холодный апрель неизвестного года.
Ночное небо пронзают копья со звёздами на острых концах. По нему медленно-медленно плывут чёрные облака, и шум машин меркнет на фоне звуков ветерка. Под тёплым свитером бьётся сердце. Кейт прижимает ладони к ткани, вслушивается в голос друга по телефону и смотрит себе под ноги: там, внизу, хрустят редкие листья и ветви. Тишина спокойная. Не давит своим еле-слышным шелестом и не даёт задохнуться от напряжения. Тёмные деревья обращают её внимание на себя, покачивая распустившимися кронами, когда полная луна окунается в неизвестность. Облака захватывает небо. Девушку захватывает горечь, вставшая комом в горле. — Я знаю, Тим, ты прав, как и моя мама, — голос тонет в окутывающей темноте. — Просто у меня совершенно не получается принять этого. Не сегодня. Лучше скажи, — глупая попытка отвлечь себя переводом темы. Кейт сильно жмурится, — Вы ведь тоже планируете уехать отсюда? — видимо, на той стороне и друг немного удивлен такой резкой смене, но на вопрос всё-таки отвечает. Кейт слушает внимательно, пока Тим просто не начинает молчать. На выдохе исчезают оставшиеся слова, больше нет желания говорить что-то ещё. Кейт чувствует приятный апрельский воздух, сжимая мобильный в руке. — Я перезвоню. Несмелый шаг вперёд сквозь лёгкую дымку оседающего тумана. Свет, исходящий от ламп фонарей, едва пробивается сквозь. Кейт видит, как за стеной деревьев изредка мелькают фары проезжающих автомобилей. Где-то вдалеке слышится слабый треск, будто кто-то наступил на сухую ветвь. Под ногами их много, недавно в Нью-Йорке был довольно сильный ветер. Всюду, где темнота ещё не раскинула свои владения, — почти прозрачный туман. Здесь никого нет. Она осталась одна. Совсем одна. Только чуть в отдалении слышится звук, словно что-то ломается. Кейт смотрит в темноту за пределами света фонарей вдоль дороги и замечает проступающие мрачные очертания мостика. Делая ещё один шаг в его строну, видит, как луна чётко отражается в поверхности воды. Здесь висят маленькие замочки, которые когда-то оставляли влюблённые пары. Ржавые, почти потерявшие свою яркую краску. Они переплетаются шипованной лозой, упорно напоминающей старую изломанную проволоку. Кейт прищуривается, чтобы в воде увидеть своё отражение, но тут же вздрагивает. Чьи-то шаги, до этого ровной мелодией играющие в отдалении, после нового неясного треска исчезают. Туман не рассеивается, собираясь в темноте белыми клубнями. По телу проходит мелкая дрожь. Лёгкий ветерок колышет верхушки деревьев, создавая необычные звуки. Кейт оборачивается на мгновение. Что-то ловко ускользает от внимания, скрываясь в тумане. Девушка ровно выдыхает, но всё ещё не понимает, что же не так. Из-за нового странного звука из рук выпадает мобильный, и Кейт наклоняется, чтобы поднять. Через несколько секунд телефон отправляется в сумку, но девушка не спешит закрывать её — пальцы случайно цепляются за перцовый баллончик. Кажется, мама должна скоро освободиться от дел — будет очень плохо, если она узнает, что дочь одна гуляет по тёмным дорожкам парка, где постепенно начинает сгущаться туман. Аманда бы не пустила её одну после того случая. Кейт же, напротив, как будто совершенно нечего терять. Она хочет убрать мобильный в сумку, но тут же резко отдёргивает руку. Связка ключей от дома падает на дорогу, пропадает в темноте, метрах в трёх. Громкий звон ударяет по ушам, вынуждая замереть, и Кейт зажмуривается, отдёргивает руку. По ребру ладони медленно стекает маленькая капелька крови, острый замок сумки недобро поблёскивает в темноте. Хуже больше и быть не может. Кейт опускает взгляд себе под ноги в надежде отыскать связку ключей, но ничего не замечает. В темноте зрение обычно очень ослабевает, и приходится изо всех сил напрягаться, чтобы заметить другую сторону — неосвещённую. Кейт хочет