Безродный принц

      Все эти дни шел снег. Поместье стремительно укрылось белым тяжелым полотном, и работа на улице приостановилась. Наложники проводили бесчисленное количество часов за настольными играми, чтением и долгими разговорами, не покидая стен гарема. Кэйа и Ниал оказались заперты внутри как будто по воле самого Дилюка, а не скверной погоды. То, что происходило в господском доме, оставалось для них загадкой. О скорой женитьбе господина никто не знал, и Кэйе порой казалось, что он просто сбредил. Вокруг царили спокойствие и беззаботность, несмотря даже на то, что наложники продолжали строить Ниалу и Кэйе козни. Чтобы уединиться, надо было подловить момент, ведь теперь за ними наблюдала не только смотрительница гарема, но и все недоброжелательные питомцы. Каждый раз, стоило Ниалу лишь взглянуть на Кэйю, кто-то обязательно докладывал об этом Донне. Она, в свою очередь, делала все, лишь бы развести двух «любовников» по разным углам.       — Мне очень жаль, — иногда говорила она, едва открывая рот, чтобы никто не услышал ее. — Но мне не нужны проблемы. Думаю, вам — тоже…       И, в принципе, она была права: ни Ниалу, ни тем более Кэйе проблемы были не нужны. Но, чем больше они оба оставались в неведении, тем яснее Кэйа чувствовал, что там, снаружи, его ждут серьезные неприятности.       — Никогда в жизни не видел столько снега, — пробормотал Кэйа, сидя у окна и рассматривая инеевые узоры на замершем стекле. — Аномалия какая-то.       — Да, — откликнулся Ниал, не отрывая взгляд от книги, которую якобы читал, сидя на софе чуть поодаль. Он, как кот, растянулся на мягком диванчике, перебирая вязаные рюши, которыми был обшит его бежевый джемпер. — Кажется, таких осадков не было очень давно. Раньше в это время наложникам позволяли дурачиться на улице. Ну, знаешь: снежки, сани, коньки…       — Коньки? Озеро замерзает зимой, верно? Я думал об этом.       Ниал метнул быстрый взгляд в сторону Кэйи. Остальные наложники раскладывали пасьянс, сидя у камина, и гадали на благосклонность господина. Кэйа только и мог, что едко ухмыляться, глядя на них и слушая их взволнованный смех.       — О, черт… — расстроенно выругался Ниал.       Кэйа выпрямился, хмурясь. Ниал подтвердил его подозрения, крутящиеся в голове очень долгое время.       — Кэйа, выкинь это из своей головы, — шепотом предупредил Ниал, поддавшись немного вперед и подобравшись. — Я знаю, чего ты хочешь. Но это самоубийство.       — Ты не знаешь, — огрызнулся Кэйа, отмахиваясь от Ниала. Желваки нервно дернулись.       — Ты снова стал безумцем, который вынашивает очередной провальный план, — Ниал едва не схватил Кэйю за руку, но успел вовремя себя остановить. Кэйа смерил его лицо долгим взглядом: настороженное и испуганное одновременно. Как будто Ниал и правда волновался за него. — Ты думаешь, я не вижу, что ты хочешь сбежать? Опять.       — Я всегда хотел сбежать, — прорычал Кэйа, стараясь не повышать голос. Ему вообще не хотелось продолжать этот разговор, но Ниал всем своим видом настаивал на этом. — Каждую гребанную секунду, которую я провел в этом дьявольском месте, я думал о том, как сбежать.       — После того, как ты узнал о… намерениях Дилюка, что-то изменилось. Я чувствую.       — Мои надежды разбились, — коротко пояснил Кэйа. Он не хотел рассказывать Ниалу, что он наивно мечтал о помощи Лоуренсов. Как он мог вообще подумать, что что-то ему может даться так просто? Судьба постоянно вставляла палки ему в колеса, постоянно окунала его в грязь и посмеивалась в ладошку, как самая последняя стерва. И Кэйа все еще верил, что когда-нибудь она будет на его стороне…       Он поднялся, желая вернуться в спальню. Ниал хмуро смотрел на него в упор. Янтарные глаза блестели, как шампанское в хрустальном бокале. Уверенность, стойкость, упрямство — вот, что было в этом взгляде.       — Если ты сделаешь это, я расскажу господину Дилюку, — сказал он громко, даже не пытаясь не привлекать к себе внимания. Наложники с интересом оглянулись на него.       — Не расскажешь, — улыбнулся Кэйа, нежно подхватывая отросшие золотистые пряди, лежавшие на плечах Ниала. — Иначе навсегда потеряешь меня, — резко намотав волосы на сжатый кулак, Кэйа практически притянул Ниала к себе, чтобы глубоко заглянуть в искрящиеся глаза, на секунду растерявшие былую уверенность.       — Именно потому, что не хочу терять тебя, я не позволю тебе, — тихо произнес Ниал, пользуясь минутной близостью и тем, что его слова не будут услышаны посторонними.       — Не вынуждай меня жалеть о доверии к тебе, — вновь мягко улыбнувшись, Кэйа вскинул брови, и в уголках его губ промелькнула угроза, которую ему так не хотелось обнажать перед Ниалом.       — Кэйа! — последнее, что успел выдохнуть Ниал, прежде чем Кэйа ушел. В своей комнате он широко распахнул окно, погружаясь в убийственный холод всем своим нутром. Снег забился об его грудь и лицо, но Кэйа не хотел спрятаться под одеяло, чтобы согреться. Он понимал, что от холода, который поселился в его сердце, невозможно согреться ни одним способом.       Ночью он никак не мог заснуть. Мысли снова душили его разум, не позволяя обрести покой даже во сне. Кэйа поднялся, чтобы взять перчатки Дилюка из последнего ящика комода. Натянув их на свои руки, он снова вернулся в постель, прижимая облаченные ладони к подбородку. Это было безумием, но Кэйа смог унять дрожь во всем теле.       Перчатки Дилюка, как самая главная тайна, казались чем-то особенно важным. Как будто они соединяли Кэйю и молодого господина Рагнвиндра невидимой нитью. Как будто Кэйа по собственному желанию мог прикоснуться к частичке самого Дилюка, когда тот совсем не подозревал об этом.       Кэйа медленно, почти не дыша, провел ладонями вниз по своей груди, чувствуя жесткую кожу перчаток и содрогаясь лишь от одной мысли, что это могли быть руки Дилюка. Под этими перчатками когда-то скрывались изящные пальцы, тонкие сухожилия и крепкие запястья, белые, как первый снег, аккуратные и сильные. Кэйа уткнулся лицом в подушку, зажимая зубами край наволочки.       Дилюк ломал его. Дробил каждую косточку. Уничтожал каждый нерв. И Кэйа… позволял ему, потому что был влюблен в эти белые решительные руки. Руки, которые сжимались на горле, которые били под самый дых, которые рушили в нем веру в будущее и спасение. И это было самое прекрасное и самое ужасное чувство, которое когда-либо испытывал Кэйа.       Внутри горело нежеланное возбуждение, которое Кэйа хотел поскорее утихомирить. Он не должен был даже думать о том, что происходит в его сердце. Кэйа не должен был понять. Иначе… все стало бы еще сложнее.       Он отбросил перчатки в сторону, боясь вновь к ним прикоснуться. Но на кончиках пальцев все еще дрожало желание обладать хотя бы каплей Дилюка Рагнвиндра. Кэйа закрыл лицо руками и глухо заскулил от тупого наслаждения, которое стала доставлять вся боль, сместившая на второй план остальные чувства. Кэйа, как мазохист, получал удовольствие, думая о лице человека, который уничтожал его.        Кэйа судорожно дернулся, стоило только подумать об грациозном движении белоснежных рук, об оголенном бедре под дорогим шелковым халатом; о том, как, возможно, переливаются, перекатываются мышцы под кожей на предплечьях, о том, каким мягкими и соблазнительными выглядят ямочки Венеры на сильной спине. Кэйа сглотнул, представляя, как удобно могли бы улечься его большие пальцы во впадинку на пояснице, если бы он обхватил руками Дилюка за бедра. Сзади.       