Во всем виноват номер пять

– Герм? Ге-ерм!       Гермиона быстро спрятала в карман джинсов непочатое письмо и вприпрыжку спустилась по лестнице. Она не ждала ответа так скоро, но ее загадочный кандидат в спутники жизни написал в тот же день, пока она проводила свой внеурочный выходной в доме Гарри и Джинни.       Работа в Министерстве оказалась чуточку внеурочнее, чем с девяти до шести, и Гермиона уже пятую неделю брала выходные за свой счет. Первое время она вообще не планировала работать в этом месте – с ним было связано слишком много плохих воспоминаний. Однако в какой-то момент она решила, что менять волшебный мир стоит с головы, и упросила Артура помочь ей с устройством в Министерство.       Ни статус героини войны, ни табель с наивысшими оценками за ЖАБА, ни ходатайство Артура Уизли не помогли ей занять хоть сколько-нибудь влиятельную должность, ибо в Министерстве по-прежнему сидели великовозрастные снобы, которые считали, что двадцатилетней ведьме нечего предложить магической Британии теперь, когда Темный Лорд был повержен. Да и вообще, кто в таком возрасте лезет в законодательство и политику?       Гермиону завалили скучной бумажной работой для Отдела магического транспорта, и она целыми днями структурировала всякую чушь вроде исследований на тему того, сколько грамм летучего пороха оптимально для перемещения на расстояние до одной мили или какие ветки лучшего всего подходят для прутьев детской метлы.       На метлы у нее и вовсе была аллергия, ибо именно они в итоге и послужили причиной ее разрыва с Роном: в какой-то момент она поняла, что квиддич занимает его куда больше, чем… вообще все? А после того, как любимые «Пушки Педдл» взяли его в третий состав, у него вообще крышу снесло – они с Джинни целыми днями трепались о квиддиче, ведь ей повезло летать с «Холихедскими Гарпиями». Гарри, хоть и работал в Аврорате, с удовольствием поддерживал эту тему, а Гермиона умирала со скуки уже на третьей минуте.       Ее взгляд упал на раздел знакомств почти случайно: она не планировала заводить романов с кем-либо, но ее сердце отчаянно жаждало отдушины. Гермиона пролистала несколько выпусков «Пророка» в поисках достойных кандидатов, но все они были самодовольны и глупы, либо жалко заискивали, а запас ее сердоболия исчерпал себя еще на домовых эльфах.       Раскинув мозгами, невыносимая всезнайка пришла к выводу, что ей нужен такой же невыносимый спутник, однако стиль его невыносимости должен быть ей близок: ее потенциальный партнер не должен хвалиться своими успехами у женщин или размером своего капитала (как и другими своими размерами), но должен хорошо соображать, быть в меру серьезным и уметь поддержать беседу на разные темы. Разумеется, она не планировала спрашивать об этом в тексте прямо – все ответы можно прочесть между строк, и незнакомец с нордическим характером показался ей неплохим вариантом. Вернее, единственным приемлемым вариантом из тех, что были.       И хотя он явно делал вид, что не писал объявления и вообще никого не ищет, ответы приходили слишком быстро. А его последнее письмо прямо-таки кипело праведным негодованием:       «Молодой волшебнице со сложным характером.       Вы наивно полагаете, что остроумие сослужит вам хорошую службу в личной жизни – уверяю вас, это не так. Более того, остроумие – враг женщины, которая мечтает о замужестве, а вы (не отрицайте) мечтаете, ибо в противном случае не тратили бы время на чтение раздела знакомств.       И раз уж вы так жаждете моего внимания, то развлеките меня информацией о себе, коль скоро я предоставил ее в немалых количествах (в отличие от вас).»       Тихо посмеиваясь, Гермиона закусила губу и еще раз перечитала письмо, прячась под лестницей от Джинни, которая искала ее по всему дому. Этот нордический придурок был, разумеется, заносчив, как распоследний Малфой, но ее забавлял его гнев, который он тщетно скрывал под маской напускного высокомерия.       Решительно вздохнув, Гермиона все же поднялась на второй этаж, чтобы встретить атаку фанатов квиддича, ибо только на втором этаже лежали пергаменты и перья, а призывать их под лестницу она не рискнула: Джинни все равно заметит, не даром она запасной ловец у «Гарпий». * * * – Сэр… я могу идти, сэр?       Снейп неопределенно угукнул, покачиваясь на стуле и перечитывая письмо от своей загадочной волшебницы со сложным характером, пока усталый второкурсник с львиного факультета ждал разрешения уйти, ибо все котлы были начищены.       «Многоуважаемый сэр!       Если вам непременно нужно об этом знать, то я из простой британской семьи. Люблю своего кота и кресло-качалку, хотя все говорят, что она для старух. Под окнами моей спальни растет ольха, на которую мне нравится смотреть в перерывах между чтением рабочей литературы и тех книг, которые я выбираю для себя сама.       У меня нет специфических хобби и кружевного белья…»       Снейп нахмурился и, наклонившись поближе к пергаменту, перечитал эту строчку еще раз. Нет, ему не показалось. Она действительно написала именно это.       «…но я вполне способна поддержать диалог на самые разные темы, так что не стесняйтесь поднимать любые – в том числе и те, которые не находили отклика у ваших прежних знакомых. Рискну показаться дерзкой, но я уверена, что смогу поддержать разговор, о чем бы он ни был. Если, конечно, это не квиддич. Увольте, но тут я ничем не отличаюсь от большинства ведьм. Хотя у меня есть подруга, которая профессионально летает. Надеюсь, вы найдете больше приятных тем для бесед, чем она.       