***
Сидевший на плоском камне под прикрытием скал молодой человек в черном гидрокостюме поежился и засунул в прорезиненный мешок маску, ласты и весьма и весьма недешевый ребризер модели, состоящей на вооружении Специальной Лодочной Службы Ее Величества. Затем, обвязав вокруг валуна серый капроновый шнур, продернул его в закрепленные на мешке пластиковые кольца и аккуратно опустил сверток в воду, благо круто уходящий в глубину скалистый берег это вполне позволял. Не то чтобы юноша с мертвым (хотя и не столь мертвым, как у вышеупомянутого бедолаги) взглядом зеленых глаз собирался уходить тем же путем, что и прибыл, но он предпочитал всегда иметь более одного варианта отхода. К тому же вряд ли его нычку обнаружат здешние обитатели: они привыкли совсем к другим трюкам. Так что глядишь и пригодится — либо ему, либо кому-то из его союзников. — Вышка, здесь Болт, — юноша достал из кармана неопренового гидрокостюма небольшое зеркальце в вычурной рамке и теперь говорил прямо в него, как в коммуникатор из фантастических книг или фильмов. — Первый этап инфильтрации успешен, готовлюсь ко второ… И так наполненный гнилой сыростью воздух стал еще холоднее, скрытое низкими серыми облаками солнце словно бы погасло совсем. Юноша вздернул голову и увидел две темные фигуры в рваных плащах, целеустремленно, прямо по воздуху, спускающиеся к нему сверху, от подножия сложенной из гранитных блоков стены огромного мрачного замка. — Вышка, тут гости! — сообщил невидимому собеседнику юноша. — Код серый, повторяю, код серый, принимаю препарат «З». Овер. Парень спрятал зеркало в карман и быстрым обратным движением достал из кармана что-то вроде желейно-мармеладного червячка. Он сунул мармеладку в рот и старательно заработал челюстями. Не прошло и секунды, как обе облаченные в черные рваные тряпки скелетоподобные твари замерли, потеряв цель. Длинное чешуйчатое тело заскользило между камней, поднимаясь к забранному решеткой отверстию у подножия замковой стены, через которую лился поток грязноватой и пахнущей гнилью и тленом воды.***
Темный коридор на нижнем уровне превращенного в тюрьму замка был тих: нечеловеческие стражи только недавно закончили регулярный обход. Стоны и вопли отчаяния узников сменились тихими всхлипываниями, тоже довольно-таки жуткими. Но страшнее всех был еле слышный детский плач, доносящийся из-за решетки в дальнем конце коридора. Впрочем, вряд ли нежданный визитер замка слышал эти рыдания: змеи, как правило, глухи к обычным звукам, воспринимая, в лучшем случае, вибрацию грунта. Гибкое тело, которое квалифицированный герпетолог опознал бы как довольно крупного боа-констриктора, проскользило вдоль коридора; раздвоенный язык ощупывал воздух перед чешуйчатой мордой. Змея ворочала головой, оценивая размер тепловых пятен, забившихся в углы камер, отделенных решетчатыми дверями. Наконец, очередное пятно оказалось достаточно маленьким для того, чтобы заинтересовать холоднокровную тварь. Решетка, явно не рассчитанная на подобных гостей, не стала препятствием: констриктор просто-напросто прополз между толстых ржавых прутьев. Змея почти ткнула головой в служивший источником плача ворох черных тряпок у дальней стены камеры и, издав удовлетворенное шипение, свернулась рядом, устремив немигающий взгляд на груду грязной ткани. Впрочем, глаза констриктора все время норовили посмотреть туда, где, будь у него руки, находились бы надетые на левое запястье часы. Или, скорее, дорогой хронограф. Через пару минут хныканье прекратилось, и из тряпья показалась кудлатая черная шевелюра, из-под которой сверкнули темные, почти черные, глаза. — Ты ядовитый? — спросил тоненький голосок. — Ты убьешь меня не больно, как стлашный дядька убил тех птичек? Мама говолила, что зеленый луч совсем не больно убивает! Моя мама умельла, ты знаешь? И папа тоже `умел. А я их почти не помню, потому что стлашилища кладут холошую память, вот. Поэтому