Кэйа вскочил с постели и быстрыми шагами добрался до ванной комнаты. Он выплеснул на себя ледяную воду из кувшина, не залезая в ванну, и долго стоял, прикрыв веки. Его дыхание сбилось еще больше, а тело мгновенно отреагировало на холод крупным ознобом. Ночная рубаха прилипла к телу, сливаясь с цветом кожи, и Кэйа мигом стянул ее с себя. Из зеркала на него смотрел совсем обезумевший человек. Это был не Кэйа Альберих. Это был… кто-то совсем другой. Худой, почти утерявший физическую форму, одинокий юноша, будто приговоренный к смертной казни.       Кэйа почувствовал вкус крови на языке. Он прокусил нижнюю губу, пока глядел на самого себя в зеркало, стараясь не закричать от горькой ненависти. Когда его подбородок дрогнул, он на секунду увидел в самом себе отражение собственного отца. И зарыдал, давясь непрошенными позорными слезами. Они застревали в горле и не позволяли сделать ни единого вдоха.       Как же он… Как же он мог? Как же он мог так страстно, так пагубно желать того, кто без сожаления выворачивал его наизнанку? Как же Кэйа мог думать о том, какие на вкус губы того, кто этими же губами отдал приказ убить его единственного родного человека? И почему сейчас, в момент, когда все чувства особенно обострились, Кэйа ощущает ненависть лишь к самому себе?       Кэйа стал думать о том, что сказал бы ему отец в такой ситуации, и от этого стало только хуже. Кэйа понимал, что его отец далеко не святой человек. Кэйа понимал, что, возможно, отец не заслуживал этой бескорыстной любви и преданности, но не мог ничего с собой поделать. Он все еще отчетливо помнил, как гордо улыбался отец, когда наблюдал за учебной дуэлью между его сыном и самым лучшим мечником во всей стране - Дайнслейфом. Кэйа все еще помнил, с каким уважением отец прислушивался к его мнению. И тогда, когда Кэйа оправдывал ожидания отца, связь между ними становилась еще крепче. Но сейчас Кэйа подводил его. И даже не представлял, как можно выбраться из этого адского пекла.       Весь мир словно обозлился на него. В мгновение ока он стал никем. Но отражение в зеркале все еще отдаленно напоминало того, кто широко улыбался и смеялся. Того, кто мог парировать всякое движение своего недруга, насмехаясь над ним. Того, чей соблазнительный голос сводил с ума любую пассию. Того, кто, оказывается, все-таки погиб вместе с отцом в тот день. И Кэйа ненавидел его. Ненавидел за то, что хотел снова стать им.       Он сам не заметил, как ребро ладони пронзила острая неожиданная боль. Но даже с осколков разбитого зеркала на него смотрел аристократ, полный амбиций и силы, полный жизни и возможностей. Тот, кто останется навсегда запечатанным внутри каждого зеркала, на которое взглянет Кэйа.       На шум очень быстро сбежались служанки, дежурившие ночью. Две из них смущенно и удивленно заглянули в ванную, где, истекая кровью, как на пепелище, стоял Кэйа. В одной служанке Кэйа узнал девчонку, которой воспользовался ради неудавшегося побега. А еще именно из-за того, что Кэйа заступился за нее, его наказали вдвое больше. Кэйа не помнил, как звали эту девушку, но помнил это выражение лица — испуганное, настороженное, смятенное.       — Что произошло? — подала голос другая служанка.       — Я вас потревожил, леди? — тяжело вздыхая, спросил Кэйа с виноватой улыбкой на губах, которые все еще кровоточили. — Не стоит волноваться…       Во мраке, должно быть, он производил сильное впечатление на девушек. По пояс голый, среди осколков и крови, измазавшей даже его лицо.       — Мы… позовем Донну, — неуверенно прошелестела та же служанка.       — Не стоит, — мягко остановил ее Кэйа. — Ничего страшного не произошло. Я случайно разбил зеркало. Наткнулся на него в темноте…       Служанки переглянулись. Знакомая Кэйе девушка держала в руках подсвечник, который почти не освещал пространство вокруг. Она дрожащей рукой поднесла его к Кэйе, словно пыталась осмотреть его получше.       — Аккуратнее, тут стекло, — спокойно предупредил Кэйа, бережным движением выводя обеих девушек из ванной комнаты. — Мы же не хотим, чтобы вы тоже поранились? — он снова обворожительно улыбнулся, тыльной стороной неповрежденной руки стирая с губ кровь.       В дверях спальни, прижавшись к косяку, стояла еще одна служанка. Она как будто играла роль сторожа, который в любой момент мог позвать на помощь остальных или объявить тревогу, если бы Кэйа повел себя как-то неподобающе.       — Руби? — с сомнением позвал Кэйа, узнавая в ней девушку, которую встретил, когда только прибыл сюда. Та вздрогнула и быстро выскочила из комнаты, будто боялась быть рассекреченной. Кэйа тут же последовал в коридор вслед за девушкой и поймал ее за руку, плавным движением разворачивая лицом к себе. Это действительно была Руби: серая, как мышка, с прилизанными назад волосами и невыразительными туманными глазами. — И что ты тут делаешь?       — Я здесь работаю. С недавних пор, — тихим голосом ответила девушка, посматривая на ладонь Кэйи, сомкнувшуюся на ее тонком, как тростинка, запястье. — Я хотела взять аптечку для тебя. Отпусти.       — А что здесь делает… — Кэйа запнулся, кинув мимолетный взгляд в сторону, туда, где стояла другая знакомая служанка. — Кхм…       — Бриана, — робко подсказала она.       — Будь добр, отпусти меня, — в голосе Руби промелькнуло что-то стальное и твердое, заставившее Кэйю повиноваться. Девушка отошла от него на несколько шагов, выпрямилась и поправила передник. — Мы должны помочь тебе убрать и обработать твою рану. Вернись в комнату, пожалуйста.       Кэйа не мог пошевелиться. Он чувствовал себя отвратительно глупо в окружении этих девушек. Он стиснул зубы, улыбаясь с явным нажимом и все-таки вернулся в спальню. Когда Кэйа оказался в относительном одиночестве, ему удалось окончательно довести мысль до логического конца: Руби и Бриана здесь были неспроста. Их присутствие — это пламенный «привет» от самой Аделинды. Она не могла оставить Кэйю без присмотра, поэтому послала двух своих приближенных, чтобы они следили за ним и, если повезет, подслушивали разговоры.       Кэйа стал отчаянно вспоминать все разговоры с Ниалом, которые раскрывали его истинные мысли и планы. Были ли рядом с ними кто-то из слуг в этот момент? Мог ли кто-то из них стать нежелательным свидетелем? Боль от порезов на руке почти не ощущалась, зато стресс сжирал все внутренние органы.       Вскоре появились служанки. Одна из них отправилась убирать осколки, а Руби принялась бинтовать руку Кэйи.       — Даже не спросишь, как у твоего старого приятеля дела? — промурлыкал Кэйа, храня всю бурю негодования где-то глубоко-глубоко внутри.       Руби вскинула на него быстрый, почти брезгливый взгляд.       — Приятеля? Кажется, из-за тебя у меня были одни проблемы.       — Как грубо. Я думал, что ты скучала по мне, крошка, — Кэйа шикнул и сморщил нос, когда Руби вытянула из-под его кожи маленький зеркальный осколок. Она обмакнула в спирте вату, а затем без каких-либо церемоний прижала ее к обнаженной ране. Кэйа тихо выругался себе под нос.       — Ты теперь питомец. Прислуге не дозволено поддерживать какие-либо связи с такими, как ты, — Кэйа уже даже забыл, насколько непреклонна могла быть Руби в своих убеждениях. — Давай обойдемся без праздных разговоров.       — Ты говоришь прямо как Аделинда.       