~~~~~🐠🐠🐠~~~~~
— Немедленно позови своего брата в мой кабинет, — рычит с порога альфа, войдя в особняк и хлопнув дверью так, что витражное стекло жалобно затряслось от столкновения, а прислуга, почувствовав гнев хозяина, расползлась по своим делам, словно тараканы. Минхо, развалившийся на белоснежном диване в гостиной, в это время проводил ленивое утро в руках со смартфоном и чашкой кофе, листая свежие новости. Удивлённый тем, что уехавший в офис отец вернулся, он оставил чашку на фарфоровом блюдце, подхватил из вазочки спелый мандарин и, неспешно очищая его от кожуры, насвистывал под нос бессмертную песню битлов про желтую субмарину. Минхо медлил, тянул время, как расплавленную на жаре резину: вытерев руки, стряхнул несуществующие пылинки со спинки дивана, а потом взялся отрывать от долек мандарина, пропитанную сладким соком, плёнку. Он хотел бы отсрочить неминуемую казнь любимого чада семьи Ли, но перед смертью не надышишься, а план побега, составленный младшим братом, изначально был идиотским и не вызвал у альфы доверия. – И говорил же, что без скандала не обойдется, предупреждал, – проворчал он, вспоминая куда дел свои беруши, хотя крик разгневанного отца не заглушили бы даже пробки из бетона. Поднявшись по мраморной винтовой лестнице на второй этаж, отправляя попутно в рот дольки цитруса, альфа, достигнув запертой двери спальни, тактично постучался. За дверью что-то громыхнуло, блякнуло, неразборчиво матюкнулось и снова с грохотом шваркнулось, а затем щёлкнул замок, дверь осторожно приоткрылась, и в щель просунулось кукольное личико с красными щеками и взлохмаченной головой. Омега осмотрел старшего брата с ног до головы, впиваясь взглядом в его кривоватую ухмылку. — Чего тебе? — запыхавшись, поинтересовался он, сдувая с лица чёлку, которую не мешало бы остричь. Кисть напряжённо сжимала дверную ручку, а в желудке неприятно скрутило из-за дурного предчувствия. — У тебя бо-ольшие неприятности, Снежочек. — ехидно протянул Минхо, хитро прищурившись, и искоса глянул под лестницу, а в глазах можно было прочесть: «Беги. Хоть через окно. Лучше успеть убиться так, чем быть заживо сожжённым волчьим взглядом». Феликс взволновано облизнул губу, выпрямился и пригладил растрёпанные длинные волосы. Он осторожно глянул через плечо и тяжело вздохнул, оценив, с каким объёмом работы вскоре останется наедине, не успев собрать по кускам разбитое сердце; если, конечно, он вообще вернётся в комнату живым, а не в мусорном мешочке с корявой надписью на оторванном листочке в клетку: «Этот парень был из тех, кто просто любит жизнь». Прочитав все придуманные наспех молитвы и показав язык своему отражению в зеркале напротив двери, – вот и примета вспомнилась, вычитанная в каком-то модном журнале, как вовремя – он цокнул и хотел было плюнуть несколько раз через плечо, но передумал – ему ведь потом и убирать, не зря же, подготавливая себя ко взрослой жизни, он втихаря сам мыл бокалы после несанкционированного распития отцовского виски, но так резко перескакивать с богемского стекла на танго с железными швабрами, увы, он не был готов. Открыв дверь пошире, Феликс удивительно для самого себя бодро шагнул в коридор, резким движением запахнул полы широкого кардигана крупной вязки, обнял себя за плечи и нервно сглотнул скопившуюся слюну в приступе панического страха. — По шкале Рихтера на сколько баллов трясёт? — спросил он, с надеждой глядя на брата, кусая изнутри губы. Альфа задумался, почесал затылок, прикидывая в уме какой балл максимальный, хрюкнул и хрипло загоготал, посмотрев на побелевшее, посиневшее и окончательно потерявшее надежду