Кирилл и сюрприз
Перед ним стол, на котором стоит лишь салфетница и маленькая баночка с сахаром. И то, ее подъедал лишь Леша, вываливая непозволительные две чайные ложки в кофе. Кирилл считал это едва ли не надругательством над пряным напитком, который готовил сам по утрам. Но сейчас была ночь. Глубокая, тяжелая ночь. Часы только-только перетащили по циферблату неподъемную сегодня часовую стрелку. Пять утра. Он обещался быть дома в час. Что-то пошло не так. Он закуривает прямо в доме, чего раньше никогда не делал. Мысль о том, чтобы выйти хотя бы на балкон для этого кажется ему пугающей и неисполнимой – тело отказывается двигаться, сопротивляясь импульсам, что исходят от уставшей головы. Он закуривает, глубоко и долго вдыхая, держа дым в легких до последнего. Выдыхает медленно. И с каждым клубком дыма, покидающего и растворяющегося в воздухе, события вечера будто немного стираются, превращаются в иллюзию, в обман. Одна только проблема – он прекрасно знает, что запомнит каждую гребанную секунду пережитого. И никакой алкоголь, никакая вишневая сигарета не изменит этого. Рукава рубашки закаты по локоть. На костяшках чья-то кровь и остатки грязи. В волосах дорожная пыль, сено, пепел. Пепел с сигареты он смахивает – нет, не на стол – в блюдце, и на том спасибо. Поэтому он не страшится пропахнувшей обивки – от него самого несет кострищем. Глаза не находят опоры – они мечутся от предмета к предмету, стараясь отозваться в душе подобием тревоги, страха или отчаяния. И отсутствие и того, и другого, и третьего пробуждают негодование. Хотя кое-что все-таки присутствует. Омерзение. Там, где он побывал, мерзостью кишило все. Гори оно синим пламенем. Отогнутый ворот душит. Надо открыть окно шире, но для этого придется встать. Нет сил. Кирилл понимает, что у него нет сил. Сигарета, забытая в раздумьях, быстро тлеет почти до фильтра. Помещение напоминает плохо оснащенную комнату борделя, где сломалась аппаратура для дыма. Недавно купленная Лешей подсветка над раковиной раздражает глаза. Она напоминает, откуда он приехал. И для того, чтобы сорвать ее, Кирилл силы находит. Выдранный «с мясом» провод летит на пол, задевая блюдце. Оно падает. Разбирается о кафель. Пачкает пол. Кирилл смотрит на это и не может пошевелиться. У него снова нет сил. Кто-то приближается. Легкие быстрые шажочки. Как всегда – слегка вприпрыжку. - Кирилл, - обеспокоенно спрашивает Леша, не заходя на кухню, а застревая в коридоре, - Кирилл, где ты был? Ты видел, сколько сейчас времени? Нет сил стоять. Блондин грузно опускает онемевшее тело на прежнее место – диванчик напротив стола. Окурок, зажатый между пальцев, потух и теперь шает тоненькой струйкой дымка к потолку. Красиво. - Кирилл! Твои руки…! Где ты был? Голос – теперь более напряженный – обрывается. Высокие ноты режут уши. Кирилл медленно лениво моргает, затем поднимает на него глаза. - Скажи мне, я плохой человек? – спрашивает он. - Чего? - Скажи мне, я плохой человек? Он знает, что Леша не ответит вот так сразу на столь прямо поставленный вопрос. - Ладно, не отвечай. Я и без тебя знаю, что плохой. - Где ты был? – настаивает парень. Наконец, делает шаг на кухню. Морщиться от запаха, стараясь сделать это как можно незаметнее, но Кир улавливает малейшее изменение его мимики. - Я знаю, что я дерьмо, а не человек по мнению большинства. Но там, откуда я только что приехал, невольно начинаешь сомневаться в правдивости данного утверждения. Щелкает зажигалка. Вторая сигарета мерцает в темноте оранжевым огоньком как маячком мыслей. Две затяжки за раз. Иначе он не вывезет. Леша присаживается напротив – настороженно. Кладет ладонь с проступающими из-за лета и солнца веснушками на тыльной стороне. Кожа превращается в звездное небо – так Кириллу показалось. Чужая ладонь греет. Собственная неподвижно лежит на холодном столе, соревнуясь с ним – чья температура ниже. Кажется, Кир выигрывает. - Где ты был? Ты можешь нормально объяснить, где ты твою мать был всю ночь?! - В аду. В целом он даже не соврал. Пожалуй, людям нужно пересмотреть свое мироустройство, потому что картина по Данте даже близко не стоит рядом с тем, что он видел. - Я был в аду, Леша, - еще раз повторил Кирилл, - В его эпицентре. И больше всего на свете сейчас я хочу об этом забыть. Там были <...>. Самых разных возрастов, <...>. Он надеялся, что хотя бы некоторым из них было восемнадцать. Вот черт, как же глупа и наивна его мысль. Кирилла пригласили на переговоры. Он понятия не имел, чем занимаются люди, с которыми ему придется вести светские разговорчики. Типичные костюмы с напомаженными галстучками и кожаными чемоданчиками, скрывающиеся за толстыми тонированными стеклами джипов и роверов. Скольких таких он повидал? Да сотни не хватит. Убийцы, воры, грабители, хулиганы, разбойники, политики, менты, просто охуевшие вкрай представители человеческого рода. Все на одно лицо – самодовольное, заплывшее, размякшее. Он перестал скучать на таких встречах. Он устал даже обращать на них внимание. Что пошло не так здесь? - Чего ты ленту сорвал? Она же тебе нравилась… Леша со странной заботливостью поднял с пола светодиоды, отодрав заодно и пару липучек, на которых те висели, от плитки. Подержал в руках пару секунд, положил рядом с собой на сидение. Кирилл не смотрел на него. Кирилл смотрел в себя. Вторая сигарета истлела так же, как и первая – будучи брошенной и забытой. Тушить стало не об чего – блюдце-то разбилось. Вставать за новым было лень. - А это что такое… С пола оказалось виднее. Кирилл сидел сверху на чем-то цветном. Какая-то тряпка. Или не тряпка… Леша потянул, Кир, не сопротивляясь, приподнялся. Даже в приглушенном свете слабого рассвета не трудно увидеть в «тряпке» предмет одежды. - Это что – <….> футболка? – Леша перевел взгляд на блондина, - Откуда? Откуда, я тебя спрашиваю?! Если ты… Кирилл, скажи хоть что-нибудь блять! - Я их пальцем не трогал. Юноша опустил веки, выдохнул. Поднялся. Сел, положив вещь на колени. - Откуда?... Где ты был? В аду. Его вели по узкому темному коридору, отделкой которого никто не заморачивался: вместо обоев легкий темно-коричневый тюль, прикрепленный чем-то сверху. Под ним просвечивала необработанная поверхность серых стен. Это был какой-то отель за городом. Просторная парковка, ухоженный, но не пестреющий разнообразием газон, типичная улыбка администратора у стойки. Само здание смахивало на модернизированный замок из Средних веков. «Где и достали», - подумал Кирилл, пока пробирался вглубь, стараясь не задевать головой весьма низкие потолки. На первом этаже, уставленном кожаными диванами и креслами – будто ничем другим пространство заставить было нельзя – кроме цветов в человеческий рост больше ничего и не было. Лишь у ресепшена на уровне глаз красовался необычный прайс-лист, на который Кир глянул только мельком. Говорящие экзотические названия ему ничего не дали – это могло означать от безобидных услуг массажа тайскими девушками и мальчиками до откровенного блядушника, и второй вариант казался логичнее. Почему? Прежде всего из-за количества нулей рядом с наименованием услуги. Блондин верил в целительные свойства массажа, но не настолько. Размышления прервались резким толчком в спину. - Пиздуй давай, - с ужаснейшим акцентом гаркнул немецкий охранник. Кирилл уже готов был отреагировать, разгоняясь за 0,5 секунды. - Поаккуратнее, Марк, это же наши гости. - Пусть тогда нос свой не сует. Кирилла передали другому мужчине, тому, что заступился за него, хотя молодой человек в защитниках не нуждался. - Прошу прощения, мы лишь соблюдаем осторожность, - пояснил доброжелатель. - Мне все равно, - ответил Кир. - О, ну тогда пройдемте дальше. Здесь кончается доступ обычного персонала. Можно сказать, поведу вас в самое сердце как вип-клиента. Кстати, – обернулся мужичок через плечо, - Не желаете… - Я спешу, - отрезал блондин. - Ну, вы подумайте. Хотелось спросить: «О чем, собственно, думать-то?», вот только гнетущая атмосфера вокруг ничего доброго не сулила, а незнакомец, будто слыша чужие мысли, оборачивался все чаще, пока они спускались с первого этажа на… вряд ли цокольный. Возможно, минус первый или уже второй этаж. Давление в воздухе росло пропорционально пройденным ступенькам. Вопросы копились. Почему не наверх? Если это отель со спец-услугами, где обстановка, реквизит, люди? Девушки и молодые парни? Где клиенты? Если блядушник, то, в целом, набор повторяется, но добавляется дополнительно: где музыка, где неон, где все то, что должно этому соответствовать? «Это типо как антикафе, - предположил Кирилл, - только антиблядушник». Затем он услышал плач. Около трех <….