***
Груша не спасала, но успокаивала. Когда можно просто бить, бить, бить и бить. Когда пот стекает между лопаток и кажется, словно ты уже не чувствуешь рук, но все равно продолжаешь бить, потому что остановиться - все равно, что позволить им сломать тебя. Кому «им» - непонятно. Матери, что бросила его? Папиным дружкам, что считают его посмешищем? Простым людям, для которых он не больше, чем нашпигованная деньгами обёртка? Да, всем им. Всем до единого. Удары четкие, меткие. Кирилл делал так много раз: правой-правой-левой. Снова: правой-правой-левой. Правой-правой-левой сбоку. Под дых. Заново. «Стойку держи», - звучит ещё молодой голос папеньки. Чужие шаги мешают сосредоточиться. Лёша стоит в серой толстовке, прикрывающей голову огромным капюшоном, и спортивных шортах. Старые кроссовки в некоторых местах сильно потерлись. Опять странные взгляды и молчаливые диалоги, которые они посылают друг другу. Парень выглядит недружелюбно, но у Кирилла сейчас нет настроения сраться и выяснять отношения. - Ладонь покажи, - грубо говорит он. Лёша злится - это заметно по плотно сжатым губам - но вытягивает руку, демонстрируя блондину ладошку. Ну как можно быть таким маленьким? Кирилл кивает, отходит к навесному шкафчику с амуницией, шарится в поисках своих старых детских перчаток, а когда находит - кидает - почти швыряет - ими в Лёшу. - Лови. Но тот не успевает среагировать, и вещи падают к его ногам. - Лошара. - Да пошёл ты. - Умеешь надевать? Лёша не умеет, потому что сразу пытается просунуть руку в перчатку. - Нет, - раздражённо сетует Кирилл, подходя вплотную, - Сначала бинты. Иначе растяжение получишь. Достаёт запрятанные внутри белые мотки, плотно перевязывает ими сначала одну ладонь, затем вторую. - Не давит? - парень отрицательно мотает головой. Кирилл надевает ему поверх бинтов перчатки, - Не жмут? - Великоваты. - Главное, что не жмут. Он легонько толкает его к груше. Кивает, мол бей. Лёша ударяет, и от увиденного у Кирилла готова пойти кровь из глаз. - Блять, ты серьезно? Решил себе первым же ударом сломать к хуям собачим руку? - А ты дохера умный? - Представь себе. Ты сказал, вы дрались в детдоме. - Мне в основном попадало… - Не удивлён. В плечо Гречкину прилетает перчатка - не сильно, но со всей толикой обиды. - Если бы умел держать удар, мог бы и плечо мне снести. Смотри, как надо. Он снова толкает его, но уже на пустое пространство, подальше от груши и стен. - Встань. Лёша просто стоит, опустив руки. Кирилл, закатывая глаза, стукает его по ладоням и оголенным лодыжкам: - Ноги параллельно друг другу. Руками закрывай лицо. Да блять! Ты тупой? - «легче самому», - Расслабься. Он подходит сзади, мягко обхватывая чужие запястья, попутно поясняя, уже не так резко: - Руками ты защищаешь самое важное - голову, то есть лицо: глаза, нос, челюсть. А предплечьем, - он чуть пододвигает правый локоть Лёши ближе к телу, - печень. Это грубо говоря, естественно. Ноги, - снова бьет по ним своими босыми стопами, - должны быть в небольшом полуприседе, как на пружине. Самому потом так лучше будет, ты почувствуешь разницу. Плюс, параллельно друг другу - чтобы было легче работать корпусом. Понял? Не поворачивая назад головы, Лёша кивнул. - И сними капюшон уже, ты не в пафосном фильме про боксера. Стаскивает аксессуар одежды, взлохмачивая русые волосы. Встаёт напротив парня. - Так. Теперь удар. Ты бьешь не рукой, а всем телом. К тому же ты дохлый, как вобла, тебе и так-то усилий много придётся прикладывать, а тут ещё… - Может, хватит оскорблять меня? Кирилла это позабавило. Он пожал плечами, знатно развлекаясь от всей этой ситуации. - В общем, бьешь корпусом. Лёша не двигался с места, замерев как каменное