***
Они в полном молчании дошли до здания, расположенного буквально в нескольких метрах от господского дома. Внутри было почти так же, как и в доме «дарованных», хотя комнат было значительно меньше. Аделинда отвела Кэйю в спальню, кажущуюся в раза два меньше его прошлой. Он едва мог сделать несколько свободных шагов, находясь в ней. — Интересно, когда меня уже запихнут в собачью конуру, — хмыкнул Кэйа, чувствуя непередаваемую злость на Аделинду, Дилюка, на весь мир в целом. Казалось, что впереди не было никакого просвета. — Ты сам приближаешь это мгновение, — ответила Аделинда. — Я живу в соседней комнате. Имей в виду. Она ушла, захлопнув дверь. Кэйа, чувствуя ярость, пожирающую изнутри, с размаху треснул кулаком по стене и шикнул от острой, отрезвляющей боли, которая тут же ударила в самую голову и резко привела разум в порядок. Кэйа сел на край низкой кровати и невидящим взором уставился в окно. Из него был виден черный вход в господский дом, через который спустя полчаса Аделинда и провела опекаемого «дарованного». Они очутились в комнате для прислуги, где можно было найти всё для уборки: швабры, мётлы, веники и остальную утварь. Кэйа огляделся, припоминая и это помещение. Однажды в детстве, пока отец развлекался в бальном зале с остальными прибывшими к Рагнвиндрам гостями, Кэйа как-то набрел сюда и ужасно испугался темных очертаний метлы. Сейчас он тоже побаивался этой же метлы, ведь понимал, что скоро ему придется ею мести, мести, мести, пока руки просто не отвалятся. Но, несмотря на отвратительную перспективу быть под постоянным надзором Аделинды, Кэйа старался цепляться за остатки надежды. Его опять привели в господский дом, но теперь уже в качестве слуги. А слуги могли незамеченными пробраться куда угодно, поэтому у Кэйи появился призрачный шанс раздобыть для себя хоть что-то полезное. Но вот что именно — Кэйа не знал. Оставалось только положиться на случай. — Сегодня наводим порядок в зале, — поделилась Аделинда и вручила Кэйе тряпку, которую достала из коробки. — Надеюсь, ты в силах хотя бы вытирать пыль. Они прошли по мраморным коридорам к одному из множества залов, и Аделинда тут же принялась за работу. Ранее Кэйа не был уверен, что она вообще занимается какой-то уборкой — весь вид Аделинды будто кричал о том, что ее предназначение заключается далеко не в этом. Но, оказывается, она такая же слуга, как и все, но с определенными привилегиями, с определенной, доступной лишь ей властью. Сказать честно, пользовалась она ею умело. Кэйа про себя, скрепя сердце, отметил, что, будь она аристократкой, то, должно быть, добилась бы высот. Кэйа со вздохом подошел к полкам, чтобы протереть их от едва заметного слоя пыли, и вдруг наткнулся взглядом на небольшой портрет. На нем был изображен мастер Крепус, улыбающийся, статный, всеми очертаниями напоминающий своего сына. С Дилюком они были похожи как две капли воды, отличаясь лишь возрастом и оттенком эмоций в глазах. Даже через портрет Кэйа мог увидеть, как блестят глаза Крепуса — задорные, спокойные, но не теряющие властолюбия. Это были глаза взрослого, опытного мужчины, довольного своей жизнью, знающего, какой шаг необходимо сделать следующим. Кэйа смутно помнил его огненные, с почти незаметной проседью волосы, помнил игриво вздернутую бровь, помнил заливистый, добрый, располагающий смех. Кэйа помнил, как Крепус с запалом жал руку его отцу, как похлопывал по плечу, как называл его «дружище» и закидывал голову, хохоча в ответ на остроумную шутку. Порой мастер Крепус подхватывал Кэйю на руки и с восторгом говорил: «Как подрос… Уже настоящий мужчина! Твой отец не перестает хвастаться, как мастерски ты владеешь мечом. Моему сыну не терпится провести с тобой схватку!», — затем он весело подмигивал и гладил Кэйю по голове, взлохмачивая ему волосы. Это было другое прикосновение, не похожее на отцовское. Более естественное, не вынужденное, искреннее. Более доброе. «Кэйа мне как сын. Замечательный мальчик!», — произносил Крепус в разговоре с отцом Кэйи, вызывая натянутую улыбку у того и смущенную — у самого Кэйи. Маленький Кэйа тогда не понимал, почему отец