> где-то совсем близко рыдали навзрыд. По голосу возраст определить не получилось, предположительно до <….> лет. Кирилл так сильно напрягся, когда его вывели на что-то вроде партера в театре, что сопровождающий тихо похихикал, хлопнув его по плечу. - Расслабьтесь, вы так напряжены, Кирилл! Мужику лет сорок, низкого роста. Костюм будто на вырост, подвернутые брючины, потертые, но явно из отличной натуральной кожи ботинки, без часов и других аксессуаров. Белая рубашка, слегка выползающая из-под ремня и застегнутая верхняя пуговица. Глаза горящие, несмотря на душевную блеклость. Человек-посредник. Все. Ничего незаурядного. - Предпочитаю, чтобы ко мне не прикасались. - Какой вы, а! - Что мы здесь делаем? Где ваш начальник? Я домой на ужин тороплюсь. - Слишком много вопросов, Кирилл. Но на первый я отвечу. Вы в нашем импровизированном небольшом кукольном театре. Видите ли… - он нарочно прокашлялся, - Наш, как вы высказались, «босс» занимается очень серьезным делом. И мы не можем рисковать, доверяя кому попало. - Я могу уйти – это вы захотели меня видеть, - прозвучало самоутверждающе. Кир даже улыбнулся бы, окажись он в другой ситуации. - Зачем же так резко. В общем, если вкратце, сначала вы должны увидеть это сами, чтобы, так сказать, пройти обряд посвящения. В информацию. - Чтобы у вас было доказательство, что я с вами в одной лодке на случай, если дам заднюю? - Грубовато, но да. - А словами не сказать? - О! Это невозможно передать словами! – воскликнул сопровождающий, присаживаясь на шаткие деревянные стулья. Отдаленно начинала играть какая-то музыка, - Все-все, сейчас начнется. Сядьте уже! Кирилл сел. И только замолчав и потушив в партере свет, он заметил других посетителей. В основном взрослых мужчин в бесчисленных костюмах, одинаковых, словно под копирку, или в джемперах из мягкой вискозы или шерсти. Были и пару женщин, курящих прямо здесь, закинувших ногу на ногу. Всего человек десять, может одиннадцать. Они чувствовали себя хозяевами положения, побывав, наверняка, в этом месте не первый раз. Кирилл неуютно расположился, вытягивая шею. На сцену вышло… человек пять <….>. И в том, как они вышли, что на них было надето и с какими лицами они смотрели в зал, крылось что-то настолько черное, настолько гнусное и ужасное, что Кирилл еще некоторое время после начала «спектакля» отказывался верить в то, что видит. Почти все <….> были худенькие и только-только стояли на ногах. Из одежды на их плечах висели просвечивающие костюмы и какие-то завязки на руках. Кир пригляделся, узнавая в завязках сцепки. Больше ничего. Сквозь это все хорошо виднелись их тела. И смотреть на такое было невозможно. Но он смотрел. Они двигались не синхронно, изображая танец умирающих лебедей, <….>. Вообще-то они все плакали, но остальные делали это тихо, про себя, проглатывая слезу за слезой. Пока Кирилл давил в себе рвотные позывы и шок, мужичок безотрывно глядел на сцену, отстукивая мелодичную музыку пальцами по мебели. - Новенькие. Смотрите, Кирилл, сейчас самое интересное. «Самое интересное» оказалось самым ужасным. Люди из зала стали выходить на сцену. Каждый забирал себе кого-нибудь. <….> - Мы закончили? – напряженно спросил Кирилл, мечтая как можно скорее убраться отсюда. - Еще нет, но вы правы, нам пора, и сцена уже как раз опустела… Его вывели из «зала». Снова узкие коридоры. - Мы не поднимаемся выше, потому что так легче обеспечить нашим гостям достойную шумоизоляцию, - пояснил сопровождающий. Теперь стены то и дело прерывались дверьми, больше похожими на комнаты тюремных камер. Одна из таких была не закрыта. Естественно, Кирилл заглянул. <….> <….> <….> Больше Кириллу увидеть не дали, захлопнув перед носом дверь. - Уп-с, - неловко скукожился мужичок, прикрывая дверь, - бывает, в порыве страсти гости забывают про главное правило, а вам бы послушать совет охранника. Меньше любопытствовать? Да он бы с радостью! Но тут… Где-то сзади начали раздаваться то толчки, то удары, то бездушные стоны, то крики, но постоянным оставался только плач, заполонивший весь мозг Кирилла, будто желе. Голова шла кругом, воздуха катастрофически не хватало. Как и сил находится здесь дальше. Леша молчал, и это пиздец как раздражало. Его сочувствующий взгляд побитого пса был хуже гневного осуждения или ненависти – к такой реакции он хотя бы привык. Слова застряли в горле. Нужно было как-то продолжать, нужно было оправдаться, что Кирилл ничего не сделал, что… Леша ведь мог подумать что угодно. Его завели в глухое просторное помещение, яркостью не сильнее промежуточных коридоров и лестниц. Все тот же конченный атрибут дороговизны – кожаные диваны – заполняли большую часть комнаты. Рядом с ними стояли высокие прямоугольные столы без особого изыска, на них расставляли еду какие-то девушки, опять же – слишком юные. Но что Кирилла удивило, так это массивные книжные стеллажи, возвышающиеся в дальней стене. Неизвестные знания так и сквозили с них, заманивая желанием прикоснуться к корешкам. Кириллу предложили сесть. Ну как предложили – пихнули, надавливая на плечи. - Руки убрал, - глядя на шершавую ладонь на своем плече, скривился он. Лицо за его спиной издало странный нечленораздельный гул, - Или пальцы не дороги? - Марк, тебя же попросили. Новый человек в компании одношерстных незнакомцев появился из того же прохода, из которого только что вывели Кирилла. Мужчина около тридцати, гладко выбритое лицо, шикарная густая шевелюра каштановых, в темноте кажущихся почти черными, волос. Персти на обеих ладонях, зажатая между пальцев сигарилла, тлеющая и осыпающаяся прямо на кафельный пол. За ним на каблуках цокал мальчик, не старше Леши. На его шее был широкий ошейник, а конец веревки лежал в руке говорящего. Мужчина сел напротив Кира, откидываясь на спинку, разводя ноги в синих брюках в стороны, расстегивая, на манер Гречкина, пару пуговиц рубашки. Мальчик молча сел ему на колени. На нем были только боксеры белого цвета. Волосы тоже были белые. Кирилл, вспоминая не так давно поменянный образ Макарова, передернул плечом, сбрасывая возникшую аналогию. - Очень рады вас видеть, - сказал мужик, погладил одновременно своего «ручного» по коленке. - Можно без любезностей и сразу к делу? – Кирилл рисковал вот так грубить непонятно кому, но он не был бы собой, если бы не делал так постоянно. - Меня зовут Геральд, и вы наверняка догадались, чем мы здесь занимаемся. - Увы, да. Неужели без показательного представления было не обойтись? - Все мои люди повязаны общей тайной. Я не работаю с теми, кто не запачкан чем-либо. Тем более, - ладонь Геральда приподнялась до края чужих трусов и опустилась под ткань. Мальчик не изменился в лице ни на секунду, - вы не потрудились зачистить за собой свою бурную биографию. И тема <….> для нас с вами общая. - Обсудим мою жизнь? - Не чурайтесь произошедшего. Мы здесь тоже все по ошибке, - издевался мужик, - По ошибке наших ненасытных сердец. Мне обещали вас как самого… подходящего. - Обещали? Я вам что, трофей? - Все мы игрушки в чьих-то руках. Конкретно его руки были заняты не тем, чем было нужно. Одна из них мяла член восседающего кукольного мальчика, а вторая держала почти дотлевший окурок. - Вы как-то напряжены, Кирилл. Хотите немного расслабиться? Кирилл хотел домой. - Мне известно, что вы женаты. У вас милый супруг. Хотите, подберем для вас что-то похожее. - Спасибо, но нет. - И все же, - он отвернулся к охране у выхода, протягивая какую-то плотную бумажку, - Такого мне найдите. Кирилл догадался, что в руках Геральда была фотография Леши. - У вас кажется проблемы со слухом. - Это у тебя сейчас будут проблемы, если ты не прижмешь свой зад к дивану обратно. В конце концов, мы не договорили. Геральд напряженно зыркнул на Кирилла, слегка приподнявшегося со своего места. Пистолет остался на пропускной. Как и ключи с заточкой. Кирилл зацепился взглядом за бутылку вискаря – он сотни раз заменял ими драгоценную биту и жалел кулаки. Один резкий шаг, и этот ублюдок… Но в комнату вернулась охрана. И не одна. За ним на слабый свет светодиодов и тусклых ламп вытащили на обозрение, словно животное в зоопарке, еще одного мальчишку, моложе, чем тот. И Кирилл готов был поклясться чем угодно, что на секунду от совпадения лиц едва не потерял дар речи. Но веснушки – крупные веснушки его Леши, усыпающих щеки и нос – на незнакомце их не было. - Ну как? Похож, да? - Сколько ему? – спросил Кирилл. - Подойди, - сказал Геральд мальчику. Тот, испуганно поглядывая на Кира, приблизился, - Можешь потрогать. Вообще, можешь делать с ним что хочешь, - это он уже адресовывал блондину. - Я не трахаю <….