Что, если я ошибся,
влюбившись в тебя? Знаю лишь одно: Рай не так красив, как красив ты.
Finneas - Heaven
***
— Теперь обойдешься без церемоний, — с этими словами Кэйю запихнули в повозку, предварительно стянув его запястья и щиколотки жесткими путами. Кэйа до боли стиснул челюсти, притягивая ноги к подбородку и прижимаясь спиной к голой стене повозки, дабы найти хоть какую-то опору. Он был связан по рукам и ногам и, более того, ничего не видел, потому что даже на его глаза наложили слепую повязку. По крайней мере, во рту не было кляпа, как пару дней назад, когда он кричал и ругался, все еще шокированный происходящим. Сейчас он учился выживать в новых условиях, привыкал к обращению «без церемоний» и изо всех сил старался осмыслить нынешнее положение. В голове все еще творилась сплошная неразбериха, воспоминания никак не могли расположиться в хронологическом порядке ни то из-за того, что Кэйа все еще был в шоке, ни то из-за того, что большую часть времени он провел без возможности видеть и слышать, запертый в подвальных комнатах собственного поместья. Но вот к каким выводам он в итоге пришел: Его отец был мертв. Если его отец был мертв — значит, Кэйа стал главой клана Альберих. Но его взяли в плен, а это значит, что кто-то заточил зуб на наследие. Из всего этого вытекает, что его отец был убит кем-то из предателей или из других аристократов, и если Кэйа не перехватит власть, то всё будет потеряно. А Кэйа власть не перехватит, потому что он оказался в чертовом плену. Прокручивая эти мысли в голове, Кэйа пытался понять, как всё это могло случиться. Слишком резко и быстро. Слишком болезненно для восприятия. Так не должно было быть. Кэйа не должен был оказаться таким никчемным. Получается, отец зря обучал его, зря вкладывал в него столько сил и надежд. Теперь, если есть хотя бы маленькая вероятность того, что Кэйа может спасти себя и свое честное имя, то он должен сделать это сам. Так устроена жизнь любого аристократа. Либо ты — либо тебя. Если ты не смог постоять за себя в определенный момент, значит, твое место займет тот, кто захватил власть, ранее принадлежавшую тебе и твоей семье. Если ты расслабился и дал слабину, если подпустил к себе слишком близко и невольно позволил предателю приставить к твоему горлу клинок, значит, ты слаб. Значит, ты не достоин своего титула. Значит, твое место среди черни. И теперь Кэйа был чертовски близок ко дну, на которое ему бы никогда не хотелось опуститься. Если раньше с ним обращались как с представителем знати, то сейчас его же слуги громогласно смеялись над беспомощностью теперь уже бывшего «принца». Принцем его ласково называл отец. Это весьма безобидное прозвище теперь было опорочено грубыми ртами предателей, и из их уст «принц» звучало как самое унизительное оскорбление. — Постарайся довезти его без происшествий, — прислушавшись, Кэйа услышал чей-то голос, явно обращенный к кучеру. — Все-таки он пойдет в дар. «В дар». Внутри Кэйи все похолодело от ужаса. «В дар» — могло означать лишь одно. Определенно, у него больше не было шанса. Им с отцом тоже присылали людей «в дар». Обычно такие подарки являлись символом добрых намерений или призывом к партнерству. Внешне привлекательные, безмолвные, «дарованные» люди могли выполнять функции любой прислуги. Такие люди не обладали правом голоса. В особенно жестоких кланах иногда им отрезали языки. Но Кэйа никогда не сталкивался с подобным. «Дарованных» также могли отобрать в гарем, если они обладали нужными внешними характеристиками. Женщин стерилизовали, чтобы лишить их возможности родить бастарда, но в остальном отношение к ним было более, чем просто хорошее. Попасть в гарем — это самый лучший исход для «дарованной» или «дарованного», по