Your Hell Will Be My Heaven

Джонни колотил в дверь хромированным кулаком с такой силой, что на пластике осталась вмятина, будто о нее кого головой смачно приложили. За шумом муравейника и писком торговых автоматов не разобрать наверняка, но каких-либо признаков жизни с той стороны расслышать не удалось, и любой здравый человек решил бы, что Ви дома просто нет. Но не Сильверхенд. Он с упорством отбойного молотка хуярил хлипкие с виду двери, без остановки, и даже когда выдохся — не сдался. Джонни взял секундную паузу чтобы размять плечи, как перед боем, встряхнул уставшие руки и с размаху всадил в нее ногой, впечатывая еще одну ямку, края которой расползлись еле видимыми трещинами. Тихо, только маргинальные даже для такого клоповника персонажи с опаской на него косились. Джонни заматерился под нос и полез в карман за куревом, рассматривал носки своих ботинок, скрываясь за завесой волос. Выпускал злобно через ноздри едкий, горький дым и нарезал круги перед дверью, просверливая в ней дыру взглядом, пока тревога щипала за бока, выдирая плоть кусками. Два шага влево, три — направо. Отошел чуть дальше, сплюнул под ноги и снова долбанул пяткой, в замок, в надежде вынести его нахуй вместе с рамой. Джонни знал, что пацан дома, был уверен более чем на сотню процентов, и подобное затишье начинало откровенно волновать. Липкое, мерзкое чувство закипающей дурноты жгло у желудка, и вдруг захотелось просто выть от рвущей на части ярости и полного бессилия. Ви не мог учудить ничего ужасного. Сильверхенд это знал, он, сука, надеялся. Но иррациональный, первобытный страх неведения выветривал из головы какие-либо адекватные мысли. Подрагивающими от бешенства пальцами рокер потянулся за телефоном. Уже поздний вечер, последнему отправленному сообщению без ответа сутки, и висит штук сорок уведомлений о непринятых вызовах. Затянулся последний раз, обжигая пальцы разогретым фильтром, и отшвырнул окурок за спину, снова и снова прикладывался кулаком к двери. Еще немного, и перепуганные соседи вызовут на него копов, и после занимательного путешествия в мусарку Сильверхенд пойдет и просто вынесет себе мозги. Джонни впервые в жизни невозможно горько сожалеет о том, что пиздит без умолку, что не имеет каких-либо тормозов. Клянет себя и готов хоть на лоскуты разорваться, лишь бы объясниться. Сильверхенд до скрипа стиснул зубы и с измученным рычанием в последний раз всадил кулаком в откос, решив было кинуть свою обреченную на полный крах затею и послать нахуй себя, Ви, жизнь, весь этот ебучий мир, как тут с тихим шелестом и писком замок разблокировался, и дверь, слегка заедая, отъехала в сторону. Ви стоял прямо перед ним, живой-здоровый, по пояс голый и с перекинутым через плечо полотенцем. Белую мягкую ткань пропитывала льющаяся водопадом с мокрых насквозь волос вода, капли стекали по груди и падали на пол, оставляя под ногами лужицы. В квартире было душно и напарено, пахло резким шампунем и приятным холодком пены для бритья, белые пятна которой остались под пробитым ухом и на шее. Наемник тяжело смотрел на Джонни, медленно набирая воздух в грудь, будто делал дыхательные упражнения или изо всех сил старался сохранить невозмутимость. Скрещенные руки и впившиеся в кожу короткие ногти безошибочно подтверждали последнее предположение. Сильверхенд выдавил из себя то, что должно было быть искренней улыбкой с ноткой облегчения, и хотел переступить через порог, но Ви с места не сдвинулся, монолитной скалой заграждал проход. Взгляд его — равнодушен до перехватившего дыхания, и не будь бы это его пацан, Джонни точно бы заехал от души с левой по ебалу. Злость снова прорывалась наружу — да как он, сука, смеет?! Ви обязан его выслушать, Сильверхенд должен с ним поговорить, все решить и похоронить вчерашнее навсегда. Он не ожидал слез радости и теплых объятий, но, сука, можно же состроить свое красивое ебало попроще. Но ему здесь не рады — осознание прошило насквозь, заставляя что-то отвратительно скрутиться в груди, как брошенная в костер пластиковая бутылка — воняло так же паскудно. Джонни потупился, стараясь остыть, и нервно потер переносицу, надавливая больше чем нужно на скулу, невольно зашипел. Ви же, казалось, и вовсе будто не дрался вчера, как одичалый пес, готовый перегрызть ему глотку — только почему-то губа разбита да костяшки красные и припухшие. Джонни облизал сухие губы и вытер уголок рта, махнул как-то неясно ладонью и прикрыл глаза, привалившись к дверному откосу. Вдох-выдох. Вдох… — Послушай… Соло