I.
9 марта 2022 г. в 00:03
Алекс наблюдает за ним издалека, не решаясь подойти. А тот видит и копирует его движения, усмехаясь в ободок стакана с… Это что, блять, Salvatore’s Legacy? Серьезно?
Ну же, отведи взгляд первым, тупой ты мудила.
Или это только кажется Алексу? Он не уверен, но рука молодого человека, развалившегося в темном углу бара за круглым столом, скользит по гладкому дереву столешницы, повторяя движения Алекса. Стол красный, отвратительно едкий, яркий и кричаще алый. Алексу не нравится. Не нравится цвет и не нравится музыка, звучащая из колонок. Кто вообще ставит один и тот же альбом The Strokes? Не нравится, что дужки солнцезащитных очков больно впиваются в кожу на шее, не нравится, что потные ладони прилипают к стакану с виски.
Он раздраженно цокает и трет руки о бедра. Ощущение липкости не пропадает, наоборот — усиливается, когда мудила мягко переносит руки со столешницы на свои колени, медленно — нет, он издевается надо мной, — потирая ладони о ткань джинс. Тяжелый диско-шар под потолком качнулся от сквозняка (кто-то оставил входную дверь открытой), отбросив радужные пятнышки на руки — тонкие в запястьях, даже чересчур. В темноте бара Алекс замечает два перстня на аккуратных пальцах, и ему не нравится, что ему нравятся пальцы незнакомого мужчины. Алексу не нравится, что ему нравится он.
Сквозняк пробирается по дужкам очков за воротник пальто, и Алекс подтягивает колени ближе к себе, тяжело скользя ботинками по полу. Паркет в баре явно не мыли с утра — следы от грязной обуви, черные, будто выведенные линейкой, полоски от танцевальных туфель с резиновой подошвой расчерчивают пол, делая паркет похожим на решето. Погода сегодня Алекса не радует, как и ощущение, что над ним сейчас откровенно потешаются. Если говорить также откровенно, он мало удивлен тому очевидному факту не менее откровенного интереса к его персоне со стороны других мужчин. Было бы дурачеством отрицать, что он не любит внимание. Покажите ему того, кто этого не любит?
Внимание — это валюта. И Алекс прекрасно понимает и более чем уверен, что эту валюту он может менять на все, что отвечает его мелким причудам. Прихотям, если быть точнее: восхищение и деньги, вовремя поданный стакан дорогого виски и нужные знакомства, уместные комплименты и флирт. Способность обладать вниманием других людей к самому себе и самостоятельно определять, куда его направить, — роскошь. И Алекс этой роскошью владеет. Одна из немногих вещей, которыми он гордится, — безразличие к ожиданию этого самого внимания от других.
«Ожидание имеет дурную привычку оборачиваться разочарованием вместо веселья».
За отсутствием ожидания Алекс никогда не просит внимания. Он — кабриолет на Монпелье-стрит, и было бы глупо кабриолету лезть с назойливой настойчивостью к потенциальным его обладателям. Другие люди замечают его первыми. Подходят первыми. Восхищаются — тоже первыми. Намного проще не требовать внимания, когда каждый дает тебе эту валюту по своей воле. Внимание других людей в руках Алекса — воля случая, над которым он властен.
Ему нравится, когда ему предлагают выпивку (особенно если это бурбон Bulleit). Когда вежливо дотрагиваются до его предплечья во время разговоров на уровне шепота (особенно когда чужая рука задерживается на секунду в районе локтя, нежно сжимая). Когда в рассеивающемся свете барных вывесок ему на плечи надевают твидовое пальто, передают кашемировый шарф и приглашают покурить. Когда спрашивают о его планах на ближайшие три/семь/девять дней и предлагают встретиться еще раз в Sketch, чтобы обсудить выставку Mercanteinfiera прошлого года. Когда открывают дверь такси и наклоняются к окну на прощание.
Это одни из немногих вещей, которые нравятся ему. Вот только не нравится Алексу быть посмешищем. Он поднимает глаза и смотрит вперед, натыкаясь взглядом на те же руки в перстнях. Еще чуть выше — сверкающая холодным металлом молния на кожаной куртке. Еще выше — кривая улыбка и блики диско-шара в смеющихся глазах. Темных, красивых глазах. Никто прежде не смотрел на него так насмешливо. И никто не заставлял его чувствовать себя так неспокойно.