уйти, вернуться домой. Останавливается, делая глубокий вдох. Смотреть сквозь туман до невозможности сложно — ей приходится очень напрячься, пока ветер колышет верхушки деревьев, срывая зелёные, в темноте совершенно чёрные, листочки. Один из них — Кейт сразу замечает — пролетает мимо неё, очень-очень близко, и опускается под мостик, на поверхность воды в красивом пруду. Следом искажается изображение идеально белой луны, поднимается слабая рябь. Листик плывёт дальше, под мостик, заставляя Кейт на мгновение позабыть о ключах, представляя, что это кораблик, который никогда- никогда не потонет. Они с друзьями часто запускали бумажные кораблики в детстве — у её дяди отлично получалось сооружать их. Лучше остальных — по крайней мере, его кораблики никогда не тонули. Так и сейчас. Листик плавно обходит маленькие поломанные ветви и исчезает под мостиком, двигаясь в другую сторону пруда. Кейт, словно бы очарованная этим причудливым движением из детства, отходит от края мостика и медленно разворачивается. Только в эту секунду сердце внутри с ужасающей силой ударяет о грудную клетку. Кейт резко дёргается и тут же замирает на месте, не в силах что-либо вымолвить — дрожь по телу проходится настолько сильная, что слова царапают горло, не имея возможности прорваться наружу. У незнакомца напротив эмоции скрываются за темнотой ночи. — Извини, — его голос разрезает собой внезапно появившийся порыв ветра, и, кажется, на лице даже рисуется лёгкая улыбка. — Твои? Он протягивает раскрытую ладонь, на которой Кейт замечает свои же ключи. На мгновение ей становится легче. Особенно в тот момент, когда парень ступает в её сторону, таким образом выходя из темени на тускловатый свет фонаря. — Всё в порядке, — наконец, произносит девушка, выдыхая и пытаясь унять звонкую дрожь в голосе. Когда же касается прохладной ладони незнакомца, чтобы забрать связку, решает поднять взгляд. — Спасибо. Парень склоняет голову, внимательно изучая ржавые замочки за её спиной. Белый свет луны падает на чёрные волосы, ровные черты лица, выразительный взгляд. В темноте не разглядеть, но его глаза кажутся голубыми, практически синими. Хотя, может быть, этот оттенок будет преследовать её теперь очень долго. — Я, видимо, напугал тебя. — Не хочу показаться грубой, но просто это странно, — признаётся Кейт, и парень слегка кивает ей. — Ты появился очень неожиданно. Один. В парке. И посреди ночи. — Ну, а ты? — он делает небольшой шаг в её сторону, убирая руки в карманы. На нём чёрная куртка и какая-то светлая футболка. На лице появляется ухмылка. — Тоже ведь здесь одна. — Это же Нью-Йорк, — девушка качает головой, слегка отводя взгляд. — Здесь ничего плохого не случается. За деревьями продолжают мелькать фары автомобилей, их шум заглушается неслабыми порывами ветра, и становится по-настоящему прохладно. Кейт смотрит на парня украдкой. И он смотрит в ответ, чуть склоняя голову на бок. — Думаю, случается, — замечает незнакомец. Взгляд девушки превращается в весьма удивлённый. — Ты выглядишь грустной. Фраза оказывается чертовски верной. Правда, не настолько верной, чтобы описать состояние полностью — для такого ещё не придумали слов. Она разбита на части, в отчаянии и безысходности. Но выглядит всего лишь грустной. Кейт под взглядом синих глаз сдаётся оскорбительно быстро — они больше никогда не увидятся, это случайный человек, а ей слишком невыносимо, чтобы просто молчать и при любой возможности отворачиваться. — Один очень близкий мне человек умер, — признаётся она, пытаясь унять дрожь в голоса. Даже ладони не находят себе места, и в горле встаёт ком. Глаза начинает неприятно щипать, но Кейт быстро берёт себя в руки. — Рано утром я уезжаю из Нью-Йорка. — Навсегда? — Надеюсь. В его взгляде поднимается лёгкое недоверие. — Тебе хочется? — Мне ничего не хочется. Ветер срывает листья с