изваяние в позе, в которую его поставили. Блондин снова обошёл его, взял, словно марионетку за верёвочки. - Во-от так. Он вытянул его руку вперёд, в правильное положение двигая туловище. - Когда бьешь левой, ногу слегка разворачиваешь. Так удобнее. Чувствуешь? Лёша странно закивал. - Что? - Мне неудобно. - Какая у тебя ведущая сторона? - Левая. - А почему пишешь правой? - Так вышло. - Надо было с этого и начинать. Кирилл немного сменил ему позицию. - А так? - Удобно. - Тогда дальше, - а улыбка не смогла сойти с губ около секунды, - Попробуй теперь сам. Медленно. Лёша неуверенно помялся на месте, затем всё-таки пересилил стеснение и сделал, как просили. Сделал правильно. - А теперь быстрее. Как будто выстрел. Удар и сразу назад. Кирилл поправил на себе баскетбольную джерси, а затем встал в стойку, ударив грушу. Та неприятно звякнула потолочными цепями. Мышцы поиграли под кожей. - Видел? - Лёша потерянно кивнул, не зная, куда деть глаза, - Да не на меня смотри. На руки смотри. Парень смутился, но взгляд перевёл куда надо. Кирилл повторил движение снова. - Теперь ты. Лёша попробовал. - Быстрее. Ещё раз. - Быстрее. Ты чего бьешь, как девчонка? - Стереотипный мудила, - проворчал парень перед очередным ударом. - Меньше языком треплись. Сильнее ударь! Он показал ему ещё несколько движений, разжевывая на пальцах, как те выполняются, не забывая и про едкие комментарии. - И самое главное. Ты мелкий, а твои враги почти всегда - если не всегда - будут выше, крупнее, сильнее тебя. Поэтому априори бей выше сантиметров на десять-пятнадцать. - Я вырасту, - пробухтел Лёша. - Ну, вот когда вырастешь, тогда и поговорим. Давай работай. Пока Лёша пытался нанести груше тяжкие ранения, блондин бродил вокруг него, то и дело стукая то по плечу, то по ноге. - Слабовато бьешь. Мне кажется, тебе не хватает мотивации, - и он встал напротив вместо инвентаря, - Махнемся? Лёша непонимающе смотрел на него. - Чего замер? Бей давай. - Я не буду, - категорично сказал он, замотав головой. - Почему? Ты столько раз желал мне смерти, однажды даже выстрелил. Неужели откажешь себе в удовольствии пару раз набить мне лицо? Он сопротивлялся. А Кирилл улыбался, зная, что он согласится. Когда Лёша сделал первый удар, Кирилл быстро ушёл от него, сцепил чужую ладонь и толкнул парня в спину. - И это все? Я верю в то, что ты можешь лучше. Не разочаровывай меня, солнышко. Лёша попробовал снова - на этот раз обошёлся подзатыльником и пинком под задницу. - Ты че такой слабак? Каши утром мало ел? Он издевался над ним, как мог. Уворачивался, отпрыгивал, перехватывал и, унижая, делал ещё больнее. - Ну-у, Лёша, я ещё даже не вспотел! - Не боишься, что я тебе накостыляю? - Ты? Мне? Нет, не боюсь. А вот ты, - оказавшись очень близко, сказал он, - ты меня боишься. Не бойся. Я не кусаюсь. И словно в подтверждение щёлкнул зубами. Когда тот замахнулся снова, Кирилл зарядил ему под дых. Сгибаясь от удара, парень скрючился на полу, не в силах сделать и вздоха. Переборщил. - И чего ты разлёгся? Вставай! - Нахуй…пошёл… Лёша кое-как встал и побрел к выходу. - Мы не закончили, - пригрозил Кирилл ему в след. - Я закончил, - безапелляционно заявил парень. Блондин отреагировал на это весьма грубо, догоняя его и толкая вперёд. Лёша упал, вовремя выставив перед собой руки. - А я сказал, - наклонился Кирилл, - что мы не закончили. Подъем. Теперь не удивительно, почему тебя били. Слабак. Даже за себя постоять не можешь. - Ты перебарщиваешь! - Я готовлю тебя к суровой жизни, мальчик, в которой люди не будут давать тебе ни шанса. И ты к ней абсолютно не готов. - Ну и наплевать. Лёша почти нашёл в себе силы подняться и уйти, когда Кирилл достал последний