на спасение лицо: — На сотку потянет. — Мне пиздец. — констатировал Феликс шёпотом и попятился обратно к двери в свою комнату. Какая к чёрту смелость? Откуда? Лучше уж ночью всё собрать и бесшумно свалить, а потом по видеосвязи хлопать глазками и оправдываться – так хоть есть шанс на то, что он протянет чуть дольше и успеет спрятаться от армии бывших морпехов, которые непременно придут по его душу, дабы вернуть снежное золотце домой. Ну а там уже и в мешочек… — Э-э, не, Снежочек, топай к отцу. — Минхо хлопнул рукой по двери, отрезая путь к тактическому отступлению, а заодно и прикидывая в уме, достанется ли ему за то, что всё знал, но ни о чём не предупредил. «Дитятко, конечно, выросло, но отхватить дебютного позорного ремня бы не хотелось…», – подумал он и стукнул кулаком, отчего раздалось гулкое эхо, что и вывело Феликса из парализовавшего транса. Тот же напустил тихой грусти во взгляд. Потупив глазки, опустил их в пол, принимая покаянный вид и взывая к жалости брата. Но осознав, что с Минхо это не сработает, обречённо поплёлся вниз, повесив нос. Минуя гостиную, он, спотыкаясь об идеально ровный пол, обогнул лестницу. Приблизившись к страшной дубовой двери, Феликс почувствовал себя очень нехорошо. Зверёк внутри прижал уши и спрятал мордочку лапами, жалобно завыл и затрясся. От сгущения запаха торфяного виски, что проникал сквозь дверную щель, внутренний голос жалобно скулил: «Тiкай з городу, тобі пізда», но в спину дышал Минхо, ведя приговорённого к расстрелу. Феликс остановился у кабинета отца и бросил, обернувшись, умоляющий взгляд на старшего брата, но тот лишь опять загадочно хрюкнул, закатил глаза, пытаясь не заржать, и поднял руки, мол: «Извини, не сегодня, я на эту хуйню не подписывался». Минхо шагнул назад и махнул кистью так, как прогоняют шкодливых котов, залезших на стол и вылакавших всю сметану из банки, сопровождая этот жест соответствующим издевательским шипением. — Предатель! — шикнул омега и, тихонько приоткрыв дверь, скользнул в кабинет как можно незаметнее. Отец стоял у окна, гипнотизируя как на ровно стриженой лужайке два чёрных пса породы Кане-корсо носились с лаем за резиновым цыплёнком, что бросал им охранник. Напряжение зависло в воздухе и проникло в каждую щель настолько, что ним пропитались даже бронированные стёкла. Альфа намеренно не смотрел в сторону сына, хотя желание прожечь в нём дыры кипело где-то в висках. Образец ангельского спокойствия, не иначе. Феликс, прижавшись к двери, желая уменьшиться, быть миниатюрнее хлебной крошки, и пряча руки за спиной, дербанил заусенец на пальце, разглядывая профиль старшего альфы семьи Ли: длинные чёрно-смоляные с ранней проседью волосы затянутые в тугой пучок на затылке, широкий лоб, ровный нос, волевой подбородок и плотно сжатые губы вытянутые в ниточку с играющими желваками на скулах. Рост альфы достигал примерно метр девяносто, широкие плечи, узкая талия и бедра; сам же он величаво стоял, облачённый в тёмно-серый костюм тройку, сшитый на заказ у итальянского портного. Холодные глаза стального цвета, режущие точнее, чем заточенный под мгновенное убийство кинжал, от взгляда которых внутри все сжималось до размера морской песчинки, а омега щемилась в уголке сознания от одного вида широкой спины и рук, заложенных за спину, что отец сжимал до побелевших костяшек. Феликс скребся в дверь с немой мольбой о спасении, потому как торфяная горечь, осевшая в легких, не предвещала для него в обозримом будущем никаких радужных перспектив. Он покорно ждал родительского суда и приговора. А как известно: ожидание смерти страшнее самой смерти, особенно, если