув к чему все идет, Ви постарался напялить свою самую прочную маску: с ним такие трюки не работают — если удалось внушить это себе, значит сработает и на окружающих. Только бы подкатившую к горлу тошноту сглотнуть. — И вправду удобно — Рик тебя безжалостно шпорит и только злорадствует, наблюдая как ты сходишь с ума от бессилия, продолжая брыкаться и топтать на пути его недругов. И он не остановится, пока не загонит тебя до смерти. Так безопаснее. Он слишком поздно осознал, какую ошибку совершил, не пристрелив тебя сразу же. Мортон слишком самовлюбленный и гордый, чтобы признать, что его деланный авторитет и раздувание щек не сработало на каком-то заезжем упрямом пиздюченке. В его вываренных спиртом мозгах уже наверняка сложилось очевидное — ты до сих пор не сбежал далеко не потому, что тебе внезапно полюбилась новая дружная семейка, как бы хорошо ты не отыгрывал верного щенка — ни больше, ни меньше правая рука командира. Конец твоего фарса — дело времени. А после — только сырая яма на пустыре. Если, конечно, твое красивое личико с клеймом предателя не подвесят на столбе на всеобщее обозрение. Кропотливое досье, аккуратно огибающее самые щепетильные темы. Бестия копнула глубоко, знала, на что давить. — Не думал, что профессионалы падают до грязного шантажа. — Я пытаюсь донести тебе одно — ты ищешь врагов абсолютно не в том месте. Я предлагаю тебе работу, платой за которую ты получишь драгоценную информацию о банде извне и долгожданную свободу, — Ви, как выдрессированный, моментально вытянулся, заслышав заветное слово, мигом переменился в лице — его глаза загорелись интересом. Удочка закинута. — Наша маленькая сделка гарантирует тебе сытое и спокойное будущее. Как бонус — приятное вознаграждение и рекомендация от фиксера за приложенный труд. — Бестия раскрыла свой портсигар, плавно вытягивая сигарету, но прикуривать не спешила. — Я хочу, чтобы Шестая Улица исчезла, — Ви фыркнул — а кто не хочет. Когти, Мусорщики, Валентинос, Арасака, Петрохем, Милитех. Не удивительно, что и Бестия имеет свои интересы на территорию Ранчо. — А со слов Эль Капитана, лучшего кандидата на игру в долгую я во всем Найт-Сити не отыщу. Ви закурил, свесил голову, закрываясь длинными прядями, и задумался, пытаясь упорядочить все за и против, возможные риски и нюансы — все слишком просто, слишком подозрительно. Щедрые обещания и лояльность к тотальному незнакомцу, очевидные недомолвки и договоренности за спиной. Соло выпустил из легких глубокую затяжку, нервно и озадаченно провел ладонью по редкой бороде и снова затянулся, не отрывая глаз от носков своих берцев. После — приподнял бровь и впился в Бестию взглядом, что вновь обрел холодный стальной оттенок: — И насколько же эта игра «в долгую»? — Это уже зависит полностью от твоих усердий. Из зала послышался треск, громкий мат и взрыв смеха. Сменилась пластинка — народу на танцполе поубавилось. Здравых мыслей в голове не добавилось. Выбор без выбора. — Допустим, я соглашусь. Но почему «лучший фиксер города» сам не справится с назойливыми бандюками? — Найт-Сити едва зализал раны от прошлой войны банд, а ты предлагаешь развязать новую? Шестую Улицу должна настигнуть природная из закономерная смерть: внутренние междоусобицы, разлад верхушки, каннибализм, вследствие передела власти или перебитых каналов поставки боевой наркоты — не важно. Она должна выгнить и кануть в небытие. Неподконтрольный кусок города, во главе которого стоят потерявшие связь с реальностью военные преступники, никак не способствует бизнесу. Бестия обвела скучающим взглядом бар, осушила одним глотком джин и с едва слышным скрипом кожи о крашенное дерево уперлась локтями в столешницу, склоняясь ближе к Ви. Соло не понимал, почему самый обычный жест выглядел с ее стороны почти как угроза. — Меня не интересуют твои навыки, методы достижения поставленной задачи. Репутация — вот что имеет значение. Постарайся не замарать доброе имя своего фиксера необдуманными поступками. Делай то, что умеешь лучше всего, и заказы не заставят себя ждать. Ви долго отсиживал задницу на сыром парапете, наблюдая, как лениво колышется на ветру пробившаяся сквозь трещины в асфальте сухая трава, что медленно, но верно отвоевывала территорию заброшенной баскетбольной площадки, на которой соло не раз проливал свою кровь в безумных боях на потеху голодным до зрелищ животным. Он не поверил ни единому ее слову — свобода и несметные богатства за простую инициативность. Пиздеж чистой воды, единственная цель которого — снова надломить ему позвоночник. Ви не понимал, почему настолько зол, не понимал, куда вдруг улетучился его маниакальный запал довести начатое до конца. Ему не нужна помощь, команды сверху — сам прекрасно справлялся. Ви ревностно не желал делиться с кем-либо своей будущей победой. Он до разжижающего потроха бешенства не хотел, дабы его окропленный кровью труд оказался главным блюдом на пире, на который сползутся все падальщики города. На его ошейнике защелкнулся еще один поводок, и Ви еще долго будет безвольно телепаться из стороны в сторону, пока рано или поздно ему с влажным хрустом не сломают шею. Бутылка дешевой водки со звоном разлетелась на мелкие осколки, оставив на стене мокрую кляксу.Úlfr
— Куда спешишь? — Ви кинул вслед отцу, выскочившему из дома со стопкой дребезжащих контейнеров в руках. Проигнорировал. Парень дернул бровью и оставил на столе веранды банку газировки, пошел за ним следом, к гаражу. Затянулся последний раз и потушил сигарету о подошву кед, ныряя под прикрытые ворота. В полутьме мастерской на потолке одиноко мигала холодным белым светом галогеновая лампа. На верстаке аккуратно выложенным рядочком блестели два ствола и пустые магазины. — У нас проблемы? — Ви зачесал с лица непослушные волосы и сунул руки в передние карманы шорт, напрягшись. Отец и не глянул в его сторону — стоял у стола и с лязгом набивал патронами магазин старого Кольта, слегка сгорбившись. Под майкой натянулись крепкие мышцы, от усилия на загорелых предплечьях, покрытых выцветшими татуировками, вздулись вены. Мужчина вогнал магазин в пистолет и со звучным щелчком передернул затвор. — Работенка в Пустошах, клан попросил помочь перегнать кое-что. — Сколько у меня времени на сборы? — Я еду