козырь. - Мотивация. Хм… Может, ты хочешь поговорить о Лизе? Он отходил спиной обратно на маты. - Может, ты хочешь узнать, как это произошло? Может, так ты, наконец, осмелеешь и начнёшь делать хоть что-нибудь?! - Закрой пасть… Лёша развернулся, краснея от злости как вареный рак. - Так вот. Я был так обдолбан, не по своей воле, но это не имеет значения, что у меня перед глазами кроме белой пелены вообще ничего не было! Я не видел ни тебя, ни сестру твою, ни кого-либо еще. Я до дома-то с трудом доехал. Мальчик медленно наступал, пыхтя и фыркая. - Ты хочешь моих извинений?! А за что мне извиняться? Для меня это произошло как во сне, для меня этого вообще не существовало! - обезумевшими глазами Кирилл смотрел на надвигающегося Лёшу, готовый к чему угодно. Но парень или выжидал, или был действительно слаб на что-либо ещё, - Я был в хлам. И последнее, о чем я думал в тот момент, была какая-то маленькая девочка. Вот они - мои извинения. Ну же. Лёша. Ударь меня. - Н-нет, я не стану опускаться до твоего уровня. Я не чудовище. - А кто ты? Ты тряпка, о которую можно вытереть ноги. Чью сестру можно сбить насмерть, а ты даже в ебало за это не пропишешь! Лёша вложил в этот удар все, что было - и ненависть, и раздражение, и обиду, и тоску по сестре, и разъедающую боль. Но сильнее всего чувствовалась усталость - не физическая. Духовная. Удар напоминал громкий и тяжелый выдох, груз, который наконец-то сбросили после долгого пути. Усталость держать горе в себе. Потекла кровь. Словно напоминая, оповещая Кирилла, что он еще живой, что он человек. И всегда им был. Что ему должно быть больно. Но больно не было. Было приятно. И собственная кровь, обжигая верхнюю губу, дарила чувство приземленности и реальности. Следом прилетело во второй раз – Гречкин не сопротивлялся, бездумно шагая назад, пока было куда, а потом его схватили за майку и повалили на маты. Начали не бить, а хаотично стукать, кулаками стремясь пробить грудную клетку, будто в попытке достучаться до чего-то важного там внутри, выпустить наружу запертые многие годы эмоции. И сейчас не было больно. Стало больно, когда на лицо потекли чужие слезы – горькие и тяжелые. - Это ты виноват! Ты во всем виноват! Ты! – кричал Леша, сидя на нем и молотя руками, захлебываясь реками. Никакой злости или ненависти в нем уже не было, все ушло, сметенное ураганом отчаяния и несправедливости. Сейчас мальчик просто кричал. Кирилл перехватил его запястья, потому что тот начал причинять вред себе, а не ему. - Отпусти! Отпусти меня! Ты сказал, я могу тебя ударить! Так, черт возьми, дай мне это сделать! Я ведь больше ничего не могу! Не могу, понимаешь?! - Тш-ш… Перекрутив аккуратно чужие руки, он притянул его к себе, кое-как обнимая, чтобы Леша ненароком не ударил сам себя. Он продолжал бить блондина по плечам, по ладоням, по всему, что попадется. - Тш-ш… Успокойся… Спустя полторы минуты мальчик затих, если протяжные вои, заглушаемые их одеждой, можно назвать затишьем. Кажется, он сорвал голос – так сильно он кричал, так сильно плакал. Пока Леша рвал голосовые связки, Кирилл разрывал собственную душу на куски в попытке вытравить оттуда незнакомые эмоции. - Сколько же ты носил это все в себе… На всю жизнь бы хватило и еще осталось. Леша не ответил – просто лежал мертвым грузом на нем, уже не сопротивляясь. Вытянутые в неудобном положении руки выглядели кукольными. Его сердце глухо билось между футболкой и джерси, действуя на виски как звон колоколов. Мальчишка почти ничего не весил, даже в расслабленном состоянии оставаясь легким перышком, подрываемым каждым дуновением ветра. Из разбитого носа продолжала течь кровь. Чудно, Кирилл совсем не заметил, как залил ею весь подбородок и