деревьев, и они проносятся мимо, пропадают в темноте за спиной брюнета. — Ошибаешься, — он подходит чуть ближе, и Кейт даже не думает о том, чтобы отступить. Больше и терять нечего, хуже не будет. Ей всё равно. Парень внимательнее заглядывает в зелёные глаза, но держит дистанцию, пряча ладони в карманах. — Ты хочешь многого. Я это вижу. — И чего же? — Кейт скрещивает руки на груди. В этот момент становится чуть прохладнее, как будто кто-то разом забрал остатки тепла. — Встретить загадочного парня поздно вечером в парке, чтобы он ответил на все вопросы? — Можно просто сказать, что у меня особое окружение. И кое-чему я у них научился. Брюнет усмехается, и, честно, ухмылка не даёт ничего в этот момент. Кейт, разве что, становится легче от мысли, что она просто говорит с кем-то. Кажется, впервые за несколько дней нормально, без каких-либо ограничений. С мамой не получалось — если она расскажет этому парню, то ему не станет больно или грустно от услышанного. Возможно, через пару часов он совершенно забудет. Кейт закусывает губу. — Тогда скажи мне. Брюнет выпрямляется в осанке, и она замечает, что он намного выше её самой. Он убирает руки за спину и делает по-важному пару шагов в сторону. Потом разворачивается — на губах играет приятная ухмылка, а свет фонарей отдаёт голубым в синих глазах. — Ты хочешь кого-то близкого рядом. Того, кто никогда не придаст. Никогда не пропадёт, — парень встаёт за её спиной, чуть склоняется, слегка понижая голос. — Может быть, немного азарта. И даже чуточку опасности. В это мгновение он вновь оказывается точно перед ней, и Кейт буквально подвисает, взглядом цепляясь за длинные ресницы, ровные скулы и пару царапинок, почти скрытые под чёрными прядями волос, спадающих на лоб. Вероятно, только что сказанное им чем-то похоже на правду. Из-за этого Кейт на протяжении нескольких секунд просто вглядывается в его лицо, не в силах и слова вымолвить, но всё-таки довольно быстро берёт себя в руки. — А чего хочешь ты? Верно, подобного вопроса он совершенно не ожидал. Это заметно больше всего по лёгкому недопониманию, блеснувшему в его глазах. И по тому, как он ненамного отступил назад. Неожиданно замялся на мгновение, посмотрел себе под ноги, поджал губы, что-то обдумывая. И поднял взгляд, когда вдалеке послышался гудок автомобиля и следом Кейт отвлекалась на сообщение в мобильном. — Это моя мама, — она выдыхает, кивая на остановившуюся не так далеко машину. Чёрный джип скрывается в темноте, и только свет фар пробивается сквозь туманную думку. Кейт оборачивается обратно и тут же сталкивается с синими глазами — чёрт — это становится чем-то ненормальным, неправильным. Видеть умершего человека в каждом встречном — ужасно и до слёз больно, но она держится. Вероятно, именно поэтому брюнет подходит чуть ближе к девушку и накрывает широкими ладонями тонкие плечи, унимая всю дрожь. — Я хочу, чтобы у тебя всё наладилось, — вкрадчиво произносит парень, и Кейт впервые в жизни ловит себя на том, что попросту не может отвести от него взгляд. Прохладный ветерок ерошит тёмные волосы, забирается под куртку и тонкими иголочками касается кожи. Брюнет отрывается от её лица и смотрит за спину. Только ладони всё ещё продолжают греть через ткань одежды. — Но сейчас я хочу, чтобы ты просто отпустила все негативные мысли и шла к маме. Она не должна волноваться. Неожиданно брюнет отступает на шаг назад, расправляет плечи, и Кейт приходит в себя только после того, как по его тонким губам пробегает некая полуулыбка. — Спокойной ночи. Конец фразы тонет в новом слабом дуновении ветра. Девушка кивает ему вежливо, а в голове всё ещё крутится этот взгляд, мелкие царапинки, красивые черты лица и чёрные волосы — хочется обернуться. Однако, Аманда Остин из своего автомобиля решает выйти быстрее, чем дойдёт дочь. Это слышно по тому, как хлопает дверца. Фигура матери рисуется в белом мареве тумана и тусклом свете фонарей. Кейт решает обернуться в последний раз, но видит, что силуэт незнакомца совершенно исчез в темноте. А по небу, над её головой, тем временем продолжают перемещаться чёрные облака в сторону высоток ночного Нью-Йорка, где ничего плохого не происходит.* * *