сам, — сунул пистолет в кобуру, забивая поясную разгрузку магазинами, и захлопнул багажник старенького, но мощного японского внедорожника. — Будь что-то серьезное — я бы предупредил. — И с каких пор на что-то «несерьезное» ты обвешиваешься оружием с ног до головы? — У Альдекальдо не самые гостеприимные соседи, — стоило отцу раскрыть водительскую дверь, и Ви будто молнией прошибло. Матернувшись, парень привалился к авто и что было сил хлопнул дверью. Глухое эхо ударило по ушам. — Вы собрались контрабанду у Стилетов под носом провезти?! — Ви рыкнул тихо и низко, почти шепотом, злобно хмурясь и скалясь. — Так еще и этих вокруг пальца обвести, ты в своем уме?! — Ори поменьше, и может «эти» нихера и не узнают. Ви склонил голову и сделал шаг назад, впиваясь ногтями в ладони: — Я еду с тобой. — Нет. — Какого черта?! — Не мешай мне делать мою работу! — Эйнар зашипел, ударив кулаком по крыше авто. Он мотнул головой, и на лицо упали взмокшие рыжеватые пряди, вылезшие из тугого хвоста. По выбритому виску покатилась крупная капля пота. И судя по тому, как легко отец потерял лицо, дело было слишком серьезное. Ви ответил ему равносильно, больше усталым, чем разъяренным взглядом, и отступил. Мужчина снова раскрыл двери, быстро сел за руль и завел мотор. Длинно выдохнул, остывая. — Передай Рику, что к вечеру полная сумма будет у него на столе. Стоя в воротах, Ви провожал взглядом быстро удаляющийся вверх по улице внедорожник, взбешенно клацая челюстью, и едва тот скрылся за поворотом, фрустрировано вмазал кулаком в приподнятые ставни, кидая вслед за дребезгом злобное в гнетущую тишину гаража: — Да, катись! Делай свою работу, ты-то зубы съел на перевозках, куда мне! — Ви с чувством пнул отвинченное от Квадры колесо, что покатившись, врезалось в балансировочный станок. Тачка уже второй день стояла разутая, пока парень тщетно пытался устранить причину внезапно объявившейся косолапости Квадры, и из-за работы не было и свободного часа, чтобы полноценно ею заняться. Ви ущипнул себя за переносицу и уперся задницей в верстак, тяжело и устало очерчивая силуэт машины. Может, еще удастся нагнать их у лагеря. Время тянется совсем иначе, стоит только взять инструмент в руки — начинаешь отмерять часы по резко возникающему зуду прерваться на перекур. Когда вся задняя подвеска была перебрана до болта и собрана обратно, а Квадра снова уверенно стояла на всех четырех колесах с близким к адекватному развалом, Ви наконец позволил себе перерыв. Легкая усталость и удовлетворенность результатом своей работы наконец остудили голову, и хоть на языке все еще горчило послевкусие нелепой ссоры на ровном месте, злость уступила внезапно прорвавшимся на поверхность сожалению и вине. Ждать вечера не хотелось — парень решил встретить отца прямо в лагере, немо попросить прощения и сгладить конфликт навестив после заката Дилана. Теплый сентябрьский вечер в компании друзей и прохладной выпивки. Ви сидел на пороге небольшой веранды, наслаждаясь прикипающим к коже жаром уходящего за горизонт солнца, раскуривал сигарету и провожал взглядом редко проплывающие улицей авто, когда его своеобразную медитацию прервал телефонный звонок. Парень почувствовал, как его горло вновь сжимает злоба — соло не хотел поднимать трубку, прекрасно понимая, что с девяносто процентной вероятностью по его душу стучится Бестия с очередным заказом, от которого он не посмеет отказаться. Ви уже со счету сбился, сколько рассветов ему удалось увидеть через прицел своей винтовки, и провести еще одну полную самоупреков и сомнений в принятых им решениях ночь в погоне за «легкими» деньгами и репутацией, как бы сильно ни хотелось есть и парадоксально вылезти еще больше из кожи вон, в глупом и неосознанном подростковом порыве выслужиться перед фиксером, соло особого желания не имел. Не сегодня. Система вывела на оптику яркое уведомление: «Пропущенный входящий вызов: Панам». Парень мгновенно сорвался с места, судорожно хватая телефон. Первое, что Ви услышал на линии — надрывный плач, пробившийся сквозь громкую суету и помехи. «Они попали в засаду». Игнорируя подкативший к горлу ком желчи, Ви на негнущихся ногах рванул к машине.*
Оглушенный, он растерянно вертел головой на все стороны, силясь отыскать отца среди обеспокоенно снующих по пустырю вооруженных кочевников. Густой запах пороха и гари, отовсюду доносились грубые команды, гул двигателей и стоны раненых, которых на импровизированных носилках грузили в машины. Никого. Смутно знакомые лица, размытые силуэты, далекие оклики. Ви хотелось крикнуть, позвать его — не мог разомкнуть пересохшие губы, выдавить из разодранной пылью глотки хотя бы звук. Выцепив в разбитой колонне отцовскую Тойоту, парень бегом кинулся к внедорожнику, прорываясь сквозь оступившую поле боя толпу. Ви трусило до тошноты, пульс звенел в ушах громче, чем гильзы под подошвами. Он уперся руками в горячий капот, вслепую оглаживая глубокие острые борозды, оставленные свинцом, бросился к водительскому, насквозь прожигая испачканный кровавыми пятнами салон, и снова замер, уставившись в пустоту потерянным взглядом. Его ранили. Нужно вернуться, осмотреть машины. Он не мог допустить и мысли, что может быть иначе. Ви резко обернулся — кочевники умолкли, склонив головы. Среди них был Дилан — он оторвал от парня тяжелый взгляд и потер глаза, застыл, совсем забыв о тлеющей в пальцах сигарете. Ви до хруста стиснул челюсти, не противясь своей злости — какого хуя все молчат?! Писк в ушах, голова очугунела, полная растворяющегося в тугом вакууме хаоса — мысль за мыслью, звук за звуком. Соло проглотил липкий шок — он отказывался принимать их немую скорбь, просто не мог понять. Ви снова обернулся к машине, истерично решительно ступая к распахнутому багажнику, и замер, едва сделав шаг. Неровный, изрезанный острыми скалами горизонт накренился, твердая почва враз ушла из-под ног. Взгляд стремительно затягивало густой серой паутиной, мир поблек и остановился, рассыпаясь на осколки. Ви задыхался. Он лежал на мертвой рыжей земле, почти бурой от пропитавшей ее крови — будто бы спал, безвольно прижимая руку к груди. Ви смотрел долго, очень долго, словно бы пытаясь одним взглядом заставить ее вздыматься. Ни единого вздоха. Нутро оледенело. Нет. Ни за