Руби снова посмотрела на Кэйю, как будто собираясь прожечь в его лбу дырку. Когда она закончила с раной, а Бриана прибралась в ванной, Кэйа проводил их до выхода из своей спальни.       — Спасибо за помощь, леди. Не знаю, что делал бы без вас.       Лицо Руби даже не дрогнуло, а Бриана залилась смущенным румянцем и почти неслышно хихикнула что-то себе под нос.       — Доброй ночи, — произнесла Руби так, будто на самом деле желала Кэйи скорой смерти. Тот мило улыбнулся в ответ и, чеканя каждое слово, сказал напоследок:       — Передайте своей любопытной госпоже Аделинде мои лучшие пожелания. А еще поблагодарите ее, ведь теперь я знаю, что стоит быть еще более аккуратным.       Девушки быстро переглянулись. Бриана побледнела и мгновенно отвернулась, а Руби сжала губы в тонкую полоску. Кэйа закрыл за ними дверь.       Его заточение, определенно, затягивалось. Через четыре дня Кэйа понял, что пришла пора действовать. Мороз во всю вошел в свои права, и ночью даже замерзали оконные стёкла, едва не превращаясь в чистый лед. Кэйа вел себя как прежде: ухмылялся в ответ на взоры наложников, читал и переглядывался с Ниалом. Правда, их гляделки стали напряженнее обычного. Кэйа с тоской в сердце осознавал, что Ниала нужно остерегаться практически так же, как незаметных, но вездесущих служанок. Говоря о них: ни Руби, ни Бриана больше не давали о себе знать, но ночью, когда Кэйа долго не мог заснуть, он слышал шелест платьев за дверью своей спальни. Осознание того, что за ним ведется круглосуточная слежка, давалось в придачу с чувством презрения и омерзения. Кэйа ненавидел, когда его личное пространство нарушают, и в таких условиях ощущал себя подопытным кроликом.       В роковой день, когда Кэйа решил осуществить свой план, стояла солнечная морозная погода. Наложники все так же нежились у камина, пока Кэйа расхаживал по своей комнате. Ниал появился неожиданно, быстро распахнув дверь.       — Что ты делаешь? — спросил он, украдкой поглядывая назад, не желая, чтобы его кто-то поймал за разговором с Кэйей.       — Думаю, что надеть, — саркастично усмехнувшись, ответил Кэйа. — В последнее время совсем гардероб не радует.       — Ты когда-нибудь можешь вести себя серьезно? — сощурив свои янтарные глаза, выплюнул Ниал.       — Не могу, — Кэйа подошел к Ниалу и осторожно затянул его в комнату. Ниал доверчиво последовал за ним, и почему-то Кэйа чувствовал, что если он попросит Ниала просто верить ему, тот согласится. Хотя Ниал вполне мог и слукавить. — У меня такое чувство, будто все меняется. Как будто… что-то не так.       — Если Дилюк женится, то все действительно изменится, — Ниал поднял забинтованную руку Кэйи к своему лицу и задумчиво сжал губы. Он не спрашивал, что случилось, но выглядел так, будто был свидетелем того нервного срыва Кэйи.       — Что будет с наложниками?       — Ты же знаешь, что в некоторых кланах даже после женитьбы господина гарем не распускают. Но Дилюк, кажется, сказал, что собирается сделать это.       Кэйа прижал Ниала к себе, зарываясь пальцами в его волосах. Они были мягкими и блестящими, как золотая пряжа.       — С тобой все будет в порядке?       Ниал передернул плечами.       — Меня могут отослать в другой гарем. Могут отпустить на родину. Я не знаю.       — Найди меня, если тебе нужна будет помощь, котёнок. Я дам тебе все, что попросишь.       Ниал прижался щекой к плечу Кэйи, наслаждаясь долгожданной близостью. Он походил на ребенка, который наконец-то затерялся в надежных и родных объятьях родителя. Хотя, на самом деле, Кэйа понимал, что Ниал испытывал совершенно другие чувства. И если их застукают за такими теплыми объятьями, то явно не подумают, что Кэйа всего лишь-то по-родительски успокаивал Ниала.       — Говоришь так, будто прощаешься со мной, — пробурчал Ниал, а затем неожиданно пихнул Кэйю локтем в бок. — Гадёныш!       Кэйа даже покачнулся от тупой боли и мотнул головой.       — Ты собираешься бежать, да? — проговорил Ниал, подходя к Кэйе ближе и толкая его к стене. Кэйа мог бы с легкостью дать отпор, но не хотел причинять Ниалу вред. — Ты просто самый последний идиот!       — Замолчи, — прорычал Кэйа. — Нас могут подслушивать прямо сейчас.       — Мне плевать, — голос Ниала дрожал. Он, как расстроенная лира, звенел в совершенно другой тональности. — Если бы ты знал, придурок, как я борюсь с самим собой, лишь бы не сдать тебя Донне и Аделинде прямо сейчас. А лучше самому Дилюку. Чтобы он удержал тебя от очередной глупости. От очередного риска!             — Он не удержит меня, — Кэйа сложил руки на груди и вобрал в грудь побольше воздуха. — Ни он, никто другой.       — Ты не понимаешь, — голос Ниала внезапно понизился до шепота. До горького, едкого шепота. — Здесь, с Дилюком, тебе будет лучше. Он никогда не убьет тебя.       — Что ты несешь?! Разве не ты раньше покрывал меня и разделял мое желание уйти отсюда?       — Кэйа, — Ниал уткнулся лбом в его грудь, зажмурился, а затем отстранился, словно набравшись сил говорить дальше. — Ты и я… Мы совсем разные. Если я уйду, то ничего не поменяется. А если уйдешь ты…       — Что тогда? Мир рухнет? — Кэйа болезненно рассмеялся. — Или маленький избалованный господин будет скучать по своей самой забавной игрушке?       — Если ты уйдешь, то так и не узнаешь всей правды!       — У меня своя правда. Или ты будешь разубеждать меня в том, что я лично видел своими — тогда еще двумя — глазами?!       — Дьявол, ты просто невыносим! — Ниал снова стукнул Кэйю по ребрам, но не так сильно как в прошлый раз. — Ты пытаешься покинуть поле в самый разгар игры, как последний трус, который боится проигрыша. — Уйди, Ниал, — Кэйа схватил его за плечо и подтолкнул в сторону двери. — Я сделаю все, чтобы победить. Даже если придется блефовать и сбегать. Вот увидишь.       — Продолжай дальше тешить себя наивными надеждами, — голос Ниала совсем сник. Он был почти не слышим. — Продолжай дальше видеть лишь свою собственную правду. Тогда ты точно окажешься на самом дне.       — О, черт, Ниал, — Кэйа едва не ударил раненой рукой по двери, у которой Ниал застыл. — Хватит учить меня, как жить. Ты верно сказал — я не такой как ты. Я не собираюсь искать покровительства в лице Дилюка, как сделал ты. Я не собираюсь пускать собственную жизнь на самотек. Я выберусь. И, клянусь, я вытащу из этого ада и тебя.       Ниал на мгновение обернулся, мазнув по лицу Кэйи влажным взором. Его глаза блестели от пелены слез.       — Делай, что хочешь. Упертый баран.       И он ушел, оставив Кэйю в полном одиночестве. Кэйа вздохнул, пытаясь снова вернуться к раздумьям о побеге. Под кроватью его ждали веревка, связанная из простыней, столовый нож и перчатки Дилюка. Все, что он возьмет в свое путешествие.       Ночью все так же шелестели юбки служанок за дверью. Кэйа аккуратно обложил просвет между дверью и полом подушками, чтобы хотя бы немного заглушить звуки, и быстро облачился в подготовленную теплую одежду. Она была так же вычурна, как вся одежда наложников, но Кэйе было ничуть не жаль ее. Выбирая обувь, он старался найти что-то с жесткой и шершавой подошвой, а желательно нечто такое, что вовсе было предназначено для долгих прогулок по льду.       Вскоре Кэйа был готов. Он обвел комнату взглядом и кивнул самому себе. Это ведь всего лишь вторая попытка, верно? Многие люди добиваются цели спустя сотни падений, а Кэйа так переживает из-за того, что у него не получилось воплотить желаемое в жизнь с первого раза!       