холодный октябрь сейчас.
Итак, сегодня просто не повезло. Чудесно. Принятие всего происходящего — половина решения проблемы. Но, чёрт возьми, думать надо было раньше. Когда только-только накатило дурное предчувствие. Когда впервые за весь день в голове мелькнула мысль: не всем я могу нравиться, точно не всем. Но нет же. Нью-Йорк ведь. Улицы в ярких фонарях и неоновых вывесках. Родной дом. Ничего не произойдет. Рафаэль тихо вдохнул холодный воздух сквозь стиснутые зубы и отступил на шаг назад, взгляда не сводя с парней с этими грязными татуировками на коже. Один ещё и ухмылялся мерзко. Тот самый, что пистолет приставил к виску подруги. Кажется, пьяный — Рафаэль, если честно, с трудом мог представить, сколько спиртного надо вылакать, чтобы грубо схватить девчонку, зажать ей рот, приставить к голове холодное дуло и нести полную ерунду под смех товарищей. Кажется, такие вещи должны делать исключительно трезвые люди. В Нью-Йорке таких трезвых огромное количество. Хорошо-хорошо, они мгновенно сдаются, когда слышат вдалеке полицейские сирены, и ещё чаще впадают в истерику при виде хоккейной маски и клюшки. Вот и проблема: у Рафаэля не было ни того, ни другого. К слову, у него вообще не было никакого оружия. И у Эмили, конечно же, тоже. Вот, что отвратительно: хрупкая светловолосая девушка, как правило, ничего не может сделать против кучки озверевших отморозков. Чёртовы стереотипы. При всех своих достоинствах, Эми вообще не была способной швырнуть через себя мужчину, что в два раза шире и тяжелее её самой. — Шевелись, сука, — рявкнул тот. Раф неимоверным усилием воли заставил себя выпрямиться и более менее спокойно кивнуть. Если бы у него была хотя бы стеклянная бутылка, этого бы, возможно, хватило. Выбил бы из рук кретина пистолет, схватил бы Эми и заставил бежать. По крайней мере, её. Но ничего у него не было. Пуст совершенно. Похоже, — Раф на секунду поймал взгляд Эмили, сжал машинально ладонь в кулак и отошёл ещё на шаг назад, — похоже, придётся ждать. То, что Рафаэль на генетическом уровне не переносил, заставляло его поступиться собственным комфортом. Даже если то, что происходило вокруг, на комфорт совершенно не походило. Не мог же, в конце концов, Рафаэль чётко спланировать собственные действия и предусмотреть всё. У старшего брата-то не всегда получалось. Даже Хамато Йоши не мог. — Умница, — похвалил парень, поднимая мутный взгляд на Рафа. — Только тебе в другую сторону шагать надо. Я хочу, чтобы ты погонял на байке. Показал, т-тварь, как разбиваешься. Он сплюнул и сильнее прижал дуло пистолета к девушке. Провёл вверх, потом вниз по молочной коже Эмили, точно по височной косточки, где едва заметно просвечивали вены. Эми прикрыла глаза, зажмурилась, поморщилась и вздрогнула. Чёрт, Рафаэль за свою жизнь много эмоций на лицах людей видел. Иногда даже сам был причиною, но сейчас понимал, что Эмили точно не должна пострадать. Даже если это означало... погонять. Раф рвано выдохнул, взглядом стрельнул в сторону неудавшихся гангстеров и сделал шаг к шлему, который оставил на скамье — пытался незаметно сократить расстояние между собой и буйным парнем. Он ужасно надеялся, что не будет заметно: подойти поближе, заставить его сменить цель хотя бы... — Отступил! — громко рявкнул тот, вновь направив пистолет на Эмили. — Без шлема, с-сука, чтоб всё почувствовал! Рафаэль поморщился от резкой, невнятной речи. Они все ещё пожалеют, что решили разозлить его сегодня. «Я сам пожалею, — мрачно подумал Раф