что. Ви упал с подкосившихся ног, страшно скалясь от боли, безжалостно кромсавшей неживое сердце своими холодными клинками. Его душила подкатившая к горлу истерика, Ви дышал так судорожно и поверхностно, что следом за рассудком его покидала реальность, надолго погрузившаяся в густую тьму. Он замертво свалился рядом, из горла вырвался придушенный отчаянный стон. Ви уткнулся лбом в горячий песок, сбил пальцы, посрывал ногти, не в силах сдерживать разрывающую его беспомощность, горькую и ядовитую. Клял этот ебучий город, эту проклятую землю, раскаленный, пропитанный кровью песок, задыхаясь всхлипами, агрессивно растирая кулаками грязь и слезы по лицу. Посмертная маска пугающего спокойствия на лице, пистолет в разомкнувшихся, окровавленных пальцах, пустая разгрузка — он держался до последнего, сколько было сил терпеть глубокие раны. Дрожа, Ви протянул к отцу ладонь, осторожно коснулся его едва ли теплого плеча, вцепился в толстую серебряную цепочку на шее, украшенную оповитым орнаментами тяжелым подвесом — его оберег, оскверненное запекшейся кровью серебро. Парень крепко зажмурился, щеки снова обожгли крупные слезы. Не могло все закончиться так. Несправедливо, неправильно. Ви не понимал, за что его наказывает жизнь, почему боги отвернулись от него, зачем отбирают у него самых близких, почему решили забрать его так невозможно рано?.. Он не замечал никого, не реагировал на слова. Не шевелился — замер, совершенно разбитый, словно сломанная кукла, изредка вздрагивая. Низко склонив голову и нашептывая что-то беззвучно в пустоту, Ви, совсем неживой, сидел рядом с ним так долго, пока не перестал чувствовать ног. Чувствовать что-либо, кроме сверлящей дыры в груди пустоты и невыносимой боли. Из него будто бы вынули все, варварски вырвали внутренности, оставив только тонкую кожаную оболочку на растерзание горячему сухому ветру Пустошей. Ви закрыл глаза, желая никогда больше их не открыть.*
Шум в ушах и тяжело осевшая в желудке пустота, разлагающая нутро. Яркий свет ранил глаза. Ви не помнил, как оказался дома. Он склонился над раковиной, из последних сил пытаясь удержать себя на ногах. Хотелось упасть. Разбить колени о холодный кафель ванны и больше не вставать. Он долго тер подвес, вымывал кровь с серебра, раздирая в мясо пальцы под холодной водой и вновь марая металл багровым. Часами. Ви был уверен, что уже светало.*
За закрытыми воротами, в полной темноте, Ви сидел на холодном грязном полу гаража, подпирая стенку. Суматошно шатался взад-вперед, схватившись за голову двумя руками, с треском оттягивая волосы. Он тяжело дышал, молча роняя слезы — не верил, не понимал, не осознавал. Почему?.. Как это возможно?.. Как Ви смог это допустить?.. Снова. Ви наблюдал, как густая, почти черная кровь заливает пол, но видел перед собой развороченное из дробовика тело отца. Ви сходил с ума, в одиночестве и сырой тьме. До ушей изредка долетали собственные стоны и заикающиеся всхлипы. Кровь текла по локтям, склеивала пальцы, капала на одежду, на пол. Капала на ледяную острую сталь. Залила горлышко полупустой бутылки водки, затекла вовнутрь. Тяжело опускалась к донышку, закручиваясь бурыми вихрями. Не так должно было все закончиться.*
— Мне нужен бинт. Ви стоял в дверях клиники, шатаясь. Кривился, выжигая риппера мутным, до невозможного темным яростным взглядом, хоть и нечетким. Лохматый, перемазанный кровью от лба до колен, от него несло спиртом, порохом и смертью. Кровь текла тонкими струйками по изрезанным предплечьям, капала с пальцев. На Ви уже не осталось и живого места: сколько бы смерть с ним не заигрывала, преследуя его день ото дня, осторожно наблюдая, не отступая ни на шаг, парень все пытался упасть в ее объятия бесповоротно. Но она лишь убегает, будто бы смущенно, дразнясь, для того, чтобы прийти позже, снова. Может, разрешить Ви стечь кровью на пороге — равно проявить наивысшее милосердие. Тони не умел испытывать жалость или сострадание — давно забытые чувства. Ви его раздражал. Весь его образ сквозил черной болью и горем — мутный силуэт, бледный в свете хирургических ламп, муляющий на периферии, как мертвец, призрак. Все это бессмысленно. Даже покрывшись рубцами, его давно загноившиеся раны никогда не затянутся. Тони безразлично уставился в монитор, наставляя Ви затылок. Тишина. Оглушающие щелчки клавиатуры, врезающиеся в извилины мелкими иглами. — Сука, мне нужен бинт! — со звоном полетел через клинику процедурный столик, разлетелись инструменты, затрещало стекло. Равнодушие.*
Ви медленно ступал безлюдным Колумбарием, неуверенные шаги пугающим далеким эхом отскакивали от стремящихся высоко к розовеющему закатом небу серых бетонных колонн, внушающих неопознанный, первобытный ужас. Холодные монолиты, полные отыскавших здесь упокоение душ. Кислая тошнота обжигала грудь, Ви гнал непрошенные мысли прочь — он не хотел думать, скольких сам сюда привел. Кого не смог уберечь. Слезы тисками сжали горло. Две ячейки, моментально кидающиеся в глаза своей неприметностью среди полотна будто бы вырезанных в камне прямоугольников, всех как один украшенных броскими голографическими гравюрами. «Ты ушла слишком рано». «Любимый сын». «Никогда не будет забыт».Helga Alma-Carine Hellström
10.01.1981 — 29.05.2016
Ejnar Gert Hellström
17.04.1979 — 05.09.2021
Ви сполз по холодной колонне, оседая на ступеньку. Смотрел в скалистый горизонт Пустошей так долго, пока слезы не обсохли на теплом вечернем ветре, противно стягивая кожу. Все это не правильно.*
Дверь захлопнулась. Пустота. Давящая на голову тишина. И холод, нашедший тут единственное убежище жаркой осенью. В доме не было жизни, темном и будто бы заброшенном. Ви хотелось бежать отсюда. Кожа крылась дрожью, его обливало холодом, а желудок сворачивался в тугой узел. Что-то скреблось противно в груди, щипало глаза. Эта безжизненность пугала. Но Ви возвращался сюда день ото дня, неделями, никак не мог его покинуть — будто бы тогда Ви бросил бы их. Но это не его дом. Не его земля, не его люди, не его войны, не его реальность. Его родной дом стоит одиноко на далеком севере, покренившийся под снегами. Мертвый. Тоска изъедала Ви до самых потрохов. Каждую ночь его испещренное червоточинами сердце билось все слабее, кровоточило, будто точно живое. Ледяная пустота внутри. Отсутствие каких-либо чувств. Ничего. Только чернота. Его больше здесь ничего не держит. Можно уйти прямо сейчас. Его жизнь бессмысленна и жалка. Без свободы, без прав, без единой родной души — застрявший в самом настоящем аду, Ви, взамен на кровавые деньги, словно жнец, каждый новый рассвет собирает чужие души. Отбирает жизни, видит смерть во всем ее ужасающем превосходстве и кошмарности. За десятки из них ответственен сам. Но за эти две никогда себя простить не сможет. Но прежде, Ви должен сделать хоть что-то. И с чистой совестью навсегда полечь на бесконечном, выжженном поле битвы бездыханным холодным телом.***
