you could make this place beautiful

      Се Ляню хотелось бы думать, что его удача улучшилась с тех пор, как были разбиты проклятые канги. Он больше не спотыкается о каждую неровную поверхность, не попадает в самую неловкую ситуацию, какая только возможна в тот или иной день, и не привлекает внимание всех враждебно настроенных сторон в радиусе тридцати двух ли. Иногда ему даже везёт, как в тот раз, когда он играл в азартные игры и — без помощи Хуа Чэна! — у него выпали две шестёрки, и он выиграл стопку монет выше собственного мужа. (Се Лянь раздал её на пожертвования. Хуа Чэн всю ночь пел ему дифирамбы).              Однако, несмотря на эти успехи, Се Лянь не совсем лишён доли своей невезучести. Так что похоже, что сегодня у него её немало.              — Нет, правда, это всё, что у меня с собой есть, — уверяет Се Лянь, слизывая кровь с верхней губы, пока грабитель с накачанной грудью обыскивает его.              — Ага, конечно, — насмешливо хмыкает разбойник, сжимая в кулак одежды Се Ляня. — Такая ткань стоит недёшево. Такой парень, как ты, должен быть при деньгах.              Оглядываясь назад, он советовал Хуа Чэну не тратить столько денег на его одежды.              — А, ха-ха, это не моё, видишь ли, это… — он смущённо улыбается. — Это был подарок от очень дорогого человека.              — Вот как? — грабитель приподнимает бровь, отступая назад и засовывая мешочек с деньгами Се Ляня в свой карман. Очень поношенный карман. По правде говоря, всё, что носит грабитель, изношенное; то же самое можно сказать и о его напарнике, гораздо более тощем и остроумном товарище. — Эй, это наводит меня на мысль.              — Да, меня тоже, — тощий грабитель сплёвывает в грязь. — Кто этот твой дорогой человек, а? Может, нам стоит послать ей письмо и сообщить, что у нас в заложниках человек, за которого она, возможно, захочет заплатить.              — О, нет! Ох, нет, нет, нет, нет, — пытается остановить Се Лянь, расширив глаза. — Вам действительно не стоит этого делать.              Грабители обмениваются хитрыми ухмылками, и желудок Се Ляня начинает резко сокращаться.              — Думаю, у нас только что появилась отличная идея, — говорит тощий грабитель. — Если этот близкий человек может позволить себе купить такие качественные одежды для путешествия, то, конечно, она может позволить себе отстегнуть из своего кошелька монетку-другую за твою жизнь. Готов поспорить, что такие деньги для неё пустяк.              Се Лянь знает, что для Хуа Чэна не будет испытанием предложить деньги, однако для него будет испытанием не пережевать этих грабителей до костей, когда он узнает, за кого именно они пытаются просить выкуп. Возможно, он и в самом деле потеряет рассудок. Так обычно и происходит, когда Се Ляню грозит опасность.              — Господа, — умоляюще просит Се Лянь, — я, правда, не могу выразить словами, насколько это плохая идея. Мой близкий человек не из тех, кто платит выкуп.              — Почему бы тебе не позволить ей самой принять решение, а? — спрашивает мускулистый разбойник, обхватывая рукой локоть Се Ляня и волоча его к сломанной повозке, которую тянет их не годный к работе мул. Се Лянь с лёгкостью может оттолкнуть грабителя, но не хочет причинять боль ни одному из них. Лучше контролировать ситуацию, насколько это возможно, без насилия.              — Чёрт побери, я уверен, что она заботится о тебе гораздо больше, чем ты думаешь. Она заплатит выкуп, — замечает тощий разбойник, забираясь на переднее сидение повозки. — Люди не покупают такую ткань для кого попало, знаешь ли.              — Нет, я знаю, знаю, — поспешно отвечает Се Лянь. — Он меня очень любит.              — Он? — тощий разбойник смеётся. — Обрезанный рукав, значит? Да, ты на него похож.              