и не собирался — подтолкнув двери, он молча развернулся и ушел в ванну, не кинув Сильверхенду ни взгляда напоследок. Джонни проскочил в квартиру ровно в последний момент, со скрипом и визгом отталкивая дверь обратно. Он приложил все силы, чтоб удержать крупицы своего самообладания, не усугубить и так дерьмовую до рвоты ситуацию, и рокера просто разрывало от противоречивых импульсов, от того, что приходилось ломать себя, но… Почему? Зачем? Он ничего не понимал, и становилось только хуже. Хотелось догнать Ви и напиздить его сложную рожу, поорать в лицо за то, что пацан позволяет себе давить ему на нервы, играться в обиженку и просто-напросто Джонни игнорировать. Хоть и ясно осознавал, что парень имеет полное право поступать так. Он имеет полное право навсегда забыть о Джонни, как о страшном сне, уйти и никогда более не вспоминать о нем. От горечи и безысходности хотелось грызть стены, обернуть время вспять, подорвать этот ебучий город, что угодно, лишь бы искупить свою вину. Джонни наконец признал, что ужасно, жутко виноват. Он смотрел наемнику вслед, на плотно сдвинутые створки ванной, слушал шум воды и тихий бубнеж телевизора, который вместе с настольной лампой был единственным источником света в квартире. Джонни сполз по стене и уткнулся лбом в ладони, в надежде привести свои мысли в порядок. Невозможно ярким слайд-шоу замелькал вчерашний вечер: ненависть и разочарование; боль, сочившаяся из каждого вскрика, каждого удара; бессилие и темная обида. Сильверхенд надавил на глаза, тихо застонав, глубоко вдыхал и резко выдыхал. Тоскливая злость съедала то, что осталось от его самоконтроля. Сука. Будто в брюхо всадили раскаленный нож и мучительно медленно распарывают мягкую плоть. — Я бродячих псов не подкармливаю, съебись, — Ви даже не посмотрел в сторону сидящего на пороге Джонни — взял из маленького холодильника банку пива и в одно движение с сиплым шипением и треском ее открыл. Босый прошелся к дивану и сел спиной к двери, бездумно клацая каналы. Сказал прямо — уходи. Но Джонни понимал, что если он и вправду уйдет — это будет конец. Он не готов оборвать все так, тем более сейчас, когда… Не хочет быть причиной краха всего того, что между ними происходило. Он шумно выдохнул и нервно откашлялся, а Ви лишь добавил звука. Делал вид, что увлеченно смотрит новости, вальяжно закинув ноги на стол, и уже точно ополовинил свое пиво. Вот только Джонни знает, что наемник врет, и это все — дешевое притворство. Плечи его напряжены, волосы нависли у лица, и смотрит он наверняка сквозь телевизор. Пацану больно, в разы больнее и хуже, чем страдающему от выхода за пределы своего комфорта Сильверхенду, который пытается себя сломать и заставить хоть как-то залечить свой проеб. Но во рту сухо, а язык он и вовсе будто проглотил. Все сидел и смотрел соло в спину, очерчивая по памяти продолжение невидных сейчас татуировок: разлогого древа и Мирового Змея, рядов рун и извилистых орнаментов, которые так любил рассматривать по утрам, задумчиво обводить их огрубевшими от оружия пальцами, пока Ви еще дремал. Набравшись духу, спустя два репортажа Джонни медленно поднялся и зашагал к дивану, стук каблуков об истертую плитку пробивался невпопад между фразами ведущей. Он подходил все ближе, но Ви и не думал реагировать. Рокербой уперся локтями в спинку и склонился к лицу нахмуренного парня, которое, освящаемое одним лишь экраном, приобретало незнакомых, чужих черт. — Ви. Джонни осторожно коснулся его плеча, но не успел продолжить — наемник внезапно ухватился за его шею, дернул за шиворот на себя и зарычал сорвано: — Я сказал съебись! Или тебе не ясно?! Глаза Ви темные и безумные, но даже ярость не могла скрыть его боли. Соло сжимал глотку со знанием дела, с неприкрытым желанием довести вчерашнее до конца и хладнокровно обнулить Джонни, но будто не желая больше смотреть на предателя, оттолкнул его, снова игнорируя. Сильверхенд отшатнулся, потер шею, стараясь протолкнуть встрявший под кадыком гадкий горький комок, и потянулся за сигаретами, медленно оседая на пол, по другую сторону дивана. Накачивался ядовитым дымом и не думал, ни о чем — впервые за долгое время в его голове полная пустота. Таким же пустым, отрешенным и далеким взглядом он смотрел в потолок, и, казалось, не существует ничего сейчас во Вселенной, кроме густой обиды, злобы и тоски, как первичный бульон, в котором тонули оба. Джонни не знал что делать, и не придумал ничего лучше, кроме как пройти к двери. Он стоял и все никак не решался