твой отец — австралиец японо-корейского происхождения, бывший член русской мафии, а ныне акула корпоративного права по имени Ли Ёнсин, что в переводе с корейского дословно «Царь-Дракон». — И когда ты собирался мне сказать? — обернувшись, спросил отец. Его голос был низким грудным, с нескрываемым разочарованием в тоне. Он пристально, осуждающе смотрел на поникшего омегу, подпирающего собой дверь, будто та могла свалиться на него и придавить своим весом. Да лучше бы и придавила, ведь выдержать этот взгляд было невозможно – уж проще пробыть несколько часов в морозильной камере, там было бы теплее, чем сейчас. Феликс несмело поднял голову, взглянул на альфу и, прочитав в глазах негодование, вздохнул. Чувство вины заплескалось внутри омеги, кислотой разъедало гортань, он и без того знал, что виноват за то, что пытался скрыть от отца, но другого выхода для себя не видел. Мысль о побеге сидела в нем давно: зрела, давала ростки и опутывала лианами уже несколько лет, душила удавкой на шее, не отпускала из своих ветвей, разросшихся из маленького зернышка в дремучие джунгли. Он знал, что отъезд если не разозлит отца, то расстроит. Знал, что тот никогда не позволит ему уехать из-за чрезмерного беспокойства; знал, что ещё долго будет чувствовать вину за свои действия, но отступать и давать заднюю не собирался. — А ты бы разрешил? — с горечью в голосе спросил омега и подошел к отцу, натягивая рукава кардигана на руки, пытаясь скрыть нервозность в подрагивающих пальцах. — Нет. — отрезал коротко альфа. Феликс снова вздохнул. Опуская покаянно голову, он уставился на ноги в пушистых тапочках, потирая рукавом нос. Оправдываться смысла не было. Отец этого не любил, да и Феликс тоже. Не зря же они так бесились из-за схожести своих характеров. Не зря же из одной семьи, с одинаковыми тараканами в голове, как на подбор. — Вот поэтому и не сказал ничего. — Я не понимаю, Снежочек, — Ёнсин развел руками, искренне негодуя из-за поступка. — Неужели ты думал, что я бы не разрешил тебе учиться? Да ткни в любой ВУЗ, завтра же тебя туда зачислят, необязательно уезжать на другой континент и отрываться от дома. — Я не хочу в любой, Па. Я хочу уехать, я хочу учиться в Корее. — в носу защипало, Феликс сглотнул ком, подступающий к горлу, чтобы только не разреветься – для слёз сейчас совсем не время, на это он выделит несколько минут в самолёте. А может, и часов… — Да почему, чёрт возьми? — вскипел отец. Ему не нужно было объяснение, он сына знал, как пять пальцев, и от этого злился только больше. — Ты знаешь, почему! — не сдерживаясь, повысил тон Ликс, подняв серые глаза на альфу, посмотрел во всё ещё красивое лицо отца, искажённое гримасой боли. — Па… Брови омеги заломились. Он изо дня в день видел эту боль во всем: в глазах, в собственном отражении. Но каждый переживал её по-своему: отец предпочитал делать вид, что забыл, запивая ноющую дыру в сердце чем-то крепким, иногда глядя на затёртую фотографию счастливого мужа, пропитанную слезами; а Ликс так не мог, не мог больше купаться в этой печали, боясь того, что воспоминания о самом важном человеке сотрутся из памяти, что пройдёт ещё несколько лет, и он забудет бархат голоса, певшего перед сном колыбельные, шелковые волосы, в которых путались маленькие пальчики, глаза цвета фиалок и мягкий смех, наполнявший когда-то дом. Страх, что светлые воспоминания сотрутся навсегда, оставив после себя только красно-чёрный след трагедии, навсегда засел в нём, не давая покоя. Всхлип. Феликс шмыгнул носом, не выдержал, расклеился при отце. Лучше бы он накричал на него, наорал, топал ногами и швырялся предметами, а