К услугам своего господина

Жавер просыпался медленно. Долгое мгновение он не мог избавиться от темного соленого воздуха Тулона. Он не был уверен, где находится в этой тихой комнате с длинным окном, пропускающим бледный утренний свет, и ветвями старых деревьев в саду за ним. Однако нельзя было спутать мужчину в постели с ним. Он знал Жана Вальжана более половины своей жизни, дольше, чем знал любого живого человека. Ему не нужно было оборачиваться, чтобы понять, кто лежал рядом с ним, робко прижимаясь к его спине, как будто все еще не был уверен, что ему там место. Жавер на мгновение закрыл глаза, вдыхая сильный чистый запах кожи Вальжана. Должно быть, он заснул с мыслями о Тулоне. Он не знал, почему ему снился Шабуйе, он не думал о своем бывшем покровителе в течение многих лет: этот человек, по-видимому, ушел на пенсию в 1832 году, вскоре после самого Жавера, и у того не было причин сомневаться в том, что эта пенсия была мирной и удовлетворительной. Их связь, конечно, не была мирной или удовлетворительной, но Жавер был в огромном долгу перед этим человеком за годы его покровительства и наставничества. В конце концов, он не сделал с Жавером ничего такого, на что сам Жавер не согласился бы, — он покраснел, вспомнив, как сказал Шабуйе «да» в первый раз и каждый раз после этого. Даже сейчас Жавер почувствовал, как внутри него что-то шевельнулось при воспоминании о руке Шабуйе на горле и члене Шабуйе во рту. При воспоминании о гордости, которую он испытывал за свой карьерный успех и служение, о приятном стыде, захлестнувшем его, когда он уступил потребностям своего тела. Он отбросил воспоминания. Им не было места в новом мире, в новой жизни с Вальжаном, который не предъявлял к нему никаких требований, который скорее отрубит себе руку, чем причинит ему боль, который никогда не станет приказывать ему против его воли, даже если сам Жавер станет умолять об этом. По дыханию Вальжана Жавер мог сказать, что его друг тоже проснулся. Он медленно повернулся, чтобы не напугать Вальжана. Немного неловко обнял широкую грудь, посмотрел в нежные глаза. — Я не слышал, как ты вернулся в постель. — Я не хотел беспокоить тебя, — сказал Вальжан. — Я знаю, что у тебя слух летучей мыши, но я также знаю, как быть бесшумным. Он застенчиво улыбнулся, и Жавер улыбнулся в ответ. А теперь извиниться. Он погладил плечо Вальжана и сказал с некоторым трудом: — Жан, мне очень жаль. Я не понимаю, что случилось со мной прошлой ночью. Я знаю, что прошлое болезненно для тебя, и я не хотел причинять тебе боль. Вальжан смущенно сказал: — Мне тоже очень жаль. Ты просто напугал меня, я не имел в виду... — Он отвел взгляд на мгновение, затем снова посмотрел на Жавера, слегка покраснев, — ...То есть, ты знаешь, я необразован в таких вопросах. Но если ты желаешь чего-то еще, кроме того, что мы обычно делаем, в смысле, в постели, то можешь обнаружить, что я не не хочу этого. — Он снова улыбнулся. — Ты просто должен предупредить меня чуть-чуть заранее. Жавер фыркнул, чтобы не улыбаться глупо, сердце его бешено колотилось в груди. — Какое-то предупреждение? Вроде того, что ваш друг — извращенец, который может неожиданно схватить вас в любой момент? — Он прижался губами к ключице Вальжана, и в нем вспыхнула любовь. — Зачем мне заниматься чем-то еще, когда у меня есть все, что мне нужно здесь, с тобой? Вальжан снова покраснел от этих слов, и это неудивительно: Жавер понятия не имел, откуда исходили эти нелепые романтические заявления. Он схватил Вальжана и поцеловал его, чтобы лучше использовать свой рот. Они редко делали это по утрам, когда впереди были дела и неумолимый солнечный свет наполнял их, но Жавер последовал порыву, и в полной мере воспользовался доступом, который давала ему ночная рубашка Вальжана, и его собственная нагота. А почему бы и нет, когда у него действительно было все, что он мог когда-либо пожелать здесь, в постели Вальжана? Он целовал своего друга, пока они оба не начали задыхаться; он приложил свой член к члену Вальжану и ласкал их обоих медленно и плавно, а затем сильнее и быстрее, пока они оба не застонали и не пролились в большой кулак Жавера. — Так хорошо, — сказал Вальжан, когда, наконец, они легли на липкие простыни в объятиях друг друга. — Мы давно не были вместе таким образом. Жавер уткнулся носом во вспотевшую шею Вальжана и плотно закрыл глаза. — Для меня больше никого нет, ты должен это знать. Вальжан рассеянно погладил Жавера по волосам и начал напевать отрывок какой-то песни. Жавер крепко держал его, как будто с помощью некоей странной алхимии любовь Вальжана могла заставить его забыть Шабуйе, забыть яркую, суровую красоту наказания, забыть, что он когда-либо знал служение на коленях в Тулоне.