Беззаботная жизнь Влада

И вот… как назло. Прямо голову поднять страшно. Ни в какую. И понимаешь, знаешь, как? Понимаешь, что если его нет, значит, он не придет. А то придет и мне совсем не понравится. Понял? Да не бойся, не бойся, я пошутил. Спи спокойно. Спи, пожалуйста, спокойно. Спи… Все хорошо будет. Ты только сейчас спи. А то вдруг придет… А мне тогда что? Да ну его. Спи. Все хорошо будет. Скоро проснешься и всем говорить будешь, что рядом со мной лежала блондинка, уткнувшись носом в стенку. Ее тело было теплым, упругим и необыкновенно привлекательным. Я бы долго не выдержал. Наверное, я стал бы думать о том, как выглядели покойные цыганки. Но не тут-то было. К моей груди прижалось что-то мягкое и жаркое. Это был пенис Блэйкла Харрисона. Он был готов соединиться со мной — и именно это я и хотел. Моя мысль не была желанием обладать им, а была только видом того, как это произойдет. Тогда я начал доминировать. Вся эта сцена не имела смысла — в действительности это была не комната, а огромный душ, струи которого смешались в одну плотную и блестящую. То, что я испытал, было настолько новым и неожиданным, что я чуть не закричал от испуга. Я испытал все оттенки эротического наслаждения. Только это не было позой. Мне казалось, что я нахожусь в нескончаемом водовороте, где все пропорции меняются в совершенном, неподвластном человеку танце. Я был лодкой в этом потоке, летящей против течения, хотя на самом деле ни одна из привычных сторон этого мира не действовала на меня физически. То, что происходило со мной, нельзя было назвать опытом в полном смысле этого слова. Но в некотором смысле все было так, как я и представлял. Необъяснимые ощущения, которые были моей главной природой, походили на соединение двух тел в бесконечном и лёгком танце. Это было похоже на поездку на поезде в зажатом пространстве между небом и землёй, когда сохраняется только одна иллюзия — что поезд движется. А на самом деле он стоит на месте, и колеса вращаются в пустом пространстве. И пока я летел сквозь эти цветные волны, я продолжал слышать и понимать то, что происходило вокруг — голоса, музыку, смех, гул голосов. Мне казалось, что я не просто парю, а лечу сквозь них, касаясь их без видимых усилий. Они сливались со мной, и я был, вместе с ними, тем поездом, который, как я узнал много позже, никогда не стоял на месте. И я видел, что сейчас один такой поезд несётся сквозь сноп лучей, устремленных к небу. А другой, невидимый, медленно едет по серым, занесённым снегом полям, постоянно сбиваясь с пути и кочуя из одного мира в другой. Я даже не представлял, что такое возможно. До тех пор, пока мой сон не оборвался. Все произошло мгновенно — я успел только растерянно спросить: «Эй, а куда?» — и мои слова утонули в грохоте. Мои ноги ударились об пол, и в следующее мгновение я увидел, что стою в центре довольно большой комнаты, стены которой были увешаны картинами. Но в комнате не было ни людей, ни мебели, а только картины… А затем по какой-то необъяснимой причине я оказался стоящим на коленях на холодном каменном полу. И тогда я услышал крик. Я обернулся. В четырех или пяти метрах от меня, окруженная просторным зеркалом, стояла женщина. Несмотря на свой бесстрастный вид, она была потрясена, и по ее щекам катились слезы. А в зеркале я вдруг увидел себя — измученного и смертельно бледного, стоящего на коленях и глядящего на нее. Тогда женщина заговорила — негромко и тихо, но так, что слова ее разносились по всей комнате. И хотя я не понимал ни единого слова, они казались мне оглушительно громкими. Она сказала: — Я твоя мать. — Как такое может быть? — спросил я, и мой голос показался мне необычайно тонким. Однажды в день, когда ты был маленьким мальчиком, ты поскользнулся на мокрой траве и упал. И я тебя спасла — вытащила на себе. А потом ты пошел в школу и больше не вернулся. Я тогда не знала, что с тобой случилось, и сильно переживала. Но я обещала сама себе, что верну тебя. И это — я сделала. И я здесь. Можешь подняться. Она сделала шаг ко мне, и я заметил, что ее рука у груди, на которой сверкало длинное серебряное кольцо с крупными камешками. Я сел и как-то сразу успокоился. Женщина обошла меня, взяла за руку и улыбнулась. — Спасибо, — сказала она. — Я понимаю, это трудно тебе далось, но другого выхода просто не было. Я улыбнулся ей в ответ. Мне действительно стало чуть легче — я вспомнил ее слова о том, что я — часть ее. А может, они только казались ей смешными. Впрочем, судя по ее улыбке, у меня могло