Буду рада, если вы сочтете, что перевес с информацией теперь в мою пользу, и ваша святая обязанность – склонить чашу весов в другую.»       Задумчиво цокнув языком, Северус вернулся к строчке про белье. Зачем она это написала? Абзац до этого был довольно скучен, и вдруг – белье… Она сделала это нарочно? В таком случае, она определенно умна. Может, она даже заслуживает этого самого перевеса чаши весов, о котором пишет в конце…       Покусывая кончик пера, Северус покачивался на скрипучем стуле, разглядывая свой кабинет, и пытался понять, что он может рассказать о себе, не выдав, что преподает в Хогвартсе – для этого было еще слишком рано, она моментально его вычислит, ведь он по-прежнему был самым молодым преподавателем, хотя ему уже перевалило за сорок.       Наконец, он собрался с мыслями и настрочил в ответ:       «Молодой волшебнице со сложным характером.       Я сам родом из не менее простой британской семьи. Кота у меня нет, как и кресла-качалки, но я бы не отказался от второго. Под окнами моей спальни ничего не растет, однако я, как и вы, много читаю – по долгу службы и не только.       Кружевного белья, как и специфических хобби, у меня не имеется, однако в моей домашней библиотеке найдется много специфической литературы. В том числе и древней. Полагаю, вы нашли бы ее интересной, поскольку ничего о квиддиче в ней нет.       На вашем месте я был бы снисходительнее к подруге, особенно если ваши отношения пережили много невзгод. Окончание войны вовсе не означает, что можно разбрасываться близкими. Цените тех, кто рядом, пока они живы.»       Снейп замер, гадая, не перегнул ли он палку с личным. Вроде общие фразы… А, соплохвост с ними! Эта ведьма наверняка сама хлебнула лиха во время войны и она вряд ли подумает, что он делится чем-то особенным.       Запечатав письмо, Снейп сунул его в клюв школьной сипухе, которую нагло конфисковал для личных нужд, и кликнул домовика, чтобы тот перенес птицу за пределы подземелий.       Только когда ушастое существо с возмущенной совой в охапке исчезло, Снейп понял, что по привычке поставил в письме подпись в виде заглавной буквы своего имени, как часто делал в личной корреспонденции.       Это осознание послужило причиной для бессонницы в последующие два дня, что он ждал ответа. * * *       «Многоуважаемый сэр!       Могу посоветовать вам хорошего мастера, у которого я заказывала свое кресло-качалку. Он настоящий профессионал. Жаль, что под вашими окнами ничего не растет. Это всегда успокаивает, когда снаружи видны деревья. Вы живете в промышленном районе? Мне предлагали квартиру в подобном месте, но я отказалась.       Я рада, что вы не носите кружевное белье. Полагаю, мне нечего ловить с мужчиной, у которого оно есть. А вот человек с личной библиотекой – это хорошо. У меня тоже много книг, хоть я и не считаю их библиотекой. Наверное, потому, что мне не посчастливилось владеть по-настоящему редкими экземплярами.       Простите за нудный тон, у меня завал на работе. Я поняла вашу точку зрения насчет близких, но иногда пути расходятся, и я считаю правильным уметь это принять.»       В ее новом письме не было ни намека на то, что она придала значение его подписи. Несмотря на вялую шутку про белье, оно было довольно сухим, и Снейп даже немного обиделся. Он надеялся продолжить задорные перепалки, с которых они начали, а вместо этого получил такое серое, почти безжизненное и даже в какой-то степени обреченное письмо.       С другой стороны, а разве он сам не был обречен? Писать в газету, чтобы найти себе женщину – вот позорище! Не ему корить эту особу. В конце концов у него самого бывали завалы, особенно в прежние годы, когда он разрывался между преподаванием, деканством, научной работой и шпионской деятельностью.       В этот раз Снейп долго думал над ответом, пока, наконец, не отправился в кладовку в поисках старенькой колдокамеры, чтобы запечатлеть свой экземпляр «Высокогорных поющих мхов Уэльса» с заметками автора на полях.       Поразмыслив, он ограничился короткой запиской и вложил ее в конверт вместе с колдографией, на всякий случай убедившись, что в кадр не попали ни его руки, ни рабочие пергаменты на столе. * * *       Чертовски вымотанная, но крайне умиротворенная Гермиона сидела за кухонным столом и в пятый раз перечитывала короткую записку от своего анонимного собеседника. Фотокарточка, снятая дешевой колдокамерой, напоминала раритетный полароид, только изображение двигалось, когда владелец книги раскрывал ее (не пуская, впрочем, в кадр свои руки), демонстрируя рукописные заметки автора на полях.       «У меня много таких книг. Возможно, когда-нибудь вы сами их полистаете.»       Записка была короткой, без уже ставшего привычным обращения, но именно это письмо показалось Гермионе по-настоящему теплым.       Она задумчиво водила пером по пергаменту, рисуя абстрактные символы, и размышляла над ответом. Сейчас ей нечего было сказать своему собеседнику – в голове гудело от усталости, слова не складывались в буквы, а события последних дней казались непонятной кашей.       Наконец, Гермиона тряхнула головой и решительно написала:       «Мне бы этого хотелось. Спасибо.»