нажать на кнопку и выйти вон. Бегал глазами с замка на пол, потом на дрожащие от разъедающей нутро кислой злости на собственную тупость и горячесть пальцы, и снова в пол. Раз уж начал — доведи до конца. Ви не нужно было поворачиваться, чтобы увидеть эту картину — он все слышал, чуял будто бы собственной шкурой: каждый сбитый вздох, неуверенное топтание, шорох сухой ладони — ощущал его внутреннее колебание. Звон хрома о пластик и приглушенный, фрустрированный рык. Джонни разулся. Со стуком массивной подошвы оставил ботинки у порога и прошелся к кровати. Стоял к Ви спиной, спокойно раздевался, и сложив одежду у изножья, залез в самый конец ниши, под стенку, накрываясь по пояс одеялом. Единственная подушка осталась нетронутой, с противоположной стороны. Ви смотрел на плавно вздымающуюся спину, на россыпь красивых черных прядей на покрывале, пережевывая собственные губы. Хотелось зайтись бешенством и погнать охуевшего Сильверхенда взашей, высказать все, что о нем думает с первого же дня, с первой встречи, с первого слова: какой он наглый и эгоистичный мудак, самовлюбленный долбоеб, невыносимый желчный урод, и как он его ненавидит, каждой клеткой тела. Все еще ждал от него очередного взрыва, сбитых кулаков; ожидал увидеть выбитые двери, разнесенную к хуям квартиру, готовился разбить в кровавую кашу перекошенное, исходящее ядом ебало. Уверен был, что пришел сучий выродок выяснять отношения дальше, махать руками и обвинять его во всех своих проблемах, доказывать свою единственную и истинную правоту. Но что-то поменялось, случился перелом. Да, Джонни пришел к нему. Трезвый и чистый. Пришел, переступая через себя, пришел «унижаться». Разбитый и подавленный, уперся, как баран, и несмотря ни на что — не сдается. Это Сильверхенд, и пока он не добьется своего — не отступит, даже сейчас. Внезапно, наделав хуйни, он взрослеет, Ви лишь не понимал, где его годы, когда он открывает свой рот. Пугало закравшееся в глубине осознание, что, может, настоящий Джонни и есть таким: черствым, до ужаса циничным и жестоким, а все остальное — маски. Будь бы это правдой, оказался бы он у Ви на пороге? Но даже сейчас Сильверхенд мог просто играть свою завораживающую роль, давить на жалость и бесстыдно манипулировать: приполз добиться прощения, чтобы после и дальше пользоваться парнем в своих только ему ясных целях и со своим корыстным мотивом. Хоть Ви и видел его взгляд, и мог с уверенностью сказать — только раз Джонни был настолько открытым и искренним. Неужели он раскаивается, жалеет, ему стыдно?.. Но Ви все еще сомневался, что Сильверхенд способен чувствовать хоть что-то помимо похоти и ярости. Ви не мог уговорить себя в очередной раз Джонни простить, снова спустить все на тормоза, не в этот раз. Возможно, стоило преподнести ему жизненный урок, даже в ущерб себе, несмотря на то, что любой здравый человек посчитал бы конец просто, блять, подарком судьбы. Но настолько ли серьезной для Сильверхенда будет эта потеря? Сколько дней пройдет, пока он не найдет себе очередное увлечение? Стоит ли начать все заново, перевернуть страницу и наесться горьким опытом до рвоты, чтобы научиться вдвоем одной вещи — доверию?.. Научиться говорить и делиться, научиться понимать. Эти принципы вшиты в подкорку мозга соло, это то, что точно осознает Джонни с высоты прожитых лет. Это то, что по неясным причинам Сильверхенд отвергает. Близость — душевная, чистая. Ви видит его страх и опасения, но не знает что ему еще нужно сделать для того, чтобы наконец заслужить от Джонни то самое изнасилованное сотни раз доверие. Джонни лежал без движения и, казалось, не дышал. Но он не спал, выжидал. Телевизор умолк, и комната погрузилась в полумрак, освещаясь лишь ночными огнями Найт-Сити. Ви прилег рядом и смотрел в потолок, не моргая. Так проходили минуты и, наверное, часы. Молчание и темнота, только город жил за окном. Джонни рассматривал свои сжатые крепко кулаки и никак не мог решиться повернуться, взглянуть на Ви. Но внезапно почувствовал настойчивое касание к плечу — сильные пальцы сжали искусственные мышцы, дергая на себя. Джонни обернулся и встретился с абсолютно мертвым, безэмоциональным лицом. Только в серых глазах, бездонных и чарующих, читалось вымоленное у самого себя же прощение. Хотел прикоснуться, прильнуть ближе, но Ви отпрянул — держал дистанцию. Он аккуратно взял его за руку, переплетая хром и плоть, легко поглаживая свежие ссадины на костяшках. — Дай мне второй шанс, прошу. Ви прикрыл веки и вымученно вздохнул.

