Раскалённая секунда — и у Кэйи замерло сердце, когда глаза Дилюка вспыхнули. Он, очевидно, не ожидал подобного поворота событий, потому и не смог сдержать всплеснувшегося, будто из плоского судна, эмоционального порыва. Его глаза… Прихмуренные, окаймленные мягкой бахромой ресниц, с прямым пронзающим взглядом… Они, оказывается, были способны не только скрывать, но и выдавать эмоции хозяина. Кэйа мог бы сравнить глаза Дилюка с двумя яркими рубинами, но, увы, цвет этих драгоценных камней был слишком прост, пресловут и не шел в сравнение с оттенком глаз молодого господина. Его глаза… две кровоточащие переспелые вишни. Кэйа вложил в улыбку всё подвластное ему очарование, невольно провел по губам языком, будто пытаясь ощутить сладкий и пьянящий вишневый вкус, и разморено выдохнул:
— Игра без шанса на реванш. По рукам?
Дилюк хмыкнул — не то саркастично, не то горько, склонив голову, подобно заинтересованной в происходящем птице.
— Ты сумасшедший, — констатировал он пару мгновений спустя, когда, наконец, рассмотрел Кэйю вдоволь. Его взгляд скользил все ниже и ниже, оценивая, а Кэйа практически вновь чувствовал на себе прикосновение пальцев молодого господина.
— Знаешь… Я даже пойму тебя, если ты захочешь мне поддаться, — уголок губы непроизвольно пополз кверху. Дилюк в ответ неожиданно вскинул взгляд, и Кэйа вновь столкнулся с его глазами, почерневшими еще сильнее, чем раньше. Дилюк, не прерывая почти искрившегося в воздухе зрительного контакта, медленно вздернул бровь и слегка усмехнулся. Наглость Кэйи наверняка забавляла молодого господина Рагнвиндра, как когда-то забавляла его отца, Крепуса. Почему-то в груди Кэйи затянуло неприятное чувство, название которому дать было пока что невозможно. Кэйа едва разбирал, что чувствовал. Особенно сейчас. Слабое ощущение опьянения значительно влияло на всё состояние.
— Полагаю, еще вина? — будто прочитав мысли Кэйи и не дожидавшись его утвердительного ответа, Дилюк плеснул в бокалы алкоголя. Кэйа с наслаждением сделал новый глоток и едва не застонал от удовольствия. Боги на Олимпе — или где они предаются удовольствиям? — наверняка вкушают исключительно рагнвиндрское вино. Кэйа никогда в жизни не пил ничего более божественного.
Тем временем, не прикасаясь к вину, Дилюк медленно, смакуя каждую секунду времени, обнажил свои руки от перчаток, как изящные рыцари обнажают блестящие клинки, и сердце Кэйи внезапно подскочило прямо к разгоряченному алкоголем горлу. Взгляд зацепился за плавные, лебединые движения рук, естественные и завораживающие одновременно. Как будто молодой господин каждый раз перед сном репетировал соблазнение лишь одним мановением своего запястья. Широкие, практически белые ладони и крепкие запястья с аккуратной выпирающей косточкой, мягкая венка у основания большого пальца и нежные переплетения менее заметных вен от костяшек — вверх, подобно искусному узору на тонкой белоснежной ткани. Такие руки были у греческих героев, в которых бурлила божественная кровь, подобно вину разливающаяся по этим узким венам. Только эти герои были выточены умелыми скульпторами, неподвижные и мраморные, без горящих глаз и мягкого розового оттенка губ, а Дилюк — живой, с осторожно вздымающейся грудью и вишневым взглядом. К тому же тело Дилюка наверняка было гораздо мягче, чем каменные фигуры Ахилла или Аполлона. Кэйа спрятал судорожно дрогнувшие губы за новым глотком вина.
— Что же, думаю, я готов принять твои условия, — помолчав, произнес Дилюк, постукивая пальцами по столешнице. — Игра без шанса на реванш, — задумчиво последовало. — Надеюсь, мы поняли друг друга, — он смерил Кэйю взглядом строгого родителя. Кэйа хитро улыбнулся, но лишь для того, чтобы позлить молодого господина очередной неоднозначностью. Но тот отреагировал лишь хмурым взглядом.