испачкал шею. Леша приподнялся, насколько хватило сил, разглядывая свою работу – Кирилл уверен, видок тот еще. Но парень и сам был подбит. Рассеченная чем-то бровь сверкала запекшимися в волосках кровоподтеками. Ерунда. Даже царапины не останется. - Дурень. Умудрился сам себя побить, - спокойно, немного улыбнувшись, прошептал блондин, стягивая свои перчатки и большим пальцем руки растирая ранку, - Ну как так можно, скажи мне? А у самого половина лица в кровище. Наверное, со стороны это очень забавно выглядит. Парень молчал, никак не реагируя на манипуляции со своим лицом, пустыми глазами разглядывая Кирилла – волосы, губы, цвет глаз. Пожалуй, хорошо, что он молчит. Слова сейчас были бы лишними. - Хочу тебе кое-что показать. Одевайся. Командует Кирилл, и, не дожидаясь отказа, быстро уходит. Леша неторопливо спускается во двор. - Садись, - Кирилл открывает дверцу папиного Ровера - чужой и холодной для него машины. - Нет. - Я больше не буду гонять. Садись, - делает над собой усилие, - Пожалуйста. - Мы в город? К Игорю? - Нет, не к Игорю. Да, в город, - быстро отчеканивает блондин. - Зачем? - Хочу тебе кое-что показать. - Надолго? У меня там… - Блять, ты сядешь уже сегодня или нет? – не сдерживаясь, прикрикивает он. Леша, наконец, садится, тут же натянув на себя ремень безопасности и отвернувшись к окну. Для Кирилла это победа – он не был уверен, что парень куда-то с ним поедет. Да еще и так просто. Пока они едут, есть хорошая возможность обсудить произошедшее несколько дней назад. Но они оба молчат, и даже музыка не играет, не шумит радио, позволяя тихому двигателю хозяйничать в салоне. Лешина бровь уже затянулась, а нос Кирилла оказался не сломан и не вывихнут, что тоже считается вроде как успехом. Мальчик с таким увлечением рассматривает окружающий их пейзаж, что Гречкину тоже становится интересно – что такого он не смог во всем этом разглядеть за двадцать три года, что видит Леша. А может он специально смотрит туда, чтобы не смотреть на него. Второй вариант кажется логичным. Они сворачивают на историческую часть города, в район Петроградки, и пару минут объезжают узкие улочки и тесные дворы, пока не заезжают в какой-то невзрачный колодец с побитыми на окнах стеклами и отвалившейся штукатуркой. - Здесь, наверное, никто не живет… - зачем-то вслух говорит Леша. - Живут, конечно, - удивленно отвечает Кирилл, - Это же старый фонд. Люди и не в таких условиях выживают, поверь на слово. - Игорь живет в старом фонде, - еле заметно улыбнувшись, парень отворачивается обратно к разглядыванию дома, - У него ванна на кухне. Выглядит забавно. - Пф, это еще ерунда. Я как-то видел проход в квартиру через душевую кабинку. Ту самую, знаешь, которая пластиковая. Вот… Так что. Но согласен – квартиры тут убитые. - Да… Беседа ни о чем слегка разбавила градус напряжения. Смеркалось быстро – пока они сидели в машине, солнце успело почти уйти за горизонт, спрятавшись за домами новостроек в отдаленных районах Северной Столицы. - Пошли, - сказал Кирилл и вышел из машины, - А то не успеем. Они зашли в один из подъездов – воняло мерзко: затхлостью, сыростью от бесконечных осенних дождей, кошками и старостью. Старостью особенно. Причем не почтенной, а скорее вынужденной, нежеланной, мучительной и бедной. Город столько пережил, а люди продолжали жить в разваленных домах, на стенах парадных которых написано маркером «хуй». Вот такая культура. Поднявшись на пятый, верхний этаж, Кирилл опустил металлическую лестницу, ведущую на чердак. - Выглядит ненадежно, но меня выдерживает, а тебя тем более. Леша кивнул, но поднимался по тонким прутикам медленно и аккуратно. Сам – от помощи он, естественно, отказался. Кирилл