Как писал Кастанеда

Весь вечер у нас прошёл в тишине. Антон демонстративно надел наушники и погрузился в работу, оставив меня мариноваться в собственном дерьме. Как же я завидую тем людям, у которых в стрессовых ситуациях повышается работоспособность. Я к ним, естественно, не отношусь. На нервах я абсолютно бесполезное животное, поэтому просто несколько часов подряд пришлось листать Инстаграм, чтобы убить время. Иногда залипал на скользящий по графическому планшету стилус, который Шастун всегда держал двумя пальцами, как будто рисовал сигаретой. Мне было дико неуютно от того, что он молчал. Тишина в комнате стояла такая вязкая и липкая, что было даже трудно дышать. Около полуночи я так устал от собственных мыслей, что просто отключился, но ненадолго. Сны были очень навязчивыми и беспокойными. Просыпался я два или три раза, и каждый раз видел, что Антон ещё не спит. В очередное возвращение из царства Морфея я посмотрел на часы на телефоне. 04:17. — Антош… — устало протянул я и поднял на него глаза. — Ты чего до сих пор не спишь?.. Ассоциативная память сыграла со мной злую шутку. Антошей я называл двадцатидвухлетнего мальчика, который так же полуночничал с дипломом. — Пишу отчёт в министерство не твоих собачьих дел, — абсолютно ровно ответил Шастун и нахмурился, глядя в монитор ноутбука. — Ну прекрати… Ложись, тебе же через шесть часов на лекцию. — Ну мамочка, ещё пять минуточек, — саркастично пропищал Антон. — Арс, по-братски, отвались. У меня три дедлайна горят, работы до жопы. — Разве дон Хуан не говорил, что тебе пиздец, если будешь зацикливаться? Как вовремя я вспомнил про Шастуний криптонит. Это ещё одно, чем он решительно отличается от серой массы. Если в его возрасте парни фанатеют от Гарри Поттера и Человека-Паука, ну в крайнем случае от Саши Белого, то супергероем Антона был дон Хуан Карлоса Кастанеды. К любой жизненной ситуации он мог подобрать цитату из «Учения» и эффектно этим выебнуться. — Я не собирался тебе говорить, но раз уж ты затронул тему сеньора Кастанеды, — Антон отложил ноутбук и как-то очень грациозно съехал с кровати на пол ближе ко мне, чтобы я не пропустил ни одного его слова. В свете белеющего неба я уже мог рассмотреть его уставшее и бесконечно грустное лицо. — В тот день ты не просто меня обидел. Ты меня убил. В прямом смысле убил. Если бы хозяйка квартиры не зашла снять показания счётчиков, то сейчас ты разговаривал бы с моим надгробием. Даже в больнице я думал, что вернусь домой и буду резать уже вдоль, чтобы наверняка, но зачем-то решил перечитать «Учение». Как бы смешно ни звучало, но дон Хуан объяснил мне, что это не выход. «Мы либо делаем себя несчастными, либо делаем себя сильными. Объём работы одинаков». Мне было бы гораздо легче тебя простить, если бы ты извинялся из-за того, что тебе правда на меня не насрать, а не чтобы просто избавиться от мук остатков совести. Не дожидаясь моего ответа, он закатал рукава кардигана. На обоих его запястьях параллельно друг другу тянулось по пять глубоких бледно-розовых порезов. — Пока ты пиздец как проигрываешь дону Хуану, — Антон растянул губы в очень знакомой мне тёплой улыбке, после чего опустил рукава, взял сигареты и ушёл на балкон. Я уже и забыл, как давно последний раз плакал. Но сейчас я беззвучно давился слезами, подтянув к себе колени и обхватив их руками. Из-за своей слепоты я мог не просто потерять Антона, а потерять. Без шанса на прощение, без возможности всё исправить… От осознания этого всего я зажмурился и закусил губу, чтобы не завыть. — Уже всё прошло, Арс, — на моё плечо опустилась холодная ладонь. — Но то, что ты закладываешь болт на окружающих, нихуя хорошего тебе в жизни не даст. Антон лёг спать, а я не мог даже пошевелиться, чтобы не выпустить наружу истерику. Боль уже вышла на совсем другой уровень, и единственное, что сейчас находилось в поле моего понимания, — я больше не смогу без него. Этот человек отчаянно нужен мне рядом. Не потому что я перед ним виноват, а потому что я пять лет гнал от себя мысль о том, что без него я всего наполовину я. Он — всё то хорошее, чего мне так не хватает в себе, без чего я просто кости и мясо. Я даже прямо сейчас готов