Алекс не напряжен, абсолютно нет. В походке — выверенная мягкость и плавность, когда он направляется к барной стойке и привычным жестом подзывает бармена к себе. Конечно же нет, не напряжен. В университете на занятиях мистера Дэвиса по прикладной психологии он усвоил, что отсутствие напряжения берет начало из отчетливо ощущаемой уверенности в том, что решать проблемы нужно по мере их поступления. Алекс опускается на барный стул, чувствуя на спине молнии колючих глаз. Решать проблемы нужно по мере их поступления. Отпечатки все еще липких пальцев остаются на граненом стакане, когда Алекс делает глоток Maccalan. Скотч течет по горлу, оставляя на языке горько-сладкое послевкусие. Хорошая попытка обмануть разум. Алекс не напрягается. Под мягким светом ламп бутылки с дорогим алкоголем мерцают зернистым сиянием. Решать проблемы нужно по мере их поступления. Иначе выставить себя идиотом не составит большого труда.
«Это так абсурдно — начинать разговор первым. Поэтому ты ждешь, ждешь».
Алекс цепляет пальцами мобильный, застрявший в кармане узких брюк, чтобы проверить почту. В теплом сумраке разблокированный экран режет глаза ярким белым светом маяка, поэтому — блять! — ну конечно он роняет телефон на пол, который, почему-то, отскакивает от пола и летит еще дальше, вглубь бара. Меня сегодня испытывают, клянусь богом.
«Потому что когда дело доходит до актерского мастерства, я мог бы написать книгу».
Напряжение подрагивает в кончиках пальцев пружинами. Музыка из колонок начинает звучать тише, когда Алекс встает с барного стула. Людей в баре сегодня мало — вечер понедельника. Движения неловкие, неуклюжие, и Алекс чувствует это. И ненавидит себя за это. Может ли все пойти по Фрэнку Спенсеру? Глупость невероятная. По его предположениям мобильный должен был лежать где-то в метрах 9 от него. Вероятнее всего, лишенный жизни и исполосованный трещинами. Но предположения Алекса подводят. Как и его зрение. Потому что он делает два слепых шага наугад, натыкаясь на чьи-то руки. Алекс переводит взгляд с пола наверх — руки, которые держат его телефон. По крайней мере, экран мобильного в порядке. Напрягать зрение становится бесполезно, когда следующее, что замечает Алекс — два серебряных перстня на красивых мозолистых пальцах. Господь милостивый. А нет, все же не бесполезно. Потому что последнее, что он видит, прежде чем его скулы начнут алеть, абсолютно дурацкую искреннюю и неприлично широкую улыбку.
— У тебя котики на заставке, серьезно?
Алекс больше всего на свете мечтает о том, чтобы потемки бара скрыли его пунцовые щеки. Странно начинать разговор, причиной которого —не совсем дружелюбные мотивы. Странно ощущать беспомощность, когда власть над вниманием достается другому. Странно ощущать прежде чуждый стыд перед незнакомцем за котиков на обоях мобильного. В конце концов, странно быть объектом глумления из-за того, что у тебя, блять, котики на заставке. Поэтому Алекс бесшумно набирает воздуха носом, чтобы дать ответ.
На занятиях по психологии его учили, как нужно отвечать тем, кто обижает. Тем, кто пренебрегает твоими границами. Тем, кто резок, груб, чересчур настойчив. Алексу не пришлось бы долго думать, прежде чем вспомнить, когда в последний раз он сталкивался с нарушением его личного пространства и когда в последний раз отвечал на желчь других. Неуместные упреки, хамство и оскорбления ставят большинство людей в тупик. Способность правильно реагировать на неприятные заявления и сохранить свое лицо дается не многим. Но Алекс ведь не один из многих. Успешная работа винным критиком позволила Алексу отточить навык жонглёрства — да, как же иронично — критикой в свой адрес. Забавно быть критиком, думая, что ты один из тех, кто имеет все юридические, официальные и черт знает какие еще права, чтобы использовать критику как главный инструмент анализа в своей работе, в то время как остальные используют критику в твою сторону в форме анонимных комментариев и льют дерьмо на тебя и твои рецензии. Ебаные деревенщины. Но Алекс выше этого, он прекрасно знает тысячу и сто вариантов ответа, как дать этически корректный отпор, если мудилы намеренно посягают на твои личные границы. Да и еще пялятся издалека. Поэтому своим ответом он превосходит самого себя. Мистер Дэвис гордился бы им.
