***
- Тебя берут под опеку, - говорит директор, не распинаясь особо на приветствия и дружелюбные смолтоки. - Что за бред? Кто меня возьмёт-то? Мне год остался тут жить. Я слишком взрослый для такого. - Ты мне не веришь? - Нет. - Тогда может это тебя переубедит. Мужчина протянул юноше подписанную стопку бумаг. Его личное дело в последние полгода увеличилось в размере после случившегося с сестрой, но сейчас на нем стояла яркая печать «Передать в архив», означающая, что ребёнок больше не находится под опекой государства. - Не усыновили… - Нет. Но взяли под опеку. - Почему раньше не сказали? - Не был уверен, что это хорошая идея. Собирай вещи. Через полтора часа приедет их водитель. - В…водитель? Собираться долго не пришлось - забирать особо было нечего. Соседи по комнате в столовой. Единственная вещь, заслуживающая отдельного внимания - припрятанный револьвер между двумя настилками под матрасом. Заряженный патрон все эти пару месяцев отзывался в нем головной болью. Но чаще и страшнее всего другим. Убеждённостью, что он вернётся, когда будет готов. Когда будет сильнее. Как его и попросили. Сунув взрослую игрушку на дно невзрачной однотипной спортивной сумки, он вышел в холл, похлопывая себя ладонями по дрожащим бёдрам. Верилось с трудом. Вернее не верилось совсем. Правда, удивлялся он больше натужно и через силу, чем искреннее. Жизнь потеряла краски, став скучной, серой и однотипной. И только одно яркое пятно словно бельмо на глазу добавляло краски в болото его существования. У пятна бездушные глаза и оскал животного. Все, что он о нем знает, умещалось в одно емкое слово. Ненависть. Но за полгода она если не притупилась, то померкла под слоями пыли. Всё-таки жизнь - невероятно скучная штука. Идеально чистый автомобиль вёз его в тишине по родному городу, за сорок минут оставляя позади центральные районы и даже окраины достопримечательностей. Когда на горизонте замелькал Елагин остров, как-то резко захотелось выброситься из окна, а потом спрыгнуть с моста в ледяную воду. Но он просто сидел и лицом, не выражающим никаких эмоций, наблюдал, как на подъезд к дому высыпаются незнакомые люди. Как фигурки из конструктора Лего. Если бы они скатились с мраморных лестниц кубарем, переломав руки и ноги, смотрелось бы лучше. - Знаешь, я передумал, - первое, что услышал мальчик, почувствовав затылком остатки чужого присутствия, - Забираю свои слова назад. Я не хочу ждать, пока ты созреешь. Добро пожаловать. «В ад?»***
- Ты решил завести ребёнка?! Как домашнее животное!? - отец мог бы что-нибудь сломать, но сын будет недоволен, нельзя ломать неповинные вещи, говорил он. В конкретный момент хотелось сломать его голову. - Ну почему же как домашнее животное… - Ты спрашивал про щенка! - Ты же знаешь, что я не люблю, когда ты повышаешь голос. Я тупой, а не глухой. - Да уж, ты совсем ненормальный! Юноша сидел на коврике для йоги, когда отец ворвался к нему в спальню, используя его не совсем по назначению. Сейчас он просто лежал на нем, расслабляя спину. На острых плечах свободно висела майка-алкашка. - Папенька, все хорошо. - Это уже слишком. Мужчина присаживается на край идеально заправленной кровати. Смотрит на сына. Он мог достичь высот в какой-нибудь сфере, развивать аналитические способности или уйти в спорт, наконец. Но в голове у этого мальчика есть часовой механизм, не позволяющий тому жить нормальной жизнью. «Не скучной», как говорил он отцу с самого детства. «Мне скучно». А затем происходило что-то, что обязательно оставляло пару лишних седин на его больной голове. - Это слишком. И все. Два слова. Разве он может пойти против своего солнышка? Даже если солнышко превращается в пожирающий все на своём пути огненный гигант. Даже если для своего благополучия тому потребовалось посадить в клетку живого человека. Это его любимый мальчик. Он сделает для него все. Как и он сделает все для своего «папеньки».***