относится к доброму мастеру Крепусу с недоверием, но улыбается ему шире, чем кому-либо другому. Почему называет его «дружище» в ответ, хотя дома, не стесняясь, обзывает «напыщенным индюком» и с грохотом стучит кулаком по рабочему столу, стоит кому-то лишь упомянуть имя Рагнвиндра в разговоре. Всё это было загадкой для Кэйи, которую разгадать не получилось бы, даже приложив усилия. Отец отмахивался: «Не лезь во взрослые дела», но Кэйа хотел быть взрослым. Вдруг в один день Крепуса Рагнвиндра не стало. Тогда отец был не очень доволен, растерянно бормоча себе под нос «упустили мальчишку», но все равно, опустившись на корточки перед сыном, взял его ладони в свои и, глубоко заглянув в глаза, сказал: «Спасибо. Ты проявил себя». Хотя тогда Кэйа не знал, что он такого сделал. Всего лишь искал «призрака» по всему огромному особняку Рагнвиндров, заглядывая в каждый уголок, а после рисовал отцу в своем альбоме все закоулки в доме, в которых побывал, рассказывая о своих поисках. Только спустя много лет Кэйа осознал, что он, ребенок, был одним из сообщников преступления, которое совершал отец. Он был его навигатором. Когда Аделинда шлепнула тряпкой Кэйю по руке, он вздрогнул. Кэйа сам не заметил, как взял портрет, чтобы рассмотреть ее поближе. Аделинде это явно не понравилось, как и всё, что делал Кэйа. — Не смей прикасаться к личным вещам господина. Поставь на место. Она дождалась, когда Кэйа, не прекословя, вернет рамку на полку. — Как у тебя вообще хватает совести? — чуть тише добавила она, вглядываясь к Кэйе в лицо. — Поглумиться хочешь? — Не хочу, — ответил Кэйа, испытывая легкий укол вины, тронувший сердце. — Недавно я и сам осознал, каково это — потерять отца. После этого, впрочем, чувство вины смыло без следа. У Кэйи теперь тоже не было отца. Более того, теперь он был лишен даже фамильного имения. И всё из-за Дилюка. Если это месть, то Кэйа поплатился сполна за деяния отца, но это не значит, что он смирится с этим. Пусть у него и не было больше никакой власти, но он не потерял самого себя. Он все еще был Кэйей Альберихом. И если он не смог защитить отца, то должен попытаться спасти хотя бы себя, во имя своего рода. Он пройдет через эти испытания, он восстанет из пепла, когда придет время. Главное — не терять свою индивидуальность. Аделинда смерила Кэйю еще одним долгим взглядом. Кажется, такие многозначительные, молчаливые взоры были в обиходе в доме Рагнвиндров. Кэйа их не понимал и чувствовал себя потерянным, но был уверен, что сможет приспособиться к этому, как и к окружающей жизни. От отца ему досталась чудесная способность менять маски на лице, актерствовать. И это выручало. Вот и сейчас, улыбнувшись в ответ на взгляд Аделинды, Кэйа отвернулся, чтобы продолжить начатую работу.***
Теперь Аделинда действительно привязалась к Кэйе, будто собака-поводырь — к слепому. Она не позволяла ему ступить ни шагу в сторону, следила за каждым движением, за каждой минутой, которую он тратил на исполнение обязанностей. Кэйа трудился тяжелее прежнего. Если раньше у него еще получалось отлынивать, то теперь, когда у него не было возможности даже поддержать с кем-то диалог, ему не оставалось ничего, кроме как работать в поте лица. Он перетаскивал мебель, начищал серебро, скреб полы — и всё под зорким наблюдением и командованием безжалостной Аделинды. У нее всегда всё было по плану. Каждую поставленную задачу она выполняла с блеском, без соринки и задоринки, а по вечерам еще умудрялась проводить обход по имению господина Дилюка. Как она успевала всё это — Кэйа не знал, даже представить себе не мог. Наверное, у нее было просто высочайшее жалование, но, с другой стороны, на что она могла его тратить, если ни на час не выезжала из поместья? Через неделю, проведенную с Аделиндой, Кэйа только и мечтал, что бы она куда-нибудь исчезла. Чтобы дала возможность вдохнуть полной грудью и остаться наедине с самим собой. О побеге даже и мысли не было, это было просто невозможно. В голову приходили лишь какие-то ужасающие идеи: например, прикончить эту несносную женщину, чтобы заполучить шанс на побег, но, разумеется, Кэйа никогда бы не