быть и другое объяснение. Я точно помнил: она никогда не кричала на меня. Даже тогда, когда я нагрубил ей в последний раз. Никогда. Я не видел ее плачущей ни разу в жизни. Она казалась мне хорошим человеком. По крайней мере, пока я был маленьким. Она не издевалась надо мной. Она вообще ни над кем не издевалась. Только поэтому, наверно, я и остался в живых. И не только потому. Ещё она была красива — это был какой-то совершенно новый оттенок ее красивой женственности. Я не встречал никого похожего. Эта красота шла от волос и глаз. Она казалась прозрачной и неземной. Я словно понял, что вижу второе солнце. Или во всяком случае один из солнечных дисков. Возможно, даже карликовую звезду, каким-то образом отколовшуюся от своего Солнца и вращающуюся вокруг холодного центра галактики. Это объясняло бы непонятную силу, с которой она заставила меня поднять на нее глаза. Я понял, что не могу отвести взгляд, потому что боюсь потерять что-то, чего мне удалось разглядеть: тень в ее тени. Я знал: стоит только мне сделать это, и я увижу всю мою жизнь, которую видел до сих пор. Но я не мог ничего поделать. Я мог только смотреть на ее лицо и молчать. А говорить почему-то было очень сложно. Наверное, потому, что все, что я мог сказать, вылетало изо рта вместе с дыханием. А если бы я попытался что-то сказать, получился бы какой-то хрип. Поэтому я молчал. Я мог только дышать и любоваться. Когда все так же быстро, как снежинка, падающая на лампочку, в моей голове побежали пустые и бессодержательные мысли, я решил, что все кончено. Я был уверен, что она тоже поняла это. Мне показалось, что она стала догадываться, почему я так долго разглядываю ее. А потом она как-то скосила на меня глаза и прошептала что-то. Я не разобрал, что именно. Но она была уверена в том, что я все понял. А мне не хотелось ничего говорить. Мне хотелось только стоять, глядя на нее. И я все-таки ничего не сказал. Я услышал ее тихий смех. Она улыбалась. И, прежде чем ее глаза снова закрылись, я вдруг почувствовал, как будто ее ладонь, лежащая на моем лбу, начала двигаться в каком-то волшебном ритме. Это было странное и очень сильное чувство. В нем не было ничего красивого. Но мне стало интересно, что оно означает. И тут она неожиданно распахнула ресницы. Никогда раньше я не видел так близко глаза женщины. И я почти никогда не видел так близко лицо женщины. Оно было удивительно красивым — и странным. Но мне почему-то захотелось прикоснуться к нему. Моя рука стала медленно двигаться вдоль ее щеки, и по ее щеке поползли маленькие щекотные шарики. Потом они поползли по подбородку, губам, шее. А потом они начали скатываться вниз — вниз, вниз… по спине. Они сползли вниз, и я почувствовал, как что-то, похожее на тысячи снежинок, упавших на моё сердце. Но они не были холодными — напротив, в них было что-то горячее, живое, и они казались мне лучшими из всех, существующих на свете… Глаза открылись и медленно, с готовностью, остановились на моем лице. А потом улыбка стала угасать, и стало ясно, что я упустил момент. А она улыбалась теперь уже из вежливости. И я испугался, что ее не будет больше, и подумал, что никогда уже не буду ничего испытывать. Я ощутил себя одним из всех людей, стоящих вокруг, и мне стало так плохо, что я побежал прочь, позабыв обо всем. Я ничего не видел перед собой — а между тем я был уже возле остановки автобуса, и в моём сознании появился образ того, как я стою на этой остановке, мучительно соображая, куда же мне ехать. Я был таким одиноким, несчастным и ненужным, что и не знал ещё, кто я на самом деле. И тут, когда я уже почти решился сесть в автобус, меня кто-то тронул за плечо. Я увидел рядом с собой приличную женщину, местную наверное, и спросил, куда мне ехать. И она ответила, что мне следует ехать до конечной, там выйти, перейти по мосту через реку, затем направо, проехать около километра, повернуть налево и пойти прямо. И я поехал, сделав так, как она сказала. Мой маршрут не занял много времени. Через пять минут я уже был на том месте, где она мне велела. И там, прямо напротив моста, стояло красивое старинное здание, почти такой же формы, как моё, но немного поменьше и в два этажа, а на первом этаже был расположен бар. Войдя туда, я понял, что не отказался бы от выпивки. В общем, ничего не изменилось, за исключением одной вещи. Я как бы уже знал, что буду пить. Меня перестало интересовать, чем я буду закусывать, и я решил просто напиться. Я заказал водки, и официантка, лет двадцати, спросила, люблю ли я