Высунувшись из окна, он осмотрелся: на сугроб снизу не падала полоска света — это значило, что гостиная пуста. Кэйа выбросил из окна один конец самодельной веревки, спрятал в карман перчатки и нож, привязал другой конец к тяжелому шкафу и медленно пополз вниз. Он мог бы спрыгнуть, но не хотел создавать слишком много шума. Сугроб принял его в свои объятья отрезвляющим, но блаженным холодом. Кэйа не торопился радоваться — ему надо было действовать шустро и ловко, хотя в глубоком снеге он мог только лишь бултыхаться, как тонущий во время кораблекрушения где-то посреди океана пассажир.       Но Кэйа предусмотрел и это — ему помогла палка, слегка влажная от снега, но достаточно крепкая и длинная. Опираясь на нее, Кэйа смог двигаться быстрее. К счастью, в поместье и правда стояла ничем не рушимая, почти могильная тишина. Должно быть, слуги успевали убирать снег только у самого господского дома и конюшен, чтобы господин Дилюк не отказывал себе в передвижениях. Но Кэйа шел в совершенно противоположную сторону — к озеру.       Его мысли были абсолютно пусты весь достаточно нелегкий путь по снегу. Зато тогда, когда он остановился у самой кромки застывшего, крепкого озера, в голове будто запустили фейерверки. Чутье его не подвело: озеро и правда замерзло. Аккуратно ступив на лед, Кэйа с сомнением постучал по нему носком ботинка. Глухо. Вода была недвижима.       И тогда Кэйа выдохнул, выпуская изо рта целый клуб пара, и медленно пошел вперед. Неуклюже скользя, делая крохотные шаги, он двигался по направлению к свободе. В душе не горело чувство окрылённости, как в первую попытку побега, потому что Кэйа строго держал свои эмоции под контролем. Ему было нужно действовать рационально, не делать лишних движений, не думать о том, что он уже практически выбрался. Впереди его ожидала чертовски тяжелая дорога, еще тяжелее, чем раньше. И это стоило держать в своем разуме.       Кэйа постепенно набирал ход. Привыкая к скольжению, он старался идти плавно и неспешно. Порой он поскальзывался и даже падал, но это совсем не останавливало его. Где-то вдали Кэйа разглядел сторожку, которую когда-то назвал маяком. На крыше горел фонарь, напоминающий маятник. Кэйа не останавливался даже чтобы перевести дух. Затормозил лишь один раз — для того, чтобы натянуть на руки перчатки Дилюка. Из-за того, что начинал замерзать, и из-за того, чтобы снова почувствовать его руки.       Дилюк, Дилюк, Дилюк. Кэйа тихо произнес его имя, и оно затерялось где-то в морозном воздухе. Дилюк будет удивлен. Кэйа улыбнулся, прижимая руки в перчатках к своим губам. Это всё — для тебя, чертов монстр.       Кэйа почти дошел до середины озера. Сзади него осталось имение Рагнвиндров, полностью покрытое снегом. Где-то там, в своей спальне, спал Ниал. А в коридоре дежурили Руби и Бриана, которые, быть может, уже догадались о пропаже самого «опасного» наложника. В доме прислуги, в тесной коморке, отдыхала Аделинда. А Дилюк… Наверное, он сидел у камина в своем шелковом халате, и его лицо и взгляд были расслаблены под покровом ночи. А Кэйа шел вперед.       Он почти миновал сторожку на берегу, с удовлетворением отмечая, что его, в темноте, никто не заметил. Озеро простиралось перед ним ледяным мостом. И Кэйа доверился этому льду, отдаваясь в руки стихии. Он верил озеру, верил луне и звездам над головой, верил самому себе. Верил льду. До последнего верил, пока он не стал расползаться мелкими трещинами под его шагами.       И через минуту Кэйа почему-то осознал, что подо льдом, оказываются, растут цветы. И они были цвета самой смерти.