***
Что подарить человеку, у которого есть все? Он просыпается в своей постели, ставшей внезапно узкой и тесной, от хлопка двери – кто-то выходил, закрывая ее неудачно громко. Кирилл? В целом понятно, почему Леша оказывается здесь, а не там. Прошедшая ночь как сон – сумасшедший и определенно нереалистичный. По-прежнему на руках напульсники, бинты под ними старые, а кое-кто обещал их поменять. Сами раны уже почти не ноют, почти не вызывают дискомфорта, уж не сильнее, чем та пустота, которую он чувствует, будучи оставленным в состоянии раздрая – один, с какого-то хрена в другом помещении, да еще и завернутый в простынь. Спасибо, что не одели! …А может так лучше. Так легче поверить, что ничего не было. Даже на теле никаких следов не осталось. Вот только запах не врет – волосы отдают чужим парфюмом, а вся кожа на шее и подбородке провоняла его гелем после бритья. И губы убитые, покусанные и опухшие – они столько целовались, что мальчику на всю жизнь вперед хватит. Душ только сильнее смывает воспоминания, и по итогу остаются лишь губы. Их он кусает, чтобы сбить впечатления и не спалиться. Только вот перед кем? Перед самим собой в зеркале? Время почти десять утра, сон не идет, и Леша спускается вниз, в столовую. Гречкин-старший с наслаждением попивает свой кофе в неизменной чашке с позолоченным ободком и тонкой ручкой, перед ним лежит iPad, на котором тот стабильно смотрит новости. Но сейчас у мужчины открыты не новости. Он садится напротив него, хрипло здороваясь – куда подевался голос? Выходит, не только губы… Кажется, ему хотят ответить, но за стол вихрем врывается Кирилл, заглушая чужие разговоры своим телефонным звонком. Он держит смартфон плечом, прижатым к уху, спешно надевая привычную цветастую рубашку поверх белой майки, спускаясь с лестницы. - Что? – кричит он в трубку, - Завтра? Фак, я совсем забыл. Да. В целом могу. Да знаю я, что обещал. Плевать мне на их подгон, - он целует отца в щеку, садясь по левую руку от него и продолжая беседу. Леша молча пытается пережевать застрявший в горле апельсин, - Я же не отказываюсь, ну! Просто они бы еще тридцать первого позвонили. Короче, пусть их там эта, как ее, редакторка – во! – пусть она мне напишет. Все, давай. Телефон неряшливо падает на стол рядом с пустой тарелочкой. Все его действия буднично резки, отрывисты и небрежны. Кирилл не изменился – Кирилл все тот же он. - Кто звонил? - спрашивает Всеволод Петрович. - Да один магазин просил их одежду прорекламить, а я забыл. - Ты обычно держишь такие вещи в голове, - спокойно замечает мужчина. - Много другого навалилось – просто вылетело, - Кирилл как-то странно повёл плечом, накладывая клубничное варенье к манной каше. Лёша поднял глаза, на секунду встретившись с молодым человеком взглядом, - Договорились на завтра. Ты не против? - Здесь? - уточнил мужчина. - Да. - Хорошо. Кирилл снова уткнулся в телефон, не обращая внимания ни на что вокруг себя. Мальчик хотел поскорее закончить это психологическое насилие игнорированием, когда его по ноге легонько стукнули. Детский сад - блондин вообще не изменился в лице, за исключением крохотной ямочки от приподнятого уголка губ, а Лёша подавился. Всеволод отложил вилку, открыл на iPad документ и сурово посмотрел на них обоих. - Пришли твои результаты итогового сочинения мне на почту, - обратился он к Лёше, - Утром. - Да? - мальчик перестал жевать. - Да. - И… как? Мужчина водил ложкой по ободку чашки, гипнотизируя звуком присутствующих. - Пятерка. Четыре за грамотность, но главное, что содержание отличное. Поздравляю. Парень выдохнул. Всеволод мягко улыбнулся. - Да, это, конечно, похвально, но я хочу обсудить одну вещь, а именно как можно было допустить такое, - продолжил он, явно намекая на бинты на запястьях, - Кирилл, это твоих рук дело? - Нет, - тому было все равно. Лёша подозревал, что Гречкин-старший из любопытства попытается докопаться до правды, но он лишь закатил глаза, явно не веря услышанному. - Вас двоих лучше вообще вместе не оставлять. - Все же нормально, - не пытаясь оправдаться, равнодушно продолжил сын. - Проехали, - голос Всеволода все сильнее становился раздражительным, что бросалось в глаза не только Лёше, но даже Кирилл немного оторвался от созерцания бесполезной ленты, - Ты же знаешь, что за сочинение дают хорошие баллы при поступлении? Мальчик сморгнул, понимая, что снова обращаются к нему, и неуверенно кивнул. - В общем, я рад. Кирилл, не хочешь поздравить Лёшу? Это выглядело глупо. Блондин приподнял голову, нахмурился, пару секунд размышлял, а потом равнодушно хмыкнул: - Нет. Под столом в колено второй раз прилетел чужой кроссовок. - Ты уже выбрал, что хочешь на день рождения? – сменил тему разговора глава семьи. Слишком резко. Леша и сам забыл, что через полторы недели празднует совершеннолетие. - Да… - мальчик замялся, - Можете отвезти меня к Лизе? Я там с похорон не был… - У тебя день рождения? Когда? - воспрянул Кирилл, проигнорировав все остальное. - А тебя только это беспокоит? - парировал отец. Сын не ответил. - Хорошо. Конечно, но а пока… Рука Всеволода опустилась под стол, и рядом с мальчиком появился небольшой пакет, который мужчина потихоньку, будто слегка стесняясь, пододвинул к нему. - Это на Новый год. Не знал, чем молодёжь сейчас увлекается, поэтому выбирал фактически наугад. Надеюсь, не прогадал. Лёша подрагивающими руками вытащил из пакета… Полароид. И три упаковки с картриджами. - О! - не смог сдержаться мальчик, рассматривая пока только упаковку с картинкой. - Ну же! Распечатывай! - воскликнул мужчина. Они оба погрузились в легкий азарт от увиденного, и на их фоне отрешённость и молчаливость Кирилла бросалась в глаза чересчур явно. Блондин перестал существовать, хотя не замечать его совсем было невозможно. Фотоаппарат чувствовался в руках приятным матовым холодком, пастельными сиреневыми цветами привлекая внимание. Стёклышко объектива выглядело маленькой вселенной, через которую обладатель Полароида будет видеть мир. - Спасибо… наверное… да, спасибо, - неуверенно ответил мальчик. Благодарить этих людей казалось ему преступлением, но за прошлую ночь он сделал столько, что простое слово сейчас - капля моря в океане мазута. - Картриджи взяты с запасом, так что не жалей их. - Хорошо, - Лёша не мог оторвать глаз от подарка. Кирилл ревностно смотрел на отца, поджимая губы. Когда парень заметил это, то сам стукнул его, чтобы без слов сказать, что все хорошо. Блондин не отреагировал, шумно вставая из-за стола, оставив еду почти не тронутой. Обиделся? В квадратике камеры появилась сначала часть его обнаженной щиколотки, а потом и сосредоточенное выражение лица, которым он разглядывал какие-то документы. Челка падает на лоб, ноги закинуты на стол – одна согнута, от чего задрались коричневые спортивки. Футболка спадает с правого плеча, демонстрируя острые косточки. И пару родинок - вчера Лёша их не заметил. Он делает щелчок, и Полароид с характерным шумом начинает жужжать, медленно выплёвывая ещё белый снимок. Лёша вынимает его, но не смотрит, откладывая и сразу возвращаясь к камере - Кирилл медленно повернул голову, из-под нахмуренных тёмных бровей поглядывая на мальчика. Тот делает ещё пару шагов, чтобы между ними осталась пара-тройка метров, но и чтобы в камере усматривался цвет чужих глаз - глубокая синева, бездонная пропасть, суровая и не прощающая ошибок. Необходимая – без этого взгляда трудно засыпать и просыпаться. Как он и говорил: кто ещё будет так на него смотреть? Второй снимок, который хочется