Их не остановило ничего: толстая броня, бесконечные пулеметные ленты, первобытное рвение семьи отстоять свое. Позорные трусы, нападающие со спины: Стилеты охотятся на все, что передвигается бесконечными мертвыми Пустошами, разворовывая корпоратские караваны, налетая на кланы смертоносной, опустошающей стихией, стирая все под чистую на своем пути. Проносятся, как буря, унося за собой души невинных. Живут словно помойные крысы, ютясь в своих бетонных хлипких юртах, живут лишь для того, чтобы убивать. Они всегда на голову выше, непредсказуемые и дикие, кровожадные, алчные уебки без принципов, готовые на любые жертвы, лишь бы снабдить свою кавалерию самым свежим корпоратским вооружением — их инструмент, хлеб и главное оружие. Бронированные обвесы, скалящиеся на крыльях черепа, словно ритуальные полотна, и людоедские трофеи на капотах — они горды своим варварством. Изгнанники, аутсайдеры, отбросы без рода, племени и крупицы человечности, они существуют только ради войны, любой представляющей малейшую ценность добычи, не считаясь с жертвами — им нечего терять. «Выживает сильнейший» — бурела расплывшаяся потеками надпись на стене заброшенной мясобойни. Ви тоже больше терять нечего. Горячий ветер ласково колыхал массивные, украшенные крюками цепи, их неспешный перезвон убаюкивал, гипнотизировал, пробираясь просто под череп в оглушающем безмолвии пустыни. Мелодичный грохот очередей, приятная отдача бьет в плечо так плавно, размеренно. Свист свинца и раскатистое эхо. Шаг влево, три — вперед. Укрытие. Назад, снова вправо. Перезарядка. Повторить. Беспрерывный жуткий вальс. Ви шел по трупам, уверенно и так спокойно, расстреливая каждую движущуюся на периметре лагеря цель. Тело за телом. Безжалостно, не задумываясь, высаживая магазин за магазином. Игнорируя обжигающий жар дула под судорожно сжатыми пальцами. Мерный гул турелей и громыхание пулеметов казались совсем далекими, запах гари — почти что родным. Магазин, щелчок затвора, бессвязный крик и суета, снова взрыв — музыка. Только сводил с ума до ужаса громкий скрип и хруст, вдруг заныла челюсть. С каждым новым нажатием на спуск Ви зверел все больше, чувствовал тошнотворную дрожь, расползающуюся по телу от ступней до затылка. Покалывающий холод, а следом — разрывающий мышцу за мышцей опаляющий импульс, толкающий вперед, все дальше в лагерь Стилетов, разбегающихся по углам, словно последняя погань от света. Преследовал их, как тень, не оставляя сомнений, что сегодня — их последний день. Ни шанса на спасение. Цех заполнял удушающий дым, по предплечьям текла кровь, а разгрузка неумолимо быстро пустела. Укрытие. Ингалятор. Перезарядка — последняя обойма. В помощь стали взломанные турели, уничтожающие прущий на него с дробовиками отряд Стилетов — Ви сбился со счета, скольких сам уложил, но уебки не кончались, снова и снова выползая из своих нор. И ни следа их трусливого вожака. Ви не ощущал собственных ран — ему абсолютно безразлично, если в следующую минуту он сам поляжет на раскаленном бетоне бездыханным телом. Он не остановится, пока не выкосит каждого, пока не доберется до главаря этой своры, навсегда обезглавив их стаю. Без страха, без колебаний. Взрывы пулеметных очередей, разорванные осколочными гранатами тела и бьющий в голову пульс. Жар выдавливающего окна пламени — подорвав склад боеприпасов, он обезопасил Пустоши на добрый месяц. В грудь врезалась кучная очередь, пуля обожгла бок, рассекая плоть. Вмиг сдавило ребра, тошнота скрутила потроха. Ви свалился с подкосившихся ног, пытаясь ухватить ртом воздух, пока в глазах невозможно быстро темнело. Соло вслепую схватился за винтовку, судорожно вскидывая дуло на звук шагов и задорный крик, но нажав на спуск, услышал только щелчок. Писк в ушах, голоса расплывались, все удаляясь, и только пульс сильнее и сильнее давил на перепонки. Долгожданный полноценный вдох — из разодранного пылью горла вырвался сдавленный кашель. Ви стал на колени и вцепился пальцами в бетон, который будто бы плавился под ним, утягивая обратно, к земле, и рывком перекатился за контейнер, забиваясь глубже в укрытие. Он откинул в сторону бесполезную теперь винтовку, стараясь снова научиться дышать. Раненный и абсолютно неадекватный, Ви выглядывал из своей засады, как животное, всматривался в заполненный дымом цех, пытаясь сложить поплывущую, взявшуюся артефактами картинку воедино. Соло зацепился взглядом за крепкую высокую фигуру в длинном и грязном кожанном плаще, чье лицо было закрыто жуткой маской-противогазом, украшенной от уха до уха зубами, человеческими. Догкиллер. Уебок выполз как раз вовремя, едва на минуту стихли залпы — пришел на ликование своих шавок, что Ви осталось недолго, дабы собственноручно добить приблуду, присвоив победу себе. Взяв еще один трофей. Как подобает настоящей ссыкливой крысе, был не сам — его сопровождала самая верная шестерка. Единственный уцелевшей, в окружении живописно размазанных по цеху соклановцев, некоторые из которых все еще пытались перематывать свои культи грязным тряпьем. Не размышляя ни секунды больше, Ви потянулся к поясу, в одно рваное движение вынимая нож из оцарапанных ножен. Прицелиться. Соло настолько был в фокусе, что время потеряло свой ход. Полная сосредоточенность, помноженная на бешеное упорство. Лезвие рассекло Стилету горло и со звоном упало ему под ноги. Догкиллер мгновенно направил в сторону Ви дробовик, разбивая запавшую мертвенную тишину оглушающим залпом. Откатившись с линии огня, соло вцепился до судороги крепко за валявшуюся около размозженного тела винтовку, тут же подрываясь с места. Ослепленный