А затем привстал со своего места и протянул Кэйе руку. Обнаженную руку. Она замерла чуть ниже уровня груди Кэйи, как острый клинок, готовый в одно мгновение пронзить насквозь самое беззащитное место. Кэйа едва не уронил бокал, который сжимал в своих пальцах, пока протягивал свободную руку в ответ. Короткое рукопожатие: соприкосновение кожи, сильные пальцы Дилюка и совершенно невольное движение Кэйи вверх по нагой кисти молодого господина. Кончики пальцев покалывало от слабого атласного ощущения.
После этого условного перемирия они оба едва не отошли друг от друга на несколько шагов. Во всяком случае Кэйа был готов кинуться наутек только потому, что Дилюк — это капкан, в который почему-то теперь так сильно хотелось попасть. Ощутить на себе физическую хватку его рук, белые пальцы — на горле, а этот его горький парфюм — глубоко в глотке.
Пока Кэйа рассеянно покусывал губу, Дилюк кивнул в сторону свободного кресла напротив. А сам молча стал расставлять шахматные фигурки: себе — черные, а сопернику — белые. В голове промелькнули слова Ниала: «Господин Дилюк обычно играет за «черных», потому что ему нравится анализировать первый ход противника». Все так и было. Хоть в этом не обманул. Спасибо, котёнок.
Кэйа тяжело откинулся на мягкую спинку кресла и на секунду расслабился. Ему надо было прийти в себя, избавиться от ярко-красного пульсирующего чувства, бьющегося где-то внутри, за клеткой из ребер. Каким бы влекущим ни был Дилюк, он все еще оставался врагом. Он все еще был монстром, который уничтожал все, что его не устраивало. Именно по его приказу клан Альберихов был стерт с лица земли, хотя сам молодой господин Рагнвиндр даже не шевельнул ни одним из своих прекрасных пальцев. И Кэйа все еще должен был отомстить. Эти мысли вполне отрезвляли. Кэйа долго шел к этому и не должен упустить шанс из-за какого-то абсурдного помешательства. Какая разница — сражаться на шпагах или вести интеллектуальную игру? Сильнейший выигрывает при любом раскладе. Вино мягко стучало по вискам, от этого становилось спокойнее. Кэйа вновь чувствовал себя собой, окруженный роскошью и тем, что ему, безусловно, нравилось: потрясающим вином, успокаивающим звуком трепещущего огня в камине и горьким парфюмом.
Дилюк, как и говорил Ниал, предоставил Кэйе первый ход. Вспоминая партии, сыгранные с наложником, Кэйа действовал почти машинально: с напущенной ленцой переставлял шахматные фигуры и даже бровью не вел, когда фигуры Дилюка «съедали» его пешки. Стояло молчание и лишь легкий стук фигурок о доску монотонно, как стрелки часов, отбивал неопределенный ритм. Ходы Дилюка порой заставляли задуматься, замереть на пару минут, быстро перебирая в голове последствия того или иного шага. Кэйа постукивал ногтем по нижней губе, слегка склоняя голову, будто бы просчитывая траекторию игры, взглядом сканируя каждую пешку, чтобы не допустить ни одной роковой ошибки. Дилюк посматривал на него исподлобья, подперев подбородок рукой. Кэйа слышал его дыхание в этой гробовой тишине. Но это была не та тишина, из-за которой у Кэйи скручивался желудок. Сейчас он нутром ощущал, что Дилюк не причинит ему боли, не сделает чего-то неожиданного вне шахматной партии. И почему-то… Кэйа почти чувствовал, будто они друзья, как в детстве. Будто эта игра, на кону которой не стоит потенциальная свобода Кэйи. Бокал Дилюка был все еще полон вина. Тихо трещал огонь в камине. Кэйа поднял взгляд. Дилюк как раз сделал ход и слабо усмехнулся. Его пешка шла к концу поля, намереваясь стать ферзем.
— Знаешь… — практически промурлыкал Кэйа, переплетая пальцы меж собой. — Я помню твоего отца, — тихо произнес он. — Он называл меня «сыном». Забавно, правда?
Дилюк вздрогнул, как от резкого звука или удара. Его лицо, спокойное и равнодушное, в одно мгновение поменялось, кажется, побледнело еще сильнее. Взгляд огрубел, а губы сжались в тонкую полоску.
— Что? — выдохнул он, едва открывая рот. Недоуменный взор, говорящий, что Кэйе сейчас же нужно замолкнуть, если ему дорога его никчемная жизнь. Но Кэйа прикусил губу, продолжая, закипая внутри от щекотливого чувства азарта.
— Я ведь и тебя помню. Хорошо помню. Мы бегали по этому дому, держась за руки. Я представлял, что мы — два принца в замке с привидениями, — он нервно хохотнул. Эти воспоминания не только Дилюку причиняли дискомфорт. Кэйа держался изо всех сил, произнося предложения без судорожных запинок.