я тоже, навелное, умлу. То ли эта конкретная змея все-таки могла слышать, то ли вообще могла читать по губам, но свернутое кольцами холодное тело дернулось в чем-то вроде горькой усмешки. — Только убей меня до того, как велнутся стлашилища, холошо? — попросила девочка. Да, совершенно несомненная девочка пяти или около того лет. — Может быть, тогда я еще буду помнить маму, когда она меня встлетит. Змея решительно помотала головой. — Жалко, — вздохнула девочка. — Тогда стлашилища плидут опять, и мне снова будет сниться котенок, котолого повесил Лоди, и птички, котолых убил стлашный дядька. И я буду помнить только их, а не маму с папой. И я, навелное, не узнаю их, когда тоже умлу. Змея дернулась и, развернувшись, подползла к вороху тряпок, обвив девочку кольцами. — Ты все-таки лешил меня убить? — спросила девочка. — Ты холоший. Только холодный. Тут все холодное, — сердито сказала она. Тем не менее она положила голову на покрытый чешуей бок рептилии и слегка успокоилась. — Ты будешь со мной все влемя? — спросила девочка; змея помотала головой и что-то прошипела. — Жалко… — снова вздохнула девчушка. — Между плочим, меня зовут Бел-Лат-Ликс. Беллатликс Блэк из Лода Блэк. Но сталые дядьки и тетьки посему-то называют меня Лестлейндж, как Лоди и Лаби. Дулаки, — нахмурилась она. Змея кивнула. — Ты тоже думаешь, что эти дядьки и тетьки дулаки? — удивилась девочка. — И Лоди и Лаби дулаки, — добавила она, чуть-чуть подумав. — Они говолят, что вешать котят весело. А это совсем не весело. Потому что котята осень гломко пищат, когда их вешают. Сталые дядьки сказали, сто я высла замуж за Лоди и тоже стала плохой! — пожаловалась она. — И еще что я влюбилась в того стлашного дядьку, котолый убивал птичек. И я тоже убивала людей. И, навелное, котят. И птичек тоже. Но я этого не помню. Совсем не помню. Навелное, они влут. Они же влут, да? Змея дернулась и, стремительно развернувшись, метнулась в противоположный угол камеры. — Значит, я плавда стала плохой? И ты на меня тоже селдишься? — почти заплакала девочка. Змея не ответила. Ее скрутило, контуры чешуйчатого тела расплылись, и рептилия превратилась в обтянутую облегающим черным костюмом фигуру. Первым делом превратившийся из змеи в человека юноша залез в карман, достал плитку шоколада и закинул ее в рот. — Папочка! — взвизгнула девочка, практически выпрыгнув из кучи тряпья. — Папочка, ты плишёл за мной! Ой… — Привет, — голос молодого человека был очень тихим и неестественно-спокойным. — Привет, Белла. Извини, мне надо поговорить. Он почти силком всунул в рот девочки другую плитку шоколада и достал из кармана зеркальце. — Вышка, здесь Болт. Инфильтрация успешна: препарат «З» сработал штатно, давление на эмоции в змеиной форме приемлемое. Срок действия… — он посмотрел на хронограф, — …плюс двадцать-двадцать пять секунд от расчетного. Ну и донор у нас довольно умный, так что камеру я нашел легко. Цель на месте, коридор чист, продолжаю операцию. Код… — он немного задумался, — …код пока белый. — Ты не папа, — вздохнула за его спиной девочка. — У тебя голос длугой. Но ты всё лавно плишёл за мной? — Да, — кивнул юноша, снова засовывая руку в прикрепленную к ремню сумку. — Держи. Одевайся! Сначала трусики, майку и носки, потом комбинезон. Сможешь? — Я уже большая! — сердито сказала девочка. — И одеваюсь сама, без Кличела, вот! Кличел тоже `умел, как мама и папа? — спросила она. — Нет, Кричер еще жив — ну, насколько я знаю. Но он теперь служит только Нарциссе. Твоей сестренке Цисси, — уточнил он. — Малышке Цисси? — удивилась девочка, она скинула слишком большие для нее тряпки, бывшие когда-то довольно пикантным кружевным платьем, с небольшим трудом влезла в штанишки и теперь пыталась просунуть голову в майку. — Я вся глязная, — нахмурилась она. — Ты можешь наколдовать водички? Только теплой! — К сожалению, я не могу тебя вымыть, — вздохнул юноша. — Если я начну тут