невозможной яростью, разрывающей потроха на клочья, Ви жал на спуск не целясь, пока из винтовки не вырвался последний патрон, пока Догкиллер не свалился с перебитых ног на землю, натужно рыча от боли. Ви не хотел его убивать. Пока что не хотел. Взблеск топора, кроваво-рыжие вспышки пламени на стали. Стоны. Ви почувствовал что-то ранее незнакомое, кровожадное, разрывающее бритвенно заточенными когтями путь наружу. Подлинное животное бешенство. На минуту воцарилась полная тишина, нарушаемая лишь потрескиванием догорающих ящиков боеприпасов. Перегретая винтовка, несколько огнестрельных и разодранный в мясо броник. Ноющие ребра, просяклая кровью штанина — никакая боль его не остановит. Пальцы обхватили рукоять так нежно, почти что любяще. Тяжесть оружия посылала приятную дрожь по телу. Финал. Прихрамывая и сцепив зубы в кривой и нездоровой, страшной улыбке, Ви ступал по усеянному десятками тел цеху, размахивая почти что беззаботно массивным топором. Ноги немели в предвкушении, голову вскружила непреодолимая тяга кровавой расправы. Перезвон цепей на легком теплом ветре. Один легкий взмах, удар — с влажным хрустом полетела первая голова. Ви по пятам преследовал вяло отползающего к воротам Стилета, хрипящего и отплевывающегося кровью, шаг за шагом, неспешно, наблюдая будто бы лишь из интереса, когда его расстрелянную тушу окончательно покинут последние силы. Влево. Вправо. Лезвие с едва слышным звучным свистом рассекало воздух. Он все полз и полз, не сдаваясь, истерично каркал и давился стонами, оставляя по себе кровавый след. Скрип берцев о бетон. Из груди вырвался сиплый одиночный смешок. Неинтересно, слишком долго. Хват поудобнее. Удар. Откинув топор, Ви сорвал с подъемника тяжелую цепь, схватился за массивный зазубренный крюк, оголив зубы в ужасном кровавом оскале. Громко и неспешно приближался к надрывно кашляющему на земле Догкиллеру — тварь упорно пыталась подняться, на последнем издыхании. Безвольно греб под собой ногами, все поскальзываясь на луже собственной крови. Взбешенный, соло добрался к нему в два резких шага, пригвоздил подошвой к месту, вдавливая носок ботинка в рваную рану на плече, и занес крюк над головой. Звон, глухой удар и сорванный крик — крюк вошел глубоко в мясо, встряв между ребер. Ви тянул его по усеянному гильзами бетону, не ощущая должного наслаждения его агонией — ни облегчения, ни удовольствия, хоть и пытался полностью прочувствовать этот момент, сквозь затягивающий сознание туман, навсегда его запомнить. Соло не чувствовал ничего, кроме непреодолимой тяги убить. Разорвать. Уничтожить, растереть в прах. Но вместе с тем Ви надеялся, что уебок все еще дышит. В спину врезался второй крюк.*
Сутки Ви не слышал ничего, кроме сокрушений и ужаса. Дилан не хотел его видеть. Альдекальдо не были горды, не ощутили и капли облегчения — сплошное непонимание и тревога. Стольких истерик соло еще в жизни от Панам не слышал, пока она изо дня в день помогала ему менять перевязки, шипя зло под нос и силясь отвесить Ви полный боли и страха удар, словно бы поганому провинившемуся ребенку. Ви терпел, и не заикаясь. Заслужил. Про работу можно было забыть на несколько долгих недель — он с трудом передвигался по лагерю, хромая на простреленную ногу. Его не интересовали грубые и холодные нравоучения Бестии, было абсолютно насрать, что за ад творится на Ранчо, пока Рик перерывает каждую яму и канаву в его поисках, и что наемника ждет после. Ви отказывался покидать лагерь, не спал ночами и дергался на каждый лишний шорох, судорожно выскакивая из трейлера с винтовкой, как сумасшедший целясь в чистый горизонт. Может, он действительно сделал все лишь еще хуже.***
— Наш маленький Ви взял на себя слишком много, так рвался отбивать мастерскую себе, тянуть вместе с работой. А теперь без папочки не справляется. Вы такие самоуверенные — говорят, это вредно для здоровья. Иногда смертельно. Ви впился пальцами в капот, изо всех сил стараясь не кинуться на уебка просто в эту же секунду. Насквозь пропитанная потом майка намертво прилипла к спине, голые, измазанные по самые локти мазутом и грязью руки напряжены до проступивших жил, и Ви прячет взбешенный оскал за шторой волос. Жирная капля пота скатилась по виску, черная вспышка. И стоило в глазах развиднеться, до Ви снова донесся отвратительно надоедливый пиздеж. Соло покосился на напряженно расхаживающего по гаражу Джоди и сторожившего вход Винни, яростно сведя брови. Как никогда хотелось уебану башку проломить ключом. Да, сука, разговор здесь короткий: лишний шаг, кривое слово — пуля в колено. В профилактических мерах. А после подобные конфликты заканчиваются всегда быстро и весьма закономерно — поножовщиной в глухой подворотне. Настоящая коммуна, первобытная. — Не дразни малыша, а то еще покусает, и все — сорок уколов от бешенства в брюхо, — Винни протянул наигранно встревоженно, напуская в мастерскую густой сигаретный дым. — Буду надеяться, что после сдохну быстрее, чем этот жалкий пидор станет моим командиром. Хотя кто знает, кому и откуда пуля первому прилетит, — Джоди мерзко залыбился, постукивая пальцами по кобуре. Калиброванная мразь. Ви протиснулся мимо солдата, точно убедившись, что зацепил его плечом достаточно ощутимо, и отложил на верстак массивный гаечный ключ, подбирая на трещотку головку. — С радостью оторву для тебя своих звезд с погонов, ты только с Риком вопрос о своем ускоренном карьерном росте уладь. После резни в Пустошах, на Ранчо к Ви прицепилась дурная слава двинувшегося психопата, но большим событием для банды стало его неожиданное повышение: и так будучи далеко не рядовым солдатиком, — приближенным штаба и правой рукой Рика, первым наемником Шестой Улицы — Ви стал сержантом. Чем скорее его наказали, а не наградили. Соло никогда не пользовался особой любовью среди вояк, хоть и со временем многим слегка поднадоело его без конца пинать и донимать — банально скучно, когда теперь твоя жертва может ответить равносильно. Сейчас же его откровенно ненавидели, все через одного. И причиной тому не зависть «профессионализму» — банальные кастовые терки и крысиные бега: несчастные из кожи вон лезут годами, стараясь выслужиться перед командиром, подставляют неудобных, мешающих двигаться вверх по