Дилюк молчал и испытующе смотрел на Кэйю. Его взгляд не двигался — прямой и четкий, как у льва перед прыжком. Уголки губ господина Рагнвиндра немного подрагивали, как будто кто-то тянул их за ниточки.
— Нам ведь было весело? — улыбнулся Кэйа, надломив брови «домиком». Он опять многим рисковал, но этот риск мог оправдаться. — Можешь не отвечать, — продолжил он, понимая, что самым предсказуемым ответом Дилюка может быть, пожалуй, удар ножом прямо в сонную артерию. — Тогда все было так… мило и глупо. Сейчас все изменилось. И ты изменился.
Кэйа, опустив взгляд, сделал свой ход фигурой.
— Я был ребенком, — процедил Дилюк в ответ сквозь плотно сжатые зубы. — И не понимал, кто меня окружает.
Дилюк хмуро осмотрел шахматную доску и походил королем на клетку назад. Кэйа моментально сделал ход конем, стараясь перекрыть движение черной пешки к превращению в ферзя.
«Твой отец, вероятно, тоже не понимал…» — пронеслось в голове. О нет, пожалуй, это было бы слишком.
Дилюк сделал бескомпромиссный ход пешкой. Он был слишком близок к победе. Еще одна клетка — и он в «дамках».
— Я тоже ничего не понимал и тоже был ребенком, Дилюк, — жестко парировал Кэйа, проглатывая горький комок в горле и двигаясь конем дальше. Еще один ход — и пешка Дилюка стала ферзем. Взгляд господина Рагнвиндра немного прояснел: он почти победил. В глубине зрачков заметалось отражающееся пламя из камина, но Кэйе показалось, что это был тот самый заветный внутренний огонь, порой вырывающийся наружу. Сердце стучало набатом. В гостиной становилось жарче и жарче, и Кэйа даже не постеснялся расстегнуть пуговицы на воротнике рубашки.
— Как ты думаешь, твой отец гордился бы, увидев, каким стал его сын? — спросил он, хотя у самого даже на руках волоски, кажется, встали дыбом. Любое упоминание Крепуса, особенно из уст сына его убийцы, определенно было для Дилюка подобно позорной пощечине. Он выпрямился, его спина — натянутая струна скрипки, а пальцы стали еще белее, чем прежде, отдавали практически смертельной синевой.
— О, черт, замолчи, — просипел он сквозь зубы. Кэйа бы с радостью замолк, потому что быть уничтоженным здесь и сейчас ему не хотелось, но пешка Дилюка уже стала ферзем. Но было еще кое-что… Одинокий черный король, о котором Дилюк, кажется, совершенно забыл, погруженный в спонтанный провокационный разговор. И Кэйа сделал очередной ход конем. Этот ход наверняка запомнится Кэйе навсегда, потому что это был…
— Шах и мат, господин Дилюк, — прошептал он, чеканя каждую буковку этой победоносной фразы.
Повисло звенящее, бьющее по ушам молчание. Дилюк смотрел на шахматное поле, и его черты лица постепенно разглаживались. Два белых коня поставили мат королю «черных» так незаметно и хитро, что сначала даже не верилось, что игра закончилась. Закончилась игра без шанса на реванш. Кэйа понимал, что у него трясутся руки. В горле совершенно пересохло, а голова раскалывалась от подскочившего давления. И безумной, безумной, безумной жары. И вишневого взгляда, который теперь казался кровавым и убийственным.
Шах и мат, господин Дилюк.
Да, его глаза порой действительно выдавали все эмоции. Кэйа видел, что Дилюк чувствовал себя обманутым. Казалось, что его обыграли совершенно нечестным образом, но ведь Кэйа не сделал ничего, за что можно было ухватиться. Он просто победил. Хитро обвел вокруг пальца. И Кэйе снова захотелось повторить вслух: «Шах и мат», но он лишь улыбнулся.
Очаровательно и лукаво.
***
Глаза Аделинды походили на самые настоящие блюдца. Она в замешательстве наблюдала, как Кэйа собирает свои вещи.
— Если это очередное твое безрассудство… — попыталась ввернуть она, но Кэйа с удовольствием парировал:
— О, нет, мисс Аделинда, вы сами прекрасно слышали приказ господина, — протянул он, оглядываясь через плечо и смеривая служанку елейным взглядом. — Теперь я не в вашей власти. Поэтому, прошу вас, оставьте меня хотя бы на пару минут.