колдовать, начнется тревога. Так что придется потерпеть, пока мы не выберемся с этого чертова острова. — Ты плавда забелёшь меня отсюда? — глаза девочки блестели прямо над воротом майки, а голосок доносился из-под нее. — От этих стлашилищ? — Ага, — кивнул парень. — От них. Одевайся быстрее. И говори потише, чтобы в других камерах не услышали. Он внимательно прислушивался к доносящимся из коридора стонам остальных узников, а его рука была опущена в поясную сумку. — Я не могу это надеть! — хотя девчушка и умудрилась втиснуть ножки в штанины комбинезончика, попадание ручонками в рукава оказались для нее непосильной задачей. Да и застежка-молния явно поставила бы маленькую чистокровную волшебницу в тупик. Парень присел, и, стараясь не слишком отвлекаться от доносящихся из коридоров звуков и бросая сквозь решетку настороженные взгляды, помог маленькой узнице окончательно надеть и застегнуть комбинезон и, подумав, помог ей влезть в немного великоватые детские кроссовки на липучках. — Теперь выпей это, — таким же тихим ровным голосом произнес он, протягивая девочке хрустальный флакончик; в глазах малышки Беллы блеснул испуг, и юноша поспешил успокоить ее: — Это зелье сна без сновидений. Ты заснешь, и страшилища не смогут питаться твоими хорошими мыслями. А когда ты проснешься, мы будем уже очень далеко от них. — Плавда? — с небольшим сомнением промолвила она. — Ты не влёшь? Мама говолила никогда не блать у незнакомых сладости и зелья… — она замерла и с отчаянием в голосе крикнула: — Птички! Стлашный дядька убивает птичек! — темные глазенки закатились, личико обезобразилось ужасом. — Вышка, серый код! — прошептал юноша в снова появившееся у него в руке зеркальце. — Нахожусь за решеткой, в безопасности. Постараюсь применить баллон. Остаюсь в эфире, черный код — по ситуации. — Слушаем, Болт, — прошелестел из зеркала напряженный голос. — Здесь Вышка. Мы слушаем и готовы. Из коридора доносились сопровождаемые усилившимися криками заключенных страшные звуки всасываемого и вновь выпускаемого воздуха, в камере стало холоднее, пахнуло гнилью; звуки приближались. — Это дементор. Похоже, он один. Пока один. Пей быстрее, — уже совершенно мертвым голосом приказал девочке юноша; имеющий форму молнии шрам на его лбу набух и, казалось, пульсировал, — иначе они… Он схватил руку малышки, уже почти готовую выпустить флакончик и поднес горлышко к ее губам. Она запрокинула уже покрытое слезами лицо. Ему удалось поймать промежуток между всхлипами и влить содержимое флакончика в рот. Лицо маленькой Беллы разгладилось, и она обвисла на руках мужчины. Тот положил маленькое тельце на пол и развернулся к двери. Там, за железными прутьями почти десятифутовая фигура стража тюрьмы сложилась в пояснице чуть ли не вдвое. Длинные скелетоподобные руки торчали сквозь решетку в попытке дотянуться до обитательницы камеры и нежданного гостя, а укрытая капюшоном голова с всасывающей воздух черным провалом вместо рта пыталась протиснуться между прутьев, влекомая вечным голодом. К счастью, безуспешно. — Эффективность решетки подтверждаю, — по-прежнему неестественно-спокойно продолжил юноша, разговаривая то ли с зеркальцем, то ли сам с собою и игнорируя явно мучающую его головную боль; видимо, в этом, а не в информировании «Вышки» и была главная цель разговора. — Страж-один не может прорваться внутрь. Материальные преграды на них вполне действуют, иначе никто из узников просто не выжил бы. Да и тот, в поезде перед третьим курсом, был вынужден открыть дверь, прежде чем… Применяю баллон! Стремительным движением он вырвал из сумки яркий металлический цилиндр с пластмассовой головкой и нацелил выходящую из нее трубку под капюшон твари. Баллон зашипел, и поток белой вязкой субстанции устремился в ужасную бездонную воронку, которая угадывалась под полусгнившей тряпкой, почти сползшей с лысого, покрытого струпьями черепа. — Болт — Вышке. Баллон