не был снова понимающим, и Феликс бы не чувствовал сейчас себя ещё более гадко. Горечь пеплом оседала в груди, сквозная рана не закрывалась, с каждым годом разрастаясь всё больше, образовывая чёрную дыру, гноилась, нарывала и тянула прочь из дома, что стал клеткой. — Я скучаю по нему, Па. — заговорил он тише, — Я не могу, как ты: вырвать сердце из груди, чтобы оно не болело. Стереть из памяти я тоже не могу. Ты запрещаешь даже говорить о папе… Я знаю, что тебе тоже больно, но я так не могу…пойми меня, Па. Я должен что-то оставить себе, хоть часть того, что осталось. Я хочу уехать, учиться там, где учился папа, дышать тем же воздухом, сидеть в тех же аудиториях и продолжить его дело. — Ни за что! — шипя перебил Ёнсин, а глаза коршуном впились в омегу, заставляя его съежиться от колючего металлического взгляда. — Хочешь закончить так же? Влезть в чьи-то разборки и оставить нас с братом? Ну уж нет, Снежочек, я этого не допущу. Если потребуется уберечь тебя от безрассудства, я запру тебя в твоей же комнате и не выпущу за порог дома, пока ты не выбросишь эту дурь из головы. — Отец! — воскликнул Феликс, уже не сдерживая истерику, горячие слёзы обжигали щёки, скатываясь по веснушкам. — Как ты не понимаешь, что делаешь только хуже своей опекой? Ты не можешь всю жизнь меня держать под своим надзором, вручив ключи от дворца и двух придурков, что таскаются за мной везде. Я задыхаюсь здесь, Па. Почему Минхо живет нормально, а я словно под конвоем хожу? — Потому что Минхо – альфа! — гаркает отец, прекрасно понимая, что этот аргумент для бунтующей натуры сына – пустой звук, но утратив здравые варианты из-за взбешённого состояния, он решил манипулировать именно этим, неофициально признавая свою слабость и отсутствие каких-либо иных убедительных доводов. — Да какая, блядь, разница? — утирая слёзы рукавами, вспылил Феликс. Истерика сменилась злостью, он уставился в глаза Ёнсина, выскребая стальными когтями собственную свободу, сцепив зубы с рыком, что поднимался из утробы. Цедя каждое слово, потому что сопротивляться воле альфы, воле отца и главы семьи, что давил омегу своим авторитетом, невыносимо сложно. Зверь внутри трясся от страха, прижимая уши, но упрямо скалил зубы, щерился, не желая мириться с несправедливым решением. — Я тоже твой сын. Я больше не могу так жить. Как мне… Как мне смотреть в глаза папе, что защищал меня до последнего вздоха, и сказать ему, что он отдал свою жизнь зря, когда мы увидимся…там…? Как ему сказать, что я проживаю подаренную во второй раз жизнь фарфоровой куклой за стеклом серванта? – кричал громко, чётко, а слова больно били отца беспощадными пощёчинами. – Хочешь ты этого или нет, я уеду из дома, – закончил Феликс и хмыкнул, отворачиваясь к окну, сглатывая вновь накатившие слёзы. Альфа навис скалой над непослушным ребёнком, сжигая кислород феромонами. Они пропитали стены кабинета, сдвигая их вокруг омеги, закрывая в клетке, повесив амбарный замок и выбросив ключ. И как донести этому упрямому волчонку, что всё это ради него? Что ещё раз такого ужаса отец не вынесет? Что не может потерять ещё и его – не переживёт или сойдёт с ума. — Если ты покинешь страну… — рычал альфа, с отравляющей ртутью в глазах он вынимал душу из нерадивого ребёнка; разрушающие фразы рвались наружу, и вместо: «Я так тебя люблю, давай всё спокойно обсудим», вылетает: — Можешь забыть, что у тебя есть семья. Феликс сдулся, как воздушный шарик, выпустив весь воздух из легких, гнев сменился бессилием, брови вновь выгнулись в непонимании, отчаяние накатывало волной и от него хотелось завыть. Омега чувствовал, что бьётся