увидеть сразу. Слегка желтоватые оттенки, специфичные подобного рода камерам, прекрасно легли на бледную кожу позолотой, подчёркивая волосы, а оттенки коричневого стали почти чёрными. Но глаза остались теми же. Это самое главное. Кирилл реагирует на это молча - просто неотрывно следя за заигрывающим взглядом мальчика, кусающего губы, чтобы не спалить улыбку от удачного кадра. Повисла тишина. Лёша ковырял носком пол, не решаясь подойти. Камера в руках нагрелась от ладоней, потеющих под образовавшимся напряжением. - Ты обещал сменить мне бинты, - первый шаг делает все-таки он. Его слова говорили: «Тебе не кажется, что мы должны обсудить прошлую ночь?» - Я думал, что ты сам уже давно справился, - отвечает Гречкин. А его слова имели смысл: «Нет, я не вижу необходимым делать это». - Нет, потому что это неудобно и сложно, к тому же аптечка осталась у тебя в комнате, - «И все-таки, я думаю, что ты не прав». - Ты мог попросить папеньку. Про аптечку спросить у него же – она явно не единственная в доме, - «Мне плевать, что ты там думаешь». Леша кивнул – ему стало все ясно. Грусти как таковой не было, как если бы ему заранее кто-то сказал, что так и будет. Поэтому он молча развернулся, захватив снимки и собираясь оставить блондина наедине с его бумажкульками. - Почему ты не рассказал, что у тебя скоро день рождения? Я чувствовал себя идиотом за столом, - было слышно, что Кирилл поднялся со стула, отложив дела. Парень снова повернулся к нему лицом. - Ты не спрашивал. Кирилл кивнул. - Будешь праздновать? Восемнадцать все-таки, - продолжил он. - Лично я не считаю это праздником, - безразлично ответил мальчик, косясь куда-то в сторону, - И нет, не буду. Это все? – слегка приподняв брови, Леша выдохнул, решая, что уж на этом-то точно все, - Тогда я пойду. - Погоди. Чужая рука потянулась к его предплечью, слабо перехватив и возвращая Лешу на место. - Сядь, я сейчас все принесу. Кирилл ушел, а Леша сел на его место – стул был еще теплым от человеческого тела, и это ощущалось неприятно. Он не знал, почему. Когда тот вернулся, парень уже отложил снимки под фотоаппарат, чтобы не показывать, а сам вытянул вперед повязки. Гречкин присел перед ним на корточки, открывая полупрозрачную пластмасску и копаясь в ней какое-то время. Через минуту на пол полетели пожелтевшие от мази и почерневшие от запекшейся старой крови бинты. Кожа выглядела не сильно лучше, чем вчера, разве что оттенков зеленого поприбавилось да красный сменялся темно-фиолетовым. В общем, плохо это выглядело. И потому смотреть совсем не хотелось, но Кирилл снова размазывал пахучую дрянь очень нежно и аккуратно, сосредотачивая на незамысловатых движениях всю свою кропотливость и внимание, а потому смотрел и Леша. После того, как на втором предплечье завязался крохотный узелок, поверх повязок снова оказались неприметные черные напульсники. Работа была сделана, но Кирилл продолжал сидеть на полу, держа в своих ладонях чужие руки и рассматривая их. Леша не двигался. Наконец, Гречкин немного наклонил голову, целуя в обе маленькие ладошки по очереди. До этого, видимо, он раздумывал, стоит ли вообще это делать. - Чтобы не болело, - хрипло прошептал молодой человек. Они встретились глазами. Леша лежал на поверхности воды и не дышал, набрав в легкие побольше воздуха и плавая как выброшенный целлофановый пакет. Та часть тела, что выглядывала из воды, неприятно мерзла на фоне комфортной температуры бассейна. Раскрывая руки в стороны, мальчик мерно покачивался на слабой создаваемой чем-то волне, не закрывая глаз, чтобы не навевать бессмысленную панику; на потолке незажженные светодиодные лампочки слабо отражали его, а освещением служили пара свеч. Рядом с раскиданной кое-как одеждой валялись два снимка с одним и тем же человеком – мальчик все никак не мог выбрать, какую положить к новогоднему подарку, а какую оставить себе на память. Хотелось оставить обе. Как же чужеродно это звучит. Он отошел от оцепенения, снова начиная дышать и двигаться, покидая умиротворенное состояние уединения и выдуманного вакуума. Все-таки, им нужно поговорить. Обсудить, что Леша теперь взрослый. И что он не жалеет о случившимся. Как и не ждет ничего в ответ, потому что сам запутался в том, что чувствует, и в том, что должен чувствовать. Но эта боль определенно пришлась ему по вкусу – когда тело и душа воюют, развязывая кровопролития прямо у тебя в сердце, не щадя ни легкие, ни мозг. Под снос в таком случае идет эмоциональное состояние целиком. Он и Кирилл. Он и Гречкин. Он и убийца. Он и Монстр. Нет, это невозможно. Ни в одной сказке не может быть такого конца, ни в одной вселенной нет таких путей, ни одна жизнь не стоит этого, тем более, когда у тебя их меньше двух. Что будет, если Он сейчас войдет сюда? Опять играть в «угадайку»? Или в «прочитай между строк, если сможешь»? Наверное, если бы Кирилл зашел именно сейчас, Леша бы нашел слова, подобрал подходящие предложения и точно что-нибудь бы да сказал. Но Кир не приходил – он вообще, кажется, был вне дома без точного времени возвращения. Леша рассматривал уже подсохшими пальчиками фотографии, перебирая ногами в воде, облокотившись о бортик. И выбрал ту, где видны глаза – мальчик просто не может отдать ее, она ему необходима. На оставшейся, на которой блондин сосредоточенно занят чтением, Леша написал с обратной стороны принесенной из пенала ручкой: «Иногда мне кажется, что я уже не смогу без тебя». И он не знал, на что больше похожа эта фраза – на отчаяние, смешанное с признанием поражения после изнурительного боя, или на надежду. Сам парень ответить на свой вопрос так и не смог, сколько бы долго не глядел на снимки с некрасивым почерком. Он еще немного позволил себе понежиться в бассейне, уходя под воду, ныряя и опускаясь на дно, оттуда рассматривая расплывающийся в синеве мир, а машины во дворе так и не было слышно. Леша в какой-то момент ненадолго прикрыл глаза, вспоминая чужие руки на своем теле, чужие губы и рот на своем теле, легонько касаясь себя в тех же местах и понимая, что это все равно не то. Разочарованный – даже не ясно чем – мальчик вынырнул, ополоснулся в душевой и пошел к себе, босыми ногами шагая почти беззвучно по каменной лестнице. Если бы в этом доме жили призраки, он бы отлично вписался в их компанию – ни один живой человек не услышит его шагов и его присутствия, настолько незаметным был Леша. Сон накатывал с невероятной силой, особенно после плавания, забирая к себе в страну дурманов. Правая рука разболелась, и это, пожалуй, оказалось единственной причиной, по которой парень еще не заснул. Мучаясь от ноющего запястья, он ворочался как уж, подминая под себя не только одеяло с покрывалом, но и простынь, закатывая спальные штаны по самые колени. Боль не проходила, а от жара уже начинали зудеть зубы. Дверь тихонько открылась и так же, слегка скрипнув перед щелчком ручки, закрылась. Леша замер, отвернувшись к окну и боясь пошевелиться, не говоря уже о том, чтобы полюбопытствовать о госте. Тяжелые уверенные шаги, пусть и максимально приглушенные, говорили только об одном существе, не умеющим делать без шума абсолютно ничего. Монстр стоял прямо возле его кровати с другой стороны, где лежало скрученное покрывало, и дышало – грузно и тягостно. От него исходил почти осязаемый холод – даже с расстояния тянется ко всему живому, чтобы усыпить, забрать, умертвить. Кажется, Леша снова перестал дышать, боясь спугнуть. Монстр аккуратно присел на кровать рядом, приподняв край одеяла, закидывая сначала