поднял руку на беззащитного человека. Поэтому этот план сразу отметался, пусть порой и был очень привлекателен. Особенно в моменты, когда Аделинда чрезвычайно сильно перегибала палку, нагружая Кэйю так, будто он был каким-то геркулесом. В одно утро, когда Аделинда при помощи рук своего подопечного натирала подсвечники в коридоре и заменяла в них свечи, Кэйа уловил незнакомое движение. Он уже примерно различал шаги тех или иных слуг, обитающих в доме, но это было что-то новенькое. Присмотревшись, Кэйа заметил тонкую, едва видимую в полумраке фигуру. Но лицо он узнал почти сразу же. Ангельское, очаровательное, томное. На губы Кэйи тут же налезла гадкая ухмылка: кажется, у господина Дилюка сегодня была бурная ночка. Питомец шел медленно, как будто находился в своем собственном поместье, лениво перебирая ногами и напевая что-то себе под нос. Поравнявшись с Аделиндой, он кивнул ей, а потом с каким-то сомнением обвел взглядом и Кэйю. Через секунду в его ангельских глазах вспыхнул адский огонек. Это уже было интересненько. — Какая неожиданность, — протянул питомец, прикусывая губу. — Даже у нас в гареме до сих пор ходят слухи, что этого «дарованного» прихлопнули. А он в господском доме прислуживает, оказывается. Хорошо живется? — Тебя не должно это интересовать, Ниал, — сухо отозвалась Аделинда, не отрываясь от работы и подталкивая Кэйю, чтобы тот последовал ее примеру. Но Кэйа не отводил взгляда от Ниала, чувствуя кожей почти нездоровое любопытство юноши. Ниал изогнул бровь и усмехнулся. Волчонок в овечьей шкуре. — Блаженствую почти так же, как и ты в объятиях своего господина, — не слушая слов Аделинды, ответил Кэйа, с удовольствием принимая очередной вспыхнувший взгляд питомца. Аделинда смерила Кэйю убийственным взором и, кажется, стиснула зубы. О, наверное, его все-таки ждет наказание. Опять придется стоять на горохе? За эту неделю он уже поплатился за свое непослушание. Наказания для «дарованных» слуг здесь действительно были не особо приятные, но вполне терпимые. — Полагаю, тебе известно, каково это. Я видел, что около недели назад тебя отводили в лучшем наряде к нему в покои, — без особых эмоций хмыкнул Ниал, складывая руки на груди. Полупрозрачная блуза соскользнула с его плеча, оголяя молочного цвета грудь с маленькими горошинками сосков. Кэйа немного сощурился, а Ниал соблазнительно улыбнулся, вскинув подбородок. — Ниал, немедленно возвращайся в гарем! — не выдержала Аделинда, но Ниал не испугался ее. Руби на его месте уже бы умерла, превратившись в кучку каминной золы. — Разумеется, — неспешно ответил Ниал, закатывая глаза. А потом, снова прикусив губу, прошептал: — Еще увидимся. Кэйа качнул головой, возвращаясь к работе и прислушиваясь к мягким, тихим шагам питомца. Аделинда определенно хотела что-то сказать, наверняка прочитать лекцию о том, что разговаривать с наложниками строго настрого запрещено, но что это значило для Кэйи? Ничего. Пустой звук. Он всегда влезет туда, куда не надо, всегда нарушит какое-то правило, наплевав на все запреты. Но Аделинда не успела ничего вымолвить, ведь через мгновение послышались новые шаги — более скорые, уверенные, твердые. Совершенно невольно у Кэйи затянуло в низу живота от неприятного предчувствия. Он знал, кому могут принадлежать эти шаги. Аделинда встрепенулась, немного отстранилась от Кэйи, хотя продолжала краем глаза следить за его реакцией. Все эти дни она старалась не сталкивать Кэйю и Дилюка вместе, как будто чувствуя какую-то потенциальную опасность, но в этот раз у нее не получилось урегулировать и это. И вот он появился: застегнутый на все пуговички, закрытый, высокий, холодный и серьезный. Аделинда склонилась в поклоне и ткнула Кэйю в бок, чтобы он сделал точно так же, но он лишь ахнул от неожиданности. Губы Дилюка дрогнули. — Аделинда, накрой мне на стол, будь добра. — Сию минуту, — кивнула Аделинда и, слегка указав Кэйе подбородком, заторопилась вперед по коридору — к кухне. Прежде, чем уйти, Кэйа посмотрел на Дилюка и склонил голову в ответ на строгий вопросительный взор того. Когда Дилюк дуновением ветра прошел мимо, Кэйа горько усмехнулся. «Кэйа мне как сын», — улыбался Крепус. Мог ли тогда Дилюк когда-нибудь считать Кэйю братом?***