*

Равномерное дыхание над ухом и тихое посапывание, жара и сплетенные, прилипшие друг к другу ноги. Точное механическое сердцебиение проходило сквозь собственное тело и било прямо в мозг, как гулкий барабан. Трудно дышать и невозможно пошевелить правой рукой. Джонни разлепил свербящие от глубокого сна глаза и увидел солнце, а ниже — луну. Лежал, уткнувшись в широкую горячую грудь, и находился буквально в плену — Ви любит во сне обвивать свою жертву как удав, со всех сторон, а руку его он зажал в своей до безобразия мокрой ладони. Липко и душно, спертый воздух придавливает к потным, противно-холодным простыням. И как бы ни хотелось прохлады, Джонни просто не мог отодвинуться от Ви, не хотел тревожить его хрупкий и неспокойный сон. Он завозился, в попытке вырваться из удушающих объятий и вылезти на воздух. Из-за спины соло пробивались лучи настоящего солнца, и оно лениво расползалось в своем рассветном великолепии по комнате, погружая ее в приятную желтизну. С еле слышным звоном жетонов Джонни обернулся к стене, подминая под уцелевшую щеку уголок по-братски поделенной подушки. Нос все еще неприятно щипало, а набитый на левой скуле синяк простреливал тупой болью каждый раз, стоило только зажмуриться сильнее обычного. Всю ночь мостился то на собственной абсолютно негодной в качестве подушки руке, то на груди соло, раздражая рану еще больше. Ви, тяжело втянув носом густую духоту, навалился на Джонни, прижимая того к себе, не отпускал. Закинул руку и принялся шарить по матрацу в поисках чужой, втираясь в мокрую спину. Шею защекотал шаткий вздох, и Ви зарылся в спутанные пряди за ухом, успокоился. Снова задышал ровно и медленно, даже не проснулся. Джонни неохотно сплел влажные пальцы и притянул кисть Ви к губам — оставил краткий поцелуй и принялся выводить хромом узоры на его предплечье. Причудливая вязь и растительные орнаменты обвивались вокруг запястья, выше — ряды ровно выбитых рун, и он правда пытался вспомнить, что они значат, что рассказывал о них Ви, и как для него это лично и важно, но никак не мог. Джонни точно ощутил кожей грызущую ночную прохладу Пустошей, и ухмыльнувшись, разглядывал татуировки дальше; блаженную тишину вокруг, бархатистый голос Ви; его полный восхищения и голода взгляд, горячечные прикосновения… Но улыбка эта быстро сползала с его лица, брови съехались низко над переносицей, и Джонни прикусил губу, совсем закрывая глаза. Накрыл ладонью запястье, не мог это видеть — слишком больно. Широкий, длинный, побелевший от возраста шрам с поперечными линиями от швов тянулся почти от локтя, ровно по синевшей под молочной кожей вене, и его заостренный конец обрывался прямо между полос перевившихся трав. Если присмотреться, можно было насчитать таких с десяток, а то и больше: меньше и тоньше, совсем светлые, раскиданы в хаотичном порядке, какие вдоль, какие поперек, крест на крест, по диагонали. Такую же россыпь бледных царапин Джонни видел и на правой, но почему-то думал, что это все издержки профессии. Сильверхенд ощущал себя последним скотом, недостойным прощения. Опустошающая вина, как паразитарный червь выжирающая дыру в сердце, навязчиво шептала, что пацан этого никогда не забудет. Что Ви его ненавидит, и после содеянного на какие-либо теплые чувства надеяться глупо, что бы парень не говорил, как бы ни прижимался к нему — Ви, как слепой щенок, дремающий после сытного обеда, инстинктивно тянется к теплу, и не важно, что заместо родной любящей матери под пушистым круглым бочком бездушная, стремительно остывающая грелка. От щемящей досады сдавило горло. Сколько вынес на себе Ви, что в таком юном возрасте готов был добровольно расстаться с жизнью. До дрожи в жилах хладнокровный на поле боя, на самом деле ужасно искалечен и поломан