>. - Да что ты! – смех мужика прокатился по черепной коробке сродни отвратительному звуку прыгающего баскетбольного меча в зале, - Память, поди, отшибло? Ты начинаешь меня утомлять. Не хочешь – не надо. Он резко поднялся с дивана, выхватил из-за пояса рукоять оружия и спустя движение мальчик лежал с прострелянной головой на полу. Ровная дыра на лбу вытекала и стекала по носу. В опустевших глазах замерло удивление. - Считай, повезло. Хоть по кругу не пустили. Умер целкой. Кирилл смотрел на тело, продолжая утопать в мягкости мебели. Мертвая рука касалась пальцами его обуви. Некий случайный ренессанс, от кого по коже пробегал холодный пот. - Тогда к делу. Первый парень, никак не реагируя на произошедшее, стоял возле хозяина, не шевельнувшись. Привставшее достоинство слегка торчало и натягивало нижнее белье. При этом совершенно непроницаемое лицо выглядело кукольно-замершим. Убитый, что лежал на полу, и то казался Киру живее этого молчаливого изваяния. - Тебе надо грохнуть одного мужика, который решил выйти из нашего общего дела. А так как дело семейное – семью убрать тоже придется. - Ясно. Теперь я могу идти? Он все это время вспоминал слова папеньки: «Не всегда вопрос решается силой. Иногда нужно держать язык за зубами и торговать еблом или жопой так, словно ты продаешь алмазы». Сейчас Кирилл понимал, насколько это дельный совет, но пропустил все уроки «милолюбования», поэтому, когда ему нагрубили в ответ, ничуть не удивился. - Гречкин, а ты куда-то торопишься что ли? Не любишь новых друзей заводить? - У меня и старых-то не было. - М-да, от подарков отказываешься, грубишь, гостеприимство не ценишь. Все как нам рассказывали. Нельзя так по жизни быть – морда кирпичом. Геральд снова сел, только уже в кресло, выйдя из-за стола. Расстегнул ширинку, наконец освободив вторую ладонь от сигареты. Мальчишка среагировал словно собачка на команду: опустился на колени, доставая из-за ткани брюк не шибко длинный даже будучи необрезанным причиндал мужика. Затем раздались чавкающие звуки. Кирилл думал, его вырвет обеденным перекусом, который давно уже переварился, оставив после себя только желчь в желудке. Воротило ото всего, что он успел увидеть за последние часа два. За всю жизнь это был первый раз, когда он осуждал людей. Когда оценивал их по шкале «хорошо-плохо», той самой, по которой обычно оценивали его. И, пожалуй, первый раз он сознательно ставил себя выше. - Думаю, мы закончили, - сказал он, перебивая голосом хлюпание рта вокруг члена. - Да-да. Срок у тебя неделя. - А то что? - Твой муженек очень молодо выглядит. Без паспорта и за шестнадцатилетку сойдет. Кириллу не нужно было повторять дважды. Он бы с радостью ответил. Будь рядом папенька, он бы обязательно подогрел сегодняшнюю ночь чем-нибудь острым, потому что роль ответственного взрослого уже занята. Вот только сейчас Кир был один. И выбор ему предоставляли не шибко большой. Он кинул в рот виноградину со стола, между делом окидывая всех присутствующих, затем Геральд кивнул охране, которая повела блондина новыми туннелями на выход. Весь дом как муравейник. В этот раз вместо комнат с замками они шли мимо ряда клеток. Какие-то из них были пустые, в каких-то кто-то копошился у стен. Тот самый плач, преследовавший его на верхних этажах, добрался до Кира и здесь. Только теперь более глухой, постепенно замирающий в воздухе на очередном выдохе. - Шагай, давай! Они почти вышли из длинного туннеля. Кирилл почти начал дышать. Последняя клетка – проходная между лестницей и остальным коридором. Они завернули в нее. Комната напоминала обставленную БДСМ-студию, где главным атрибутом, подсвеченным лампами, были колодки с прорезями для рук и головы. Их отличительной особенностью являлось то, что они выглядели чуть меньше, чем обычные, а прорези по диаметру казались уже того, как выглядели стандартные. Они были <….>. И в них, замерев из последних сил, стояли именно <….>. Кирилл насчитал около семи, абсолютно обнаженных в прохладном продуваемом кондиционером помещении. Когда блондин шел мимо, не чураясь чужих глаз, они на минуту поднимали замученные ослабевшие головы, провожали его взглядом, полным безучастия, но презрения – они видели в нем таких же уродов. Затем будто теряли интерес к гостю, соглашаясь с участью. Кто они, откуда их брали – Кирилл не знал. Понимал лишь, что ноги замедлились, когда в спину прилетел очередной пинок. На этот раз он вывернулся, потому что сколько можно блять это терпеть, перехватил чужую неуклюжую руку и впечатал лицо Марка в ржавый холодный прут с такой силы, на какую был способно его спортивное тело. Глухой звук удара на минуту удовлетворил Кира. Отвлекаясь на какую-то стороннюю активность, присутствующие зашевелились, что-то зашептали себе под нос. Марк обмяк в руках подобно внезапно испуганному хомяку, скатился по стене на пол. Кирилл остался наедине со всем этим. И сейчас на него смотрели все. Он бы не сказал, что они чего-то ждали. Скорее в их глазах сквозило любопытство. Кто-то боязливо посматривал на главного охранника, страшась последствий. Кто-то проглатывал слезы, успокоившись хотя бы на время. Кто-то – и это были самые жалостливые взгляды из всех – молча умолял Кира открыть замки. Или сделать хоть что-нибудь. <….> У некоторых между бедер засохла кровь. На лицах красовались синяки и подтеки. На всякий случай Кирилл достал возвращенный ему пистолет. Накрутил на него глушак, затем при всех выстрелил два раза – чтобы наверняка – в грудь и в голову оглушенному охраннику. Когда Геральд заметит, будет пиздец. Но Киру похуй. Он заслужил отыграться за все, что здесь произошло. Пусть сочтут это компенсацией за моральный вред. Не оборачиваясь на мольбы и выкрики позади себя, Кирилл выбежал и начал перепрыгивать через две ступени, чтобы поскорее оказаться наверху. Припаркованная в гаражном отсеке тачка дожидалась хозяина, неторопливо урча заведенным издалека двигателем. Собираясь покинуть это гиблое поганое место, система оповестила его о незакрытом багажнике. Чертыхаясь через раз, он пошел проверять, что за хуйня. Миллиметровая щель вызвала кучу вопросов, отвечать на которые было некогда и не зачем. Он сел. Завел свою красную детку – мустанг матово-алого цвета – и на газах выехал на трассу, шлепая бампером по ухабам загородных дорог. В голове стучал пульс. Кирилл был пьян без алкашки и наркотиков, бешеные дозы адреналина чего стоили. Кровь носилась по венам со скоростью формулы-1. Руль в руках таял от горячих ладоней. Помимо дороги память подкидывала ему в качестве бонуса на ночь взгляды умоляющих <….