одну ногу, затем вторую, накрывая их; он осторожно ложиться, и возле спины мальчика проминается матрас под тяжестью чудища. Тот без футболки, но в штанах. На подрагивающие плечи мальчика опускается чужая рука – прохладная и свежая, как воздух на улице – сначала невесомо приобнимая, а когда Леша сам жмется к его груди, то уже стискивающая до ноющих ребер – ближе, ближе, ближе. На вторую для удобства мальчик кладет голову, прижатым ухом ощущая пульсирование артерий в плече. Жар постепенно проходит, как и боль в запястье, которое полностью обхватывается длинными ледяными пальцами. Обезболивающее. Кирилл сопит ему на ухо, немного приподнимает голову, рассматривая Лешино лицо – тот, наконец, перестает притворяться спящим, открывая глаза, но не поднимая их – просто смотрит в темноту перед собой, чувствуя, как его разглядывают. Устало выдыхает. И отвечает едва подсвеченному дворовым фонарем взгляду. Гречкин какое-то время бегает глазами по лицу, хаотично, ни на чем не останавливаясь, а потом замирает на губах, протягивает ладонь и слегка приподнимает его подбородок. От этого губы Леши раскрываются в совершенно невинном случайном жесте, в то же время выглядящим как откровенное и громкое приглашение. Они целуются сначала как в первый раз, постепенно углубляясь. Леша мычит, потому что затекла шея, и блондин нехотя отпускает его голову обратно. К шее мальчика в район артерии опускается еще один поцелуй, а затем Кирилл тоже ложится. Кровать больше не кажется ему тесной. Но просыпается он снова один. Люди такие шумные. Съемочная группа залетает разрозненным ульем в дом, со всех сторон доносятся смешки, обрывистые кусочки фраз и заигрывающих слов. В центре внимания невысокая девушка с длинными белыми волосами, худая, но взгляд ее хитрый и цепкий – она смотрит на Кирилла как на жертву, поэтому Леша, угадывая чужие намерения, смеется у себя в душе, продолжая с этажа наблюдать за происходящим. Он просовывает ноги между перилл, не подавая ни звука. - Так, начнем с одежды или сразу к нижнему белью перейдем? – блондинка перекидывает на шею ремешок от тяжелой камеры с огромным объективом, не отводя от Гречкина глаз. Тот сегодня в хорошем настроении – улыбается, здоровается с парочкой парней, что расставляют освещение, отпускает комментарии касаемо всего подряд. - Не, давай с одежды, - он осматривает ее снизу вверх, и взгляд как рука проходится от плоских ягодиц до шеи, - Я потом подразойдусь и посмотрим. - Ну договорились! Девушка закусывает губу, вертит задницей, разворачиваясь, и отходит к оборудованию. Да и в целом ведет себя слишком развязно и смело, словно она знакома с хозяином дома так давно, что позавидуют даже динозавры. Леша смеется уже чуть громче, и Кир немного поднимает голову, замечая его. Никак не подает виду – быстро подмигивает, уходя переодеваться. Мальчик спускается на этаж ниже. Вернувшись в чужой одежде, молодой человек вертит руками и поправляет воротник теплого худи. - Душно тут у вас, - жалобно щебечет блонди. На ней длинная обтягивающая юбка в пол и топик с пиджаком. Пиджак летит на кресло, - Мерзните что ли? - Есть тут пара зябликов, - двусмысленно отвечает Гречкин, - Начнем? - Не хочешь колы? – предлагает она, отворачиваясь к столикам. Какое-то время шарится за спиной молодого человека – мальчик не может с такого расстояния увидеть, как двигаются ее руки – спустя пару минут протягивая открытую жестянку с напитком. Кирилл делает глоток. Замирает. Проглатывает. Делает еще один. Затем так странно усмехается над чем-то, отставляя колу и больше к ней не возвращаясь. Фотосессия проходит странно, потому что поведение Гречкина меняется. Хорошее настроение сменяется маниакальным, все подкаты блонди он игнорирует с едкими издевками, выставляя ту чуть ли не на посмешище. Однако снимки, мальчик почти уверен в этом, получатся отменные. Кирилл пару раз бросает взгляд вверх, когда его просят оголить торс и пошло оттянуть резинку белья, наслаждаясь, как человечек на ступеньках краснеет до состояния помидора. Он постоянно ерзает, закатывает глаза, повышая голос, разговаривает, смеется даже над теми вещами, что были сказаны вовсе не для шутки. А в итоге выгоняет их через какой-то час, явно огорчив девушку, оставшуюся без внимания. Как только входные ворота закрываются, он прямо по дороге в кабинет отца стягивает шмотье, переодеваясь в свои любимые спортивки. Леша успевает спрятаться за дверью гостевой, но, кажется, тот его и не искал. - Папенька, - Гречкин широкими шагами врывается в комнату, оккупируя стол и заслоняя мужчине свет от окна. Бумаги перемешиваются, - У тебя случайно нет сегодня никаких дел? Ну там… съездить куда-нибудь? Мальчик тихонько замирает возле неприкрытого витража, вслушиваясь в диалог. Кирилл ерзает и переминается с ноги на ногу, отходит к дивану, садиться, потом ложиться, потом снова встает. И так три раза. - Нет, - настороженно отвечает Всеволод Петрович, - А почему ты вдруг спросил? И твои дела – они что, так быстро закончились? Сын молчит. Вернее он… скулит. Валится в очередной раз на диван, растекается по нему лужицей и закатывает глаза. - Скучно. Мужчина немеет. Подходит к нему и осторожно садится на самый край мебели. - Посмотри на меня, - требовательно просит его отец. Леша замирает глазами перед дверью, стараясь даже не дышать и сгорая от любопытства. Кирилл выдыхает, раздраженно фыркая, но все-таки делает так, как его просили. Шея медленно поворачивается на сто восемьдесят градусов, и глаза сына встречаются с глазами отца. Всеволод аккуратно, но твердо хватает острый подбородок в руки, рассматривая, и мускулы на его лице сильно напрягаются. - Какого хрена? – шипящим шепотом спрашивает он, - Это что такое? - Это не я, - Кирилл вертит головой как аксессуар-собачка в старых машинах, - Это – та сука из журнала. Мразь, подсыпала мне что-то в колу – она уже открытая была, когда я пил. - А мозги тебе на что?! Мужчина вскакивает, хватаясь за виски и потирая их. - Я не могу думать об этом всегда! – и его распирает – смех прокатывается по комнате, и Всеволод ощутимо ежится от него, - Это, похоже, экстази. Переспать со мной хотела, шалава блять. - Ну так и переспал бы! Хоть успокоишься. Что мне с тобой сейчас делать?! - Понятия не имею, но я сейчас взор-ву-сь: бах-бах-бах! - блондин растягивает последнее слово, деля его на слоги, откидывает голову на спинку дивана, быстро-быстро отстукивая ногой дробь. Ладони делают то же самое, - Еле сдержался, пока они не свалили. Давай поедем и прибьем кого-нибудь. Пожалуйста. Или запри меня в комнате. Только быстрее, а то я скоро отъеду. На этом моменте мальчик понимает, что произошло, и больше не намерен подслушивать чужие семейные разборки. Кирилл под наркотой. Он еще ни разу таким его не видел – напрямую – и получать новый опыт не хотелось. - Да, с комнатой вариант лучше, - отвечает мужчина, подуспокоившись, - Сейчас, найду ключ. Где-то он тут был.. Сейчас. Кирилл поднимается и идет к двери, дожидаясь отца почти у самого выхода – тело трясется как от электрических разрядов, пускаемых по нему без остановки. Когда мужчина показывает ему связку из маленьких серебряных ключиков, они вместе выходят из комнаты. Леша делает шаг в сторону в попытке слинять, однако не успевает даже отойти – домочадцы уже выкатили в коридор, намереваясь пойти в сторону спальни Кирилла. Мальчик замирает, оказавшись в нелепой и неловкой ситуации, накручивая на указательный палец брючину штанов. - Леша? – удивленно спрашивает Гречкин-старший. Сын