глубоко внутри. Безжалостная реальность голодно зажевала его, еще совсем пацана, которого впереди могла ждать счастливая, насыщенная жизнь, своими острыми шестернями. Сильверхенд нахмурился, на корню языка загорчило. Сука, будет ждать. Чего бы это ни стоило. Залечит свои открытые раны, сбежит из этого пропащего города и сконает в старости, точно во сне, в какой-нибудь глухой деревушке под полярным кругом. Измотанный, с тоскливым прищуром Джонни наблюдал, как завораживающе перевиваются чернильные узоры, и его снова утягивало в мутную дрему. Чужое искусственное сердце бьется в унисон с собственным, но куда как спокойнее — усовершенствованный, точный механизм, лишенный присущих человеку изъянов. Вечно бодрствующий Найт-Сити на манер хтонического зверья отряхивался своими небоскребами-шипами от очередной ночи. Полный сил мегаполис уже разгонял по артериям души свежепереваренных за минувшие сутки жертв, что катились в последний путь в сопровождении удаляющегося многоголосия сирен. Все дальше и дальше, звуки извне расплывались. Искажаясь с каждой секундой все больше, превращаясь в монотонный рокот, быстро приближающийся. Джонни утопает в кромешной темноте, пустоте, окутывающей. Душно и жарко. Не может открыть глаз, они будто бы плотно сшиты. Он дергается в панике, но что-то сверху не дает ему пошевелиться. Зарывает пальцы глубже в горячую землю, срывая ногти о сухую каменистую почву. Не чувствует ничего, кроме боли. Видит ее черной, обволакивающей и густой. Чьи-то руки сжались вокруг глотки. Вдавливают во что-то влажное, липкое, шелестящее, пленящее своими убийственными объятиями. Таким на ощупь был пропитанный кровью песок — ни за что не забыть. Джонни задыхался. Поле боя. Сотни тел. Истошный вой вертолетов, летящих невозможно низко, пускающих яркие смертоносные фейерверки. На своих. На тех, кто ранен, кого не добили. Джонни видит их, два изувеченных трупа: будто бы изрезанная на мясобойне туша, во лбу зияет черная кровоточащая дыра, скалящаяся осколками черепа; и обгоревшее тело, высушенное солнцем — улыбается почти незнакомым, гнилым лицом в небо. Следующий он. Тишина. Секунда и удар. Джонни омывает языками адского пламени войны, разрывая на лоскуты. С придушенным стоном Сильверхенд распахнул глаза, стараясь протолкнуть в легкие встрявший в горле вздох. Он медленно перевернулся на спину, утирая с шеи пот, и пытался вернуться в реальность. Легкий свист лопастей вентилятора, рассекающих тяжелый спертый воздух, заставлял внутренности свернуться в тугой узел. Постель рядом стремительно остывала, и находиться здесь одному становилось до ужаса неприятно, почему-то неправильно. Из окна рвалось маслянистое дыхание Найт-Сити, что мгновенно прикипало к коже под лучами злого полуденного солнца. Джонни неспешно опустил ноги на плитку, отсутствующе разглядывая узор из царапин и потертостей. За стеной шумела вода, слышалось тихое шлепанье ступней по пластику поддона и легкое покашливание. Сильверхенд проскользнул в приоткрытые почти что пригласительно двери, неуверенно ступая дальше. Прекрасно понимал, что это далеко не жест примирения — банально привычка. Ви стоял под душем, склонив голову и навалившись всем весом на левую руку, и его сила красиво проступала под чернилами рельефом подтянутых мышц и вздутых вен. Долговязый, мощный силуэт с соблазнительными изгибами; выбитые религиозные полотна, насыщенно черные, оскверненные россыпью старых рваных шрамов, непозволительно горячо контрастировали с блестящей, белой кожей. Ви едва заметно повел лопатками и снова замер в напряжении, скрываясь за нависшими вокруг лица тяжелой шторой волосами. Джонни робко подошел вплотную к душевой, хоть и знал, что парень слышал как он проснулся, и уж точно его видел. Все еще с