>. Кто-то чихнул у него за спиной, отвлекая ото всего сразу. Затем еще. И еще раза три. Короткие слабые чихи из-под заднего сидения. Резко вывернув руль, блондин остановился в каком-то ёбаном поле, припарковавшись как мудак, но они не парковке, чтобы соблюдать метражи. А в поле блять! И кто-то чихает в его салоне, в котором, если Кир не потерял рассудок, еще два часа назад никого не было. Сжимая руль, Кир вздыхает. Чего он боялся? Или не боялся? Возможно, страшился увидеть, потому что уже представлял, что это может быть? Почему нет. Взяв пистолет, он взглянул в зеркало заднего вида, не заметив за собой ничего подозрительного, кроме темноты ночи, в которую был погружен мир. Воцарившаяся тишина на фоне недавних чужих звуков не несла в себе ничего хорошего. Быстрый поворот – оружие наготове. Зрачки бешено носятся от предмета к предмету. И даже не сразу улавливают чей-то взгляд. Он мерцает в приглушенном мраке салона подобно тому, как светятся глаза животных, если навести на них свет фонарика или фар авто. Вскидываясь, Кир зажигает в салоне свет, не выпуская из рук ствол. На вид… даже не понятно, мальчик это или девочка. Что-то затюканное, зажатое валяется комком кожи и свисающей драной одежды под сидением. Что-то напуганное и удивленное не меньше, чем он сам. Кирилл выжидающе разглядывает это что-то. Их глаза прожигают друг друга. Он дышит в собственную ладонь, направленную на ребенка, но сам ребенок будто и не видит в нем угрозы, игнорируя целиком и полностью ладонь с пистолетом. Когда Кирилл собирается убрать оружие, раздается истошный крик, и что-то начинает пинать сидение, неистово ворочаться вокруг себя, протягивая к блондину руки, в попытке оттолкнуть его. - Nein, nein, geben Sie mich ihnen nicht, nein, ich will das nicht, bitte geben Sie mich nicht zurück! Ich werde alles tun, was ich kann! Alles, was Sie sagen! Geben Sie mich nicht zurück! (Нет, нет, не отдавайте им меня, нет, я не хочу этого, пожалуйста, не отдавайте меня! Я сделаю все, что вы скажете! Не отдавайте меня!) Кирилл закричал в ответ, приводя существо в чувство и уже окончательно перемещаясь в пространство между передними креслами. - А ну заткнись! Заткнись живо! Оно замолчало, испуганно таращась невозможно огромными глазищами прямо в душу. - Что за нахуй?! Ты как… блять! Что ты здесь делаешь?! - Не отдавайте меня им! Не надо! Пожалуйста! Они! Они! Они! Они… - она – судя по словам, это была девочка, и она заикалась от собственной речи, - они убьют меня! Убьют, понимаете?! Или еще хуже! <….> Пожалуйста! - Стоп-стоп-стоп нахуй! Голова закружилась. Виски пронзило болью от писклявого голоса. Мозги пузырились в черепной коробке, разжижаясь на атомы. Пш-ш. Вытекали из ушей. Каждая нота разговора встревала иголками – тяжело сосредоточиться. Девочка замолчала. - Вылезай. - Нет, нет, нет, нет! - Вылезай блять! – закричал он. И вылез первым, откидывая свое сидение. Девчонка не двигалась, забившись в самый угол – как только помещалась? - Вылезай, я говорю, а то реально отвезу обратно! Подействовало. Через минуту на тощих ногах-спичках в дешевых порванных кроссовках и какой-то тряпке, что звалась футболкой, она стояла перед блондином и дрожала, стуча зубами. Конец лета, ночи уже холодные. Он спутал ее с мальчиком, потому что вместо волос на ее голове был пучок обрезанной соломы, торчащий словно у домовенка Кузи из детского русского мультика его детства. Глаза, и без того огромные, подчеркивались большущими синяками и фингалами. На правой скуле зиял недавний след от чего-то острого. Губ не было – вместо них две искусанные и избитые полоски мяса. Самое страшное – следы наручников на руках и ногах. Такие яркие, что бардовые полоски привлекали внимание даже тогда, когда совсем не хотелось на них смотреть. Кирилл должен был что-то предпринять. В его больной голове происходит долгий и мучительный мыслительный процесс. Как тогда в суде. Как тогда, когда Леша лежал на новой кровати в его старой детской. Что делать? Что ему нахуй делать с этим? - Надевай. Он снимает с себя рубашку, оставаясь в майке в рубчик и спортивках. Ему холодно, но он потерпит. Кидает ее девчонке. - Надевай, не май месяц блять. Она быстро укутывается в нагретую чужим телом ткань. - Садись, но на переднее. Поняла? Та кивает и бросается обратно в машину. Кирилл присаживается рядом на водительское. Смотрит на пустынную дорогу, где за все время их встречи не проехало ни одной тачки. Удачное место выбрали. - Как ты попала в машину?! Я же запирал ее! - спросил Кир, не поворачивая головы. - Они ее вскрывали, чтобы проверить что-то, - слабым голосом ответила девочка. Перетянула тело ремнем безопасности, обхватила себя руками, - Я понимала, что у меня один шанс. Один шанс на миллион. - Сколько тебе? - Двенадцать, кажется. Я не знаю. - Кажется? – Кирилл, сохраняя растерянное самообладание, выехал обратно на дорогу, стараясь не смотреть на пассажирское. - Время в таких местах течет по-другому. Блять. Голос у ребенка лился спокойными нотами, хотя дрожь и волнение в нем проглядывались. И все же. - Привыкаешь ко всему, - сказал он сам себе, позже заметив, что сделал это вслух. Кожа покрылась мурашками, он врубил кондиционер и подогрев сидений. Главное, побыстрее доехать до города, потому что... Он завалил главного охранника. И пропала одна малолетняя пизда. Сложить дважды два сможет даже тупорылый осел – не в обиду ослам. Что делать? Блять, хуй знает что делать. Он захотел – он ее забрал. Надо было вернуть. И что тогда? «Простите, я тут Марка грохнул, но вернул ее. Простите меня». Господи, какой пиздец. А другие <…>… - Сколько вас там? Ему не ответили. Он наконец решился повернуть голову. Девочка задремала, привалившись к стеклу и зарываясь носом в воротничок рубашки. Побитая, загнанная, никому не нужная. Кого-то она ему напоминала. Кого-то. Леша молчаливо мял в руках выцветшую ткань, разглаживая ее между пальцев. Завороженно что-то рассматривал. Казалось, не слушал. Но он услышал каждое слово. Приподняв глаза, парень выжидающе осмотрел Кирилла, что, нахмурившись, сверлил столешницу. - Пойдем, - сказал он. Леша удивленно вскинулся, но блондин уже обошел его, выходя в коридор. Они поднялись на второй этаж, заворачивая в гостевой отсек дома. Самая далекая комната, выбранная Лешей под свою «утихомирню». В ней из-под закрытой двери тонкой струйкой лился золотистый свет ночника, воткнутого в розетку у кровати. Леша сделал шаг. Остановился. Повернулся на Кирилла, едва не роняя чужую вещь. - Нет, - произнес парень, - Скажи, что у тебя хватило ума этого не делать. Через пятнадцать минут замелькали первые неугасаемые вывески рекламных щитков и круглосуточных магазинов. Кир свернул на первую же заправку, оставляя дремлющее существо внутри и запирая машину – на этот раз с проверкой, чтобы нахуй без сюрпризов теперь. Взял стаканчик говняного, по его мнению, горячего шоколада и две сосиски в тесте. Вернувшись, толкнул в плечо девочку. Она с опасением смотрела на протянутый пакет. - Ешь, иначе сил не будет. Она никак не реагировала, продолжая таращиться. - Ешь, говорю, - он просто пихнул ей его в руки, спешно заводя движок, - Капнешь на салон, прибью, - ляпнул, не подумав, - Короче, ешь уже! Нам ехать надо. Ребенок медленно развернул пакет, и к моменту, когда она осмелела попробовать горячий напиток, Кирилл уже гнал под сто пятьдесят, выстраивая маршрут до дома. Он старался лишний раз на нее не глазеть, но хотелось ужасно. Прям все тело чесалось от того, насколько зашкаливало в нем бывалое детское любопытство. Будто он не взрослый дядя, а такой же напуганный мальчишка. Хотелось многое спросить, не для сбора информации в качестве компромата, а для собственного опыта. Он много дерьма повидал в жизни, однако с ним никогда никто не поступал вот так. <….