Аделинда удивленно приоткрыла рот, но не сдвинулась с места.
— Что? — рассмеялся Кэйа. — Я — наложник, а не слуга. А вы… — он хотел было сказать что-то колкое, но сдержался. Не сейчас и не здесь. — Впрочем, неважно.
Аделинда наконец-то отмерла. Ее взгляд вновь стал строгим, стальным, а руки в привычном жесте сложились на животе. Она четко, как неживое существо, проговорила:
— Через пять минут жду у выхода. Я проведу тебя к гарему и передам управляющей.
И она, наконец, скрылась, оставив за собой незримый шлейф, сотканный из молчаливой ярости. Кэйа улыбнулся ей вслед, чувствуя, как его с головы до ног наполняет едкое чувство превосходства. Пользуясь желанным одиночеством, он достал кожаные перчатки Дилюка из укромного места и спрятал их в карман. В ближайшее время расставаться с ними не хотелось. Вещей у него, словом, было не много. К тому же вряд ли в гареме ему пригодится форма слуги, поэтому он оставил ее в шкафу, как скелета, которого все скрывают от посторонних глаз. Что же… Сейчас хотелось насладиться триумфом, а потом уже думать, что же ждет его там, в раю, где обитают прекрасные существа, на которых Кэйа засматривался каждый раз, когда они чинно проплывали мимо. Он не похож ни на одного из изящных юношей. Очевидно, даже издалека можно было понять, что Кэйа крупнее и выше любого питомца. Наверное, он будет выглядеть глупо средь миловидных и ласковых наложников, но это было лишь небольшой помехой.
Кэйа в последний раз оглянулся на комнату, больше похожую на собачью конуру. И сделал шаг, который должен продвинуть его на несколько клеток вперед в этой жестокой настольной игре под названием «жизнь».
Аделинда и правда ждала его у выхода. Как только он поравнялся с ней, она негромно произнесла:
— Не думай, что за тобой перестанут следить в стенах гарема. Предполагаешь, что ты хитрее нас всех? Поверь, это не так, — она качнула подбородком и повела Кэйю к гарему, как тогда, когда его наряжали для первой встречи с Дилюком. Или как тогда, когда его поймали целующимся с Ниалом.
— Не понимаю, о чем это вы, Аделинда, — усмехнулся Кэйа. — Приказ господина Дилюка есть приказ. Причем тут я?
— Прекрати юродствовать, — отрезала она с открытым презрением в голосе. — Я не идиотка.
— Я такого не говорил, — снова хмыкнул Кэйа. — Вы очень умная и сильная женщина. Я это признаю.
А ведь это была чистая правда. Которую, скорее всего, Аделинда сочтет за издевательство или насмешку. Вскоре они оказались у красивого здания, которое даже без цветущих розовых кустов и деревьев выглядело мило и приятно. Промозглый ветер подталкивал Кэйю вперед — как будто к новой жизни и новым возможностям. Но с каждым новым шагом к крыльцу в душе зарождалось колкое сомнение в правильности поступка Кэйи. Все ли он сделал так, чтобы обеспечить себе шанс выбраться отсюда?
Аделинда первой вошла в дом. Тепло мгновенно обволокло, как горячая вода, тело, согревая после уличного холода. Повернув влево, в большую комнату со светлым ковром и россыпью мягких кресел вокруг камина, Аделинда коротко с кем-то поздоровалась. С одного из кресел привстала молодая женщина. Она выглядела совершенно обычной, казалось, даже бесцветной: в обычном платье с совершенно обычными чертами лица и обычными невыразительными глазами. Говорила она так же обычно, как говорят молодые женщины, прислуживающие аристократам: тихо, спокойно и мало.
— Донна, это Кэйа. По приказу господина он переведен к вам, — сообщила Аделинда, не отрывая от Кэйи жесткого взгляда, будто пыталась раскусить его.
Донна кивнула, ее невыразительные глаза осмотрели Кэйю, как что-то постороннее.
— Поняла, — ответила она Аделинде. — Не волнуйтесь, все будет в порядке. Как всегда, — добавила она, тихо вздыхая.
Когда Аделинда ушла, Кэйа почувствовал… неопределенность. Опять привыкать к чему-то новому… Опять искать лазейки… Надежда кипела в груди и кричала: «Это не просто так! Это поможет!». Кэйа верил ей и прислушивался к этому голосу.