грузинский коньяк. Я сказал, что люблю. Присев на слегка приподнятый стул, и подвинув к себе тарелку с закуской, я выпил немного, и, не задумываясь, набросился на пищу. Наевшись и выпив ещё, я стал соображать, чего мне ещё захочется. И тут я заметил, что сижу, прислонившись спиной к колонне. Напротив меня сидела толстая женщина лет с пятидесяти, имея пронзительно-синие глаза. Она казалась мне красивой, но совершенно холодной. Я не понимал, как я мог застать её в таком положении. Я почувствовал смущение и смутное беспокойство. Чтобы уйти, я начал задавать ей глупые вопросы, даже не подозревая о том, чем может обернуться такая шалость. Я снова и снова заводил разговор о мексиканских богах. Заметив, что мне наконец удалось возбудить интерес к собственной персоне, я стал настойчиво и подробно рассказывать о том, как служил в армии простым солдатом. Мне показалось, что такая тема может вызвать интерес. Женщина стала задавать вопросы, на которые я тоже стал довольно подробно отвечать, можно ли так сказать вообще… — Ты предложил нам поужинать вместе, всего за просто так? — с ухмылкой, настойчиво решилась спросить Элеонора. — Да, наверное… — наигранно, медленно и плавно вдыхая, покачивая головой, ответил Влад. — Правда что-ли? — и, получив утвердительный кивок, продолжила — Ну тогда такой вариант. Ты платишь за наш совместный ужин. За отдельную плату, разумеется. И мы пойдем уединимся. Знай, что это только между нами. Я не знаю, как у вас принято, но у нас с этим всё очень строго, помни это. — Господин… Этот отрывистый шепот вырвался у нее непроизвольно и был скорее похож на тихую мольбу, чем на протест. Он поднял голову. Растерянность и страсть были в его темных глазах, пытливо вглядывавшихся в её вспыхнувшее лицо. — Ты хочешь, чтобы я прекратил? — хрипло выдохнул он. Женщина с силой затрясла головой. Нет же, нет. То, чего она хотела, было невозможно выразить словами. Улыбка, тронувшая его глаза, была какой то неживой, и все же, прежде чем он опустил ресницы, Элеонора заметила, как в темных глубинах огромных зрачков сверкнуло удовлетворение. Влад уткнулся в ложбинку между грудями и стал исследовать ее губами и кончиком языка. Его теплое дыхание, скользившее по коже, поднимало в девице жгучие волны возбуждения. Парень стянул рукава ночной рубашки с ее плеч, и та постепенно стала спадать. На какое то мгновение она задержалась на бедрах Элеоноры, сделав ее похожей на ожившую статую, ноги которой задрапированы белой тканью. Владислав пристально смотрел на нее, переводя взгляд сверху вниз, не оставляя без внимания ни один изгиб ее тела. Потом тот же путь проделали его руки. С груди они скользнули на стройную талию, обхватили соблазнительные бедра и вместе с падающей рубашкой спустились по ногам на пол. Рубашка с шуршанием смялась и накрыла ее щиколотки. Выражение лица кареглазого брюнета было таким, словно он испытывал сильную боль. Глядя на него, барышня почувствовала, что с ней творится что то странное. Она стояла неподвижно, прижав руки к бокам, а где то в глубине сердца рождалась трепетная нежность. Ее никогда не боготворили прежде, никогда не возносили и не поклонялись ей. Никогда в жизни она не испытывала такого удивительного желания, которое охватило сейчас — отдать себя. Она хотела его, хотела делать то, что ему нравится, хотела быть такой, какая была ему нужна. В этот момент ей вдруг показалось, что она создана именно для того, чтобы отдаваться. Это был единственный способ утолить нестерпимый голод своего тела и своей души. Его настойчивые пальцы требовательно сжали ее бедра, когда он встал на колени и притянул ее к себе. Положив руки ему на плечи и закрыв глаза, старуха запрокинула голову, и сверкающая волна волос упала ей на спину. От влажного и жаркого прикосновения его языка, кружившего вокруг пупка, у нее перехватило дыхание. По мышцам ее плоского живота пробежал огонь наслаждения. Спутник приник к темному треугольнику тонких вьющихся волос, и ее ноги задрожали. Она почувствовала его дыхание, и весь мир вдруг перевернулся с ног на голову. И ее понесло куда то далеко далеко, в не отмеченную ни на какой карте страну, которой правят только чувства. Очень тщательно, ни на секунду не отрываясь от своего занятия, он исследовал подвижные складки ее кожи, ощупывал языком гладкие лепестки, впитывая в себя ее эссенцию. Он требовал ее ответа, побуждал ее, умоляя ответить. Пальцы служанки забрались в его волосы, стали перебирать их, а он в это время добрался до самого сокровенного