и даже позволил себе усмехнуться, по- странному покорно меняя направление. — Если доживу, конечно». — Ключи доставай. Рафаэль едва ли не кинул эти самые ключи в него, но снял байк с подножки, положил ладонь на руль и негромко спросил, даже не поднимая взгляда: — И что это тебе даст? Что тебе даст, урод, если прибьёшь Рафаэля и Эмили, которая мирно ходит в частную академию и смеётся с друзьями? Ясно было бы, если бы ты вдруг решил пристрелить парня в хоккейной маске и его рыжую подружку из антикварного магазинчика. Сколько таких было — почти не сосчитать. Или если бы тебе понадобились все воспитанники Хамато Йоши сразу — в этом в пять раз больше смысла. Но одного Рафаэля, не ерунда ли? Рафаэль и Эмили Томсон? Убить ребят, что даже старшую школу не закончили? Оно тебе надо? Кровожадный убийца, зачем это? Да точно не за чем. Такой цирк, честное слово. Вылавливать бедную девчонку на тёмной улице, затыкать ей рот, угрожать пистолетом и перегораживать Рафаэлю дорогу чёрными фургонами чуть ли не с криками: «С-сука, мозги ей вышибу, если не скажешь, что за мразь в хоккейной маске!» — Ни черта не даст, — бросил парень Рафу в спину. Голос его показался совершенно теперь надломленным и каким-то даже бессильным. — Зато за этим наблюдать будет просто пиздец, как весело. Выезжай. Последнее слова Раф чисто машинально проигнорировал. Его передёрнуло от дурацкого «весело», сжало внутри всё с ужасной силой и заставило кровь в организме чуть ли не кипеть и пульсировать, болью отдаваясь в висках. «Пиздец, как весело», — мысленно повторил он, ладонью касаясь коротких волос, когда показалось, что с неба начинают срываться капли дождя. Шины автомобилей размазывают лужи по асфальту. Парень так и стоял шагах в десяти, всё ещё сжимал Эмили в стальной хватке, но это словно бы отодвинулось на в второй план. Пара его дружков были за спиной — один, не такой рослый, кажется, помоложе, надел капюшон и, верно, если что, в руке сжимал закрытый нож. Вдалеке загорелся светофор, машины повалили нескончаемым потоком. Теперь у Рафа в голове, как будто по стенкам черепа, стучало молотком «весело-весело-весело». Заученный до интонации голос младшего брата и тупой вопрос: «Ты чего серьёзный-то такой?» Чего серьёзный-то такой, раз полетаешь сейчас? Чего серьёзный-то такой, если точно разобьёшься? «С моей смертью всё равно опоздал», — подумал Рафаэль, цепляясь за ручку газа и кидая в последний раз взгляд на самого тихого парня в капюшоне. Глухой ярости больше не было, было нечто другое. Чувство похожее, горькое, острое. Раф думал — это бессилие, но самому стало даже больно. И чуть-чуть кисло, когда услышал вскрик Эмили, так и не сложившийся в помощь. Бездарно попал в такую ситуацию, даже несмотря на по-настоящему дикий темперамент, что даёт возможность приключения найти в любой части города. Подумать только, вместо того, чтобы врезать всем, послушно выполняет требования. Звук заведённого мотора загудел в ушах. Ногу обдало жаром выхлопной трубы. Рафаэль замер, выдохнул и чудом только сдержал ругань. Другой уличный подонок следом сел на свой мотоцикл. Самый больной уже чуть ли не размахивал пистолетом в разные стороны: теряющий рассудок, пошатывающийся, с уже почти бесчувственной Эмили в руках. — Пристрелю её, если решишь сбежать, — хриплый голос сквозь рёв моторов был подобен карканью ворона. Чёрт. Рафаэль ладонь сжал на ручке газа с такой силой, что стало почти больно. Надо было сразу в него шлем бросить, выбить пистолет, сбить с ног и как следует врезать. Плевать, убежали бы как-нибудь. Но рисковать Эмили в такой ситуации... Рафаэль бы, скорее всего, не стал. «А как будто бы ей это поможет сейчас», — мелькнула очередная мрачная мысль. Как будто бы он не пристрелит её только за то, что она девушка. Может, и не пристрелит. Может. Собственно, падение с мотоцикла