иерархии друзей, а Ви же объявился из ниоткуда и «вовремя подставил Рику жопу». Теперь в обязанности соло, помимо первоочередных наемнических задач и заботы об отцовском деле, входило нянчить зеленую мелюзгу и по приказам сверху гонять рядовых, доказывая свой неоспоримый авторитет силой — просто, блять, влажная мечта мелкого бандюка. «Жест лояльности», сука. «Уважения». После долгих лет унижений и каторжного труда. Но взглянув же на ситуацию с другой стороны, означает это все лишь одно — Ви как никогда близок к своей истинной цели. Если бы еще и Бестия перестала его подгонять и терроризировать. Все идет своим чередом. Как надо. Джоди толкнул его в плечо, вцепившись пальцами за шиворот майки, и прошипел: — Рано или поздно доиграешься, падаль мелкая. И тогда, может, Рик будет не в очень хорошем настроении, чтобы снова за тебя вступиться. Ви схватил солдата за запястье, с чувством вывернул ему руку, холодно и безэмоционально пялясь глаза в глаза: — Мне кажется, или тебе пора? Фыркнув, Джоди отступил, ударив соло в грудь, и двинулся к выходу буквально дрожа от ярости. Наотмашь пнул стоящую на пути громоздкую тумбу, усеивая мастерскую разлетевшимися с грохотом инструментами, уронил капот соседской тачки, наверняка вывернув нахер упоры, напоследок с глухим ударом воткнув свой нож в приоткрытые ворота. — Ходи оглядывайся, педик. Винни ободряюще хлопнул солдата по плечу, нарвавшись на крепкий кулак в живот, и жалко сипло поскуливая упорно двинулся больным сутулым силуэтом за ним следом, внезапно со скрежетом подошв останавливаясь. — А! — Винни вдруг резко выполнил команду «кругом», мгновенно выпрямляясь, и приставил свой железный обрубок руки к виску, издевательски ухмыляясь. — Прошу прощения, забыл отсалютовать, сержант малыш Ви! Не впечатленный, соло стоял как вкопанный у верстака, с каменным выражением лица сложив руки на груди, и провожал убийственно черным взглядом две убогие, замотанные во рваное военное тряпье фигуры, удаляющиеся вон, вверх по улице. Упав задницей на шаткий раскладной стульчик, Ви подрагивающими от злости и усталости руками безрезультатно пытался выбить из зажигалки огонь, свободной рукой потирая разрывающуюся похмельем голову. Нужно собраться. Последние недели на Ранчо Ви появлялся лишь для того, чтобы взять очередное поручение от Рика или отчитаться за выполненный заказ, но каждый ебаный раз нарывался на подобные концерты. После, соло пережидал ночи за стойкой Посмертия в ожидании очередного заказа и свежей порции инфы от Бестии, безбожно спиваясь в надежде, что первым его покинет слух — наемника уже тошнило слышать восторг и ужас в интонациях очередных залетных кочевников, обсуждающих постигшую Догкиллера судьбу. И за вечер точно находилось с пару гуляк, что навязчиво расспрашивали ночующего за баром Ви, не знает ли он устроившего мясорубку в Пустошах соло, слухи о котором как пожар распространялись между фиксерами и уличной шпаной, на что парень лишь раздраженно мотал головой, отрицательно, а Клэр молча подливала ему выпивки, понимающе грустно улыбаясь. А утром, направляясь обратно на Ранчо, Ви засыпал просто за рулем, силясь вылечить свое похмелье еще большим количеством выпивки. День за днем. Каждое его дело теперь всегда заканчивалось лютой бойней. Ви уже не мог иначе — он был зол, в отчаянии и на грани, смертельно уставший в пустую биться головой о стену в надежде сдвинуть с мертвой точки свое дело. Соло жизненно необходимо было находить выход этому черному пиздецу, пока он не разрушил его окончательно и до остатка. А может, в следующий раз Ви все-таки дожмет спусковой крючок до упора. Еще одна затяжка. Задержать дыхание. Туман рассеялся. Скоро всему придет конец. Никаких назойливых шавок и бессмысленных приказов сверху. Еще немного подождать, как бы ни было тошно, и довести начатое до конца, несмотря ни на какие риски. Ви давно все спланировал, сотни раз обдумал все возможные сценарии. Никто больше на это не осмелится. Копы закрывают на Шестерок глаза, пока они эти самые глаза не начинают мозолить, но щедрая плата от штаба очень быстро снимает их дискомфорт. Наемника же с улицы псы разорвут, едва зачуют его на подходе к границе. И даже если Ви не удастся после всего выбраться из Ранчо живым, он умрет точно спокойным. Авторитет стареющего и «теряющего хватку» Рика падал не только в глазах рядовых вояк — свое недовольство политикой командира уже давно высказывает и штаб, на фоне накатывающихся, как снежный ком, проблем внутри и около границ Ранчо. Остается только вовремя убрать Рика, подставив штабную верхушку, а дальше — самосуд, и озверевшее стадо, потерявшее своего пастуха, само себя перережет за считанные дни в попытках дорваться до кормушки и перенять власть. Но как бы глубоко Ви не проникал в систему, параллельно делая все для того, чтобы уничтожить эту свору, путая и подметая следы, он чувствовал, что цепи сжимались вокруг его шеи все сильнее. Рик все же обыграл его. Подпуская соло ближе, он только усиливал хватку, тянул поводок до треска, рассекая Ви ошейником горло. Работать в тылу становилось сложнее, хоть и его повышение сыграло на руку — никто бы не осмелился заподозрить его в ежедневных диверсиях. Никто, кроме Рика, непривычно лояльного и терпимого в последние недели. Ви ощущал, что под ним уже начала гореть земля. Последний рывок — дело месяца, не больше. Он успеет.***