воззвать к Сатане, чтобы он забрал мою душу в обмен на прощение Антона. Наверное, эмоциональный выброс разгрузил мой мозг. Я нашёл в себе силы пойти смыть с лица сопли, а когда вернулся в кровать, то сразу же вырубился до самого будильника, хотя показалось, что прошла всего минута. Ресницы слиплись от соли, щёки горели, как будто я спал на Адлерском пляже июльским днём. В районе солнечного сплетения образовалась огромная чёрная дыра. Нужно срочно с кем-то поговорить об этом. Антон стоял напротив зеркала и завязывал галстук, через отражение бросая на меня короткие взгляды. — Можно я сегодня пропущу твоё занятие? — мне действительно надо было собрать мысли в кучу. — Я же сказал, что можешь хоть сейчас возвращаться в Москву, — Шастун крепко затянул узел под воротником. — Да не поеду я никуда. — Ладно. — Ты не хочешь, чтобы я оставался? — я приподнялся на локте. — С каких пор тебя интересуют мои желания? — Антон взял сумку с ноутбуком и вышел из комнаты прежде, чем я успел открыть рот. Нужно как-то дожить до десяти часов. В офисе начнётся рабочий день, и можно будет позвонить Серёже, потому что я не знаю, что мне делать. То, как я поступил, не простила бы даже Мать Тереза. Перед глазами до сих пор стоят эти шрамы на тонких запястьях. Пора попробовать включить голову и подумать, как быть дальше. Но отвлёк звук входящего СМС. Серёженька-Пироженка: Ты поговорил с Антоном? Мы в пробке, есть время побазарить. Да ты ж мой хороший. Я нажал на значок видеозвонка. — На проводе, — бодро ответил Серёжа и тут же прищурился. — Ты шо такой опухший? — Бухал всю ночь? — с заднего сиденья высунулся Оксанин бэби-фэйс. — Хорошо, что вас двое, — я сразу перешёл к сути. — Я извинился перед Антоном, но он меня в сраку послал. — Ты рассчитывал на что-то другое? — Матвиенко даже удивился. — Это хуета по сравнению с тем, что он рассказал дальше. Я не уверен, надо ли об этом говорить, но если не скажу, у меня мозг взорвётся. В общем… — я сделал глубокий вдох. — После нашей ссоры он хотел покончить с собой. На том конце интернета на несколько секунд воцарилось молчание. — «Хотел» значит «передумал» или… — осторожно начала Оксана. — Нет, Окс. Успели зашить. Он показывал мне шрамы. Я чуть не убил его. На глаза снова навернулись слёзы. — А самого главного ты так и не можешь понять, Арсений, — продолжала девушка. — Тебе станет гораздо больнее, когда до тебя дойдёт твой главный проёб. — Куда ещё больнее? — я умоляюще уставился в экран. — Просто посмотри чуть шире. Ты же нихуя дальше своего носа не видишь. Мы всем офисом всё поняли за две недели, ты один тупорылил пять лет, — Серёжа говорил со мной как с двоечником у доски. — Вспомни, как к тебе относился Антон, и ты ахуеешь от того, какой на самом деле ебанины натворил. В памяти сразу замелькали кадры. Антон включает на ноутбуке какой-то фильм, растягивается на диване и кладёт голову мне на колени. Я глажу его, как котика, он улыбается. Антон что-то готовит на моей кухне, пока я сижу за столом и пытаюсь не опрокинуться от похмелья после корпоратива. Антон не выпускает из рук розовую чашку с котятами, которую я купил ему в Икее только потому, что она ему очень понравилась. Антон кипятит молоко с бараньим жиром, который специально для меня и моего гриппа ему передала мама Воронежским поездом. Антон вешается мне на шею, когда я встречаю его в аэропорту. В отпуске он был в Индии и привёз мне белый кашемировый шарф. Так и выглядит любовь. Он любил меня. Я медленно закрыл глаза. На ресницах повисли тяжёлые капли. — Вот видишь, Арс, — сквозь гул в ушах я услышал голос Оксаны. — Не так уж и трудно понимать чувства людей, если не принимать их как данность, правда? — Зато теперь ты точно осознал масштаб своего косяка, — добавил Серёжа. — Сиди думай над своим поведением, а мы на работоньку, а то Стас опять пиздов за опоздание всыплет. И не вздумай потерять Шастуна, понял? Так сильно, как он, тебя со всем твоим дерьмом больше никто и никогда не будет любить. — Я понял. Спасибо за пропиздон, ребята. Блять, мне почти сорок, а я такой, сука, сказочный долбоёб! Сначала хуеву тучу времени держать человека в самой ублюдской из френдзон, а потом ещё и… ой, блять… С