в закрытую дверь, расшибая лоб в кровь, стирал когти от попытки быть наконец услышанным. Но дело ведь в том, что оба не хотели друг друга слышать, и как назло не было рядом Минхо, чтобы потушил тот огонь раздора, что внезапно поглотил пламенем родных, чтобы развёл их по углам и с каждым провёл воспитательную беседу, стараясь угомонить этих упрямых баранов. Феликс разочарованно покачал головой, сгорбив спину; ноги наливались свинцом, он волочил их за собой еле переставляя, опустив голову, плёлся к выходу. Остановившись у самой двери, он надавил на золочёную ручку, быстро обернулся, бросив взгляд на отца, что снова уставился в окно, сложив руки в карманы брюк, пытаясь справиться с гневом. — Мне жаль, что ты вынужден беспокоиться за меня, но я надеюсь, что ты когда-нибудь сможешь меня понять. — заговорил он холодно, выпрямляя спину, и шагнул за дверь. Закрыв её за собой, привалился к стене. Ощущение было такое, словно все силы разом покинули тело. Феликс устало прикрыл на секунду глаза, и только полетевшая в запертую дверь стеклянная пепельница, разлетевшаяся на крошки, заставила его вздрогнуть. Рык, доносившийся вслед за мощным треском, с обещаниями заморозить все активные счета и оставить без средств к существованию, заставили его отлипнуть от двери, подняться к себе и, собрав волю в кулак, продолжить сборы.~~~~~🐠🐠🐠~~~~~
Зайдя в комнату, омега посмотрел на пустой чемодан, одиноко брошенный посередине. Он чувствовал себя точно так же. Пустой, словно бассейн, который он пытался заполнить эмоциями, счастливыми воспоминаниями, вливая их через дырявое ведро, что держал в руках. Он бездумно поплёлся в гардеробную и снова погрузился в недавнюю ссору, раздражённо бросая вещи, что попадались под руку. Оставляя на вешалках некогда любимые шифоновые блузки и тончайшие брюки, сбрасывал пачками джинсы, толстовки, базовые топы и пару комплектов обуви на первое время. Ликс двигался на автопилоте, гонимый странным чувством, будто кто-то подгонял его, толкаясь в спину, когда в комнату вошел Минхо без стука. — Отец уехал в офис. — бесцветно произнес он, и ноги омеги сами подкосились. Феликс сел на пол, плюхаясь на ягодицы, и растерянно посмотрел на груду вещей. — Хо, неужели он серьёзно… — едва не плача проговорил он, пытаясь придавить вещи руками в доверху набитом багаже. — А ты почему не уехал с ним? — Отвезу в аэропорт. — лениво протянул альфа, стараясь выглядеть равнодушно, как будто его этот конфликт не коснулся, хотя, на самом деле, каждая ссора близких задевала и его: сердцу всегда после них было неспокойно, как и сейчас. Когда два самых любимых человека полжизни не могут найти общего языка – сложно оставаться в стороне. — Не нужно, поезжай на работу, я вызову такси. — Эй, Ли Ёнбок! — рыкнул Минхо. — Что бы между вами с отцом ни происходило, я всё ещё твой брат. И вообще, что за траур у тебя на лице? Кто это тут у нас с боем себе прутья на клетке маленькими зубками погнул? Радоваться надо, а ты носом хлюпаешь. Феликс слабо улыбнулся, поднял голову, вглядываясь в фиалковые глаза старшего брата, и расцвёл ещё шире. Минхо похож на папу характером и глазами, он спокойный, не такой вспыльчивый, как отец, и всегда знает как подбодрить. Понимающий, но не с надоевшей жалостью. Любящий, самый настоящий старший брат, готовый горой стать за своего Снежочка. Может, и не стоит никуда уезжать, ведь живое напоминание здесь, рядом. Омега мотнул головой, отступить – значит наступить на горло самому себе, отказаться от себя, пусть даже с его стороны это и выглядит как эгоизм. Справившись с замком, Феликс быстро переоделся в ванной, связал