сработал, Страж-один частично нейтрализован, — негромко констатировал юноша, которому, похоже, стало немного легче. — Надеюсь, монтажная пена будет сопротивляться магии гниения не хуже той капроновой веревки в комнате с ключами или тех галстуков: тоже ведь синтетика! Чудовище отпрянуло от прутьев и теперь пыталось освободить от вязкой быстросохнущей гадости свою ужасающую пародию на рот. Юноша отвернулся от разворачивающейся за решеткой драмы, сунул баллон обратно в сумку и достал из нее белую мышь. Мирно спящую белую мышь. Судя по всему — лабораторную. Он положил зверюшку на груду тряпья спинкой вниз, и, достав из сумки металлический футлярчик, вынул из него шприц-тюбик. Он зажмурился и, уняв дрожь в руках, уколол мышку в подставленное и совершенно беззащитное брюшко. — Препарат «Икс» введен, — отрапортовал он. — Ожидаемое время смерти — пятнадцать минут. Он убрал шприц обратно в футляр, спрятал его обратно в сумку и вынул из нее еще один хрустальный флакончик, с грязно-бурой жидкостью. Склонившись к пускающей во сне слюни малышке, вырвал из ее спутанной шевелюры волосок. Та, не только усыпленная, но и успокоенная зельем, похоже, ничего не почувствовала. Он опустил волосок во флакончик. Жидкость взбурлила, пошла пузырями и засветилась молочно-белым светом. — Препарат «Б» активирован, замещающий объект готов к введению. Интересно, а какого цвета была бы оборотка до того, как Беллу отбросило в тот темпоральный купол? — пробормотал себе под нос юноша; казалось, он наполовину бредил. — Готов спорить на шляпу мисс Стрит, что угольно-черным. Или кроваво-красным. Как считаешь, приятель? — с кривой усмешкой обратился он к беснующемуся за решеткой стражу. Страж не ответил. Его дыхание было нерегулярным, хриплым и прерывистым. Пожалуй, его можно было бы назвать даже паническим, если бы это существо вообще могло поддаваться панике. Ужасающая темнота под капюшоном твари все еще была почти полностью залеплена пеной из баллона, так что воплощение отчаянья производило немного комическое впечатление, особенно из-за лихорадочных попыток дементора очистить то, что заменяло ему лицо, от пузырящейся массы. Хм. Летящие из-под капюшона ошметки выглядели явно не настолько свежими, какими им положено было быть сразу после нанесения на подлежащую обработке поверхность, а такими, какими они должны были стать через пару-тройку лет под действием перепадов температуры и влажности. Ну что ж, исходя из тридцатилетней фабричной гарантии после нанесения… Да, пожалуй, минут десять у него еще было. Ну, или в самом крайнем случае — пять. Юноша достал из все той же сумки пипетку, набрал жемчужно-белой жидкости из флакона и уронил три капли в полуоткрытую пасть мышки. Зверек пошел рябью и превратился в копию спящей рядом на полу девочки. Разумеется, без комбинезончика или какой-либо иной одежды на ней. Девочка — мышка, поправил себя юноша — тяжело и прерывисто дышала. — Вышка, здесь Болт. Препарат «Б» сработал, замещающий объект трансфигурирован. Парни, вы гении, Тревор свидетель. Горечь исходящего от юноши сарказма вполне могла бы поспорить по интенсивности с эманациями ужаса и безнадежности, распространяемой мечущимся за решеткой чудовищем, особенно учитывая то, что чудовище все еще было занято своей пенистой проблемой. — Дыхание замещающего объекта тяжелое, такое же, как и во время эксперимента. Ожидаемое время смерти — двенадцать минут, — продолжил юноша. Опустившись на колени, он закопал обреченную мышку в черные тряпки и прислушался. Вой из соседних камер усиливался, заглушая приближающиеся по коридору звуки всасываемого и выпускаемого воздуха. — Вышка, здесь Болт. Похоже… похоже, Страж-один позвал коллег. Пока держусь, готовлюсь к эвакуации. Его колотило, видно, что силы парня уже подошли к тому крайнему пределу, после которого наступает либо безумие, либо полная кататония… Шрам на алебастрово-белом лбу пульсировал, в