моих глаз как будто сорвали плотную бархатную портьеру эгоцентризма. Всё стало настолько очевидно, что даже страшно. По какой вообще причине я ничего не замечал? Например, вот на спинке кровати висит красная футболка. Её подарил моему папе профсоюз за участие в каких-то соревнованиях, а он загнал мне. Я забрал её из Омска для работы с маслом и акрилом. Потом она стала мне тесной в плечах, и я отдал её Антону гонять по дому, когда он жил у меня. Почему он до сих пор её носит, хотя она уже напоминает безразмерный кусок ткани? Ответ очевиден. На прикроватной тумбочке — розовая чашка с котятами. Та самая, которую я купил, когда увидел блестящие глаза Антона. Она постоянно была у него на столе в офисе. Серёжа подъёбывал, Оксана умилялась. Когда я запускал дедлайны, и не оставалось времени даже на перерыв, Антон приносил мне в ней кофе прямо на рабочее место, иногда разбавлял его амаретто или мятным ликёром. А я просто принимал его заботу и всё. Кажется, мне придётся просить у него прощения за сам факт моего существования в его жизни. Я ведь действительно вёл себя как равнодушная тварь. Обо всём, что касается Антона, я узнал из собственных наблюдений, что-то он рассказывал сам. Но я никогда не задавал ему вопросов. Ни о чём. Если кто-то у меня спросит о любимой детской игре Антона, о его страхах, о его родственниках в Воронеже, тут и выяснится, что я нихуя о нём не знаю. Да что за нахрен, я даже ни разу не поинтересовался его личной жизнью. Не знаю, нравятся ли ему девушки или парни, сколько у него было половых партнёров. Я всегда думал, что такие вопросы нарушают личное пространство, поэтому никогда никому их не задавал. А теперь ясно-понятно, что со стороны это чистой воды похуизм. Как будто мне абсолютно срать на то, что у Антона в жизни есть ещё что-то кроме меня. Я не предполагал того, что у него могут быть проблемы, которые он озвучивать не хотел специально, чтобы я сам заметил и проявил участие. Но я ни разу не сделал этого, потому что если не делится, то это слишком личное. Вот и вышло, что сейчас сердце самого дорогого мне человека — тёмная комната, в которой я сам же вовремя не зажёг свет. Я вроде бы и был рядом, но по сути никогда не был. Но он всё равно любил меня с полным пониманием, что как человек он совершенно мне неинтересен. Всё вывозил на собственном ресурсе. Не давил, не пользовался слабостями, ждал, пока взрослый дядя Арсений сам всё поймёт. А я бы такого себя давно бы нахуй послал в один конец. Судя по часам, лекция должна была начаться пятнадцать минут назад. Значит, у меня есть около получаса на то, чтобы привести себя в божеский вид и успеть на вторую часть занятия. Хочу посмотреть на Антона открывшимися глазами, так, как он заслуживал всё то время, что был рядом со мной. Ноутбук было принято решение не брать, всё равно мозг на работу не настроен, но планшет на всякий случай лучше захватить. Бариста в уже знакомом кафе свято соблюдал золотое правило сферы обслуживания о правоте клиента, поэтому без вопросов и возражений организовал тройной американо с мятным сиропом прямо в мою термокружку. Всё-таки недосып вреден даже для двухметровых палок, и хотя в этом я вроде как не виноват, но считал правильным проявить своё внимание. Дверь в аудиторию была открыта. Я встал в проёме, не решаясь заходить. Несмотря на перерыв, из помещения почти никто не вымелся, а Антон Андреевич сидел за столом, подперев подбородок рукой, и, кажется, чуть дремал. Запястья были надёжно закрыты манжетами рубашки, но я всё равно ещё очень нескоро смогу отпустить это зрелище. Тихо и медленно, чтобы не слишком резко выдернуть Шастуна из полусна, я подошёл к столу и поставил термокружку рядом с его ноутбуком. — Не усложняй, — я резко поднял ладонь, когда Антон открыл рот с явным намерением протестовать. — Это всего лишь кофе. Не дождавшись ответа, я развернулся и пошёл на то же место, на котором сидел в прошлый раз. Удивительно. Ещё вчера я хотел порвать этого человека, как ссаную тряпку, за очередного спизженного клиента, а сегодня уже готов весь мир к его ногам положить. Надеюсь, он всё-таки позволит мне это сделать, когда увидит, что я теперь совершенно другой.