свои длинные волосы резинкой, затягивая их в конский хвост, чтобы не мешались, надел широкие джинсы и удобную футболку, а затем спустился вниз, чтобы попрощаться с прислугой. Выйдя во двор, бросил последний взгляд на дом с колоннами, в котором пролетело всё его детство. «Он даже не остался попрощаться…», — с грустью подумал Ликс, садясь на переднее сиденье машины, уже ругаясь на себя за то, что так резко повёл себя с отцом. В аэропорт ехали молча. Минхо курил, не вынимая сигарету изо рта, а Феликс прокручивал последний разговор в голове и теребил пирсинг в языке, проезжаясь по ровному ряду зубов, царапая титановым шариком эмаль, раздражая брата стучащим звуком. — Прекрати… — шикнул Хо. — Ащщщ, — не выдержал Ликс, заёрзав на сиденье, и почесал затылок, распушивая хвост, превратил причёску в гнездо одним движением, чем вызвал у альфы кривоватую улыбку-оскал. — Вот скажи мне, я что, не прав? Минхо пожал плечом. Ему так же, как и отцу, не хотелось отпускать его, но в отличие от старшего альфы, он понимал, что сепарация была бы неизбежна. И чем дольше бы этот процесс затягивался, тем больнее бы было потом. — Если я скажу, что вы оба правы и неправы одновременно, что это изменит? — Чёрт, какой же я мудак всё-таки… — занялся самобичеванием Феликс, закуривая и ёжась от холодного воздуха кондиционера. — Тссс, — покачал головой альфа, прекрасно зная, что наверняка отец в своём кабинете занимается сейчас тем же самым. — Не кипятись раньше времени, знаешь же отца: порычит, побалагурит, поупрямится и простит. — Он до сих пор припоминает случай, когда меня вышвырнули из команды по плаванию за то, что я сделал татуировку. — усмехнулся омега, выпуская дым колечками, стряхнул пепел в выдвижную пепельницу и вздохнул. — Присматривай за ним, ладно? Не разрешай засиживаться допоздна на работе, следи, чтобы не ел острую пищу. — Феликс потянулся к чёлке упавшей на глаза брата. Убрав ее, чтоб не мешалась, погладил по виску, и Хо по привычке прильнул к ладошке. — Сам тоже побольше отдыхай. И сделай уже предложение Джисону, — чуть строже добавил он. — Ваа, если так беспокоишься, зачем уезжаешь? Остался бы. — предпринял слабую попытку переубедить омегу в последний раз. Феликс смолчал, косясь на пейзаж за ветровым окном, стараясь запомнить каждую деталь: бескрайний океан с золотыми пляжами, небоскрёбы, что достигали самых облаков, и палящее солнце, греющее своими лучами. Он много где был, но Сидней оставался всегда его любимым городом, где шум мегаполиса сталкивался с безмятежностью океана, где безоблачное небо днём – ночью превращалось в бескрайнюю вселенную, усыпанную звёздами. Он ещё не сел в самолёт, а уже скучал, разрываясь на части между домом и идеей, которой жил несколько последних лет. Предчувствие не обманывало. Его определённо ждёт что-то (кто-то), что (кто) перевернёт всё с ног на голову.~~~~~🐠🐠🐠~~~~~
Международный аэропорт имени Кингсфорда Смита был крупнейшим в Австралии, расположенный в районе Мэйскот примерно в десяти километрах от центрального бизнес района. А главное здание напоминало своим видом фантастический звездолёт, как у капитана Джеймса Кирка. Феликс вдыхал раскалённый воздух, разглядывая стеклянный космический корабль, проходящих мимо людей, что двигались будто муравьи и стройным рядом тащили багаж, придерживая непоседливых детей за руку – спешили на регистрацию. Жёлтые машины такси, сигналя друг другу, высаживали пассажиров чуть ли не посреди дороги, скопились в затор и не могли разъехаться, а раздражённые водители, высовываясь из окон, матерились так, что даже у Ликса, что ругался не хуже портового грузчика, от