— Ты в курсе, что тебя ебать это не должно?
— Ты в курсе, что меня должен ебать ты?
«Поджигание фитиля всегда приводит к взрыву».
Милая игра слов. Резкий вздох Алекса застревает вакуумным шаром в глотке. Алексу повезло — в темноте бара никому не видно, как кровь отхлынула с его лица и остановилась в раскрасневшихся губах. Теперь, когда он больше, чем роль в пьесе, — немного легче придумать, что сказать. Вот только пьеса дерьмовая, потому что Алекс знает, что роль main character досталась не ему. And the tables have turned. Алекс прежде не был участником таких положений. Положений, где знакомства начинаются не с «Я наслышан о вас» или «Будет ли это наглостью попросить у вас совета в выборе напитка?», а с самоуверенности и заранее спланированной игры.
— В детстве тебя не научили быть вежливым, когда дело касается разговоров с незнакомыми?
— А тебя в детстве не научили держать ложку, раз удержать мобильник в руках для тебя такая проблема?
Вот сука.
Нужно решать проблемы по мере их поступления.
В школу Алекс не ходил — родители были достаточно обеспечены, чтобы оплатить своему чаду занятия на дому с частными репетиторами. Достойное образование дало свой результат — в списке зачисленных в лучший университет страны Алекс стоял на шестом месте. Но приязненный диалог, разворачивающийся в стенах престижного бара, походил на ссору четырнадцатилеток. Нелепо.
Алекс стоит, в молчаливом поражении разглядывая того, кто держит в левой руке его мобильный. Достаточно близкое расстояние между ними, чтобы уловить слабый запах сигарет Silk Сut. Ну конечно, как же иначе, только вот ты не Константин, приятель. Он никогда не признается себе, что намеренно втягивает носом больше воздуха, чтобы поймать еще хотя бы на секунду сочетание табака и одеколона от Килиан. Алекс готов поклясться, что делает это незаметно, но улыбка напротив становится лукавее. Начинается ленивый дождь, отражающий поступь лондонской весны. Если бы он не был так напряжен, то увидел бы горящую закатным пламенем цветущую магнолию за окнами бара. Вот что бывает, когда тебя сбивают с толку. Сбивают с толку и спихивают с пьедестала. Поражение может быть сладким, если тебя обезоруживают тем, что ты любишь больше всего на свете. Звук музыки редеет, когда Алекс задерживает дыхание чуть дольше, чем должен.
Он знаком с ним. Может Алекс не так хорошо знаком с парфюмом, но отлично знаком с алкоголем, ноты которого отчетливым пятном выжжены в запахе. Аромат алкоголя, который Алекс смог бы уловить с заложенным носом, — ром. Он знал, что источником вдохновения для этого парфюма был ром. И что стоит он примерно четыреста баксов за флакон. Запах кожи, пряный и терпкий. Древесные ноты мускуса, виргинского кедра. Сплетение букета из восточного янтаря, мускатного ореха и пачули. Стоит бы признать, что вкус у твоего собеседника неплохой. Он пахнет как хорошее вино.
«Я проигнорирую это, потому что все смотрят, все взгляды прикованы к тебе».
— Может научишься позже.
Издевательская улыбка расплывается слишком медленно, что заставляет Алекса потерять равновесие, качнувшись на пятках. Рука в перстнях на безымянном и мизинце протягивает Алексу мобильный, на котором по-прежнему мерцают белым прямоугольником обои с котятами. И что в этом забавного?
Руки все еще липкие, когда мобильный послушно опускается в его левую ладонь. Прикосновение горячей сухой кожи непривычно и поразительно отрезвляюще, как если бы он вышел сейчас под дождь. Алекс чувствует ребром ладони холодное касание металла. Перстни на пальцах, точно, а он и забыл. В контрасте с человеческим теплом это кажется приятным. Чужая рука исчезает в кармане кожаной куртки также быстро, как заканчивается песня Bad Decisions.
«Я не прислушиваюсь к советам дураков».