***
Дорога до квартиры Лёши была в тишине. Пока они ждали такси, ехали в нём и поднимались в лифте многоэтажки в «Москва-Сити». Брюнет ничего не спрашивал, ждал, когда они приедут к нему и поговорят. Он быстро снял пальто и побежал на кухню ставить чайник, пока Вова мялся в прихожей, будто он здесь первый раз. Ну так-то второй. – Мой руки и проходи скорее, – из кухни показался Хесус в милом фартуке с какими-то цветами. Вова таял. Да блять, что с тобой? Он ужасно злился на себя и хотел ударить себя по роже, ведь он такой мудак бегает от Лёши, будто его и нет. А Губанова переживает за него, за эгоиста такого. Брюнет хороший, добрый, милый и до ужаса красивый. А Вова? Вова не считал себя идеалом чьих-то мечт. Он был самым обычным парнем. У него не было отношений или простой взаимной любви. Всё это обошло его стороной. Родительской любви он получал тоже мало, но не настолько мало, чтобы быть невоспитанным и борзым. Родители часто пропадали на работе до позднего вечера. Он понимал и не держал обиду на них, но что-то больно кололо сердце. Родительскую любовь он получал от друзей. От Оли и Славы. Вова благодарен им, ведь те отдавали большее количество своего времени Вове. Как своему сыну. Саксон как настоящая мать всегда выкидывала сигареты, если те оказывались в руках у светловолосого, а Слава всегда помогал своей крепкой рукой, выполнял почти каждую просьбу подростка. А с Лёшей все было иначе, у него не было чего-то похожего с Бустеренко. Это настораживало. Семенюк уже помыл руки и по указаниям Губанова отправился на кухню. Он решил пока не заходить, а просто посмотреть за брюнетом. Лёша резал картофель, на плите уже стояла сковорода, на которой было подсолнечное масло. Парень сразу закинул всю нарезанную картошку на разогретую сковороду. Из-за быстрых действий несколько капель горячего масла упали на руку Лёши. Он быстро отдёрнул её, разделочная доска упала на столешницу, а нож валялся под ногами. Вова подлетел к другу, чуть не наступив на нож, схватил руку и подсунул под прохладную воду из крана. Младший посмотрел на растерянного и перепуганного брюнетка, который сказать ничего не мог. – Хес, болит? Печёт? Может лёд? – и снова не может заглянуть в глаза Лёши, ведь у того взгляд выразительный. Его глаза сейчас по особенному небесно-голубые. Нет того тёмного синего отлива, который присутствует обычно. Разглядывать их – самоубийство. Ты в них будто тонешь. – Да нет, всё нормально вроде, – бормочет Губанов, отворачивая голову, перебарывая желание коснуться губами светлой макушки. Страшно было делать что либо, что кажется слишком не дружеским, по мнению брюнета. Он видел что-то странное в серых туманных глазах. Что-то такое чего нету ни у кого. Сколько он повидал людей за свою жизнь, но это было в первый раз. Он хотел спросить об этом Вову, он мечтал об этом. Но будто знал, что младший сбежит от проблемы не оглядываясь. Вова тот ещё ребёнок, за ним трудно уследить. Как и за его эмоциями, которые менялись неимоверно быстро. Стыд. Смущение. Злость. Растерянность. Страсть. Переживание. – Алексей, нихуя не в порядке, ну что ты это самое! – Вова ругает друга, параллельно целуя красное место ожога. Понимание и Лёша уже не в этом мире. Где-то за гранью реальности. Губы у Вовы мягкие и пухлые. Сейчас они очень лаского целуют рану. А могли целовать искусанные губы брюнета. – Ой всё, иди-ка ты за стол. Сам как-нибудь разберусь, – пригрозил Семенюк, пихая друга от плиты. – Ты ж готовить не умеешь. – Научусь!***
Вова медленно ел чуть подгоревший картофель, который приготовил сам, а напротив него сидел задумчивый Губанов. Будто спросить что-то хотел. Светловолосый ни на секунду не отвёл свои очи от лица Лёши. Одиннадцатиклассник выпрямился и отодвинул пустую тарелку. – Лёш.. – Вова, – поступил мгновенный ответ. Теперь он не разглядывал каждую вещь, будто видит в первый раз, а смотрел уже не такими ярко-голубыми глазами. Синими. Такие тёмные, как бушуещее море в ненастную погоду, – Вов, мне очень непонятна ситуация, когда ты бегал от меня и не отвечал на мои сообщения. У тебя что-то случилось? Ты можешь мне рассказать, я помогу. Говорить проблеме о ней же? Сплошной кошмар. – Давай я потом расскажу, – теперь уже Вова не смотрел в глаза – страшно. А вдруг Лёша умеет читать мысли? – Я пока не готов, да и сам не разобрался. Дай мне время. Может просто из-за экзаменов переживаю. – Да, конечно, ни в коем случае не буду настаивать. Буду ждать столько сколько надо, – он встаёт напротив и смотрит сверху вниз на Семенюка. Тот выглядит уставшим, хоть сейчас и шесть вечера. Хесус вытягивает руки, мол: "Давай я тебя обниму, бедняга". И одиннадцатиклассник без каких-либо споров отдаётся в тёплые и, не-то что в крепкие, но в доверенные руки. Если так можно сказать. – Спасибо. – Спасибо? – смеясь, спрашивает Лёша, – это я тебе должен спасибо говорить. Я обжегся, а ты меня спас. Настроение было в принципе не плохим, если вспомнить весь день. Начало дня не самое лучшее, но конец относительно приятный. Вовчик, наверное, будет прокручивать его перед сном и сегодня, и завтра, и через неделю, и даже месяц. Лёша как какое-то успокоительное. – Эй, белобрысый, не уснул? Придурок. – Езжай домой, а то школьнику ещё уроки делать. Лучший придурок.