останавливается чуть впереди него, - Ты… ко мне? - Нет, я тут мимо… случайно… Я уже ухожу, - тараторит мальчик, но вопреки собственным словам остается. Блондин во все глаза смотрит на него и не моргает. Отец слегка подталкивает того к коридору. - Это хорошо, потому что я сейчас, гхм, занят. Кирилл, пошли. Кирилл не двигается. - Кирилл? - Я никуда не пойду. Я передумал. Кирилл замер в прямом смысле этого слова, каменным изваянием перегораживая путь Леше – он таращится на него, медленно улыбаясь и обнажая золотые клыки. - Что? – Всеволод раздражается, стараясь всеми силами вернуть утраченное внимание себе, - Ты только что… - Я тут внезапно вспомнил, - начинает молодой человек – губы, растянутые в ухмылке, лениво двигаются, изрыгая слова, - что у нас с Лешей есть срочное дело, которое нужно срочно сделать. - Уверен, это дело подождет. Пойдем! – очередная попытка. - Нет, я так не думаю, - холодно отвечает ему сын, делая один-единственный шаг в сторону мальчика, когда его хватают за локоть, - Папенька? Кирилл оскорбленно все-таки поворачивает голову к отцу, негодующе поглядывая то на локоть, то на лицо мужчины. Сам Всеволод обеспокоенно смотрит на Лешу, который не посмел сделать ни шагу, находясь в прострации от пронзительного взгляда. - Леша, - каким-то вкрадчивым тоном говорит Гречкин-старший, - иди, пожалуйста, в комнату. - Папенька, отпусти. - Леша, уходи, - его пальцы сильнее сжимаются на белой коже, от чего Кирилл злеет на глазах, меняясь в чертах лица. Леша не может пошевелиться и сам корит себя за это – почему ноги не двигаются? - Папенька, ты делаешь мне больно, - нарочно ласково произносит блондин, - Если ты сейчас же меня не отпустишь, я сделаю больно тебе. Легкий ужас и паника; Всеволод Петрович старается сделать вид, что слова не задели его, но они задевают. Только сейчас есть кое-что поважнее. Он в крайний раз обращается к Леше, уже не встречаясь с ним глазами, не сводя их с сына. - Леша. Беги. Пальцы разжимаются. Леша пробует отступить назад, пятясь спиной, и когда ему это удается, то пускается наутек, пока не понимая, куда именно нужно бежать. За спиной проносится скучающее, обращенное явно не ему: «Ну вот и что ты наделал?» А вот тяжелые и быстрые шаги – уже явно ему. «Ле-е-еша, ну куда ты побежал?» - слышит мальчик, перескакивая через ступеньку. Звуки приближаются, - «Я всего лишь хочу поговорить, Леша!» Леша хаотично преодолевает недлинный сектор гостевых спален, сворачивая в уже знакомую часть дома, чтобы через столовую подняться к себе. Ему кажется, что он не бежит, а плетется – настолько медленно он движется, настолько быстро движется Монстр позади, наступая на пятки своим басом. «Хочешь поиграть в прятки? Давай поиграем!» – утробный животный смех и снова шаги. Какой же он громкий… - «Кто не спрятался… я не виноват». Окончание получается растянуто суровым, как удар по чугуну, и волна звуков накрывает парня с головой, подначивая панику и страх вылезти наружу – теперь уже во всех их проявлениях. Он не понимает, куда и от кого бежит, зачем бежит. Ему сказали – бежать, вот он и побежал. Иногда лучше всего поверить другому – тому, кто знает – чем проверять самостоятельно. Музыка, состоящая из шума, создаваемым преследователем, будет сниться ему в кошмарах. Это невозможно, Леша готов оглохнуть от одного такого удара ног. Комната. Вот она, спасительная комната. Он залетает в свою спальню, закрывает дверь, не успев подпереть ее ничем – даже стул стоит далеко – хватает у кровати биту и ныряет в шкаф с одеждой, приседая на самый низ и пряча лицо под висящей на деревянных плечиках одежде. Дверцы аккуратно прикрывает, чтобы не осталось и щели, а биту прижимает к себе, как прижимал сестру – крепко, отчаянно, ища в ней спасение. В комнату входят с характерным пинком ноги и улюлюканьем, маниакально искажающим смех здорового человека. - Серьезно? Ты спрятался у себя в комнате? Какая банальность. Монстр с удовольствием проходится по помещению, якобы случайно посматривая и на балконную дверь, и под кровать, и под стол. Тяжелые плотные шторы тоже не обошлись без внимания. - Леша, я ведь знаю, что ты здесь, - перекатывающиеся шаги, проминающие половицы паркета, - Даже не так. Я слышу, что ты здесь. Слишком шумно дышишь, солнышко. Мальчик хватается за рот в попытке унять панически учащенное дыхание еще не отошедшее от пробежки, но в итоге делает только хуже – воздух, просачиваясь сквозь пальцы, свистит и хрипит. Тем временем Он подошел к шкафу, останавливаясь возле него. Чужой голос звучит близко, как если бы гость стоял прямо у Леши за спиной. - Да-а, ночью ты другой, - говорит Монстр, и парень давится своей же слюной, - Ночью ты такой тихий, прям невесомый, - и эти ласковые слова из чужого рта вытекают оскверненными и гадкими, - Спокойно и умиротворенно сопишь себе мирно на груди у убийцы своей сестры и в ус не дуешь, как говорится. Совесть-то не мучает, не? Так что открывай, Лешенька, тебе уже ничего не поможет. Ты все равно уже мой. Леша замирает. Слова ранят не хуже тугих веревок и горящих сигарет. - Тебе нечего боятся. Я не сделаю ничего из того, что мы еще не делали. Открывай, - более настойчиво просит Монстр, подходя вплотную. Голос – вот он, над самым ухом, впивается в мозг штыками, - иначе я сам это сделаю. У мальчика есть пара секунд, не больше. Поэтому на обдумывание плана времени нет совсем. Он со всей силы толкает дверцу, надеясь, что та как следует прилетит в лоб кому надо, затем кидает в лицо Монстра биту – не замахиваясь, а как придется, и снова дает деру, боготворя всех подряд за незапертую межкомнатную дверь. - Ай! Больно вообще-то! – доносится до него. Дальше все по новой – Монстр вылетает из спальни явно злее пущего, охотнее заигрывая с мальчиком, вовлекаясь в эти нелепые догонялки, в которых если тебя догонят, то это сразу смерть. Не останавливаться, бежать. Не останавливаться, бежать. Куда бежать? Дом – это огромная ловушка, клетка, построенная для глупого зайчика. «Я тебя догоню-ю-ю, солнышко, ты же понимаешь это?» Некогда плакать, только вот организму плевать, и пелена из слез мешает видеть. Кажется, все стены разом решили сомкнуться над его головой и не выпустить, а холодный мрамор медленно превращался в надгробие. «Леша-а-а!». Блять, свое имя давно не было ему так ненавистно. Пусть он замолчит. «Леша-а-а!». Улица! Мальчик спустился с последних ступеней, едва не навернувшись, запинаясь за ноги, увидел, как горничная выходит из складского помещения и побежал туда. Монстр бежал по его следам, не догоняя, но и не давая форы. Вообще, он думал, что при желании, тот бы уже давно поймал его, но видимо игра так сильно завлекла его, что тот решил поддаться. Позволить Леше почувствовать, что сможет обыграть. Ощущение собственной беспомощности и слабости накрывало с новой силой, и только ноги, не останавливаясь, пересекали прачечную и винный коридор, занося тело в сторону бассейнов. Там была развилка в гараж и на улицу. Появился маленький шанс, что Монстр пойдет в гараж, пока Леша убегает по снегу куда-нибудь прочь отсюда. Ветер чуть не снес мальчика с ног. Он стоял в одних домашних тапках и спортивках, накинув поверх растянутой водолазки схваченную на ходу олимпийку, которая сейчас абсолютно не согревала, поддаваясь декабрьским морозам, а носки уже были мокрые от снега. Поежившись, Леша огляделся – как на зло, начиналась пурга, пока еще легкая, но вскоре она усилится и заметет под себя мальчишку без следа. Может, это и хорошо. Так будет проще спрятаться. Колкий