и Рафа может не убить. Боже, какая же чушь у него в голове. Какая же чушь бьёт все адекватные мысли вдребезги. Может быть, где-то в глубине души он всё-таки понимал, что так всё закончится. Здесь. В Нью-Йорке. — На трассу, живо. И гони, пока, сука, не вылетишь с байка. Рафаэль прикрыл глаза. Голос, пробивающийся сквозь шум мотора, эхом отдавался в голове уже на протяжении двух минут. Тут всё неверно. Слушаться пьяного неудачника с улицы, чуть ли не выполнять команды как послушный пёс, умирать по его желанию — до ужаса неверно. «Умирать», — пронеслось в мыслях и исчезло в ту же секунду. Раф стоял на обочине, смотрел вперёд и, да, его смерть, верно, будет похожа на самую длинную трассу с огромным количеством автомобилей. Только Рафаэль умирать вообще не собирался. И не хотел уж точно. Но чего-то другого хотел. Иногда ведь такое случается. Люди уходят очень быстро — прекрасный механизм. Он не стал разминать шею, надевать перчатки — смысла сейчас это не имело. Он просто нажал на газ. Воздух обдал лицо привычным резким холодом, и Раф отклонился в сторону, чтобы выехать прямо на середину дороги. Вначале даже не было сложно — Рафаэль держал привычную скорость, около семидесяти миль в час, и мотоцикл слушался идеально. Сознание рисовало причудливые узоры, едва не вводило в неуместный транс, и Раф с шумом ветра и ударами противных капель слышал: Удар хоккейной клюшкой. Ехидный смех и дерзкие замечания. Потом опять смех, но более резкий что ли, словно бы закатил шайбу в ворота. Это нормально — думать о таком, если вокруг херня творится. Рёв мотора, стук по боксёрской груше. Удары мяча о сухое покрытие. И семья. О да, семья. Это нормально — вспоминать такое, если, по правде говоря, страшно. Что будет с Эмили, если он разобьётся? Когда разобьётся — вымокшая дорога теперь начала по-настоящему мешать ехать, ладони не держались на ручке газа, а шины — по скользкому асфальту. И у Рафаэля в груди что-то стучало таймером, жестоко отсчитывало секунды. Противный тяжёлый голос звучал в голове в такт биению сердца, Раф вспоминал отрывками: — Ты же знаешь этого урода. Ну, блядь, и сдохните оба! «Знаешь. Урода», — эхом отдалось в мыслях на резком повороте. Не просто знает же. Не сдохнут оба. Просто получат когда-нибудь. Не надо преувеличивать — это Рафаэль чуть не выкрикнул, даже легонько нажал на тормоза, заметив свет фар, но сквозь капли дождя чётко не смог разглядеть ничего. Ничего, кроме яркого жёлтого освещения. Не услышал ничего, кроме лязгания тормозов и скрип шин. А потом разжал ладони, и где-то между небом и землёй почти услышал такое проникновенное: «Чёрт возьми!» И ещё понял напоследок, что дождь точно пошёл сильнее.. . .
В коридоре полицейского участка на окраине Бронкса, спешно заработавшем ввиду нарушения закона, было по-странному темно. То есть, свет тут, конечно же, был — узкие лампы на потолке всё-таки горели, даже почти не мигали, но это ничего практически не меняло: всё вокруг казалось похожим на сплошную тюремную камеру. Капли поминутно бились о белую раковину в отдалении, как бы намекая на то, что порядочным мальчикам в такое время в таком месте находиться, как минимум, ниже достоинства. Донателло сцедил в кулак ухмылку пополам с зевком и поднял голову. Зрение к тускловатому освещению привыкнуть так и не успело, зато Рафаэль хотя бы был жив, но смутно находил в себе силы вообще хоть как-то препираться. Наверное. Через приоткрытую дверь было замечательно слышно разговор. Более того, даже было видно полного мужчину-полицейского и развалившегося на стуле Рафа, который, судя по состоянию, даже ничего себе не сломал. При долгом тормозном пути — объективно возможно, но шанс маловат. Особенно с учётом того, что на улице до сих пор льёт дождь. Эмили вышла из дамской комнаты, на ходу застёгивая бежевую косметичку и не замечая