Дом - домом это, конечно, называть удавалось с трудом - имел огромные потолки, тяжёлые, с проявляющейся каменной кладкой по низу, и Лёша только и мечтал, чтобы этот самый потолок безо всяких причин приземлился всем им на головы. Так стало бы лучше. И легче. Его провожают в столовую: с огромными светлыми окнами в белой лепнине, с длинным лакированным столом и мягкими неудобными в спинке стульями. Куда подевался долговязый Урод, он понять не успел, но за обедом был только мальчик и мужчина лет пятидесяти, который вежливо молчал и усердно пережёвывал свою палочку спаржи. Примелькавшееся лицо в социальных сетях без фотошопа и огней вспышек выглядело поприятнее, однако ощущалось, что в доме хозяин не он. - Вы Гречкин-старший? - не постеснявшись, спросил парень. Тарелка перед носом оставалась не тронутой, а вилка и нож так и лежали в стороне на салфетке. - Да, - сухо сказал он, не поднимая глаз. - Он на вас похож. - Ну, так родня же. - Как вы можете позволять ему делать такое? - из Лёши сочился яд. Им можно было устелить весь пол в безвкусно обставленной столовой, можно было залить им каждый сантиметр помещения и хватило бы ещё на столько. - Он мой сын. - Это не причина. Лёша встал. Поняв, что даже не знает, куда ему идти, снова обратился к собеседнику. - Я хочу обратно. Верните меня назад. Вы похожи на благоразумного. - Обычно щенки радуются, что их подбирают с улицы, - произнёс голос откуда-то сверху. Лестница второго этажа вела на небольшой балкончик с видом во двор и как раз на столовую. - Обычно, перед этим у этих щенков не убивают сестёр! Крик потревожил ближайшие комнаты и пустой холл, в котором куковала лишь одинокая спортивная сумка. Внутри сумки куковал заряженный револьвер. Смог бы он прямо сейчас достать его, прицелиться и… Говорят, у огнестрельного оружия сильная отдача. Лёша смотрел на него снизу вверх, как и подобает в таких ситуациях, где тот, кто подобрал животное с улицы, становится чуть ли не богом. Спасителем. Медленно спустившись по витой лестнице, Кирилл вошёл в комнату, сверкая глазами. - Приятного аппетита, папенька, - он поцеловал мужчину в лоб, и в этом жесте Лёша увидел столько чувств и любви, искренности, что чуть не растерял весь запал. Это смутило, но прошло быстро, - Как спалось? Ты сегодня не ночевал дома. Я беспокоился. А ты чего не поел? - усаживаясь напротив отца, спросил Урод. Лёша равнодушно смотрел на них обоих, а потом прикинул, что проще всего было бы прострелить голову себе, чем кому-то из них. Он медленно подошёл к тарелке. Взял руками из неё веточку свежесваренной спаржи и кинул в чужую тарелку. - Тебе надо, ты и ешь. - Я знал, что мы подружимся, - улыбнулся Кирилл, подобрал то, что ему кинули и с наслаждением засунул в рот, не побрезговав, - Жаль, что ты не попробовал. Очень вкусно. Хотелось кричать. Лёша сел в коридоре на массивные ступени, подобрал под себя ноги, сумку поставил рядом. Ждал, что будет дальше. Надо попробовать сбежать. Он обязательно попробует сбежать. - Я говорил, что это плохая идея? - сказал Всеволод. До мальчика долетели лишь обрывки фразы. - Да. Уже очень много раз. - А я говорил, что это может стать твоей последней выходкой? - голос без злости и раздражения. - Это будет моя самая лучшая выходка, папенька! К нему подошла какая-то женщина в опрятном костюме. Горничная? Ну да, в таких семьях обычно это норма. Протянула бутылку с водой без