***
Дилюк потребовал, чтобы за ужином его обслуживал Кэйа. Эта новость сильно ударила по вискам. От неожиданности Кэйа взглянул на Аделинду удивленнее, чем хотел. Та, в свою очередь, выглядела тоже не особо радостно. На ее лбу пролегла морщина, свидетельствующая о тяжелых мыслях, но Аделинда даже не промолвила что-то против приказа господина. Она не могла позволить себе лишней вольности, а противоречить повелению хозяина — тем более. Поэтому Кэйе пришлось незамедлительно последовать в столовую, с высоким, как небо, потолком и большой, свисающей с него люстрой с двумя дюжинами восковых свечей на ней. Слуги меняли огарки на новые свечи порой чаще, чем два раза в сутки. Кэйа это знал, потому что сам иногда участвовал в этом процессе. Но сейчас он пришел сюда не для этого. Аделинда была напряжена, ведь раньше честь ухаживать за господином выпадала только лишь ей. Она была ближе к нему, чем кто-либо другой, знала о многих причинах его повелений и желаниях. Но сейчас, видимо, она искренне недоумевала, что господину понадобилось от ничтожного «дарованного», чудом попавшего в ряды прислуги господского дома. Аделинда стояла рядом с Кэйей, когда в комнату вошел Дилюк. Такой же, как всегда. Он молча сел на свое место, снял перчатки, которые тут же приняла Аделинда, а затем вскинул на нее взгляд. — Кажется, я просил, чтобы сегодня меня обслуживала не ты. Аделинда стушевалась, коротко поклонившись. Она заговорила, не поднимая головы: — Я подумала, что это может доставить вам лишние неудобства, — ее слова звучали искренне. Кэйа с напряжением проследил за тем, какой покорной становится Аделинда под влиянием Дилюка, от одного лишь его взгляда она менялась в лице, во всем своем выражении и виде. — Не беспокойся. Я справлюсь с этим, — парировал Дилюк, не желая слышать ничего в ответ. — Можешь идти. Она поклонилась, подошла к Кэйе и со странными эмоциями во взгляде передала ему перчатки своего господина. Кэйа невольно сжал их в своих руках, сминая жестковатую конскую кожу. Когда Аделинда скрылась за дверьми, повисло молчание, которое Кэйа ненавидел, кажется с тех пор, как только появился на свет. Это было молчание, которое патокой растекалось по воздуху, заполняло целиком и полностью, не позволяя промолвить ни слова. Это было молчание, нарушимое лишь случайностью или чьей-то неловкостью. Чудовищное, отвратительное, так искренне ненавидимое Кэйей. — Для чего я тебе здесь пригодился? — первым не выдержал, как и ожидалось, Кэйа. Пусть ему и не было дозволено говорить без разрешения, но он не мог вытерпеть адской муки, которая возвращала его в момент их первой встречи с Дилюком. Тогда, когда на бледном лице Дилюка пылали глаза, наполненные гаммой чувств, которые уничтожали Кэйю одним лишь своим существованием. — Ты мой слуга, — без тени каких-либо эмоций произнес Дилюк. Как будто он знал, что Кэйа спросит именно это. Хотя, пожалуй, подобный ответ был универсальным ответом, подходящим под множество вопросов, которые беспокоили Кэйю. — Предположим. Но слуга, который не особенно соответствует стандарту, — ухмыльнулся Кэйа. — Что ты задумал? Действия Дилюка не могли быть опрометчивыми. Его истинные мотивы наверняка зарыты глубоко в его подсознании, а то, что он говорил окружающим, являлось лишь вершиной айсберга. — Я задумал поужинать. Если ты позволишь, — сощурив взгляд, он недовольно поджал губы, намекая на то, что пора бы Кэйе приступить к своим обязанностям. Чуть ранее Аделинда успела наскоро его проинструктировать, что надо делать, но не сказала, как следует поступить, когда делать это совершенно не хочется. Кэйа, пытаясь изобразить смиренного слугу, подал Дилюку блюдо, салфетку и налил из графина в бокал свежий виноградный сок, который, кажется, был без капли алкоголя. Винный магнат, воздерживающийся от употребления своей же продукции? Забавно. Дилюк взглядом кошки наблюдал за всеми нерасторопными движениями Кэйи, за тем, как двигаются его кисти рук под тканью форменной рубашки, за жестами, которые можно было оценить небрежными и развязными. Кэйа делал все с выражением полного презрения на лице, хотя всё внутри сжималось от непокорного чувства неизбежности скорого подчинения. Дилюк вокруг