поднялся следом, еле помещая свой рост в небольшое окошко. - Туда, - блондин показал на деревянную дверцу в правом углу, - И осторожно – в некоторых местах дыры. Пробирались на ощупь, лишь пара кружков света от пробоин на крыше позволяла не потеряться здесь совсем. На двери висел незакрытый замочек, лишь имитируя запрет всем любопытным проходить через него. Почти сразу стало громко. Город обрушился на них звуками проезжающих машин через ближайший мост, датчики светофоров предупреждали о последних секундах перехода пешеходов через дорогу, а кто-то ругался неподалеку на отсутствие парковочных мест. Жизнь кипела отовсюду. Куда ни глянь – миллионы звуков пытаются пробраться в твою голову, отвоевать кусочек внимания. Леша растерянно вертелся, пытаясь ухватить все за раз. Кирилл, смотря на него, окунулся в воспоминания, когда сам впервые попал сюда. - Пойдем. Нам чуть дальше. Он шел впереди, показывая дорогу, перебираясь через ржавые отвалившиеся антенны и переступая плохо уложенные металлические листы, прикрывающие провалившуюся кирпичную кладку потолка. Кое-где валялись окурки, и целлофановые пакеты бесцельно перекатывались туда-сюда. Они вышли на другой край дома. Да, с этой стороны не был виден закат, зато отсюда можно было разглядеть другое. - Сейчас. Смотри. Он пододвинул Лешу к самому краю. - Ты хочешь столкнуть меня с крыши? - Если падать, так вместе. И нет, просто так надо. Придерживая парня за плечи, едва касаясь руками чужой куртки, он расстегнул свою – она слишком дутая и занимала много места между ним и мальчиком. А хотелось быть чуточку ближе. Чуточку. Под массивными кроссовками на толстой подошве заскрипели куски разбитого стекла. Из чердака колодца дома, возможно, через улицу, кто-то вышел на крышу, подошел к небольшому сарайчику, аккуратно открывая его и… Выпуская на волю стаю голубей. Это было быстро – они выпорхнули за пару секунд – и не так эффектно на фоне автомобильных сигналок, но, разлетевшись кто-куда, голуби организованной группой оккупировали близлежащие провода. Белые – на густом темно-сером небе они выглядели как падающие кометы. Один даже почти долетел до них. - Голуби? – надменно сказал Леша, пытавшийся скрыть детский восторг и розовый румянец, - Ты бы меня еще в цирк отвел. - Я же вижу, что тебе понравилось. Не ворчи. Он встал рядом, убрав руки в карманы, чтобы не было соблазна вернуть их на чужие плечи. - Сейчас еще откроется вон тот ресторанчик, - показал он на заведение внизу дома обладателя голубей, - У них музыка красивая. И фонари. - Фонари? - Да. Они у входа старые фонари выставляют. Я читал, что это дорого, но смотрится выигрышно. Особенно на фоне вездесущего неона. - Ты, значит, ценитель прекрасного. - Иногда бываю. Кирилл достал из кармана беспроводные наушники, подключил их, один взял себе, другой протянул Леше. Тот молча взял его, аккуратно вкладывая в ухо. Сначала была тишина, а затем заиграла спокойная незнакомая мелодия.Очередной закат
И некрасивый горизонт
Начинает капать дождь
И я открываю зонт
Смотря куда-то перед собой, блондин очень тихо напевал слова вслух.Наши головы взорвутся от космических частот
Начинаю обожать твой депрессивный эпизод
Леша повернулся к нему лицом, его взгляд изменился, но Кирилл продолжал смотреть на город.С крыш высоток кажется таким не важным все
Таким бумажным, но
Я провожу руками по щекам твоим
Зачем-то влажным:
Дождь или не дождь
Он протянул Леше обе руки, шагая назад на крышу, отходя от опасного хрупкого ограждения. Приглашая идти за ним. Мальчик послушался, цепляясь своими теплыми ладошками за холодные ладони Кирилла. И уходя за ним вглубь крыши. Город за их спинами превратился в размытые декорации, а зелено-серые глаза неотрывно следили за каждым его движением, за полуопущенными от наслаждения песней веками, за которыми прятались глаза.Запомни