крайней мере, Кэйа так считал. Что сделают с ним — неизвестно. Кэйа сам не заметил, когда повозка двинулась и затопали копыта — наверняка лошади из их с отцом конюшни! — и с каждой минутой дом становился все дальше и дальше. Это было ощутимо физически. Если Кэйа попытается сбежать? Каким-нибудь образом стянет с себя оковы, пробьет сильным ударом толстую деревянную перегородку? Но усталость, голод и раны не дали Кэйе даже возможности продумать этот сумасбродный план более тщательно. Его мысли то и дело смешивались, а голова раскалывалась на части из-за бессонных ночей и побоев. Сплошной мрак перед глазами заполонил весь разум, и Кэйа провалился в неосознанное небытие, как замершая безвольная кукла.***
Послышался скрип. Кажется, открывались ворота. Кучер вскрикнул приглушенное «вперед!», и кони вновь двинулись по дороге. Теперь их копыта стучали иначе, будто по камню, а не по дорожному песку, как прежде. Пробудившись, Кэйа едва мог пошевелиться. Он боялся, что боль вновь пронзит его, как только он сделает лишнее движение. Запястья и щиколотки сводило и подергивало от коротких судорог, а из-за трения шершавых веревок о кожу наверняка образовались полосованные раны. Сердце глухо билось в груди, как птица — о прутья клетки. Ожидание было не из приятных. Кэйа даже не мог предположить, что с ним могут сделать. Лучше бы сразу убили. Он бы пал рядом с отцом. Вместе с ним. Лошади замерли. Кучер сошел со своего места. Неслышные голоса. Шаги. Кто-то открыл двери его «темницы». — Подъем! — знакомый голос, тот же кучер, который вез его. Кэйа не сдвинулся. Кучер грубо схватил его за лодыжку и потянул на себя, как пойманного и давно обезвреженного зверя. Вдруг Кэйа почувствовал в ногах какую-то свободу, видимо, кучер срезал с них путы острием ножа. — Веди себя прилично, иначе тебя отправят обратно. Поверь, это не в твоих интересах. Ноги подогнулись, когда коснулись земли, но Кэйа нашел в себе силы выстоять. Наверное, все забыли, но он был сильным. Не морально — так физически. Кучер подтолкнул его под поясницу, и Кэйа сделал неровные шаги вперед. Куда, в каком направлении — непонятно, ведь его глаза все еще были завязаны. Боль яркими вспышками била изнутри каждый участок тела. Кэйа остановился, когда кучер схватил его под локоть. — Сейчас он выглядит не лучше работника конюшни, но вымойте его — и можно сразу подавать вашему господину. Новый женский голос ответил не сразу. — Какого вы отвратительного мнения о нашем господине, — сказала незнакомая женщина презрительным тоном. Ей явно не понравилось обращение кучера. — Его взгляда удостаиваются лучшие из лучших. — Да пожалуйста, — кучер хмыкнул. — Можете делать, что пожелаете. Хотите — хоть сейчас отправляйте его убирать навоз за скотом. От этой мысли у Кэйи снова чуть не подогнулись ноги. Он понимал, что не потянет работы, а свалится в обморок от истощения как только ступит еще один шаг. — Спасибо, но я сама решу, что с ним делать. — Разумеется. Передавайте вашему хозяину лучшие пожелания от нас. Надеюсь, он оценит наш подарок. — Так и передам. Всего хорошего. Потом Кэйа уже не помнил, что происходило. Кажется, кто-то повел его по неизвестному пути, но это точно была не женщина. Ведь Кэйа едва мог идти и все время спотыкался, но каждый раз его терпеливо и молчаливо подхватывали. Какие-то смутные вспышки света, много боли, несвязное бормотание, усталость, изнуряющая и отупляющая. Мелькали лица — в основном, женские, и они казались ангельскими и чистыми, хотя, возможно, являлись лицами мучительниц, которых вскоре Кэйа возненавидит больше всех на свете. Много прикосновений, влага на коже и ноющие потревоженные раны. Кэйа то отключался, то просыпался, и никак не мог сконцентрироваться на чем-то одном. Он видел отца, видел приближенных, потом он снова видел женские незнакомые лица, и не мог отличить бред от реальности. Что, если это ему лишь снится?***