себя создавал атмосферу полной, абсолютной власти; его тяжелое, упругое молчание было своеобразным наказанием, а зоркие, как у ястреба, взгляды — ударами плетью по обнаженной спине. Неудивительно, что этот человек с легкостью построил вокруг себя каменную стену с глубокими рвами, собрал рядом по-песьи преданную свиту и лишь одним взмахом руки добивался всего, чего ни пожелал бы. Этот человек был неоспоримой противоположностью своего отца, доброжелательного и бойкого, всем своим видом являя нечто устрашающее, таинственное, непостижимое. Очарование Кэйи не действовало на него. Улыбки и шутки, свойственные молодому Альбериху, казались чем-то постыдным и нелепым. Рядом с Дилюком не было сил выдерживать на лице хотя бы тень ухмылки, которая многих либо раздражала, либо пленяла. А ведь ухмылка Кэйи — это как его клинок на поле боя; она сбивала с толку, выводила людей на определенные эмоции, помогала обнажить их слабые стороны… Поэтому сейчас в скором порядке приходилось менять тактику атаки. Кэйа пытался придумать, что ему необходимо предпринять, чтобы Дилюк стал играть по его правилам. Как проникнуть к нему под кожу, как увидеть его болевую точку, при этом не пострадав самому? Кэйа думал, и, кажется, легкое смятение отражалось на его лице. Если Дилюк хотел сломить его волю, подчинить себе, может, стоило обхитрить его? Стоило изобразить пораженного, стоило притвориться «мертвым» в этой игре в войну? Кэйа не боялся играть грязно, не боялся (скорее даже любил) делать рисковые шаги, но Дилюк был умен. Пусть и не хитер, как Кэйа, но весьма стратегичен, как сильный монарх, управляющей своей королевской армией, вплоть до капитанов. У Дилюка была власть, у Дилюка было влияние, у него были люди, а у Кэйи было лишь одно — он сам. Дилюк был уверен, что уже победил, хотя глаз с Кэйи все еще не спускал. Он ждал от него шага. Ждал выпада, ждал какого-то неосторожного движения. Наверняка он был напряжен, ведь спустя достаточно долгое количество времени строптивый Альберих даже не предпринял попытки побега или попытки устроить бунт. Наверняка господин Рагнвиндр ожидал от Кэйи большего: например, постоянного протеста, выраженного какими-то действиями. Но Кэйа, в свою очередь, был достаточно покорен: пусть и без особого желания, он выполнял обязанности слуги, пусть и с резкими словами, он повиновался воле Аделинды. Но Дилюк был уверен, что Кэйа не смирялся, и был абсолютно прав. Он чего-то выжидал. И тогда Кэйа понял. — Ты проверяешь меня, — констатировал он, делая заключение в потоке собственных мыслей. Ресницы Дилюка дрогнули — Кэйа это видел, ведь стоял близко, как и подобает «лакею», прислуживающему за столом. В уголке рта Дилюка залегла тень. Кажется, он улыбнулся. Кэйа почувствовал, как триумф вдруг вскружил ему голову. Он продолжил: — Ты ждешь от меня какого-то хода, чтобы понять, насколько я опасен. Где господин беспомощнее больше всего? За трапезой и у себя в постели. Ты думал, я воспользуюсь этим, я прав? Дилюк молчал, крутя меж пальцев тонкую ножку бокала. Он не прикоснулся даже губами к еде и напитку. — Ты даже выгнал Аделинду, чтобы дать мне полную свободу действий. Я ведь могу взять столовый нож и перерезать им твою глотку. Могу добавить в твою еду смертельную дозу мышьяка. Ты был готов к этому, — озорная, но опасная усмешка вновь озарила лицо Кэйи. Было так приятно ощущать хотя бы долю прежнего превосходства. Дилюк заговорил: — И я не понимаю, что тебя останавливает. Сейчас ты близок ко мне, но не предпринимаешь никаких попыток освободиться от оков, которыми я сковал тебя. — Может быть, я хочу сделать это иначе, — улыбнулся Кэйа, слегка склонившись к Дилюку. За спиной снова выросли крылья, а невидимые путы, стягивающие руки и ноги, будто упали наземь. — Может быть, мне хочется, чтобы перед смертью ты почувствовал себя хотя бы в половину таким же униженным, каким чувствую себя я. Дилюк, слушая это, впервые демонстративно улыбнулся. Он не обнажал ровный ряд белоснежных зубов, он не приподнимал брови, на его щеках не пролегали ямочки, как на щеках его отца. Улыбка Дилюка была холодная, высеченная на лице, словно шрам. Но это была улыбка, которую заслуживал Кэйа. Улыбка врага — врагу. — Звучит очень романтично, — хмыкнул он, своей фразой втаптывая все угрозы Кэйи в грязь, показывая, насколько они ничтожны, неисполнимы. — Я могу поверить, что ты видишь это во сне, но не уверен, что ты способен показать это же на практике. — Мой отец воспитал во мне равного себе. Грубые приемы — не в нашем стиле. Неужели ты думаешь, что я выберу какой-то тривиальный способ уничтожить тебя? — Что ж, — согласился Дилюк, принимая заинтересованный вид. — Удивишь меня? — Удивлю, — выдохнул Кэйа, хотя был уверен, что вряд ли сможет лишить человека жизни. Может быть, только тогда, когда другого выхода не будет.