> – что-то из разряда фантастики даже в его с папенькой мире. Долбанная Европа. - Люди долбанные, - поправил Кир сам себя. Девочка косо повернулась на него, откусывая от сосиски огромный кусок, - Что мне с тобой делать? Ты знаешь, что они сделают с нами, если найдут? Она молчала, но жевала медленнее. Слушала. Думала. Она знала. И знала получше его самого. - Блять, что я делаю. Нахуй я вообще в это полез! Он сам не понимал. - Остановите. Без разницы где. Я уйду, и вы меня больше не увидите. - И что дальше? Предлагаешь высадить тебя хуй знает где, ночью, посреди огромного города? Ты хоть знаешь, куда идти? Она пожала плечами. - Где твой дом, ты знаешь? Она снова замолчала, затем мотнула головой. - А вы едите домой? - Да, я еду домой, - ответил Кирилл, сворачивая с широкополосной дороги на одну из узких петляющих улочек, - И ты едешь со мной. Скорее всего, за мое решение они попытаются меня грохнуть. Но только попытаются. Потому что пока они пытаются, я найду их сам. - Зачем вам это? - Сука, самый логичный вопрос за этот чертов день, - усмехнулся молодой человек, нервно поглядывая в зеркало заднего вида, - Спроси что полегче. У него уже был план. План заключался из трех простых пунктов. Первое – добраться до дома и убедить Лешу, что все хорошо. Второе – вернуться в адову кузню и решить все самому, пока кто-то что-то не решил с ним. Третье (самое главное, пожалуй) – не умереть при этом. И не подставить Лешу. Он впервые пожалел, что больше не собака на привязи, и ему приходится самому решать подобные вопросы. «Папенька, я такой идиот, ты бы нахуй знал». Проблема в том, что папенька знал. Что это было с ним там, в последней комнате перед лестницей? Внезапная эмпатия, проснувшаяся совесть? Разгорающееся чувство справедливости? Привычная, старая-добрая матушка-скука? Ради чего он гнал домой, уже зная, что вернется обратно? Они заехали во двор. Ребенок осматривался, вертясь в кресле. - Выходи, у нас мало времени. Девочка замертво вклеилась в сидение. - Блять, выходи, пожалуйста, - как можно вежливее прошипел он, хрустя костяшками и держа над ее головой откидную дверь, - У нас мало времени. Они по-любому знают, где я живу. На землю неторопливо опустилась сначала одна ножка, потом вторая. Огни сада перед домом раздражали ребенку глаза – она щурилась, прикрывая веки. - Проходи, - Кирилл открыл дверь с заднего двора, впустил незнакомого дикого зверька в дом, - Там кухня. Сними обувь, тут везде чисто. Они сидели на диване. Он вывалил перед ней гору старой Лешиной одежды, за исключением нижнего белья – чего нет, того нет, ссори. - Выбирай. - Зачем? Вы хотите оставить меня у себя? - Я не знаю. Подумаю об этом позже. - Вы… вам тоже надо… ну… Она опустила глаза, завернулась в накинутую рубашку. Кирилл ошалело округлил глаза, догадавшись, о чем речь. - Блять, нет! С ума сошла?! Переоденься из этого рванья уже наконец! Это шмотье моего мужа. Свое даже не предлагаю – утонешь. Девчачьего ничего нет, экскьюзми Ребенок смотрел на Кирилла снизу вверх, глазами задавая снова и снова нужные, правильные вопросы. И из раза в раз молодой человек не знал, что на них ответить. - Наверное, я просто люблю тащить в дом всякую шваль, - пробубнил он по-русски, и девочка нахмурилась, мило поджав губы, - Когда ты в последний раз спала? – уже по-немецки спросил Кир. - Позавчера, кажется. Он кивнул. Она начала переодеваться прямо при нем. - Господи! Нельзя же так! - А что… - Я же… блять! Я просто выйду! Кирилл ушел на кухню, дергая головой в потрясении, оставив девочку за перегородкой в столовой. Пытаясь успокоиться, он обдумывал свои дальнейшие действия. Единственное, что пришло на ум было: «Вот вы мне и пригодились». Высматривая, не подглядывает ли за ним юная гостья, Кирилл сунул руку за гарнитур, достал из открывшегося отсека зиплок, спрятал в карман. Ладонь в месте соприкосновения с порошком горела огнем. Ему нужно топливо. Ему нужно наплевать на последствия. Ему нужно вернуться в период своей жизни, когда агрессия, возбуждение и сила властвовали над ним. Сегодня он пропустил вечерний прием таблеток. А сейчас закинется наркотой. Что с ним будет завтра – уже не важно. Возможно, его размажет по асфальту эффект отходняка. Возможно. А возможно его завалят. К чему гадать? Кирилл открыл перед девочкой дверь в комнату, которую выбрал по странной аналогии. Она, заглядывая вовнутрь, походила на мальчика в этом импровизированном ночном прикиде из длинной водолазки и старых пижамных штанов. Эти самые штаны были незаменимым атрибутом жизни Кирилла с тех самых пор. - Хороший выбор, - сказал он, кивая на ноги. Девочка засмущалась, - Поспишь сегодня здесь. Ванная, если захочешь в туалет, за углом, вон там, - он вскинул руку за гардеробную в комнате, - Смотри, это ключик от двери. Я отдаю его тебе. Знаешь зачем? – ребенок мотнул пару раз головой, - Чтобы ты знала, что ты в безопасности. Я положу его на тумбочку рядом с кроватью. Если боишься – можешь запереться. Но в доме кроме тебя и моего мужа больше никого нет. Хорошо? Она кивнула. Забралась на огромную по сравнению с ее размерами постель. Легла на самый край. - Свет выключать? – спросил Кир, стоя возле лампы-ночника. Леша специально выбирал такой, чтобы можно было читать по ночам, и чтобы свет не раздражал глаза. - Можно не надо? Кирилл кивнул, собираясь выйти. - Что вы будете делать? Опять эти дурацкие вопросы. Молодой человек, опустив голову, молчал, импульсивно сжимая и разжимая кулаки. - Убейте их всех, - тоненьким голосом сказала девочка. Положила голову на подушку, подложив под щеку ладонь, и закрыла глаза. Кирилл вышел, прикрывая дверь. Поглядывая в сторону спальни, ноги сами несли его к теплу. Леша дремал, закутавшись в ворох одеял. Сегодня, в кои-то веки без кошмаров. Поднос с ужином стоял неубранный на журнальной столешнице – видимо, ждал до последнего, что Кирилл приедет вовремя. Он думал, что расскажет ему все прямо сейчас, разбудит, возбужденно потряхивая за тонкие плечи. А сейчас смотрит и рука не поднимается пошевелить тело. Когда он спал нормально? Кир не помнит. «Если я не вернусь, то буду все оставшееся время жалеть об этом», - думал он, собираясь сделать шаг. А затем понял, что Леша его не отпустит. Или, чего хуже, поедет за ним. Поэтому, замерев у порога, он вышел обратно в коридор. Это и есть взрослое решение? Ставить чужие интересы выше собственных? Фу, как прозаично. Ему не нравится. Но у него нет выбора. Он спустился на первый этаж. Достал пластиковую карту, свернул одну евровую купюру из кармана в трубочку. Из барной стойки в граненый стакан бахнул виски. Затем передумал, вылил виски в раковину. Достал бокал, заполняя его мартини: сладостью, к которой был какое-то время ужасно неравнодушен. Оливок или вишни под рукой не было. Их заменила лимонная долька. Наконец, раскатал по столешнице две белые дорожки. И пульс участился, стоило только взглянуть на них. Кирилл замер, не моргая глядя на наркотики. - Давай! – злился он сам на себя, - Давай, хули ты ждешь?! Стольких усилий потребовалось, чтобы возвести защитный барьер, огородить Монстра внутри него от остальных людей. Сегодня он добровольно выпускает его наружу. Уступает место возле пульта управления. Наклоняется. Вдыхает. И мир, переворачиваясь с ног на голову, перестает быть серым. Он не видит дороги перед собой. Он вообще нихуя не видит, если быть честным. Во рту зажата зубочистка, на лоб спадает челка, остальные волосы уложены лаком. Та самая белая рубашка с ебанутым принтом в виде непонятных геометрических фигур и зигзагов на голое тело. Его любимые спортивки Гуччи, переливающиеся вельветом. Белые гольфы. Белые кроссы. Он, как назло, во всем белом, едет на суд, который устроит сам. Цепь на шее давит на грудь. В багажнике все: начиная от биты, заканчивая автоматом. Вместо кастета на пальцах массивные кольца. Немного времени, потраченного на себя, он нашел. И вот ему снова двадцать три. Но теперь никакой папенька не скажет ему постоять в стороне. Он едет с одной целью. Убивать. Охрану на въезде и у входа он кладет сразу – нехуй с ними церемониться. Оставляет машину у главных ворот, не закрывая двери и не выключая музыки – наоборот делая ее еще громче. Играет Sign of the Times Гарри Стайлза. Кирилл засекает таймер. Он разбивает все, что встречается ему на пути. Добряк, показывающий ему спектакль, забавно спускается по лестнице, тряся лысиной. - Паф, - Кирилл, по-детски, нажимает на едва чувствительный в онемевших руках курок, - Не-до-бе-жал. А жаль, так хорошо начал. - Ты чё, сука! Из-за угла появляются двое. Как появляются, так и подают – замертво – к ногам молодого человека. Кирилл наклоняется к ним, рассматривая последние эмоции, обезобразившие лица мужчин. Проводит по ним дулом, заляпывая оружие в крови. Бита на плече касается соседней стены лестницы. Он спускается все ниже, зачищая круг за кругом. Только в отличие от Данте, у него нет спутников. Он открывает все двери, все решетки. Разламывает все замки, сносит, какие может, препятствия на своем пути. Он просто идет. Вначале – даже не понимая, куда. Просто отрывает в памяти знакомый маршрут. В кармане спортивок зажигалка. В машине две запасные канистры бензина. Навязчивая идея зарождается в нем, лицо украшается улыбкой. Толпы <….