этикетки. Он взял ее. Открыл. Сделал глоток. Невкусная. Горничная прошла обратно в столовую, сказала «готово» и с сожалеющим видом обогнула гостя, поднимаясь наверх. Голова становилась тяжёлой. Потихоньку, помаленьку. Как тонкая струйка воды наполняет жестяную банку. Прислонившись к стене, Лёша увидел, как перед ним на колени опустилось Чучело. Остатки пудры с пончика, который предлагали и Леше, смешно прилипли к кончику носа. - Урод… - сказал мальчик. Его пугало, что будет дальше. И интересовало одновременно. Он проснётся закованный в наручники? Его посадят в подвал и будут пытать? Его убьют? Скорее бы. Взгляд напротив обещал все и сразу. - Я же говорил, что мы подружимся. Дальше из его руки выпала ручка сумки, а глаза закрылись, оставляя вместо света обесцвеченную чёлку. Тоже желтую, но не такую яркую и совсем не тёплую.***
Худой. Весит не больше пятидесяти килограмм. Их там вообще кормили? Комната на третьем этаже. Их здесь всего две - вот эта и ещё одна, пустая, его старая детская. Кирилл поднимается, совершая абсолютно механические движения. Прямая спина, руки оттягивает мальчик: даже спящим он выглядит обозлённым и уставшим. Даже без царапин и открытых ран Кирилл мог увидеть под его футболкой пустую дыру вместо сердца, если бы захотел. Он поднимается медленно. Чужое тепло поглощается им без остатка. Двери не скрипят, остатки дневного света проникают сюда через полукруглое окно, затворенное наглухо. Из-за света пыль в воздухе становится полноправным участником событий, делит с ними эту комнату. Кровать почти не прогибается, когда он кладёт мальчика на плед, стащив старые кроссовки. Аккуратно положив чёрную сумку на стол, он присаживает на другой край постели и смотрит. Считает веснушки. Разглядывает. Позволяет себе чуть больше, чем следовало, и отгибает полы олимпийки, чтобы было видно шею и плечи. Грудь почти не поднимается, но шумное сопение говорит о том, что с ним все хорошо. Его зовут Лёша. Сестру звали Лиза. Из личного дела: мать умерла от рака, отец не справился и сдал их обоих в детский дом; учился прилежно. Бунтарь, но в его возрасте кто не такой? Кирилл попробовал снова что-то почувствовать. Наклонился к лицу своего пленника, едва не касаясь того носом, дышал им, пропитывался тёплом. Вдруг это не тепло? Вдруг это ненависть разжигает внутри мальчика костры, вместо топлива используя кости и ткани органов? Ресницы русые. И волосы тоже, но кожа все равно бледная, как у ирландцев. Отец прав. Зачем он это сделал? Для чего притащил его сюда? Было слишком интересно узнать, как мальчик поведёт себя. К тому же вопрос с бумагами решился до невозможности легко, даже слишком - Кирилл хотел изрядно повозиться, а получилось по старинке: деньги, связи. Скучно. - И что мне теперь с тобой делать? - спросил он. Хотелось чего-то неординарного. Чего-то, чего сам папенька от него не ожидает. Что он сам от себя не ждёт. Этот мальчик не такой как все. Они теперь связаны взаимной неприязнью, проблемами и бездонными пустотами в душах. Две чёрные дыры, притягивающиеся друг к другу. Поглощающие одна другую. Этот мальчик никому больше не нужен, но раз он здесь, значит, он нужен хотя бы ему. Бормотание. Лёша пожевал губами - очень смешно получилось, по-детски - и медленно открыл глаза, с опаской начав оглядываться. Затем резко раскрыл их и дёрнул руками, словно проверяя, не связан ли он. Затем он увидел Кирилла, не моргая смотрящего на него. Уже без улыбки и усмешек, поворачивая голову под разным углом, словно сова. - Ты не связан, - догадливо пояснил он, - Более того, дверь в комнату тоже открыта. В буквальном смысле. Весь дом и двор в твоём распоряжении. Но если