зеленых глазах появился красный отблеск. Юноша согнулся, прижимая руку к шраму. — Не сейчас, Том, — прошипел он куда-то в воздух. — Иди в жопу! Или я тебе еще одни каникулы в желудке у дементора устрою! Судя по всему, Том, кем и где бы он ни был, угрозой не впечатлился. Тем более что к хриплому прерывистому дыханию присоединились еще два источника всхлипов — мертво-равномерных, распространяющих гнилостный запах и смертный ужас. — Вышка, черный! — прошипел он. — Еще двое… Черный… Черный код, я не… — зеркало выпало из его руки, упало на пол и разлетелось на мелкие кусочки. Юноша попытался было собрать осколки, но качнулся вперед, потом назад и стек на пол, согнувшись калачиком рядом с отключившейся девочкой. Видимо, взаимопомощь у Стражей была не в чести: не обращая внимания на все еще пытающегося избавиться от пены собрата, двое вновь прибывших прильнули к решетке, пытаясь дотянуться до внезапно появившейся в камере дополнительной и такой податливой пищи. К счастью, решетка, хоть и выеденная ржавчиной уже почти на треть толщины, пока держалась. Парень потянулся к девчушке, то ли пытаясь прикрыть ее, то ли ища поддержки; его неподвижные глаза смотрели куда-то далеко-далеко за стены камеры. — Это был Нотт! — прохрипел он. — Врешь, сволочь, это с самого начала был Нотт, а не она! Судя по всему, его слова, хоть и были правдой, звучали для него же самого не слишком убедительно: судороги усиливались, шрам на лбу краснел, становился толще и, казалось, двоился. Внезапно холод и ужас словно бы развеялись или, по крайней мере, отступили: прямо через толстую наружную стену камеры, чуть левее и ниже микроскопического, забранного железными прутьями окошка под потолком, просквозил сгусток жемчужно-белого сияния. У сгустка явно и определенно присутствовали четыре лапы, довольно острая морда с острыми же ушами и пушистый хвост. — Болт, все хорошо. Все хорошо, Болт! — доносившийся из пасти призрачного лиса голос очень походил на тот, что доносился из зеркала. — Держись, братишка! Передав сообщение, зверь на мгновение замер, словно раздумывая, не развеяться ли ему, но, обернувшись, увидел дементоров и оскалился. Чудовища вздрогнули и отпрянули от решетки. — Сваливай! — второй такой же лис закружился рядом с первым, отгоняя жутких стражей к дальней стене. — Плевать на все, Болт, хватай Объект и вали оттуда! Я знаю, что ты можешь, ты всегда знаешь, как свалить. Слышишь, Болт? Уходи! То ли двойное серебряно-жемчужное сияние, то ли слова поддержки придали лежащему сил: он с трудом повернулся, бросив взгляд на отпрянувших от решетки стражей. Рванул молнию на груди, выпростал из-под гидрокостюма нечто, напоминающее часы на длинной цепочке, накинул петлю цепочки на шею девочке в ярком комбинезоне, прижав ее поближе к себе и — на ощупь, уже ничего не видя — из последних сил несколько раз крутанул заводную головку часов. Серебряные звери удовлетворенно фыркнули, глядя на опустевший пол, переглянулись, стукнули лапой в лапу и развеялись, напоследок рявкнув в сторону пятящихся чудовищ. Дементоры замерли, прекратив отползать от камеры, но вновь приближаться к ней больше не было причин. Два таких изумительных, можно даже сказать, изысканных куска пищи внезапно исчезли. Не умерли, как неоднократно бывало в их присутствии, а именно исчезли. А потом погас и третий источник пищи, слабый и малоинтересный. Один из монстров, Страж-один по определению юноши, жутко выдохнул и счистил костяным пальцем остатки почти уже разложившегося пенополиуретана с имманентно-полусгнившего плаща и обернулся в поисках альтернативных источников вкусных и питательных эмоций, которые позволили бы ему восстановиться после вызванного насильственным выходом из зоны комфорта стресса. Собственно, дементоры бы, наверное, удивились и задумались, что же тут произошло… Если бы умели думать и удивляться. Из остальных камер по-прежнему доносились стоны и рыдания.