Пока Аделинда суетилась в столовой, Кэйа смог передохнуть на кухне. Обычно его не подпускали близко к господским яствам, но сейчас Аделинда была слишком занята, обхаживая своего драгоценного господина, чтобы следить за Кэйей. Оставив его на попечение кухарок, она отправилась выполнять личное поручение. Неудивительно, что Дилюк не захотел завтракать под наблюдением ненавистного человека. И, когда Аделинда зашла на кухню и требовательно посмотрела на Кэйю, тот даже слегка удивился. — Господин зовет тебя. Он восседал во главе стола. На его руке сидела крупная птица — кажется, ястреб, — и заинтересованно крутила головой, прослеживая каждый сделанный Кэйей шаг. Дилюк поглаживал ястреба по холке, а потом, когда Кэйа встал напротив, посадил птицу на спинку своего стула. Личный телохранитель? Судя по пристальному, далеко не дружелюбному взгляду хищной птицы — да. — Я вас слушаю, господин Дилюк, — произнес Кэйа, желая не повторять прошлых ошибок. Если он снова отдастся своим эмоциям и чувствам, то утонет в них, вновь не сможет постоять за себя. Дилюк вскинул на Кэйю глаза — прямо как тогда, в их первую личную встречу, и Кэйа приложил силы, чтобы не растеряться. Эти глаза были убийственны. — Я слышал, что ты нарушаешь порядки в моем доме, — произнес Дилюк спокойным, но не терпящим никаких возражений голосом. — Почему это происходит? Как будто бы Кэйа мог дать определенный и точный ответ. Как будто мог объяснить, перечислить по пальцам, аргументировать. Это смешно. Очередное издевательство. — Потому что… — Кэйа невольно запнулся, нахмурился и тут же закорил себя слабость. Рядом с Дилюком он обнажался, словно одно лишь присутствие того разрушало все чары, которые Кэйа так тщательно накладывал на свой облик. — Потому что здесь мне не место. — Тогда где тебе место? — спросил Дилюк, как будто действительно не знал ответа. — Ты был бы мертв, если бы не находился здесь. Ухмылка, как всегда, самостоятельно налезла на лицо. Горькая, едкая, кривая, обобщая, — болезненная. Дилюк ведь и правда может убить его. Может уничтожить, как уничтожил его отца. — Какая разница? В любом случае я в аду, — усмехнулся Кэйа. Дилюк нахмурился, а птица, почувствовав напряжение хозяина, защелкала клювом. — На твоем месте, я был бы благодарен. — Ах, вот оно что, — растягивая гласные, смешливым, но не менее болезненным тоном проговорил Кэйа. — Ты ждешь благодарностей, Дилюк? Хочешь услышать, как я говорю тебе «спасибо» за то, что ты сделал с моей жизнью? — Труд тебе к лицу, — Дилюк подпер руками подбородок. — Не думаю, что сильно испортил тебе жизнь. — Ты чудовище, — выплюнул Кэйа, а потом — обезоруживающе улыбнулся. Упс, кажется, сегодня его точно ждет порка. — Чудовище, — эхом повторил Дилюк, голос его немного надломился, хотя, скорее всего, Кэйе показалось, ведь он сам был на грани срыва. — Прекрасно, — он легонько прихлопнул руками по столешнице, вставая. — У тебя совсем нет страха? — Люблю рисковать. Впрочем, терять уже было нечего. И так, и так Аделинда его накажет за грубость. — Глупые, совершенно не оправданные риски. Зачем? — Дилюк с каким-то профессиональным интересом оглядывал Кэйю, как будто он был для него непостижимым существом, непонятным и диким. — Тебя за это не похвалят. — По крайней мере, я останусь верен себе, — просто пожав плечами, ответил Кэйа. — То, что ты присвоил меня, не значит для меня ровным счетом ничего. Всего лишь временное неудобство. — Ты так же самоуверен, как и прежде. Боюсь, тебе все равно придется смириться со своей участью. Теперь ты — мой, — сказал Дилюк, как что-то само собой разумеющееся. Будто Кэйа был каким-то скотом, который можно было покупать и продавать. Казалось, он был даже ниже, чем «дарованные» люди. — Ты никогда не приручишь меня, как какого-то зверя. Ястреб взлетел и опустился хозяину на плечо, продолжая наблюдать за Кэйей, как за мелкой добычей. Кажется, Кэйа был чем-то совершенно ничего не значащим даже для чертовой птицы. — Приручить — не приручу, но повиноваться заставлю. Помяни моё слово.