доносившихся словечек сворачивались уши в трубочку. — Ты туда кирпичный завод что ли сложил? — кряхтел Минхо, пытаясь вытащить из багажника кроссовера неподъёмный чемодан. — Эй, хватит стоять столбом, помогай давай! — Как ты можешь просить меня поднимать такие тяжёлые вещи? Я хрупкий омега, мне нельзя. — притворно возмутился Феликс, подходя к багажнику и хватаясь за дно чемодана обеими руками. — Что-то ты вспоминаешь об этом только когда тебе удобно. — усмехнулся альфа своей коронной кривоватой улыбкой. — Тащи давай, такой сильный, а чемодан в одиночку поднять не можешь. Взявшись за груз вместе, братья выдохнули. Чемодан наконец был поставлен на землю, багажник закрыт, а Минхо, вытащив ручку, покатил его, гремя колёсиками по асфальту. Феликс неспешно плёлся сзади, разглядывая спину брата, что размеренной походкой шёл ко входу зоны отбытия. У Минхо баклажановая шевелюра, которую ему выкрасил Джисон, потому что братец – настоящий косячник, забывающий про годовщины. «Месть цвета баклажан», – восхищённо приговаривал Хан, разглядывая, как солнце играет в шевелюре его альфы, пока тот лежал возле бассейна на заднем дворе их особняка, грел телеса под ласковыми лучами, и, как подобает большим полосатым котам, в воду не лез. У Минхо широкие плечи и шикарные бёдра, наверное, именно на них повелся всё тот же Джисон, потому что Феликс не мог найти других объяснений, как этот святой омега, терпящий альфу-начальника, вообще мог польститься на его братца раздолбая. Хотя Ликс, конечно, преувеличивал, брата он любил, но как ещё было объяснить то, что одной ногой стоя на пороге тридцатилетия, он морочил голову Хану вот уже три года, чем доводил Феликса до приступов бешенства. На самом деле, Ликс втайне мечтал, что Минхо и Сон поженятся и заведут много-много детишек, сделают из отца дедушку, и тот, в свою очередь, обрушится водопадом заботы на внуков, а от него наконец отстанут. Хотя была ещё одна мечта, что опустевший особняк из пятнадцати спален в конце концов наполнится смехом и топотом маленьких ножек, новыми заботами, и даже память о папе, которая была в тягость, станет, наконец-то, частью чего-то светлого, когда у одного из новорожденных волчат засияют фиалковые глаза. Ликс лучисто улыбнулся собственным мыслям. Догнав брата, повис на его свободной руке, прижимаясь к нему и думая ещё о том, что было бы хорошо стать дядей для несуществующих волчат, заняться киднеппингом и тайком умыкать племянников у задолбанных родителей, увозя их, например, позавтракать в Париж. Главное – самому не стать преждевременно родителем, потому как Феликс прекрасно понимал, что быть самым любимым дядей он готов, но запыханным в пене домашних хлопот омегой, уставшим от родительской ответственности, нет, потому что шило в одном месте зудело слишком сильно. Ему и самому ещё нужен был иной раз присмотр, куда уж там дети… Минхо же, сунув руку в карман брюк, тащил на себе вес чемодана и прилипшего тактильного брата. Он нервно щёлкал откидной крышкой зажигалки «Zippo», понятия не имея как расстаться с мелким шалопаем, что доводил своих нянек до колик в животе, обеспечивая постоянной работой, и не развести солёное море прямо в зале, ведь альфам не пристало пускать скупую слезу, но в носу как назло предательски щипало и грозилось выдать его со всеми потрохами. Минхо остановился перед стойкой регистрации и завёл за спину чемодан, встретившись с вопросительным взглядом брата. – Паспорт? Зарядка? Деньги? Телефон? Всё взял? – он старался звучать как можно строже, но Феликс только хохотнул на такие дедовские вопросы, которые даже отец ни разу не