> выбегают наружу. Обезумевшие богачи натаскивают на себя одежду, нелепо таращась на вездесущий хаос, который Кирилл несет вместе с собой. Они оборачиваются на таких же потерянных засранцев, как и они сами, пытаются спрятать лица от глаз импровизированного правосудия в образе Гречкина. Боже, Гром бы ни за что в жизни не поверил в это. Надо рассказать Петру о случившемся – Игорь слишком стар для таких шокирующих новостей. Гул настолько оглушительный, что вибрируют стены. Он прорывается сквозь них, ощущая телом каждое чужое сердце, каждый потухающих под ударами его биты пульс. Ошеломляющая музыка. Оркестр «Без тормозов» приглашает вас на увлекательное шоу <….>. Он доходит до главного кострища этой адильни. До кабинета Геральда. Медленно открывается дверь. В нем словно пир во время чумы – «босс» восседает на середине кровати с черным атласным бельем, вокруг него человек пять человек. Какому-то парню, которого Кир не видел раньше, не повезло сильнее остальных – он висит на секс-качелях, не пытаясь вырваться. Молодой человек делает скидку на то, что он вообще может быть без сознания, судя по откинувшейся назад голове. Остальные покорно ждут своей очереди, прикрываясь или куском одеяла, или собственными ладонями, голыми ступнями грея холодный и бездушный кафель. Кирилл смотрит с минуту. Входит, шумно стуча дверью. Чтобы заметили. Чтобы увидели. - А, потеряшку привез? Или приехал загладить вину за охрану? Вообще-то, Гречкин, - еле выговаривает его фамилию немецкая морда, - Марк был очень хорош в воспитании. Нельзя с ним так поступать. Геральд отвлекся от своего увлекательного занятия всего на пару предложений. Кирилл наклонил голову, рассматривая чужую волосатую задницу, засаживающую в бесчувственное тело. Затем опустил биту на землю, волоча за собой. Сделав пару шагов, направил оружие на мужчину. - Мы простим тебе сие недоразумение, так уж и быть, если ты привезешь беглянку. Я знаю, что она съебалась с тобой. Других вариантов быть не может. У тебя час. И время… кмх… блять, остыл… пошло прямо сейчас. Геральд вышел из тела, расстегнул ремни, парень упал на пол. Не поднимаясь. Кирилл закрыл глаза, проглатывая осознание случившегося. Эта секунда прояснила разум. Напомнила, зачем он здесь. - Знаешь, что? – Кирилл подошел вплотную, - Пошел ты нахуй. И прострелил Геральду его короткий безобразный хуй. Визг собаки наполнил комнату. <….> испуганно пялились на оружие. Он стрелял сначала в ладони – в каждую по очереди – затем в ступни. Потом в колени и в плечи. Боль в коленях была особенно громкой - это намного больнее потерянного достоинства. Затем в низ живота, затем возле ключиц, чтобы мудак дышал через раз, так как пули пробили оба легких, свистящих попадающим в них нефильтрованным воздухом. Затем в комнату вбежала оставшаяся часть охраны, та, которой не повезло умереть сразу. Ну что ж… Больше всего жаль рубашку. Вряд ли хоть какая-нибудь химчистка сможет вывести всю ту грязь, которую успел нацепить на себя Кирилл. Он бил его, пока руки могли хоть что-то делать. Пока перед глазами все не помутнело окончательно. <….>. Пока собственное сердце не перестало биться так громко. Пахло кровью. Нечистотами умерших людей. Потом, потому что закрытая комната не давала помещению нормально проветриваться. Пахло спермой, <….> страхом. Пахло смертью. Еще никогда так остро он не ощущал этот запах, хотя тот преследовал его едва ли не с самого детства. Вниз продолжали стекаться люди – разношерстные пешки, спешащие помочь тому, кому эта помощь уже не была нужна. Кирилл не жалел ни сил, ни обоймы. - Уходите блять! – крикнул он на <….>, швыряясь в их найденной по дороге одеждой, - Валите нахуй отсюда! Валите! Вскочив на ноги, толпой, они повыскакивал наверх, переступая, а чаще запинаясь за трупы, которые скатывались с лестницы, загораживали проход. Многие, судя по звукам, отыгрывались на своих мучителях – Кирилл готов был поклясться, что слышал их крики и разъяренные воинствующие вопли. Голодные. Измученные. Они заслужили. Парень, надоевший Геральду около двадцати минут назад, лежал лицом вниз. Кирилл присел, прощупывая пульс. Но этого и не требовалось – перевернув тело за плечо, он увидел радужку глаз, начинающую затягиваться тонкой пленкой мутного вещества. - Сука… Взяв труп на руки, обмотав бедра скинутой наволочкой и захватив в руку свою биту – ту самую, с гравировкой – он стал медленно подниматься наверх. Вокруг царил кошмар. Сегодня он постарался на славу. Он вынес безымянного ему человека, аккуратно укладывая того на один из кожаных диванов у ресепшена. Вернулся к машине, захватив канистры, побрел обратно. Зубочистка выпала изо рта еще где-то вначале, и теперь он жевал чью-то, случайно найденную виноградную жвачку, просто чтобы голова продолжала оставаться в сознании хотя бы иногда. Он вернулся в кабинет Геральда. Подумал, что как-то чересчур все просто получилось. Сел за стол. Повертел в руках какой-то крепкий алкоголь, судя по запаху – коньяк. Сделал глоток прямо из бутылки. Пара капель упала на грудь, к другим пятнам, более насыщенного содержания. Кирилл запрокинул голову на стуле, разглядывая уплывающий потолок. Сжечь тут все. Вместе с собой. Разливая по комнате бензин, он размышлял. Размышлял обо всем подряд, кроме случившегося, потому что будто понимал, что как только позволит мозгу анализировать происходящее здесь, то к нормальной жизни он уже не вернется. Кирилл сознательно поставил внутри черепной коробки блок, дабы обезопасить слабые нервные окончания. За методичными действиями он даже подпевал музыке свыше. Конечно, в таком запрятанном месте ее слышно не было, однако Кир будто чувствовал, ощущал звуковые волны с улицы. Он снова поднимался, только уже покрывая едким запахом каждый лестничный пролет. Этаж за этажом. Все выше и выше. Туда, где его ждала толпа сбежавших и первые лучи слабого солнышка. Последние литры он потратил на дорогу до выезда. Кинул канистру в опустевшие гаражи. Дом освещал двор огнями верхних этажей. Редкие флуоресцентные лампы и светодиодные ленты нелепо смотрелись на фоне побоища, только что случившегося в стенах здания. Кирилл подумал, что мог бы выкупить этот дом для них с Лешей, в какой-нибудь параллельной вселенной. Кирилл закурил. Так сладко, протяжно. Самую обычную сигарету, без сраной кнопки, которую надо давить между пальцев. Гарри в очередной раз прокрутки песни на фоне заканчивал второй куплет, разрываясь голосом перед финальными припевами. Ни осталось страха. Кир боялся, что после такого вообще ничего не останется. Посмотрев в небо, он позволил себе, пользуясь случаем, потратить пару минут, чтобы вновь покопаться в себе. Когда поток слез начал заливать щеки, смывая чужую кровь, он засмеялся, расставив руки в стороны. Хохот гремел по округе. Он сел за руль, докуривая, перед этим вызвав полицию и скорую. Не закрывая дверь, шипя шинами по заасфальтированному покрытию, Кирилл крутанулся в машине, затормаживая ногой как на байке. Еще мгновение. Мертвый юноша в окне. Пленные стоят, чего-то ожидая. Смотрят не на него, а на дом, не дрожа, держаться друг за друга. Сигарета летит примерно метр, переворачиваясь в воздухе. Ее искры зажигают бензин. Через пару секунд дорожка огня подбирается к дому, заползая, как бешенный червь, внутрь помещения, спускаясь вниз, хоть этого и не видно. Едкий дым от горящих предметов вытекает наружу, растворяясь в свежем воздухе. Кириллу хочется что-то сказать. Что-то стоящее, как во всех тех фильмах про тупого супергероя, который лезет на рожон и всегда почему-то выигрывает. Да, именно как в этих фильмах. Что это получается, он стал таким же тупым супергероем? Или он не герой? «Супергерой – этот тот, кто победил суперзлодея». Яснее не стало. Где-то в отдалении шумят сирены скорых. Пора сматываться. Но Кир выжидает, пока оно самое не приходит на ум. - Если убить убийцу, количеству убийц не измениться. Но Черчилль ошибся. Его тело болит. Физическая боль напоминает ему о том, что он еще жив. В отличие от тех, кто сгорает в доме. Он надеется, что мутные зрачки придут к нему во сне – рассказать, какого живется на той стороне дороги, поговорить по душам. Кирилл будет ждать. Наркотики больше не действуют, они выжгли все сосуды внутри и без того обезвоженного тела. Силы покидают молодого человека постепенно, так же постепенно, как он покидает приусадебную территорию и отправляется домой. Следы шин остались. Его вызовут на беседу, он уверен. Но это все потом. Новый день – как новая жизнь. И Кир тянет до последнего, чтобы вступить в нее. Леша возмущается слишком громко. - Да тише ты, разбудишь ведь, - шипит Кир, возвращаясь на кухню. По дороге наконец-то снимает продымившую рубашку. Швыряет, не глядя, в урну возле раковины. - Кирилл, ты хоть понимаешь, что ты наделал? – шепчет парень, оседая возле молодого человека с побледневшим лицом, - А ее родители… Кирилл… А если за тобой придут? Они не оставят это просто так. Ты разворотил осиное гнездо. Зачем ты только туда полез… - Они избивали, продавали, морили голодом, убивали и регулярно насиловали <….