Белые ночи, вечный рассвет
Глаза мне разъедает дым твоих сигарет
Я ослеп, это значит
Что иду в темноте
Дай руку, я не хочу отпускать тебя
Кирилл немного потянул Лешу ближе к себе. Сопротивление – легкое, ненавязчивое нежелание подчиняться, но по итогу он все равно оказался рядом, уступая настойчивости. Мальчик снова сделал так, как ему сказали. Хороший мальчик.Белые ночи, вечный рассвет
Глаза мне разъедает дым твоих сигарет
Я ослеп, это значит
Что иду в темноте
Дай руку, я не хочу отпускать тебя
Он обнял его, перекрывая кислород своим запахом, кладя на русую макушку подбородок и покачиваясь влево-вправо. Он мог схватить его в охапку, полностью обхватив руками – Леша был худой до невозможности. Когда песня закончилась, они распутались, снова отошли друг от друга, неловко, но сдержанно, не глядя друг другу в глаза. - Зачем мы здесь? – задал вопрос Леша. - Не знаю, - Кирилл пожал плечами, - Мне показалось… что тебе здесь может понравиться. И что нам обоим давно нужно было встретиться на какой-нибудь нейтральной территории, чтобы выдохнуть от взаимной неприязни. Забыть, что ли, на пару часов, что… - Что ты убил мою сестру, а меня почти незаконно запер у себя в доме? – прозвучало правдиво, оттого и жестоко. Но не зло. - Да, как-то так, - спокойно согласился он, снова отворачиваясь и возвращая внимание погрузившимся во мрак вечера улицам и прохожим. - Знаешь, я тебя не понимаю, - с чувством выдохнул парень, - Вообще, но порой особенно. Вот как сейчас. В тебе словно живут два человека – маленький прихотливый ребенок, который совершенно не различает, что такое хорошо, а что такое плохо. Который просто делает так, как он хочет. И второй – хладнокровный мудак-отшельник, закрытый, злой и беспощадный ко всему на свете. И иногда между ними двумя проскальзывает что-то нормальное, но этого так мало, что и не заметить толком. Вот я сейчас стою тут и гадаю, кто из этих двоих меня сюда привел и нахуя? Потому что на конченого романтика не похож ни тот, ни другой. Кирилл покивал и сел на плиту, согнув ноги в коленях. Ветер раздувал его куртку, грозя простудой или воспалением, но ему было все равно. Психанув, Леша сел рядом. - Лизе было шесть? – спросил он. Мальчик испуганно таращился на блондина пару секунд, затем закрыл глаза и тяжело выдохнул. - Да. Ей было шесть. - И навсегда останется шесть. Это прозвучит тупо, даже убого я бы сказал, но я… ей завидую. - Ты прав, это звучит убого, и лучше тебе заткнуться. - Нет. Погоди. Я объясню. Просто скажу то, о чем давно думал. Я ей завидую, потому что она никогда не вырастет, понимаешь? – волосы Кирилла спутались, и он хаотично убрал их с лица, прищуриваясь в темноту, - Да, она не узнает многих вещей, но еще она никогда не узнает, что такое боль, кроме той, что причинил ей я. Она навсегда останется маленькой принцессой в замке из желтых, розовых и сиреневых стен, в котором она живет со своим любимым старшим братом. У нее никогда не будет ничего болеть, жизнь не потеряет красок. Она навечно останется в твоей памяти как луч света, как надежда. Мир не оставит на ней шрамов, она не разочаруется в людях. У нее все хорошо. Понимаешь? Мы теряем это, стоит нам повзрослеть. Я завидую ей, и ничего не могу с собой поделать. Леша неверящим взглядом прожигал в нем дыры. Какого это, услышать такое? Наверное, не очень… - Мой мир тоже разрушился, когда мне было шесть. Продолжать или нет? Уместно ли это сейчас и уместно ли вообще? Зачем мальчику слушать историю его тупой жизни, если она прозвучит все равно, что оправдание? Молчание. - Со мной