задавал. – Блин! – вдруг воскликнул тот и стукнул себя по лбу. – Самое главное забыл! Минхо заметно напрягся и уже приготовился читать лекцию о невнимательности, которая обязательно однажды сыграет с ним злую шутку, но недоверчиво прищурился, когда Феликс расплылся в улыбке. – Что забыл? – обеспокоенно спросил Минхо, готовясь сдерживать себя от желания дать подзатыльник, если выяснится, что Ликс не взял какие-то важные документы. – Если будете делать детишек с Джисоном на моей кровати, то вытащите из-под подушки календарик с Хью Джекманом, не думаю, что Росомаха оценит ваши… – Заткнись, а? С чего нам вдруг использовать твою кровать? – шикнул Минхо. — А в моей комнате аура благоприятная, там все по фен-шую, разок покувыркаетесь и заделаете сразу двойню. — Феликс хихикнул, тихо радуясь тому, что разрядил обстановку. — По фен-шую у него, — заворчал Хо, притягивая к себе брата, прижимая к груди и стискивая в объятиях. Уткнулся носом в белую, как снег в Альпах, макушку и втянул воздух, желая в последний раз вдохнуть его аромат. «Уже на подавителях», — грустно подумал он, а вслух добавил: — Учись хорошо, не засиживайся за книжками и повеселись там. Ешь вовремя, не забывай принимать таблетки, за тобой больше никто не будет приглядывать, так что научись заботиться о себе самостоятельно. — он вздохнул, выпуская омегу из объятий, заглядывая в серые глаза. И когда он их ещё увидит так близко? Даже думать не хотелось о том, что нескоро. — Не позволяй себя ранить, — спокойно добавил он. — И не делай того, что может расстроить отца. — Ох, столько напутствий, боюсь, мой куриный мозг столько не запомнит, — попытался пошутить Феликс, чтобы скрыть как ему тоскливо. Минхо ласково погладил его по щеке, тепло улыбаясь и с любовью рассматривая родные веснушки. Такой ещё ребёнок, и куда он собрался один? Но, быстро прогнав отцовские мысли, продолжил: — Снежочек… Альфы, захотят тебя всему научить, но…это не значит, что они умнее. Пусть у тебя в одно ухо влетает, а потом иди и делай так, как сам считаешь правильным, – подумав, он добавил: – Так сказал бы тебе папа, будь он с нами. — Хо…— надломлено прошептал Феликс и обнял брата, боясь, что опять сейчас начнёт реветь белугой, вдохнул исходящий от альфы запах коньяка с цветами персиков и шмыгнул носом. Может, есть какой-то способ уменьшить его и в кармашке забрать с собой? Хотя нет, мысль дурная, тогда Феликс точно не станет дядей. — Ну всё…всё, — похлопал альфа по спине Феликса, чувствуя, как к глазам подступает влага. — Топай на регистрацию. Феликс отлепился, помахал брату и, развернув легонько, подтолкнул его к выходу, грустно глядя в спину, но Минхо вдруг развернулся, пошерудил в кармане и подбросил металлический предмет в сторону брата. Омега легко поймал его и раскрыл ладонь. В руке лежала золотая зажигалка, которой тот щёлкал всегда, когда не мог собраться с мыслями. Феликс потёр тонкую надпись, что была выгравирована на ней, подушечкой пальца:Porta itineri longissima
Труден лишь первый шаг.
И благодарно улыбнулся, понимая, на что намекает брат. — Кажется, теперь она тебе нужнее. — бросил Минхо напоследок и, развернувшись на пятках, спешно покинул зал аэропорта, а Феликс, подхватив багаж за ручку, потащил его к стойке регистрации. Уже сидя в самолете, Ликс с надеждой смотрел на экран смартфона, проговаривая в голове мантру: «Позвони! Напиши, пожалуйста». На душе скреблись кошки, а бортпроводники попросили отключить все мобильные устройства перед взлётом. Феликс погрыз губу и быстро открыл приложение для сообщений, набирая со скоростью света на клавиатуре два слова:From: snowyLix
Па, прости…