— Пойдем, — коротко позвала Донна. Кэйе казалось, что она слишком молода для управляющей, но вдаваться в какие-то подробности почему-то не хотелось. Он узнает обо всем немного позже. Сейчас надо было осмотреться, понять и осознать свое положение.
Полы дома были покрыты мягкими коврами, в которых нога тонула едва не по щиколотку. Кэйа уже был здесь раньше, но сейчас это место казалось другим. На втором этаже располагались комнаты: такой же коридор, как и в остальных служебных домах, но более уютный. Даже свечи, казалось, светили мягче и ласковее. Удивительно.
— Вот свободная комната, — Донна проводила Кэйю до резной двери с цифрой «9». — Ты хочешь отдохнуть? Я могу рассказать тебе обо всем чуть позже, если ты устал.
Серьезно? Ему позволят отдохнуть? То есть, он и правда сможет принять самостоятельное решение? Да, рабский труд действительно убивает в человеке человека.
— Пожалуй, — кивнул он, предвкушая глубокий сон, в который хотел провалиться хотя бы на пару часов. Слишком многое он испытал сегодня. Слишком многое надо было осмыслить. — Благодарю, Донна.
Та миролюбиво кивнула.
— Если понадобится помощь, я буду внизу, — сказала она, вздохнула и пошла вниз, в гостиную с камином. Кэйа проводил ее взглядом и вошел в свою новую комнату. Она была достаточно большой, с двуспальной кроватью с балдахином, окном, выходящим на сад, тахтой и шкафом. А еще у него была своя личная ванная комната!
Почему-то осознание того, что он радуется таким мелочам, как ребенок, пришло не сразу. Раньше даже такое казалось Кэйе недостаточно роскошным. А сейчас… Оазис в знойной пустыне? Рай на земле?
Кэйа рухнул на мягкую постель. Ему потребовалось совсем недолгое время, чтобы задремать.
***
Но вскоре его что-то разбудило. Как будто чье-то присутствие рядом, прямо под боком. Кэйа вздрогнул и подскочил с кровати. По инерции он схватился за стоящий на тумбе подсвечник, но сразу же поставил его обратно, когда увидел взлохмаченную пшеничную макушку и прищуренные янтарные глаза. Ниал.
— Прости, я не хотел тебя будить, — он лежал на свободной стороне кровати, как будто на своей собственной. — Приятно, наверное, снова спать на мягких подушках?
— Ниал! — воскликнул Кэйа, в это мгновение испытав и страх, и замешательство, и радость от одного образа Ниала одновременно. Кэйа победил Дилюка с помощью тренировок с этим шустрым наложником, и в груди зияло тупое чувство благодарности к этому человеку. Может, он и правда был не так плох? Может, он и правда был на стороне Кэйи?
В глубине души Кэйа, однако, осознавал: он безумно счастлив и опьянен своей победой, но через пару дней он снова столкнется с суровой реальностью, которая, как выяснилось, обожает ставить ему подножки. Но сейчас, именно в это мгновение хотелось обнять Ниала и сказать ему тихое, но честное «спасибо».
Ниал будто чувствовал все эмоции Кэйи и широко улыбался. Его волосы спадали ему на лоб и плечи, и он казался таким безобидным и родным, что в секунду все преграды рухнули наземь, и Кэйа действительно крепко обнял этого юношу, снова упав на кровать рядом с ним.
— Хочешь, чтобы опять поползли слухи? — захохотал Ниал, совершенно по-мальчишечьи, искренне и открыто. Он ведь был таким юным и таким живым, хоть и таил в себе очень и очень многое… Кэйа впервые видел в нем кого-то помимо хитрого дьяволенка.
— Потом это обсудим, — отмахнулся Кэйа, улыбаясь. — Я, черт возьми, здесь. С ума сойти.
— Я знал, что ты так поступишь, — Ниал улыбнулся в ответ, успокоившись и выдохнув. — Знал, потому что в свое время поступил так же.
Кэйа вскинул брови, желая услышать продолжение. Но Ниал забавно перекривил:
— Потом это обсудим.
— Мне кажется, я поступил правильно.
Ниал вдруг рассмеялся, откинув голову. Его мягкая шея затрепетала.
— Даже не знаю, Кэйа. Ты теперь как Клеопатра в роскошных покоях с ядовитыми змеями повсюду. Только дай повод — и сгинешь ежесекундно, захлебываясь собственной слюной…
Он продолжил посмеиваться, и Кэйа вновь перестал видеть в нем кого-то помимо хитрого дьяволенка.