снег слепил глаза, откидывая назад волосы. Кожа сразу онемела, покрываясь мурашками. Стоять некогда – надо бежать. И он побежал, куда видел – сменяя направление, пурга била ему в спину, нарочно подгоняя. «Ты меня с ума сведешь своей тупостью!» - перекрикивая метель, Монстр стоял там же, где пару секунд назад стоял Леша, снова смеялся, сгибаясь чуть ли не пополам. Мальчик остановился, чтобы выглянуть из-за дерева на его массивную фигуру в черной толстовке, на белоснежном снегу выглядевшей как уголь. Лицо искажалось от улыбки, а глаза, хоть их и не было видно, горели словно две звезды. Он осматривался, а найдя чужие следы в глубоких сугробах, опять закричал, надеясь, что его услышат – и его услышали, - «Это же снег! Это будет проще простого! Боже». Леша снова побежал. Следом тоже побежали, уже быстрее и настойчивее, но территория, не ограниченная камнем, заглушала шаги, возвращая мнимый успех на возможность скрыться. «Это мой двор! Я знаю здесь каждый ёбаный куст! Я найду тебя!» - Пошел ты… Он даже не знал, чего именно от него хотят. Силы заканчивались, а ноги, скованные холодом, еле двигались. Заплутав между двух сосен, парень обогнул их с Игорем облюбованную беседку, перебегая небольшой мостик, а потом куда? Пурга действительно набирала обороты, но он утопал в нечищеных сугробах так сильно и глубоко, что за пару минут ни одна метель не могла скрыть этого. Тело немело. Он забежал за угол, поддаваясь ужасу и замешательству, возбуждаемым остатками рассудка, что еще держался в нем. С трудом верилось, что за ним бежит всего лишь человек. Не надуманное им чудовище, а просто человек. С которым он занимался любовью пару дней назад. А теперь он убегает от него, сломя голову, рыдая от страха и задыхаясь холодным воздухом, сковавшим легкие. Которого он думал, что… Все это не важно. Это не Он. Это Монстр, вырвавшийся на свободу. Скоро это пройдет. Он успокоится. Леша спохватился слишком поздно, чтобы понять, что прибежал в тупик. Массивный каменный забор, украшенный по верху закрученными позолоченными прутьями, опасливо заостренными, перегородил ему путь. По обеим сторонам стояли высокие ели, единственный путь – путь назад. Он развернулся, готовый из последних сил пуститься в еще один спринтерский забег, и замер. Монстр, пыхая морозным воздухом, вырывавшимся из его легких матовыми клубами пара, будто радуясь, что их, наконец, выпустили на свободу, короткими шагами прижимал мальчика к забору. Медлительно наступая, он совсем не сгибался под ветром, равнодушным к непогоде лицом впиваясь в Лешу. - Ку-ку, - на дневном свету заблестели грилзы, - Все, набегался? Да, Леша набегался. Смотреть в его глаза было невыносимо. Пленительная синева, манящая и спокойная, искажалась безумием шторма, обуявшим их носителя. Леша отвернулся, не желая видеть этого человека таким. Монстр приблизился, забирая последние капли тепла, испускаемые ослабевшим сердцем мальчика в жестокий холодный мир. - Вот мы и познакомились, - шепотом, удивительно громким на фоне метели, сказал он, наклоняя голову к лицу Леши, - Почему ты не смотришь на меня? Тот для надежности зажмурил глаза, когда рядом раздался ор: - Я хочу, чтобы ты посмотрел на меня. Поверни, блять, свою голову и посмотри на меня! Леша ждал удара – той самой пощечины, уже забытой и стершейся из памяти. Но ее не последовало. Проверять Монстра на терпеливость не было ни малейшего желания, и, повинуясь, мальчик неторопливо поворачивал голову, встречаясь взглядом со своим преследователем. А в нем – ничего. Ни одной живой эмоции, ни тени, хоть как-то намекающей на наличие души. Такая безграничная пустота и бессердечность, что и благородный синий не спасал. В цветных радужках с белыми песчинками звезд тонет огромный зрачок, похожий на черную дыру – совершенно бездушную и полую, затягивающую в себя, гипнотизирующую. Леша думал, что ему будет страшно увидеть все это, оказалось, что ему не страшно. Ему… грустно. Он ведь ничего не чувствует. Весь мир для него – черно-белый, лишенный не только яркости, но и смысла. Посмотрев на себя в зеркало, Монстр не увидит в нем даже цвета своих прекрасных глаз, не сможет понять, как красиво переливается солнце в золотых волосах, и какие у него нежно-алые губы после поцелуев. - Мне жаль тебя, - сказал мальчик. Монстр немного выпрямился, хмуря темные брови. Чувства и эмоции отличают нас от животных – мы можем говорить об этом, обмениваться ими, общаться, делиться. Это делает нас живыми людьми. Потому бессмысленно просить у таких, как он, извинений – все равно что ждать, когда на деревьях начнет расти клубника. - Ты мертв. И мне жаль тебя. Страх разом ушел, покинув тело. Остался только холод. Рука мальчика покраснела от ветра, но он все равно приложил ее к чужой щеке. И опять цвета – бледно-серое лицо и красная ладошка. - Отошел от него! Сзади появился Гречкин-старший, нарушающий странный немой диалог двух сломанных людей. Что было бы, не приди он, никто из них двоих не знал. Но момент был упущен, а потому, раздражаясь, Кирилл гневно пошел в сторону отца. У того в вытянутых руках был пистолет. - Папенька! – и снова наигранная улыбчивость и лестность, - Ты его, помниться, больше двух лет не доставал, - Монстр ткнул пальцем в оружие, - Запылился, поди? - Леша! – мужчина проигнорировал этот спектакль, краем глаза осматривая состояние мальчика, - Бегом в дом! И в этот раз тот не сделал ни шагу. - Он никуда не пойдет, - ответил за него Монстр, - Мы не закончили. А ты помешал. Как всегда, впрочем. - Тебе надо успокоиться! – кричал Всеволод, - Ты не в себе, и в этот раз уже окончательно! - Я спокоен, папа! – выкрикнул он в ответ. Возле одной из елок валялась занесенная снегом и старыми сугробами садовничья лопата. Пластик, но деревяшка ручки тяжелая и крепкая. Не раздумывая слишком долго – время в этой ситуации могло сыграть против них – Леша откопал ее ногами, теряя последние капли чувствительности, взял в руки и… …и пока Монстр вел задушевные беседы с отцом, притворившись то ли клоуном, то ли непонятой звездой театра одного актера приложил уже привычным движением о чужую макушку. Надежды на успех не было никакой, и потому, когда Кирилл упал, мальчик сначала обрадовался – где-то очень глубоко в душе – а потом испугался. Но долго быть со своими противоречивыми чувствами ему не дали. Всеволод подскочил к нему, накидывая на плечи свою большую куртку. - Иди в дом, я разберусь! Маша уже внизу – пусть согреет тебя. Иди! Леша побежал, бросив лопату в снег, откуда взял. Тело человека лежало лицом в свежих напавших снежинках, таявших на щеках и волосах. Черты смягчились, закруглились, покраснели от прилившей к голове крови. Теперь уже не злой и страшный. Леша вдруг понял, что он им никогда и не был. Маленький Кай с льдинкой вместо сердца, который так и не вырос. Но так ли сильно в этом виновата Снежная Королева?***