попробуешь сбежать - я тебя поймаю. Да и дальше ворот ты умотаешь вряд ли. Это так, на будущее. Молодой человек сошёл с кровати, встав возле Леши и снова глядя на того свысока. Мальчик пыхтел словно паровоз, только дыма для эффекта не хватало. - За снотворное извиняться не буду - сам виноват. - А за другое извиниться не хочешь? - каждый шипящий звук скрежетал по ушам. - Нет. Лиза… Лиза… - Почему про револьвер Грому не рассказал? Мальчик съежился, растерялся. Тут же взглянул на сумку. Ясно, с собой притащил. Не выбросил. Внутри что-то разлилось патокой, сладкой и липкой, как та ленточка для мух, и ты вляпываешься в неё, застреваешь намертво. - Ждал, когда смогу использовать по назначению. Не успел. Кирилл снова присел к нему, в порыве новых эмоций протягивая к лицу руку. Он уже проводил кончиком пальцев по этим щекам и подбородку, но сейчас этого было не сделать, потому что парень был в сознании, оттого ладони чесались сильнее. Нельзя. Но жуть как хочется. Тот попятился, естественно отстраняясь от клешни возле своего рта. Кирилла это смутило, и он сжал пальцы в кулак, свёл брови и нахмурился, бегая глазами по испуганному мальчишке. Большие губы, и если он улыбнётся, то непременно появятся ямочки. Но ему он не улыбнётся. - Думаешь, смог бы? - тихо спросил он у щенка. - Смог бы, - с вызовом ответил Лёша, не замечая, как придвинулся ближе. Он врет, да так искусно, что и не раскусишь. Ему это очень нравится. Нравится этот мальчик. Такой… необычный. Такой колючий в его плюшевом мире, что и разубеждать расхотелось. Возможно, когда-нибудь он бы действительно это сделал. Тоже убил. Взял этот груз на душу, но в отличие от Кирилла вряд ли смог бы с ним жить. - Ты такой…. - он запрыгнул на кровать с ногами, перекинул одну через мальчика, пошёл аккуратно на него, пока неуклюжему собеседнику было куда отходить, а потом просто наблюдал за его тщетными попытками выбраться, то и дело поглядывая на распахнутую в коридор дверь, - Блять, почему ты такой? Они были совсем близко. Оба в сознании, но оба далеко отсюда. Кирилл считал серые песчинки в глазах Лёши, то и дело улыбаясь от их причудливой формы. Лёша щурился и клацал зубами, готовый напасть. «Папенька не разрешал мне заводить дома хищников. Он думал, я приведу собаку. А это оказался озлобленный волк - кусачий и далекий». Он наклонился к его уху, шее, выбившаяся челка упала парню на плечо. Запах такой же, как и тогда в суде. - Дешевое мыло, одежда без кондиционера, сырость, возможно, потому что досохнуть не успела, и… краска. У вас там ремонт? Лёша молчал. Отступать было некуда. - Я не трону тебя. Мы подружимся, - промурлыкал Кирилл. - Никогда, - твёрдо ответил мальчик: быстро и без раздумий. - Никогда не говори это слово, если не уверен в нем, - их лица снова оказались друг напротив друга, и молодой человек кивал в тон своим словам подобно учителю. Он все так же поворачивал голову, как змея, решая - нападать ли ему на неведомого зверька или тот может оказаться сильнее, сожрав в один присест и не заметив. - Убирайся из моей жизни. - Я нужен тебе, солнышко. Прозвучало без издевки, без пошлости, возможно, так говорила ему когда-то мама. Теперь это будет говорить ему он. А ведь и правда солнышко. Только за тучами - далёкое, но не менее желанное. - Мне нужна моя сестра. А ты отнял ее у меня, и все знают, что это был ты, даже несмотря на подкупленный приговор! Ты мне противен. Убирайся! - А то что? Это мой дом. - Это моя комната. Выкуси, Кирилл. Засмеявшись в голос, он позволил себе слегка отстраниться. Мальчик начал дышать – оказывается, до этого момента он чуть ли не задерживал дыханье. - Отпусти меня, - сказал