>. Жалею ли я о случившемся? – он по-филосовски посмотрел на вытянутую окровавленную ладонь, - Нет. Но черт, избавь меня от нотаций хотя бы сейчас, я слишком сильно устал, чтобы выяснять отношения. - Устал? – удивился Леша, придвинувшись. Кирилл встретил его взгляд своими посеревшими за ночь глазами. - Да, Леш, я устал. Парень выронил футболку из рук, обхватывая светлую голову в кольцо и гладя ее себе на грудь. Кирилл слушал, как мерно стучит чужое сердце, как ритмично и непоколебимо работает наш механизм выживания. Леша гладил его по волосам, по щекам. Последнее, что блондин сказал, прежде чем отключиться в небытие, было: - Я был в аду. И больше я туда не вернусь, слышишь? Кирилл просыпается на кровати, растянувшись в позе звезды. Белье запачкалось, голова свисает с края, рука затекла, закинутая за голову. - Арх-хм… Раздаются какие-то нечленораздельные звуки, помогающие Киру приподнять сначала голову. Затем все туловище целиком. Солнце в глаза не слепит, потому что на улице непроглядная темень. От него воняет. И постельное можно выкидывать. Как Леша дотащил его в кровать? Самое главное – зачем… Взгляд упирается в стену, ни на чем не фокусируясь. Медленно моргают веки, неспешно поднимается грудь от глубоких протяжных вздохов. Голова пустая, в ней гуляет ветер, и катиться перекати-поле. В ней нет ничего. Только звуков сверчка на фоне не хватает. Ладони и предплечья покрылись синяками и рубцами. Где-то под лопаткой жжется, и Кирилл с опаской поворачивает корпус к зеркалу, стягивая рубашку. Очередной порез. Или рана от пули, прошедшей по касательной. Леша будет ругаться. Кирилл продолжает сидеть. Он сидит так минут пять, которые растягиваются в двадцать, а затем в сорок. Когда молодой человек выходит из укрытия, проходит час. Леша что-то делает в столовой – перебирает посуду, раскладывая ее по полкам. Кирилл в проходе возникает подобно ходячему мертвецу, видимо, поэтому парень слегка шарахается. - Сколько я спал? – охрипшим бесцветным голосом спрашивает молодой человек. - Почти сутки. Уже снова полночь, - отвечает ему Леша, делая шаг навстречу. Но Кир отходит, выставляя между ними руку. - Зачем было нести меня на кровать? - Ты сам встал и пошел. - Я загадил постельное. - Это сейчас так важно? Он прав. Сейчас есть вещи поважнее испорченной мебели. - Она просыпалась? – говорит Кир. - Не знаю, я ведь тоже усыпал. Но при мне из комнаты никто не выходил. Леша наматывает на палец футболку. Плохой знак. Нервничает. - Ты как? - Ты серьезно? – Леша фыркает, садясь за стол и хватаясь за голову. Кирилл нависает над ним своей тенью от коридорной лампочки. - Ну да. Кирилл слепо моргает пару раз, ожидая, что ему ответят. - Я пропустил курс вчера, - признается он, - А потом, чтобы не думать ни о чем, снюхал несколько грамм. Не хочу предполагать, что произойдет, но на всякий случай будь аккуратен ближайшие сутки со мной, ладно? Хотя пока я соображаю, что говорю и делаю. Умиротворенное спокойствие пугает. Его окутывает штиль, затишье. Есть хорошая поговорка на этот счет. И он знает, что так будет только полдня. - Угу, - простое принятие. Ни вопросов, ни расспросов, - Я кое-что тебе купил. Погоди минут пятнадцать, - и Леша выходит в сторону ванной. Через полчаса Кирилл, отмытый от грязи и копоти, залезает в горячее молоко. Улыбается одной стороной губ. Решает придержать шутки на потом, а пока откидывает голову назад, распластываясь по всему дну целиком. Через минут пять ныряет полностью. Леша сидит на шкафчике для белья и полотенец высотой со стиральную машинку, не отводит глаз. Дверь открыта – чтобы в комнате было чем дышать, а то парное молоко заволокло и вытеснило собой весь кислород. Запах миндаля едва угадывается в этой какофонии ароматов. - Раньше это помогало мне сильнее. Старею, - уныло замечает Кирилл, выныривая. С его ресниц капает полупрозрачное молоко. Застывая, оно напоминает воск. А Кирилл – статую, - Я вчера плакал, я говорил? Леша еле-еле кивает. - Не знал, что еще могу. Последний раз это было, когда… - Когда ты сжег Ламбу. - Да, - Кир опустил голову, рассматривая пузыри на поверхности воды, - Давно это было, в общем. - Теперь друзья этих людей придут за тобой? Кириллу показалось, что в эту секунду Леше снова семнадцать. Они многое пережили вместе, но страх заставил сознание молодого человека деградировать до воспоминаний пятилетней давности. - Я не знаю, - однако есть вещи, которые не меняются. Это его честность, - Я не знаю. - Что нам делать? Снова переезжать? Где-то в коридоре шаркнули волочащиеся по полу великоватые штаны. Кирилл развернулся в пол-оборота, просканировал пустое пространство. - Выходи, я все равно тебя заметил. У меня очень тонкий слух. Из-за колонны несущей стены появилась девочка. Она выглядела чуть получше, чем… некоторое время назад. - Проходи, мы не кусаемся. Выспалась? – спросил Кир. Она сначала потопталась на месте, затем преодолела около трех метров расстояния, кивая головой, - Хорошо. Мы с тобой засони – я тоже почти сутки провалялся. Лицо исказилось в слабой полуулыбке. Гостья остановила свой взгляд на Леше. - Думаю, пора познакомиться. Меня зовут Кирилл. Это – Леша. Это его вещи сейчас на тебе. Мы женаты. В целом, это все, что тебе нужно о нас знать. Пока что. Она кивнула. Затем забавно принюхалась, скривившись. - Это молоко. Специфичный запах, согласен, мне тоже он никогда не нравился, - Леша аккуратно слез с тумбочки, - Проголодалась? Заурчал чей-то живот. Ребенок смущенно схватился за кофту, тупя глаза. - Пойдем на кухню. Пусть Кирилл еще немного поотойдет. Девочка посмотрела сначала на блондина, будто ждала разрешения, и, получив его, уже собиралась пойти следом за парнем. Ее остановила валявшаяся на полу остальная часть одежды Кира и его избитые ладони, высунувшиеся из ванны. Не задавая вслух ни одного вопроса, девочка весьма красноречиво взглянула в чужие глаза. - Если ты спрашиваешь то, о чем я думаю, ответ – да, - тихо ответил Кирилл, не нарушая зрительного контакта, - Ты боишься меня? Она задумалась. Вновь поднимая взгляд, уверенно потрясла головой. Его это устраивало. - Хорошо. Иди, я скоро буду. Девочка кивнула и ушла, прикрыв дверь. По привычке, видимо. Он развернулся и сел обратно, опустив в воду и руки тоже. Именно сейчас Вселенная требовала от маленького избалованного мальчика взрослого и взвешенного решения. И пока мозг не поплыл окончательно – а Кирилл предполагал, что еще часа три максимум – он его должен сделать. Телефон лежал на самой верхней полочке, чтобы не забрызгать. Блондин открыл контакты. «Папенька» выскочил в списке «На случай ЧС», помеченный возле номера красной звездочкой. - «Кажется, ты станешь дедушкой», - написал он в Телеграмм. Закрыл мессенджер. Убрал на телефоне звук. Выключил интернет. Папенька будет волноваться. От мысли об этом у Кирилла пошла приятная волна по телу. И пока вода не начала остывать до средней температуры, напоминая детское пойло в садике, молодой человек снова погрузился на дно. Бульк. «Ты же не хотел детей! Как мы можем взять на себя такую ответственность? Ты же говорил, что…!» «Ее родители – о них ты подумал?! Они же где-то да есть! Они переживают!» «Ты не можешь забрать ее! Она же не вещь! Она – не я!» «Вас будут искать. Нас всех будут искать!» «Она замолчала. Почему она замолчала?! Какой кошмар. Устанет ходить по психологам. Что? Идеально вписывается в семью? Кирилл, скажи честно, ты идиот?!» «Что нам делать? Так поступать неправильно! Это опрометчиво! Эгоистично!» «Ты подумал о ее безопасности? Тебе курс надо восстанавливать! Снова замки в двери вставлять? В смысле «да»?» «Я боюсь думать, что они с ней творили». «Отдать?! Куда отдать?!» «Гречкин, ты ведешь себя как маленький! Не хочешь у нее спросить для начала?» Все это не имеет значения, думал он. В этот момент единственное, что и правда его волновало, так это запах печеных вафель откуда-то с другого конца дома. Леша так долго уговаривал Кирилла купить эту бесполезную вещь, а по итогу за пару месяцев он воспользовался ею впервые. Кирилл выныривает. Принюхивается. Шоколад и вишня. Шоколад – для него. Вишня – для Леши. Добавилась только карамель. Шоколад, вишня, карамель. Когда-то желтый, белый, зеленый. Все будет хорошо.Эпилог.