опаской он коснулся сведенного плеча, и не получив в ответ какого-либо протеста, откровенно — какой-либо реакции вовсе, осмелился втиснуться внутрь тесной кабинки, совершенно точно незваным гостем. Живая рука заскользила ниже по мокрой коже, поглаживая окаменевшие мышцы. Пальцы обвились вокруг тонкого запястья в немой просьбе обернуться. Ви вырвался из хилой хватки и отступил в сторону, раздраженно дергая головой. Джонни же почему-то не мог выдавить из себя и слова, взволнованно разглядывая спину соло, который одним плавным движением зачесал мокрую копну назад, обрызгивая Сильверхенда такой желанной сейчас прохладой. Но сдаваться он не собирался. Пока Ви неспешно умывался, подставляясь под едва теплые, тихо разбивающиеся о поддон струи, Джонни осторожно разминал его плечи и руки, смывая с кожи налипшую за ночь грязь. Убрал в сторону влажные локоны и оставил на шее короткий мокрый поцелуй, обвивая его талию и намертво вжимаясь в спину. Ощущал, как соло начинает дышать глубже, а все неуютное напряжение секунда за секундой покидает его тело. Ви непринужденно сплел их пальцы, проваливаясь в объятия, и со скромной ухмылкой, полной неподдельного облегчения, Джонни положил подбородок на плечо, отираясь о него щекой. Не отдавая отчет своим действиям, он потянулся к левому предплечью, тут же нащупывая широкий, слегка бугристый шрам, но осознав что творит, рокербой руки не отдернул — обнял парня еще крепче. Ви громко выдохнул, свесив голову, и искоса глянул на Сильверхенда, скривившись: — Джонни. — Прошу… — раздалось совсем слабо и тихо, как если бы он физически не мог выдавить из себя одно единственное слово, самое банальное — ничего не значащее извинение. Хоть ради Ви и готов был полностью уничтожить себя, сломать, сжечь и развеять по ветру, и может быть сделаться чуточку лучше после. Но что-то противное вцепилось в горло, обрывая на полуслове. Соло выкрутился из его хватки и дернулся, без слов умоляя просто закрыть рот. Отказ, простой и прямой. Надеяться на что-либо иное было просто бессмысленно. Джонни тут же придавила к месту досада и безнадега, в момент перетерев и убив все то живое, что в нем оставалось. Но стоило с невероятным усилием отступить на шаг, и его моментально притянули обратно, вжимая в грудь. Джонни держал его так крепко, будто Ви мог бы просто в любую секунду исчезнуть, раствориться в воздухе. Впервые в своей новой жизни он чувствует так много, что просто сводит с ума: рвение к заботе и отравляющее существование волнение, боль и изьедающий нутро страх, нежность и трепет. И если все просто посыпется, всему придет конец, разрушатся все ядовитые иллюзии — Джонни потеряет малейший смысл двигаться дальше. Ви даст последний шанс, как бы ни было тяжело, полный надежды на то, что есть в Сильверхенде что-то человеческое, настоящее. Вероятно, надежда наивная, но Ви так хотелось верить, что он исправится, что его обещания — не пустой звук. Парень настойчиво поддел щетинистый подбородок, вглядываясь в блестящие чем-то совсем незнакомым глаза. Теплом, искренностью, и кто-то бы сказал, что настоящей любовью, но не было ли это все всего-навсего болезненной зависимостью, симбиозом и вредной привычкой, союзом от безысходности и отчаяния — два потерянных человека, нашедших друг в друге утешение и изнасилованное подобие комфорта?.. Комок в горле и опаляющее ребра колючее тепло в секунду разнеслось по всему телу, принеся вместе с неуютной резью блаженное онемение, что чувствовалось на самых кончиках пальцев. Джонни смотрел на Ви долго, неотрывно и так преданно, с искрой и одновременно лаской. И без единого шанса устоять, соло потянулся за поцелуем, вплетая пальцы в тяжелые черные пряди. Ви тоже обещает — он будет держаться, сколько только сможет терпеть.