Лёша. - Я тебя не держу, - так же спокойно ответил Кирилл, не сокращая образовавшуюся дистанцию, - Ты свободен. - Отпусти меня насовсем. Он мог бы молить. Мог даже упасть на колени. Только вот он не спешил делать слезливое личико. Да и тон грубоват. - Нет. Прозвучало четко и громко, как выстрел. Выстрел того самого револьвера. Они сидели на кровати Лёши, снова не сводя друг с друга глаз. - Я тебя ненавижу, - прошептал мальчик, и маленькая слезинка выкатилась из уголка его опечаленного глазика. Кирилл поймал ее указательным пальцем, стараясь не задевать кожу. Вот они - настоящие эмоции, недоступные ему, краски жизни, какие захочешь: белые, синие, розовые, фиолетовые, жёлтые, красные, зелёные и даже лиловые и персиковые! Вот они, на кончике пальца, в крохотной капельке воды. - Я бы тоже хотел, если б смог, - сказал он, продолжая разглядывать находку. Ох, как он ему в этот момент позавидовал! Да так сильно, что захотелось придушить мальчика, чтобы больше не лил тут свои слёзы, чтобы не дразнился больше и не выводил! Лёша рядом сидел мрачнее самого чёрного неба. Он в своей ярко-желтой футболке совсем не вписывался в комнату, где застарелая пыль и этот мальчик уже образовали крепкий союз. - Отдохни. Остальное обговорим позже. - Зачем!? - крикнул тот в спину, - Зачем ты забрал меня?! Посмеяться мне в душу? Потешить эго? Потому что можешь, да?! Зачем блять ты это сделал?! Он развернулся у самого порога. Посмотрел на чужую сумку, на запертое окно, на теперь помятую кровать и, наконец, на обладателя зелено-серых глаз и сорванного до истомы от крика голоса. - Ты нужен мне. Я нужен тебе. И ушёл. Кажется, в дверь что-то прилетело. Он успокоится. И они подружатся. «Я сделаю все, чтобы мы подружились». Один из отцовских старых коллег копал под него. А теперь копает под себя. - Эт-то м-могила? - пролепетал невзрачный дядя в испачканной от земли куртке, - Я б-больше не б-буду, ч-честно. - Копай, - сказал он, и закурил. Забавно. Обеспеченный взрослый боится двадцатитрехлетнего уебка. Уёбка с пушкой. - Твой п-папа…он…п-понимаешь…у меня не было другого выбора! Мне нужно с ним поговорить! Кирилл молча поворачивает голову, подглядывая на мужчину. Лопата выскакивает из его рук, потому что они мокрые от пота и нервов. И потому что он устал. Почти два метра уже выкопал. Молодец. - Надо было упечь тебя тогда в психушку, как Всеволод и предлагал. Бум. - Да, он бы переживал, но хотя бы знал, что его сын не отмороженный Урод. Бум. - Ты ведь на голову хлопнутый. - Бум. - Ты закопал его заживо… Отец расхаживал по кабинету, нервно перебирая в ладони три гладких шарика. Кирилл запретил ему курить после того, как врачи выявили склонность к образованию раковых клеток, если тот не перестанет и не начнёт следить за своим здоровьем. - Он меня обидел. Сын лежал на столе, подкидывая вверх мячик. Одна брючина домашних спортивок была поднята до щиколотки. Он ходил так почти всегда. - Я просил поговорить с ним. - Я поговорил. Он больше так не будет - передаю дословно. - Заживо… - Так вытащили ведь, чего трагедию ломать? - Кирилл… Кирилл это терпеть не мог. Вот это выражение лица: отчаяние и осуждение, приправленное соусом из жалости к тому, что тот чего-то не понимает в этой бренной жизни, что он не такой как другие нормальные люди. Вот такое, как было у него сейчас. Парень отвернулся, возобновив своё занятие. - Оставь меня. Голос отца прозвучал сухо, по чужому. Обиженно встав с облюбованного места, он всё-таки рискнул подойти к мужчине, которого был выше, пусть и на жалких пару сантиметров. - Это все ради тебя, папенька. Ты же знаешь. И поцеловав того в лоб, с улыбкой вышел за дверь.