было что-то не так с самого начала, и мать заметила это, когда мне было около двух лет. Я много кричал, истерил, вел себя неадекватно, не общался с другими детьми и не проявлял к ним никакого внимания, а самое главное – никак не реагировал на чужие эмоции. Постепенно начав говорить, язык чувств по-прежнему оставался для меня каким-то темным лесом. Я не чувствовал людей вокруг себя. Мир был серым изначально, по умолчанию. И мама начала таскать меня по врачам. Голос казался чужим. Только отец знал эту историю. Самое ценное, самое важное, самое скрытое. «Кирилл, что ты делаешь? Замолчи сейчас же!» - Она думала и даже надеялась, что у меня какая-то болезнь. Чаще всего говорила про расстройство спектра, - парень непонятноливо нахмурился, - Аутизм. Она оббегала со мной сначала психологов, потом психиатров. Везде ей говорили, что я полностью здоров. В итоге она начала закрываться от меня: все реже брала на руки, все реже прикасалась и почти перестала разговаривать, сваливая все обязанности на папеньку или нянь. Почти не проводила со мной времени. В конце концов, когда мне было шесть, она поняла, что не может больше этого терпеть, собрала вещи и ушла, бросив нас. Вернее, она бросила меня. И в ее глазах в тот вечер было столько облегчения, радости и надежды на новую жизнь, что я тут же пожалел, что смог прочитать это на ее лице. Оказалось, что жить с ребенком-аутистом, поведение которого можно оправдать диагнозом, было для нее более приемлемо, чем растить долбаеба, с опаской представляя, что за монстр из него вылупится по итогу. И что она лично родила этого монстра. Кажется, в тот вечер я тоже в какой-то степени умер. Остался шестилетним ребенком навсегда. Как Лиза. - Только она в земле, а ты сидишь здесь, - с обидой прошипел мальчик. Кирилл кивнул, опустив голову на выставленные вперед руки. - Жаль, что мы не можем с ней поменяться, - сказал он, - Моя жизнь в обмен на ее. Мне кажется, это было бы честно. - То, что ты рассказал про наркотики – правда? – еле слышно спросил Леша. Он сидел достаточно далеко, но слух Кирилла будто перестал слышать и замечать другие звуки, кроме этого голоса. - Да. У нас с папенькой договоренность. Таким как я запрещено что-либо употреблять. Слишком сильно сносит крышу, а когда ты и так поехавший, то это вообще смертельный коктейль. Ты же не станешь кидать в бутылку с колой ментос, чтобы потом спокойно выпить ее? Нет, конечно, ты же не ебанат. Тот вечер был исключением. Они иногда… случаются. - Исключением… Леша будто пробовал слово на вкус. - Все равно не понимаю, на кой хрен ты мне все это рассказываешь! – приподнялся он, нависнув над Кириллом, - С моей стороны это выглядит как оправдание! Грустная история про маленького тебя – здорово, классно, мораль, все дела. Твои отношения с наркотиками – тоже ясно. Но суть-то где?! Почему ты ходишь вокруг да около, но не говоришь мне самого важного – того, чего я хочу от тебя услышать, что хотел услышать чуть ли не с самого начала! Почему ты не говоришь мне этого?! Кирилл поднялся следом – парень снова смотрел на него снизу вверх, немного задрав голову. - Мои извинения ее не вернут, - сказал он. - Да знаю я! Знаю! Но мне это нужно, понимаешь? Мне! Не ей, мне это нужно! Чтобы жить уже дальше, чтобы отпустить тебя! Неужели так сложно сказать это?! Я не понимаю! - Если хочешь, то я скажу. - Это будет честно? Блондин наклонил голову, как сова, взвешивая в голове его значение со своими чувствами. - Нет, - наконец, ответил он. - Ну и нахуя мы тогда сюда приехали?! – крикнул Леша и побежал к выходу. - Не знаю. Кирилл сказал это вникуда, в пустоту, нарушаемую ветром. Тот же унес слова, смывая их из памяти – словно ничего и не было.