Он очнулся от жуткой боли в висках, разрывающих черепную коробку. Идея просверлить их насквозь перфоратором уже не была такой глупой и беспочвенной. Под ним кровать, а сам он в своей спальне, в том же черном худи и спортивках, но в сырых носках, словно он ходил по лужам без обуви. Или не по лужам. Кирилл попытался сесть, хватаясь за лицо и сильно растирая его в попытках прогнать не то мигрень, не то активировавшуюся память – она снежной лавиной обрушивала на молодого человека все, что произошло. Сначала мелкими снежками, а потом сугробами за шиворот. Прямо как в тот раз, когда за пеленой из огней было не разобрать дороги. За окном уже было темно, часов отсюда не видно – то ли вечер, то ли ночь. Он потянулся к затылку, ожидая почувствовать там если не трещину, то хотя бы кровь. Под пальцами кроме влажных прядей волос ничего не было – разве что здоровенная шишка от удара, которая и была источником этой зверской боли. Он его ударил. Кирилл опустился на ноги, но слишком резко – в глазах мгновенно потемнело, поплыло и смешалось в кашу, разбавленную серебряными звездочками; пришлось сесть обратно. - Как же башка кружится… - вслух прошептал он. Когда встать все-таки удалось, первым делом Кирилл проверил время – было восемь вечера – он лежал в отключке несколько часов. Затем пошел к двери и дернул ручку. Та не поддалась. Его заперли. Как отец и хотел. Вернее, как он его и попросил, до того как наткнулся на мальчишку. Пытаться вырвать петли бессмысленно, кричать и ломиться – тоже. «Хрен с ним», - молодой человек прислонился спиной к гладкой поверхности и сполз вниз, роняя свинцовую голову на подставленные колени. Он обхватил себя руками и задышал – очень громко, таким сопением напоминая какое-нибудь огромное животное по типу медведя. Сколько ждать, когда откроют, он не знал. Есть не хотелось, но жутко хотелось пить. Про воду из-под крана в ванной думалось с отвращением. Боль и не думала покидать, и спустя пару часов он свыкся с мыслью, что она навечно останется с ним – хоть кто-то, хоть кому-то он нужен. Но тут в замочной скважине заскребли, и Кирилл услышал два оборота ключа, подлетая на ноги, снова морщась от потери ориентации. В комнату вошел отец и какая-то женщина в строгом иссиня-черном костюме – пышногрудая, лет тридцати. Про таких обычно говорят: «Сначала в дверь заходит грудь, а потом уже человек». Кирилл бы обязательно посмеялся над этой шуткой, только не в этот раз. - Рад, что ты пришел в себя, - сухо сказал мужчина, держась на расстоянии. Кирилл и сам не шибко-то хотел подходить, - Как твоя голова? Как мило, что он поинтересовался. - Нормально, - огрызнулся юноша, - Кто это? – его больше волновала незнакомка, раздражающим сочувствующим взглядом разглядывавшая убранство комнаты и ее обитателя, - Папенька, кто это? - То, что произошло днем… - издалека начал Всеволод. Настоящий дипломат и оратор – взял пятнадцать секунд для размышлений, сцепил в замок руки перед собой, отвел глаза, а потом умиротворенно поднял их, будто сказанное в последующем никак его не коснется. Да, его отец замечательный прокурор, жаль, что в этой ситуации он поганый отец. - Я знаю, что произошло! – перебил Кирилл, - Вернее, я помню не все, но я понимаю. И я обещаю, что впредь такого не случится, - молодой человек закивал, заламывая собственные пальцы, чувствуя, как те потеют, - Я… Я буду осторожен. Мы все уладим. Ничего страшного не случилось. Мы все уладим. Все будет как раньше, ничего не случилось, мы все уладим, - заладил он как попугай. - Нет, Кирилл, - отец сделал шаг вперед, но ближе подходить опасался, и сын это ощущал на себе – тревогу близкого человека, далеко не беспочвенную, и причина этой тревоги – ты сам, - В этот раз это был перебор. Случилась ошибка, не по твоей вине, а по твоей халатности! Ты перешел все мыслимые и немыслимые границы. Хотя, - грустная усмешка растрогала чужое морщинистое лицо, - ты перешел их еще в тот раз. Я был слеп, но теперь все будет по-другому. - Что ты… имеешь в виду? – Кирилл напрягся, сжимая кулаки, - И что за женщина твою мать стоит рядом с тобой?! - Кирилл, я – Наталья Сергеевна, главный врач клиники… Мы занимаемся тем, что помогаем таким, как ты, справляться с… - незнакомка попыталась вытянуть руку, в попытке дотронуться до молодого человека, словно хотела погладить хищное животное, которое стоит усмирить. Не удивительно, что животное испугалось и отпрянуло, отреагировав соответствующе. - Ты собираешься упечь меня в психушку?! Это твое решение, да?! – закричал он, игнорируя женщину. - Успокойся! – осадил отец, - Ты давно уже не ребенок. Выслушай сначала, а потом ори. - Не собираюсь я ничего слушать! Я никуда не поеду, ясно?! Я ничего не сделал! И я здоров! Я в полном по-ряд-ке! Ясно тебе?! Всеволод устало потер переносицу. - Вы не могли бы подождать за дверью, пожалуйста? Это на пять минут буквально, – обратился он ласково к женщине. Та невинно кивнула, жалобно улыбнувшись Кириллу, и вышла, прикрывая дверь. После нее комната отравилась сладким ароматом ванили и черной смородины. Кирилла чуть не стошнило от этого запаха. - Зачем ты делаешь это?! Ты хочешь от меня избавиться, да? Я тоже тебе надоел? Сын начал хаотично бродить по комнате, раскидывать вещи и швырять на пол всякую мелочь. Ему казалось, что если шуметь, то этот шум перебьет старую пробоину внутри него, что удастся не слышать, как она переполняет его легкие, мешая вздохнуть. - Кирилл… - Ты хочешь меня бросить. Как она меня бросила. Я тоже тебе не нужен, да? Но я ведь… я… я делал все ради тебя! Ты не можешь так поступить, не имеешь права! - Послушай меня… Это всего на три недели, потом ты вернешься домой. - Нет, это ты послушай! Ты не запрешь меня там! Это – и мой дом, и я не сделаю отсюда ни шагу! Мы можем… Папенька, мы можем поправить нашу договоренность. Ты же знаешь, я сделаю все, все, что ты скажешь! Прошу! – словно и не прошло тех двух лет, юноша опустился на колени, цепляясь в идеально выглаженные брюки отца, - Не предавай меня! Я прошу тебя, не отдавай меня им… Папенька… не отдавай меня им, я умоляю тебя. Я… я же не выдержу там… Всеволод зажмурил глаза, чтобы сдержать боль – что он чувствует сейчас, собираясь поступить так с сыном? Так хочется пожалеть, снова спустить на тормозах и поверить в чужие слова, поверить в его отчаяние, неприкрыто сквозившее в голосе, поверить, что такого больше не повториться, а еще… что его сын здоров. Положив ладонь на макушку, он осторожно перебирал мозолистыми пальцами белые волосы. Родные русые уже проглядывались у корней, и это сближало их двоих, напоминая о родственности крови. Что они с матерью сделали не так? Какой момент упустили? После чего жизнь их мальчика пошла под откос? Сейчас уже и не вспомнить… - Ты напугал нас, ты помнишь это? – тихо сказал мужчина. Полумрак спальни навеивал странные мотивы и ассоциации, от которых шла кругом голова. Эти картинки пахли ладаном, - Ты напугал его. Кирилл поднял голову, выискивая глаза отца. В его собственных, как и много лет назад, не отражалось ничего, кроме светло-синих радужек, исчерченных песчинками, а бездушность, как толстый-толстый лед, не пропускал ни света, ни тепла, оттого морское дно и выглядело мертвым и безжизненным. Но мужчине показалось, что в кои-то веки этот лед может треснуть. - Ты поднял на меня оружие… - слабым тоном ответил Кирилл, продолжая стоять коленями на полу. Всеволод тоже опустился, взял его лицо в ладони – как ребенка. - Ты не оставил мне выбора. Ты угрожал мне, а потом помчался за мальчиком. Мне нужно было что-то сделать. - Ты спасал его. - Да. Потому что тебя уже не спасти. Юноша долго смотрел в пол, а потом на свои руки, за время разговора расцарапанные им же в кровь возле ногтей. В ушах звенело и перебивалось, смешиваясь в одну сплошную карусель из отрывков дня. Он увидел его… вот он идет за ним… вот в него летит бита, и он сбегает… он снова идет за ним… ему весело… образ отца мутный и постоянно расплывается. Затем улица – горы снега и метель, мешающая видеть. Ему не холодно, потому что жар из груди согревает тело. И потому что он снова бежит по чужим следам. Он его находит. Потом ладошка на щеке – ледяная, но такая горячая. Кирилл на автопилоте проводит пальцами по оставленному следу, вспоминая, как это было. «Мне жаль тебя», - говорит память. - Хорошо, - еле слышно произносит Кирилл, не в силах признать поражение, - Хорошо, я поеду. Кажется, отец не верит ушам и пытается заглянуть в опущенный взгляд, чтобы найти в нем подтверждение. Сын смотрит в точно такие же синие глаза, слегка затемненные старостью и плохим зрением, безразлично кивает и встает с колен. - Когда собирать вещи? - Не сегодня, - воодушевленно, скрывая это изо всех сил, отвечает Всеволод, держа сына за рукав худи, - Поедешь после новогодних праздников. Всего три недели, Кирилл. Клиника замечательная. Тебе понравится!... Она такая… знаешь… - Не хочу знать, - обрывает юноша. - Д-да, понимаю… я рад, что ты согласился. Ради меня. В этот момент Кирилл думал не об отце, только вот мужчине не обязательно знать об этом. - Ты меня отвезешь или водитель? - Я. И лично приеду за тобой, когда все это закончится. Договорились? Пойми, никто тебя не собирается оставлять там надолго. Это просто… как поездка в лагерь. Ты же никогда не бывал в детских лагерях, ну вот… Кириллу смешно от такого глупого сравнения. А еще ему глубоко наплевать, какое там здание и чем там кормят, ему все равно, какая у него будет комната, и что большие окна и свежий воздух пойдут ему на пользу. Может, ему нужно наоборот. Может, его наоборот нужно лишить этого воздуха. Только сейчас, фильтруя речь отца, наполненную рассказами о неведомом заведении, Кирилл замечает на столе странную упаковку. - Что это? – перебивает он мужчину. Тот подходит, кладет ладонь на плечо, успокаиваясь и прекращая говорить. - Это не от меня. И уходит. Гречкин садиться на пол, стаскивая увесистую упаковку на пол: разноцветная белая бумага пестрит в глазах всякими рисунками, среди которых позолоченные звездочки раздражают особенно сильно. Наконец, подарок вскрыт, а возле Кирилла куча мелкого мусора, разбросанного повсюду. Внутри – бита. Такая же, какая была у него, за исключением одной вещи – ручка не черная, а молочно-бежевая, и на ней позолоченные инициалы: «К. В. Г.». Рядом – на обычном тетрадном листке обычной синей ручкой написано корявым почерком мальчишки: «Я не знал, что подарить тому, у кого все есть. Поэтому решил, что подарю то, чего ты думал, что у тебя никогда не будет. И речь не про биту – это я просто решил восполнить потерю, чтобы подарок не казался пустым. P.S. разверни конверт. С новым годом, Монстр». Под битой лежал белый самодельный квадратик, из которого манящим уголком торчала… его собственная фотография. Та самая, где он сидит за столом и читает, пока Леша его фотографирует, думая, что Кирилл не видит. Молодой человек отлично помнил, что снимков было два, но в его руках только один – он, с опущенной головой, сосредоточенный над исписанными листами, закинув ноги на стол, читает и старается не палить себя, чтобы ненароком не улыбнуться в камеру. Прекрасное воспоминание. Но что мальчик имел в виду? Кирилл снова смотрит на фото. Не видит в нем ничего особенно, задаваясь вопросом: «Чего я не желал, потому что знал, что никогда не получу это?». Его? Себя? Они с отцом быстро управляются с нужными бумагами, несмотря на то, что в преддверии нового года никто не хочет работать. Даже удивительно, что мужчина поддержал необычную затею. Потом едут в другие магазины, закупаясь к празднику. Всеволод обещает ему новую машину на день рождения, так что до мая тот сидит без подарков за провинившееся поведение. Сын не спорит. После Кирилл кропотливо, как делает все на свете, запаковывает подарок, оставляя самое важное внизу пакета. Ему трудно. Он чувствует и видит, с каким усилием разжимаются пальцы, чтобы опустить предмет на дно. Еще труднее оказывается не выкинуть тот вместе со вторым подарком куда-нибудь в стену и благополучно забыть об этом. И от того, насколько горько во рту от всего этого, ему становится хорошо. Он чувствует. Хотя бы это чувствует. Значит, все не зря. Леша что-то пишет в тетради, когда Кирилл входит. Со стуком, после «Да!», прозвучавшего с паузой в пару секунд. Он останавливается в метре от двери, не решаясь проходить дальше. Солнце перегоняет пылинки, украшая темно-коричневый паркет, а все цвета в комнате разом становятся ярче. Но преобладает, конечно, желтый. Мальчик поднимает голову, продолжая сидеть за столом, слегка сгорбившись, портя осанку. Локти забавно разведены в стороны, а лицо повернуто к вошедшему – он часто моргает. Кирилл глубоко вздыхает, выдыхает, хмурится, достает из-за спины пакет и ставит его возле рук мальчика. Напульсников на них уже нет, а вот синяки пройдут не скоро, пестря зеленым и желтым. - С новым годом и днем рождения, - говорит Кирилл, стараясь за пару минут отстроить им же разрушенный мост. Они ведут себя словно ничего не произошло. Они так хорошо делают вид, что сложно не поддастся и не подыграть. - Заранее не дарят, - сопит Леша, не обращая внимания на пакет. Он смотрит только на Кирилла, - Плохая примета. - Боюсь, у меня не будет возможности отдать тебе его одиннадцатого числа. Я уеду на пару недель. - Отдашь, когда вернешься, - пожимает плечами. - Не в этом дело. Гречкин замолкает, снова отходя на пару шагов, а Леша наконец сует любопытный нос в пакет, выуживая из него коробку с телефоном, поверх которой повязан нелепый зеленый бант. - Айфон? Серьезно? Ты устраивал такие безумные вечеринки, а мне на день рождения даришь эту банальщину? – парень ухмыляется, напрягая мышцы лица, и блондину изо всех сих хочется, чтобы это было искренне. - Это на новый год. Подарок на день рождения под ним. Леша непонимающе откладывает смартфон, потянувшись на дно. На худом пальчике спустя секунду повисает маленькая связка ключей, состоящая из ключа от квартиры, от домофона и пропуска через шлагбаум. - Что это? – почти испуганно спрашивает он, поднявшись со стула и подходя почти вплотную. Кирилл шугается, пятясь назад. - Сейчас ты выслушаешь меня и не будешь перебивать, хорошо? Мальчик не отвечает, не кивает, и Кирилл принимает чужое молчание за возможность продолжить. - То, что случилось вчера – на самом деле капля в море. Не важно, что это произошло. Важно то, что это будет повторяться. И последствия каждый раз будут разные. И если быть глубоко откровенным, - блондин, по привычке, начал не спеша прохаживаться вдоль спальни, скрестив на груди руки, - мне было бы все равно, будешь ты видеть все это или нет. Но папенька прав. Я тебя напугал. И сильно, хотя куда уж сильнее, правда? Поэтому на твое восемнадцатилетие я дарю тебе свободу. У тебя в руках – ключи от съемной квартиры, в которую ты переезжаешь. Район хороший, дома новые, внутри есть вся мебель и все необходимое, а в случае чего папенька подвезет остальное. Под нашей опекой ты будешь до поступления в университет: если сможешь на бюджет – классно, если нет – он тебе поможет. Квартиру будем оплачивать, пока не закончишь учиться. Сколько в России бакалавр? Четыре? Пять лет? В общем, не важно. Документы в пакете. Там же, - Кирилл делает второй круг по комнате, - бумаги на счет в банке, открытом на твое имя, и кредитка – если понадобится что-то срочное и полномасштабное. Пользуйся. Учителя будут приходить к тебе домой в таком же расписании, а с преподавателем по немецкому познакомишься на первом занятии – умная тетка, в свое время помогла мне подтянуть язык. Как-то так. Ах да, чуть не забыл! В телефоне уже стоит новая симка, на ней номер твоего любимого мента и папеньки – будешь