Ви пристально рассматривал крепко сжатые, подрагивающие кулаки, сбитые костяшки и свежие красноватые шрамы. В груди растеклось что-то опаляющее внутренности, сердце ухнуло в пропасть, едва она снова произнесла эти слова. «Ты же хочешь вырваться из его рабства?» Фрустрированный и злой до предела, Ви несся по узким улочкам Санто-Доминго, жал просто в пол, летел прямо, сколько позволяла дорога, намертво вцепившись пальцами в руль, впиваясь в оплетку ногтями до боли. Он не мог остановиться, не хотел — монотонный рев мотора работал как гипноз, картинка на периферии исчезла, и существует только одна маленькая точка на горизонте, словно замочная щель. Бестия отказывалась его слушать, не хотела и слышать его возражения и здравую оценку ситуации — штурм колонны Милитеха равен самоубийству. Она не ставила его опыт ни во что и снова брала на откровенный шантаж. Глядя просто в глаза легко перечеркнула все его проделанные труды, именно в тот момент, когда соло был как никогда близок к финалу. «Твой спектакль затянулся». «Будь благодарен за такой подарок». Бестия прекрасно понимала, что сейчас этот заказ — единственный выход для Ви, и парень не настолько глуп, чтобы отказаться и бороться в одиночку с Шестыми дальше, рискуя собственной головой, каким бы упертым он ни был. Но помимо доводящего до тика бешенства от безысходности его жалкого положения, наемника упорно преследовало чувство, что что-то с этой работой не впорядке. Все слишком уж складно: всего лишь доставь груз в нужные руки, а после, по одной простой наводке, милитеховские спецы наведут настоящий порядок, оставив на месте Ранчо Коронадо выжженную дотла землю. Звучит настолько хорошо, что поведется на эту сказку только конченный кретин. Слишком много знаков вопроса и недосказанностей. Внезапная спешка, невъебенная важность таинственного груза и подковерные агентурные игры, что уж никак не вяжутся с реалиями рядовых уличных разборок, кто бы там не кинул Бестии на стол этот заказ. Грязная, до блевоты грязная работа. Иллюзия выбора без выбора, из раза в раз. Но оступившись однажды, шанса выбраться из этой волчьей ямы больше нет. Никто на Ранчо не появляется просто так, и никто и никогда его не покидает. Единственное спасение — смерть. Сонные улицы оглушило хищное рычание движка, свист пронесшегося, как пуля, авто, а следом — визг дымящей резины. Поставить на кон все, согласиться на любые риски, в надежде, что дело не поргорит в первые же секунды, как бы не выворачивало кишки до рвоты поганое предчувствие. Соло холодно и отстраненно следил за двумя суетившимися у склада солдатами, которым так и не суждено сегодня стать его напарниками, сжимая и снова разжимая подрагивающие пальцы на рукояти Кольта, выжидая, все еще сомневаясь. Вход десятка, выход — сотка. Только так, и не иначе. Став на скользкую тропу криминала, будь добр мириться с его жестокими порядками. Никто не говорил, что будет просто.*
Ви впрыгнул в прицеп и преклонился к контейнеру с желтой наклейкой на уголке, вглядываясь в глубины ящика. Ровными штабелями в два слоя стояли платы, больше похожие на миниатюрные сервера для хранения данных. Светились и мигали беспорядочно белые и синие индикаторы, отбрасывая кривые рваные блики на гладкую серебристую поверхность прямоугольных блоков. — Его нужно выгружать и везти Бестии. Нахуй, пусть сама с этим дерьмом разбирается! — Я попробую, — Ви выдернул из запястья личный порт и вставил штекер в обведенный черной резиновой каймой разъем. Эффекта никакого — контакт не произошел. Покопавшись в охапке проводов, соло нашел толстый шнур с выходом на прямое подключение к нейропроцессору. Дурное предчувствие снова кувыркнулось в желудке. — Прикрой меня. Со звонким щелчком Ви вогнал вилку во вход за ухом. На сетчатке тут же поползла красноватая полоска загрузки, линии матрицы, панель ввода, и… Кромешная темень.*
— Всем постам: у нас раненный! Обыскать периметр и взять противников живьем! Повторяю — живьем, блять! Ви обессиленно ступал босыми, стертыми в кровь ногами по сырым, огрубевшим от возраста массивным колодам, истоптанным и истертым. В расщелинах их виднелась позолота — указывала путь в кромешной, непроглядной тьме. Дорога все тянулась, не кончалась, и шел он, казалось, часы, дни, годы, целые жизни. Рик брезгливо прижал ладонь к шее мертвенно бледного, абсолютно не подающего ни малейших признаков жизни Ви, упорно стараясь нащупать пульс. — Тони, операционную! Кровавые следы собственных босых ног уводят дальше в темноту. Изнутри Ви сотрясала дрожь, мелкая вибрация пробивала окаменевшие мышцы. Он умер. Осознание просочилось куда-то в область сердца, сковывая тяжелыми путами ребра. Он безвозвратно и абсолютно мертв. — Сканирую. Глубокие повреждения нервной системы. Предварительно — атака боевым демоном. Нет отклика на реанимацию. — Он мне нужен живым. Взбешенный, Рик хромал по клинике, включая и выключая шипящую статикой рацию, через шаг оборачиваясь к рипперскому креслу, на котором холодным серым телом лежал прожаренный до костей Ви. Кардиомонитор над его белобрысой башкой показывал траурно ровную линию. — Шеф, я боюсь… — Тони не успел и договорить, как ему в висок вжалось ледяное дуло револьвера, послышался щелчок. — Я сказал оперируй! — В его состоянии — это невозможно! Он не жилец в любом случае! — Делай, блять, свою работу! Хмурый и злой, риппер бросился к холодильнику, больше даже не стараясь достучаться до командира, перебирая вручную маркированные контейнеры ломанного черного хрома. — Это ошибка, Рик. Шанс, что его организм вынесет это — ничтожный. На пороге клиники враз нарисовался загнанный рядовой с автоматом наперевес. Коротко отсалютовав, он подал голос, стараясь сделать вид, что его ни капли не интересует происходящее на операционном столе: — Периметр чист, сэр! Хлебнув из фляги, Рик разъяренно свел брови, раздраженно сбрызгивая остатки бурбона в окно: — А он по-твоему из-под земли вылез, на моем пороге?! Обыскать еще раз! — Слушаюсь! Приглушенные мужские крики, звон мечей и свист стрел, треск пожаров, плач и сдавленные стоны становились все громче, все ближе — мертвые души. Невозможно увидеть, но Ви ощущает их присутствие, рядом. В кромешной темноте белизна снегов слепит невидящие глаза. Кажется, что их и вовсе уже нет, и это они стекают горячей вязкой жижей по горлу. Тонкий наэлектризованный воздух дрожал эхом небесной кавалькады. Гон проносился высоко, в тумане, мимо. Этот гул давит, звенит на одной частоте, поглощает, окутывает пугающе, вводит в транс. Настроив аппаратуру и инструменты, Тони уже вращал в пальцах скальпелем, склонившись над соло. — Ты напрочь двинутый, Мортон. Дай уже ему умереть спокойно, эгоцентричная ты мразь, — Тони делал надрез под затылочной костью, готовый вживить процессор, прежде даже не откалибровав имплант — нет ни времени, ни смысла. — Смотри, чтоб рука не дрогнула. С трупом допрос провести будет проблематично. Гаденыш еще должен ответить за моих людей и проебанный заказ, — Рик снова схватился за рацию, наблюдая, как риппер точными движениями раскрывал Ви череп — удивительно, что мозги у пацана имелись. — Лоренцо, осмотреть сектор и доставить груз. И не приведите, блять, хвост.*