громкого скрипа двери. Донателло медленно выдохнул и попытался сосредоточиться на продолжающемся разговоре за стеной. — Просто, — Эми глянула на парня, выдержав небольшую паузу, — повезло же ему затормозить точно перед полицейской машиной. Дон покачал головой и вновь прикрыл глаза. Тусклое освещение лёгким блеском отдавалось в линзах очков, несильный синий свет с улицы проникал во внутрь, ложился на стены. Эмили улыбнулась уголками губ, присаживаясь на край холодной скамьи, и пожала плечами. По стенам так и бегали странные тени — от покачивания ли ветвей деревьев на ветру или от того, что лампы всё так же едва заметно мигали. Донателло чуть ли не вздрогнул, когда мимо них, напевая какую-то свою песенку, прошёл горбатенький уборщик. Когда с противным скрипом приоткрылась дверь в подсобку, нахмурилась и Эмили. Пусть даже Дон рядом да и Рафаэль за стеной, в кабинете, — её почти всегда трясло от любого рода жутких звуков. А если ещё учитывать те мгновения, что удалось пережить часом раннее, то дрожь усиливалась непозволительно быстро. Дверь в подсобку за уборщиком закрылась с характерным хлопком, и мужчина направился дальше, не замечая на себе взглядов парня и девушки совершенно. Серый потолок, грязноватые стены, что-то туманное за окном, что-то успокаивающее внутри. Рафаэль не находит в себе сил пререкаться? Хотелось бы надеяться — что-то похожее уже было пару недель назад. Может быть, взрослеет. Скрипит теперь, видимо, дверь, и Донателло, уже совершенно абстрагировавшись от мрачных мыслей, приоткрыл глаза. — Свои права отстоять не удалось, — сказал Рафаэль, глядя на обоих. — Вот и славно, — эхом отозвался Дон. — Скотина ты. Раф потянулся, но тут же дёрнулся. Боль накатила неожиданно и мгновенно: странно приятная, какая-то даже ленивая, сладкая — как признак явного перенапряжения и слабости. Только на ладонях мелькали чуть ли не бесконечные царапинки. Рафаэль предусмотрительно кровь смыл раньше, только на футболке под тёмной курткой осталась пара бордовых разводов. — И что случилось? Когда я... упал? — Полицейская сирена спугнула всех, — Эмили едва заметно улыбнулась и вздохнула. — Заехала тому парню по лицу сумочкой. Пистолет отдала полицейским. От последней фразы Донателло едва ли не вздрогнул и скрестил руки на груди крепче. Кажется, на Эми он впервые смотрел с совершенно другой стороны. Не заметил в светловолосой девчонке вечно весёлую подружку своего младшего брата. Вместо этого — руки, сжимающие ремешок той самой сумочки, затуманенный взгляд и бледные губы. — Рафи, прости, пожалуйста, — она отвернулась на секунду и показалась Донателло такой слабой, что он даже не нашёл сил в себе, чтобы утешить хоть как-то. Растерялся, наверное. — Я просто не думала, что такое и правда может случиться. Обычно же в сериалах, да и то редко. Рафаэль махнул рукой, как будто и не слушая вовсе. Но успел заметить отчего- то: губы искусаны до крови, синяк на предплечье от цепких пальцев бандита. Возможно, он мог даже ударить её, точно ведь продолжал угрожать — Раф бы нашёл его сейчас и двинул бы ему по голове как следует. Он даже собирался покинуть участок, глянул в тёмную даль коридора, когда Донателло поднялся и придержал за плечо. Чисто по-мужски, Рафаэль даже не подумал о том, чтобы как-то огрызнуться. Но потом позвонил Хамато Йоши. Минут через пять, наверное. То есть, не то, чтобы Донателло и Рафаэль как-то надеялись, что он вдруг не узнает. Хамато Йоши знал, кажется, всё. Просто в мире было много вещей, которые он не удостаивал вниманием. А эта была, конечно же, не одна из них. Поэтому... — Ваш опекун желает поговорить, — из уст толстого полицейского звучало особенно очаровательно. Тем временем ливень за окном сменился слабым дождём. Капли барабанили по козырьку крыши и заставляли жмуриться. Ночной Нью-Йорк играл свою тихую мелодию.