звонить им, если что. Мой номер тебе не нужен. Пожалуй, теперь все. Единственное, - молодой человек останавливается, с непониманием всматриваясь в разочарованное выражение лица напротив, - не вижу радости. Ты же так мечтал съебаться отсюда, ну так где веселье? Он снова заплевал ядом все живое вокруг, как умел это делать всю жизнь – талант не пропьешь. - Это ты решил? – обиженным тоном спросил Леша, гневно наступая и вертя ключами перед лицом, - За меня решил? За нас двоих? - Так будет лучше. - Лучше для кого?! - Послушай, сопляк, - Кирилл схватил мальчика за грудки толстовки, подтягивая легкое тело ближе к себе. Так они первый раз после вчерашнего встретились глазами - Я отпускаю тебя. Ты хоть представляешь, что это значит? Ты можешь свалить отсюда на все четыре стороны, чтобы прожить нормальную жить. Я дарю тебе этот шанс. Шанс, которого не было ни у твоей сестры, - Леша шумно сглотнул, - ни у того мужика из подвала. Так что не строй из себя дурачка и используй его правильно, пока я не передумал. Леша пыхтел, шумно сотрясая воздух – от его дыхания по ладоням Кирилла побежали теплые мурашки. - А если я не хочу? – сипло спросил он. Гречкин на секунду замер в растерянности, - Ты же обещал мне. «Я могу заменить тебе ее». – «Никогда». - Люди нарушают свои обещания. В том числе и я. Мне казалось, ты хорошо усвоил этот урок. Он не мог и дальше держать его в таком состоянии, поэтому, как только хватка ослабла, Леша поспешил отпрянуть, чтобы была возможность восполнить потерянный кислород. Связка продолжала неприятно брякать у него в руках, нарочно, как назойливый комар летним вечером, мешая сосредоточиться. Блондин пару раз сильно зажмурился, чтобы прогнать этот мерзкий звук из головы. - Ты не знаешь, чего ты хочешь, - снова начал он, выпрямившись и добавив себе в росте еще пару сантиметров. Мальчик глядел в его глаза, а сам готов был вот-вот разрыдаться – в уголках уже скапливались слезы, - Ты и не жил-то толком. Тебе семнадцать, ты пережил смерть сестры, а потом больше четырех месяцев находился под влиянием человека, не оставляющего тебе выбора. И ты смирился с этим, потому что того требовали обстоятельства. Теперь ты можешь уйти. Последнее слово Кирилл выплюнул – на языке оно ощущалось склизко и кисло, после такого обычно хочется сразу прополоскать рот и вымыть с мылом язык. Леша отвернулся к окну, хватаясь за волосы и натягивая те на пальцы. - Мы… мы можем уехать, - выпалил он, поворачиваясь. - Что? Куда? - Да какая разница? Погнали в Екатеринбург или во Владик, чтоб подальше, или… нахуй Россию, погнали куда угодно. В Германию! – мальчик цеплялся ручками за пуговицы рубашки Кирилла, мял ткань, - С твоими возможностями это не проблема, а мне все равно – меня ничего не держит. Закончу школу, и поехали! Там тебя никто не будет знать, не будет соблазна сорваться или напороться на неприятности. Там тебе станет лучше. - И что тогда? – Гречкин по-совиному наклонил голову, не улавливая никакой связи, засмеялся. Наконец, он добавил, - Дурачок, куда бы я ни уехал, я всюду буду таскать за собой себя. И пока ты это не поймешь, ничего не получится. Люди не меняются, и я останусь таким на всю жизнь. И прежде чем разбрасываться такими громкими заявлениями передо мной, подумай хорошенько, потому что второго такого шанса у тебя не будет, и ты это знаешь. Ты можешь выбрать обычную жизнь, и какой она будет – только тебе решать. Ты выйдешь и больше никогда сюда не вернешься. И обо мне ты больше не услышишь – разве что новости или социальные сети, но это максимум. Забудешь о том, что здесь происходило, как страшный сон. «Отпусти меня, Урод» - «Мы так и не познакомились». «Думаешь, не выстрелю?» - «Да нет, почему же. Думаю, выстрелишь». «Хочешь, чтобы я ушёл?» - «Если останешься, я буду не против». «Я хочу тебя поцеловать» - «Хорошо». - Станешь таким же тупым, банальным и скучным, как все остальные люди, заведешь семью и нарожаешь личинок, чтобы упиваться счастьем о своей любимой семье до конца дней, - Гречкин не мог сдерживаться, выуживая все больше желчи и гнили, раскапывая старые раны в собственном теле, чтобы сделать напоследок как можно больнее, - В общем, проживешь и все. - Но? - Но если, - голос Кирилла понизился, затих, молодой человек позволил себе подойти к Леше в упор, чтобы тот услышал и понял каждое его слово, - Если вдруг ты выберешь меня, если, подумав над всем этим, ты вернешься, то я поеду с тобой хоть на край света. Я сделаю все для тебя. Я буду для тебя всем, и это не просто слова. Цену мою ты знаешь – это ты. Только мой и ничей больше. Если ты вернешься снова, больше я тебя не отпущу. Никогда. Именно поэтому ты должен уйти и подумать. - Никогда… - «В данном случае это слово самое подходящее, солнышко». Да, ты все верно понял – я не умею делиться, как и прощать – тоже не умею. Леша замер, загораживая свет, льющий с улицы. Русые волосы просвечивали насквозь молочным шоколадом – сунь руку и он поплавится, потечет по запястью, и вся комната утонет в запахе какао. Голова опущена вниз, сломленная мыслями – Кириллу очень хотелось в этот момент прочесть их все, и если бы для этого потребовалось раскроить мальчику череп, он бы это сделал. - А знаешь, - сказал Леша, успокоившись, - ты прав. - Правда? – без удивления уточнил молодой человек. - Да. Я воспользуюсь твоей несказанной щедростью и перееду. Я попробую начать все с начала и надеюсь, что у меня получится. Кирилл знал, что так и будет, но, черт, какая-то часть него пожелала остаться при мнении, что мальчишка откажется, поддавшись юношескому максимализму и эмоциям, что чувства пересилят разум, тогда все будет честно – выбор был? был. он его сделал? сделал – но Леша обыграл его. В этот раз проигран не бой, а целая война. После стольких побед, Кирилл проиграл, потому что парень оказался умнее, чем он думал. Гречкин даже улыбнулся, прокрутив все это в голове. Удивил. - Когда можно будет съехать? – спросил Леша. - Квартира свободна, бумаги у тебя на руках, так что… хоть завтра. Но я бы все-таки посоветовал тебе задержаться хотя бы до первого числа – папеньке будет приятно, если ты отпразднуешь с ним Новый год. Он к тебе… привязался. А там позвонишь ненаглядному Грому, и он тебя отвезет. Думаю, этот мужик будет рад забрать тебя отсюда – не лишай его этой возможности. Слова давались Кириллу с трудом, каждое словосочетание вставало комом, отказываясь вырываться наружу, тяготело внутри, царапало горло и саднило. Ему все это казалось неправильным, но нужным. Тот самый случай, когда ты не понимаешь, почему должно быть так, а все равно делаешь, ведь кто-то сказал, что так делают нормальные люди. - Хорошо, - шепотом пробубнил Леша. Тишина между ними давно не была такой оглушающей и неловкой, в конце концов, они привыкли молчать, смотря друг на друга. Сегодня все было по-другому. Прежде чем выйти, бесшумно ступая по паркету, что не свойственно его ходьбе совершенно, Кирилл спросил: - Тебе было страшно вчера? - Сначала – да. А потом… - мальчик крутил на пальце футболку, как делал каждый раз, когда приходилось долго что-то обдумывать, - Потом я понял, что это был не Монстр. Тот, кто приходит ко мне по ночам – это ребенок. Монстр – это ребенок. А вчера это был ты. И мне стало тебя так жаль, что я перестал бояться, ведь мама всегда учила меня сочувствовать тем, у кого нет того, что есть у меня. Кирилла это разозлило, и он пожалел, что не промолчал. - Шел бы ты со своей жалостью знаешь куда? Уж лучше ненавидь, чем это. Дверь неприятно хлопнула.