Тук. Тук. Тук. Скрип железа о бетон. Тук. Тук. Тук. Дальше. Ближе. Темнота. Писк и монотонное клацанье. Часы. Тик-так. Тик-так. Из горла вырвался сиплый придушенный хрип. Содрогнувшись, Ви приоткрыл тяжелые веки, и в глаза ударил холодный белый свет хирургической лампы, ослепляя. Серый облупленный потолок. Запах медикаментов и застоявшийся трупный дух. Собственные мертвенно бледные ступни выглядывают из-под голубоватой простыни — только бирки на большом пальце не хватает. Вновь вернувшееся сознание тут же помутилось, и соло перевернулся на бок, свешиваясь с кушетки и с болезненным стоном сблевывая на грязный пол вязкую, обжигающую пищевод желчь. Стоило Ви отдышаться и с трудом уложить себя обратно на кушетку, как сквозь монотонный писк приборов послышался металлический лязг и протяжный щелчок. Секунда, и парень почувствовал массивное дуло знакомого револьвера у самого носа. — С возвращением, пиздюк. Скрипучий голос и гадкая улыбка. — Б-блять…*
Омут его затягивал, топил. Тело било судорогой, и Ви камнем шел на дно, не в силах ухватиться крепче за хрупкий лед, что разрезал гнилые пальцы, покрывался черной смолой. Он тонул в холодных водах, захлебываясь криком, не в силах вдохнуть, и слышал сотни голосов. Шепот ритуальной мантры, звон топоров и щитов, топот, оглушающий, как гром, далекий и близкий одновременно. Ви с трудом разодрал глаза, вскакивая с постели с широко открытым ртом, стараясь заставить себя сделать вдох. Его трусило от холода, соло казалось, что с волос стекала вода, капая на плечи, а ладони и ступни зудели от мороза. Дезориентированный, он вращал головой, осматривая свою комнату, залитую рыжими солнечными лучами, и пытался отдышаться. Ви замер, громко хапая воздух, и наблюдал, как кружат в воздухе пылинки, точно как снег опадая на землю. Соло дрожал от страха, от кошмара… первого за несколько лет. Ви не видел снов, с тех пор, как ему исполнилось девятнадцать. Или же это был не сон?.. Парень не понимал, который сегодня день, который час, спит ли он, реален ли его дом, жив ли он?.. Соло огладил плечи озябшими ладонями, убрал с лица влажные от горячки волосы и вдруг вцепился в предплечье, осматривая свои татуировки так, будто видел их впервые. Рукава законченные — сейчас две тысячи двадцать второй год. Жара невыносимая — лето в разгаре, солнце нещадно жжет спину через незашторенное окно. Значит, ему уже двадцать три. Месяц, день, час — Ви сдался гадать. Соло не помнил, что было вчера, но его мутило так, будто вечером он добротно накидался дешевой водкой. В глазах двоилось и плыло, руки било дрожью, в желудке скреблось что-то неуютно, но больше всего трещала башка, так, будто Ви череп топором раскроили и даже не позаботились после прикрыть рану. Парень с трудом нащупал под кроватью телефон, неосмеливаясь стать на ноги — заведомо дохлый номер, он чувствует. Дисплей показывает двадцать минут второго и одно новое сообщение, как обычно со скрытого номера, отправленное пятнадцать минут назад: «Надеюсь, ты жив и в силах приехать к двум. В этот раз без опозданий». Ви, откровенно, не знал, жив ли он на самом деле, тем более, остались ли в нем какие-либо силы, чтоб подняться с постели.*
— Видала я трупы пободрее твоего, — несмотря на остроту в тоне, ее губы расплылись в добродушной улыбке, совершенно незнакомой. — Безгранично ценю твои комплименты, Бестия, — Ви неуклюже упал на сидение, пытаясь заставить декорации Посмертия прекратить вращаться так тошнотворно резко. Биомон сыпал ошибку за ошибкой, доводя соло просто до безумия, но отключать уведомления парень не спешил — сейчас оперативная отчетность ему не помешает. — Знаешь, ты до черта везучий. Я думала, что таких чудес не случается. Хорошая робота, Ви. Ты жив, товар у клиента, и клиент был доволен и очень щедрый, к нашему счастью. Даже несмотря на то, что заказ пошел не по плану, — голос фиксера снова обрел привычной стали. Бестия закурила, оставив портсигар открытым, но Ви сигарету так и не взял. — Ты меня хвалишь или снова поучаешь? — За потерю команды медальку на китель я тебе точно не выпишу. Но свое слово я держу. Оплата, — Бестия протянула чипом-картой по столешнице, — и драгоценный дружеский совет — устрой себе приятные и тихие каникулы на пару месяцев. Профессионалам тоже иногда положено отдыхать. И не растеряй свою удачу, тебе она еще пригодится. Взмокший, Ви тщетно боролся с дикой тошнотой, сидя на парковке Посмертия за рулем своей любимой Квадры и медитативно сжимая пальцы на руле, гипнотизировал лежащую на консоли щепку, все еще не осознавая, что это и есть финал, финишная прямая его бесконечно длинного забега на выживание. И он победитель. Но все это будто бы нереально. Искусственное солнце, ненастоящие люди, пластиковые декорации, а только моргни — и тебе семнадцать, впервые сжимаешь так несуразно пистолет в подрагивающих руках, еще даже не подозревая, что ждет тебя впереди. Соло неспешно ехал по широким улицам Арройо, все прокручивая в голове слова Бестии, но никак не мог разгадать их очевидный смысл. Виной ли тому убийственная мигрень или все еще преследующий его потусторонний холод — соло был не в силах сказать. И только на подъезде к Ранчо Коронадо, завидев рой быстро приземляющихся ави Милитеха и поднимающиеся к небу столбы черного дыма, Ви будто бы проснулся во второй раз, окончательно, машинально выворачивая руль в обратную сторону и ударяя по газам так резко, что ослабленное, потерявшее каркас тело тут же намертво вдавило в сидение. Соло несся прямо, не разбирая дороги, просто прочь, как можно дальше. И только когда о борта стал едва слышно скрести песок, а утробный вой Найт-Сити остался где-то вдалеке, позади, Ви ощутил, как что-то чужое, незнакомое пробралось под кожу. Облегчение. Настоящее счастье, заставившее увереннее жать на газ, расползтись широкой, безумной улыбке на измученном сером лице, которая спустя секунду увяла ровно так же быстро, как и появилась. Ви окатило ледяным ужасом, вонзившимся своими острыми клыками в кости, раскрывшим в груди бесконечно глубокую, темную пропасть. Свобода. Долгожданная. Навсегда. Его и только. Но теперь Ви, напрочь растерянный, абсолютно не знал, что с ней делать.