Завтра их будет ждать в аэропорту огромный современный Боинг. Вещи перевезет нанятая компания. Дом Кирилл решил не продавать – денег с него он особо не заработает, да и память дорога на воспоминания. И правда стареет. Память какая-то появилась. Воспоминания. Шелуха эта бесполезная, заполняющая ценное пространство в черепной коробке. Или не бесполезная, раз он уже пару часов перебирает с места на место всякую мелочевку по типу статуэток и подсвечников. Едва может заставить себя опустить их в коробки. Шторы на окнах наглухо задернуты. На большинстве мебели пленка от пыли и соринок. Гирлянды и мишура уже сняты и тоже убраны, хотя на календаре лишь третье число. Последнее, что Кирилл забирает с опустевшей полки, это фото, сделанное случайно этой осенью, спустя месяц после случившегося. Он сидел с Лешей в гостиной после очередного бесконечного дня. Леша писал научную диссертацию, перебирая в сети сотни источников, Кирилл помогал правильно переводить особо сложные словосочетания. Леша бесился каждый раз, когда упускал знакомое слово. Их девочка нашла Лешин Полароид. Тот висел, дожидаясь своего часа, слишком долго. Его время пришло. На моменте особо оживленной дискуссии где-то слева щелкнул затвор. Затем раздался звук выезжающего картриджа. Она незатейливо подскочила к молодым людям, закусив губу вручая им снимок. Живой кадр. Наполненный эмоциями. Леша в желтой бандане на голове, в привычной толстовке, размахивающий руками. Кирилл, сидящий по-турецки напротив него, в черной бандане, но уже на запястье, пытается объяснить, почему он прав, едва ли не швыряя в Лешу словарем. Они не стали прятать его как свадебное от глаз подальше. Но и до рамок они еще не доросли. Стоит, приколотое зажимом к грамоте. Вроде на виду, но не то чтобы… За окном сумерки. Их последняя ночь здесь. В доме тишина – слишком пугающая из-за эха шагов в опустевших коридорах. Леша находится в зале, возле почти потухшего камина. Валяется в теплых носках и большущей пижаме на сдернутом с кресел покрывале. В граненом стакане сок, судя по цвету – или мультифрукт, или персик. Кирилл, не говоря ни слова, садиться рядом, ставя неподалеку стакан с водой. - Все собрал? – спрашивает Леша, не повернув головы. Кир кивает, проводя ладонью по подбородку и морщась от тупой не идущей ему от слова совсем щетины, - Запустил себя. - Сейчас сбрею. Но он сидит. Ему лень вставать. Леша проводит тыльной стороной ладони по щеке, почему-то лыбится. - Уже выбрал, что хочешь на день рождения? Полторы недели осталось как-никак. - Смысл? – парень дергает плечами, - Ты все равно подаришь что-то другое. - Предположения будут? - Не хочу портить себе сюрприз, - и делает глоток. Все-таки персик. Сладкий запах растекается в пределах метра. Кирилл прикладывается головой к спинке дивана. - Игоря могут не пустить с работы. У них там чп какое-то… - Петр поможет, - флегматично заключает Кир. - Он старается не использовать свои «возможности» так часто. - Значит, попрошу папеньку. В комнате опускается тишина. И света становиться все меньше, потому что костер тоже тухнет, а дрова подкладывать никто не спешит. - Думаешь, она выдержит такую большую толпу новых людей? – обеспокоенно интересуется Леша. Кирилл задумывается. - Врач сказал, что да. - Она ведь скоро заговорит… терапия – она ведь помогает? - Леш, давай не будем. После того, как блондин оставил ее в той спальне, после последних слов, что он прокручивает иногда в голове, девочка не проронила ни звука. Психотерапевт сказал, что такое случается. Особенно в подобных случаях. - Надо просто ждать. - Заходил к ней сейчас? - Нет, сразу сюда спустился. Пойду, зайду. Он приподнимается, но Леша успевает сцепить его футболку пальцами, прижаться своими губами к его. Впивается в них, жадно лишая тела воздуха и сил. Руки Кирилла сначала обмякают, затем настойчиво сжимают плечи и талию парня. - На полу? - На полу. - Тебе не жестко будет? - Я буду на тебе, - Киру подмигивают, снимая через голову свитшот, - Но сначала она. Кирилл кивнул, с трудом снял с себя чужие руки, перед этим с силой сжимая в кулаке пучок русых волос. И пошел к лестнице. Ее комната так и осталась самой дальней во всем коридоре. Никто с этим спорить не стал. Кирилл стучит три раза. Ему не отвечают, но он – как и всегда, после выработанного правила – входит через пять секунд после последнего стука. Девочка сидит на кровати, будто в коконе, с одеялом на голове, на простыне стоит ночник, на коленях книжка. «Русские народные сказки и легенды». На немецком. Мечта Кира – что когда-нибудь она выучит их родной язык и прочтет всю имеющуюся у них библиотеку. - Думал, ты спишь уже. Поздно, а завтра вставать рано. Девочка закусила внутреннюю часть щеки, пожала плечами. Убрала книгу, поставила ночник на место – на тумбочку с резными ножками, отсвечивающую лаком – стянула одеяло с головы. Оно наэлектризовалось, и получился одуванчик из светлых отросших волос. Кир так и сказал, приглаживая рукой чужую макушку, только по-русски: - Одуванчик. Она повернула голову в немом вопросе. Ну прям как сова. Ну прям как он. Молодой человек присел на край кровати. Девочка, вздыхая, осмотрела глазами комнату. - Мы тоже будем скучать по этому месту, но так надо. Надо переехать. Она насупилась, натянула пододеяльник до самого носа, который маленькой картофелинкой торчал наружу. Молчаливо спрашивала, ругаясь. - Ты уже взрослая, и я не вижу смысла скрывать, по какой причине это происходит. Это из-за них. Нахмурив брови еще сильнее, раздалось что-то наподобие рычания. - Эй, мы не сбегаем! – ответил серьезно Кирилл, - Просто слишком опасно рисковать вами обоими во второй раз. Хотя согласен, надо было думать об этом раньше. Лицо ребенка смягчилось. Из-под одеяла показалась вся мордашка целиком. Вокруг щек лежали светлые пряди волос. И Кирилл, сколько ни пытался, не мог удержаться, чтобы не потрогать их снова. - Настоящий блонд. Не то что у меня, - и усмехнулся, проводя ладонью по прядке. Девочка в ответ погладила его волосы своей ручкой. Кирилл поддался под движения, прикрывая глаза, - Я тебе завидую. Она улыбнулась. Время и правда позднее. Молодой человек посмотрел на часы. Уходить не хотелось. - Ложись. И не переживай. Новое всегда пугает. Это нормально. На то мы и люди, чтобы ощущать подобное. Кир встал. Теплые ладошки сцепили его пальцы в своих. Крепко. Почти намертво. - Что? – мягко спросил он сугубо формально. Они уже давно понимают друг друга без всяких слов. Однако сейчас что-то не получалось – вопрос все никак не сформировывался на ее лице, от чего путался и Кирилл. В комнате повис эффект дежавю. - Все будет хорошо. Ты же знаешь, что я никогда не нарушаю свои обещания. Хватка заметно ослабла. Он задержался у двери, как было вчера, позавчера и еще много-много вечеров назад и как будет много-много вечеров в будущем, чтобы сказать самые банальные, но самые теплые слова, в которые он вкладывал столько чувств, на какие вообще был способен: - Спокойной ночи, Лизетт. Мы тебя любим. Дверь закрывается. Закрывается. Слышится скрип. - Спокойной ночи, папа. Девочка выключает лампу. Закрывает глаза. Кирилл закрывает дверь. «Несите тазик, Снежная королева тает». «Эти люди никогда не смогут полюбить кого-то по-настоящему, как любим других людей мы с вами. Они хладнокровны, неуправляемы и в большинстве своем маниакальны. Они – горы, и никогда – цветы». Кирилл задает вопрос в пустоту. - Если это не любовь, то что? Любите. Боритесь. Чувствуйте. Живите. - Навсегда ваша, Хома.