источника наслаждения и принялся с осторожностью ласкать. Из ее груди вырвался тихий, протяжный стон. Длинными ногтями она непроизвольно впилась в его кожу и, только через несколько секунд осознав это, разжала пальцы. В ответ на это невольное движение Влад ещё сильнее сдавил ее бедра, словно хотел, чтобы эти пружинистые округлости влились в его ладони. Потом его рука двинулась туда, где темнел заветный треугольник. Раздвинув тонкие волнистые волоски и влажные складки нежной кожи, он продолжил свои изощренные ласки. Нахлынувшее на нее наслаждение было таким острым и неистовым, что ее дыхание, ее голос и вся эта ночь слились воедино и стали уплывать куда то. Тело ее изогнулось, руки ослабли, по безвольно разжавшимся пальцам пробежали иголочки тока. Элеонора почувствовала, что оседает на пол, но ничего не могла с собой поделать. Мужчина поддержал ее и помог опуститься на колени рядом с собой. Он притянул ее ближе, и в его глазах загорелся сумасшедший синий огонь. Его ненасытные губы требовательно приникли к ее рту. Она сдалась, она уступила, с упоенным удовлетворением шепча что то неразборчивое. Его жадный язык протолкнулся между ее зубов, вернулся назад, снова погрузился в теплую глубину. Не отрываясь от ее сладкого рта, Владислав вновь пробрался рукой к жаркому источнику. Ее тело с радостью приняло это прикосновение, задрожав от волнения и удовольствия. Ее тело звало его, и он, ощутив призывное биение ее сердца, ответил на этот зов. Элеонора вдруг почувствовала, что сходит с ума от этого приступа возбужденной страсти, сжигавшей все ее тело. Разве можно было удержать это буйствование внутри себя и сохранить рассудок? Этому неистовству чувств нужен был выход, и если наездник не поймет это и не соединится с ней, она взорвется. Нащупав ворот его рубашки, дама потянула за пуговицу. Он пришел ей на помощь, одним рывком распахнув рубашку и вытащив ее из джинсов. Элеонора пыталась расстегнуть ему ремень, но ее пальцы дрожали, и Влад, осторожно отведя в сторону ее руку, справился с пряжкой ремня сам. Щёлкнула кнопка на поясе брюк, и заскользила вниз «молния». Владислав не стал останавливать ее трепетавшую руку, отыскавшую жаркую, возбужденную плоть. Его дыхание стало прерывистым, когда рабыня ласкала разбухавший под ее пальцами этот предмет вожделений. Он приподнял на ладонях ее грудь и, затаив дыхание, стал смотреть, как вытягиваются и морщинятся темно розовые соски, окруженные яркими ореолами. Его пальцы сами собой потянулись к этим бутонам сладострастия и принялись осторожно массировать их. — Как ты красива, — с тихим изумлением сказал он, скорее всего, себе самому. — Ты тоже. Ее шепот был почти не слышен, словно легкий шелест ночного ветерка. Влад еще крепче сжал ее грудь. Элеонора сильнее сдавила его плоть. Внезапно его руки оказались у нее на талии. Распрямив ноги, Рид сначала сел, а потом лег на пол, увлекая даму за собой. Ее бедра оказались зажаты его коленями, и он подтянул ее повыше, так, чтобы она легла ему на грудь. Какое то время девица лежала, прижимаясь к нему и ощущая прикосновение густых золотистых волос, покрывавших его грудь, и прислушиваясь к глухим ударам его сердца. — Как только ты захочешь, — прошептал парень, подтягивая ее ещё выше. Женщина упёрлась ладонями ему в плечи и приподнялась, затем, не сводя глаз с его лица, стала осторожно и медленно опускаться. Мужчина застонал от мучительного наслаждения. Отрывистое дыхание и безумные удары сердца — все говорило о буре, бушевавшей в нем, которую он уже едва сдерживал. Потребность вернуть ему хотя бы капельку того исступленного восторга, которым он наполнил все ее существо, каждую ее клеточку, болезненно отзывалась в судорожно сжимавшихся мышцах. Эта потребность становилась все острее, и ее глаза затуманились слезами. Влад вздрогнул. — Боже, — проговорил он хриплым от возбуждения голосом. Уперевшись руками в пол, он рывком поднял свой корпус и одним мощным движением бедер глубоко проник в нее, полностью овладев. Элеонора вскрикнула от наслаждения. Ухватившись за его мускулистые плечи, она приняла его в себя, призывая взять ее всю. Она хотела его, хотела безумно. В момент наивысшего блаженства они слились в едином движении, едином порыве. Их единство было теснее, чем просто прижавшиеся друг к другу тела, глубже, чем жаркие вдохи, тихие, страстные мольбы и гортанные, хрипловатые звуки несказанного наслаждения. Ей хотелось провести в его объятиях всю жизнь, удерживая его, любя его. Любя его! Продолжение следует…