Вдруг ощущения стали более понятны. Кто-то омывал его лицо мокрым полотенцем. Кэйа это четко понимал, хотя все еще не мог полностью доверять себе. Он попытался открыть глаза, но ему стало больно, и он зажмурился. — У тебя сильно поврежден правый глаз. Возможно, он больше не видит, — сказала женщина смутно знакомым голосом. — Возьми эту повязку, — она вложила в ладонь Кэйи мягкую ткань. Кэйа слепо натянул ее на правый глаз и аккуратно приоткрыл неповрежденный. Ощущая определенные неудобства, он попытался сфокусировать взгляд, а потом увидел перед собой аккуратно причесанную женщину средних лет. Она была скромно одета в платье прислуги, но ее выражение лица говорило о многом: пусть она и прислуга, но определенно обладает какой-то властью. Женщина молча наблюдала за Кэйей, а Кэйа — за ней. Вскоре женщина кивнула и неторопливо обмакнула полотенце в воду. — Мне известно, кто ты, и я понимаю, что тебе потребуются кое-какие объяснения. Но на многое не рассчитывай и привыкай к своему нынешнему месту. Меня зовут Аделинда, и я — управляющая «дарованных» слуг в этом доме. Отныне ты находишься под моей властью, как и все, подобные тебе, — Аделинда приложила ко лбу Кэйи прохладное полотенце, и он невольно вздрогнул. — Я думаю, ты лучше меня знаешь, кто такие «дарованные». Теперь тебе придется на собственной шкуре ощутить, каково это, — она говорила спокойно, без каких-либо эмоций, будто эти фразы были заучены наизусть из какой-то книги. Но Кэйе казалось, что Аделинда вкладывает какое-то едва ощутимое презрение в звучание этих слов. — Но я… — Не перебивать, — четко и хлестко, как пощечина. Кэйа послушно сжал зубы. — Тебе отныне не позволено открывать рта без разрешения. Даже при мне. Меня не приносили в дар, я служу в этом доме по собственному желанию, и ты должен понимать свое положение. Итак, продолжим, — убрав полотенце от лица Кэйи, она оценивающе оглядела его. Только сейчас Кэйа осознал, что он абсолютно нагой. Хотя под взглядом этой женщины он, кажется, теперь всегда будет себя ощущать именно так. — Когда ты окончательно поправишься, то переселишься в дом для слуг. Там тебе уже скажут, какие у тебя будут обязанности. О расписании тебе тоже сообщат. Понятно? Кэйа не знал, можно ли ему ответить, поэтому просто кивнул. Аделинда была этим удовлетворена. — Хорошо. Теперь еще одно. В этом доме лояльно относятся к «дарованным». Тебе очень повезло. Но не перегибай палку. За непослушанием всегда следует наказание. В твоем случае, конечно, все зависит от решения нашего господина. Но я уверена, что за тобой будет более серьезное наблюдение. Пока на этом все. Вопросы? — Да, — голос Кэйи, хоть и был ослабевшим, звучал твердо, как раньше. Потребуется время, чтобы он приобрел более тихое и покорное звучание, если это вообще возможно. — Чья я собственность? — слова вырвались изо рта весьма едко, и Аделинда не могла не заметить это. Она хмуро смерила Кэйю очередным взглядом. — Ты принадлежишь славному роду Рагнвиндр. Если быть точнее, то нашему господину Дилюку. — Черт! Глаза Аделинды приобрели очень нездоровый огонек. Она, медленно приподняв руку, положила ее на голое предплечье Кэйи, сознательно надавливая на рану. Из-за боли навернулись слезы, а спрятанный под повязкой раненый глаз засаднило еще сильнее. Казалось, он кровоточил. — Я забыла еще кое-что сказать. О преступлении твоей семьи здесь прекрасно помнят. В особенности — сам господин Дилюк. Поэтому тебе придется приложить гораздо больше усилий, чтобы закрепиться в этом доме хотя бы как судомойщик.