***
Ниал сидел в беседке с какой-то книгой в руках. В его волосах сияли лучи солнца, превращая нежные локоны в чистое золото. Кэйе надо было срезать цветы для того, чтобы украсить ими комнаты поместья. Аделинда уже вовсю ворковала над розовым кустом чуть поодаль — кажется, она просто обожала розы. Ниал как будто почувствовал на себе чужой взгляд и, подняв голову, заметил Кэйю. Странно, что этот питомец ходил совершенно один. Обычно наложники передвигались небольшими группками, развлекая друг друга беседами и веселыми играми, но Ниала, кажется, компании особо не интересовали. Иногда Кэйа замечал его золотистую макушку, когда протирал окна, и каждый раз золотая макушка никогда не сопровождалась другими. Ниал любил прогуливаться по саду, прикасаться кончиками пальцев к мягким лепесткам, часами сидеть в излюбленной беседке, подобрав под себя изящные ноги. — Какая встреча! — протянул Ниал, озаряя Кэйю прелестной улыбкой, которая была скорее мастерски выточенной, чем искренней. Аделинда не услышала Ниала, потому и не стала возмущаться по поводу разговора, который мог сложиться между «дарованным» и самовольным питомцем. — Ты, как всегда, радуешь глаз, — в обольстительной манере Ниала отозвался Кэйа, вскидывая бровь и поправляя волосы, скользнувшие по плечу. — Где твои друзья? — Ты когда-нибудь видел моих друзей? — вопросом на вопрос ответил Ниал, не ожидая от Кэйи никакого ответа. — У меня их нет. Юноша облокотился о перила беседки, выгнув спину, как кот. Кэйа стоял по ту сторону, изображая, будто он заинтересован совсем недавно расцветшими белыми розами. — Я думал, в вашем гареме царит сплошная любовь, — говоря это, Кэйа немного скривил губы. — Какая пошлость. Наш гарем — это чертово змеиное гнездышко, — наклонившись еще чуть ниже, практически свесившись с перил, прошептал Ниал. От него пахло потрясающей смесью ароматов, которая могла вскружить голову кому угодно. Даже у Кэйи ненадолго сперло дыхание от невинной близости обворожительного наложника. — Пушистые кролики оказались опасными хищниками? — Каннибалами, — поправил Ниал, игриво поблескивая лучистыми глазами. Его лицо зарумянилось, а под носом появилась миловидная, юношеская морщинка. — Все готовы перегрызть друг друга, чтобы занять место под солнцем. — Удивительно, — вызывающе ухмыляясь, произнес Кэйа. Он повернулся к Ниалу лицом, едва не столкнувшись с ним лбами, и склонил голову набок. — Именно поэтому тебя и сторонятся, котёнок? Ниал прикусил губу, ухмыляясь так, как ухмылялся когда-то в коридоре поместья — по-бесовски. — Может быть, да, — медленно, растягивая слова, прошептал юноша. — Скольких понадобилось «перегрызть» себе подобных, чтобы стать таким, каким ты являешься? — хмыкнул Кэйа, протягивая руку, чтобы мягким, ничего не порочащим жестом коснуться волос юноши. — Если понадобится, я перегрызу столько же, — ловко, но весьма демонстративно уходя от ответа, заявил Ниал. — Но пока что моя главная цель — это ты. Кэйа засмеялся, невольно привлекая внимание Аделинды. — Это бессмысленно, — простодушно последовало от него. — Не-а, в этом все-таки есть смысл. Ты мне нравишься, и от этого становится еще интереснее. Кэйа, по-доброму, практически нежно улыбаясь юноше, срезал очередную белоснежную розу и вложил ее в нежные, тонкие пальцы Ниала. — Прекрасная роза, верно? Но как страшны ее шипы… По пальцу Ниала скользнула ярчайшая, рубиновая капелька крови. — Но ведь даже их можно срезать, если у тебя есть ножницы. Напоследок улыбнувшись наложнику, Кэйа щелкнул перед его лицом острием ножниц, которые держал в руке.