Се Лянь не уверен, возмутиться ему или нет, и у него нет времени определиться, потому что крепкий разбойник внезапно толкает его в заднюю часть повозки. Голова ударяется о бортик, и он морщится. Там уже появилась болезненная шишка от первого налёта грабителей — того, когда из-за оставшегося невезения Се Лянь споткнулся от неожиданности и упал лицом вниз в твёрдый камень. Теперь два его передних зуба расшатываются.              Вздыхая, Се Лянь делает попытки сесть со связанными за спиной руками. Верёвка врезается в тонкую кожу запястий. Это не должно причинять ему такие большие неудобства, как сейчас — оно бы и не беспокоило, если бы Хуа Чэн не избаловал его заботой. Он стал слишком мягким. Нервная система вдруг уяснила, что боль не является нормой и что если она побудит его вскрикнуть, то, возможно, сейчас он это сделает: возможно, теперь кто-нибудь откликнется.              В боли есть смысл.              Тем не менее, Се Лянь изо всех сил старается её не замечать. Хуа Чэна здесь нет, чтобы погладить по голове и избавить от боли поцелуем, чтобы осыпать его сладкими речами, тихим воркованием и нежными поцелуями. Собственная духовная энергия быстро залечивает его раны, поэтому он успокаивается и пытается позволить ей быть. Прошло уже много времени с тех пор, как ему приходилось терпеть боль: он обнаруживает, что растерял навык.              — Так вот, этот парень, — начинает крепкий грабитель, устраиваясь напротив Се Ляня и поигрывая своим ржавым кинжалом, — каков он, чтобы тратить на тебя столько денег? Ты один из его любовников или как?              — Вообще-то, его муж, — отвечает Се Лянь, аккуратно скрещивая ноги перед собой. На коленях у него лежат прекрасные одежды, заляпанные кровью и грязью. Какая пустая трата.              Тощий разбойник замахивается поводьями, и мул рванулся вперёд в упряжке. Повозку встряхивает. Расшатанные зубы Се Ляня клацают, рот наполняется железным привкусом крови. Он поворачивает челюсть и чувствует в ней пульсацию, болезненно распространяющуюся по щеке и боковой поверхности носа, покрытого кровью.              — Муж, да? — переспрашивает тощий разбойник с передней части повозки, повышая голос, чтобы его можно было услышать сквозь стук прицепленного к телеге мула. — Похоже, ты прав. Он действительно о тебе заботится. Тогда почему он отправил тебя одного, даже без слуги?              — Я не люблю слуг, — признаётся Се Лянь. Из-за распухшего языка слова получаются шепелявыми. — Я хотел пойти один.              Крепкий грабитель хмурит брови.              — Он тебе тоже не нравится?              — Что? Нет! Я люблю его! Он мой любимец!              — Тогда почему ты с ним не путешествуешь?              — Я путешествую! Я путешествую с ним всё время. Но иногда всё же приятно побыть одному. Если мы никогда не можем быть порознь, разве это не… ну, разве это несколько не нездорово?              Он цеплялся за Хуа Чэна в течение нескольких месяцев после того, как тот только вернулся после своей третьей (третьей!!!) смерти. Не проходило и дня, чтобы они не расставались. Се Лянь довольно скоро обнаружил, что разлука с мужем более чем на несколько часов вызывает у него глубокий страх, учащённое сердцебиение и подступающую тошноту. Он не мог этого сделать.              Он не мог этого сделать, и именно это убедило его в том, что это проблема.              Теперь им легче быть вдали друг от друга: они учились. Се Лянь уверен, что, когда он вернётся, Хуа Чэн будет цел, здоров и невредим. Он не исчезнет ещё на год (или ещё на восемьсот). Он больше не покинет Се Ляня. Не умрёт снова. Это нормально для них — быть порознь, быть разными людьми, отдельными людьми.              (Это та часть, с которой у Хуа Чэна проблемы: Се Лянь был центром его сущности столь долгое, долгое время. Он не раз признавался Се Ляню, что боится сосредоточиться на чём-то ещё — боится, что если он хоть на цунь отодвинет Се Ляня, то больше не на чем будет сосредоточиться. Кто он, если не всего-навсего человек Се Ляня? Является ли он вообще кем-то другим? Если его дальнейшее существование укоренилось в преданности Се Ляню, может ли здесь быть что-нибудь ещё? Это страх, который они оба медленно распутывают вместе).              — Я думаю, — говорит Се Лянь, — что возможность быть порознь — признак благополучных отношений.              Разбойники презрительно фыркают.              — Ага, точно, — замечает тощий разбойник. — Зачем тебе быть отдельно от кого-то, если ты его любишь?              — В противном случае вы находитесь в патологической зависимости от партнёра, — объясняет Се Лянь.              Крепкий разбойник выгибает бровь.              — Патологической зависимости?              — Да. Если вы не можете быть порознь, разве это не плохо? Если вы делаете ваши отношения всем смыслом вашей жизни, то что тогда остаётся, кроме них? — Се Лянь беспомощно разводит руками. Эти слова он снова и снова повторял Хуа Чэну. — Отношения должны быть дополняющим фактором, а не главным. Если ты живёшь только благодаря другому человеку, что будет с тобой, когда его не станет? Ты должен заботиться и о себе. Ты должен выходить на улицу и находить то, что тебе нравится, — вещи, которые ты, только ты, хочешь делать. К тому же, разлука делает возвращение домой намного лучше.              Тощий разбойник усмехается.              — А, тут я с тобой согласен. Моя жёнушка всегда радушно встречает меня, если меня нет несколько дней.              — Видишь? Разлука полезна, — удовлетворённо кивает Се Лянь.              — Ну, мне очень хотелось бы надеяться, что твой муж будет тепло встречен после уплаты выкупа, — говорит крепкий разбойник. Как ни смешно, но, похоже, он это серьёзно. — Итак, напомни, как его зовут?              — Э-э.              — Давай, не стесняйся. Я красиво сформулирую требование о выкупе.              — С-Саньлан, — отвечает Се Лянь, прочищая горло. — Можешь называть его просто Саньлан.              — О-о-о, ну разве это не мило! — смеётся тощий разбойник. — У него есть для тебя прозвище?              Се Лянь чувствует, как румянец ползёт по ушибленной переносице.              — Гэгэ, — подаёт голос он, — или… или Ваше Высочество.              Тощий разбойник снова смеётся, пока крепкий разбойник присвистывает ему в знак восхищения. Се Лянь упирается подбородком в стенку повозки с горящими ушами.              — В-В любом случае! — быстро говорит он. — Когда будешь писать письмо, добавь в него кое-что, чтобы он понимал, что я действительно у вас.              — Здорово придумал, — хвалит тощий разбойник. — Что ты уже написал?              — «Саньлан, — произносит крепкий разбойник, высовывая язык изо рта, пока читает свои собственные каракули с куска пергамента. Се Лянь понятия не имеет, как тот пишет в трясущейся повозке. Должно быть, иероглифы неразборчивые, хотя, надо признаться, он сомневается, что это будет иметь значение, когда муж получит письмо. Это никак не может быть хуже убогого почерка самого Хуа Чэна. — В настоящее время у нас находится ваш муж», — как тебя зовут, а?              — Се Лянь.              — «В настоящее время у нас находится ваш муж, Се Лянь, — продолжает крепкий разбойник, постукивая краем чернильной кисточки по пергаменту. — Пока что он в безопасности».              — В безопасности? Что он подумает, когда увидит всю эту кровь? — задаёт вопрос тощий разбойник.              — Вот, вот, — крепкий разбойник берёт тряпку и наливает воду из своего бурдюка, смачивая её. Тканью он тщательно вытирает кровь на лице Се Ляня.              — О, — выдыхает Се Лянь, приятно удивлённый. — Спасибо.              — Не за что. Итак, на чём я остановился? — крепкий разбойник отсаживается и прочищает горло. — «Мы требуем выкуп в пять тысяч золотых монет…»              — А? Это всё?              — Ты считаешь, он может заплатить больше? — крепкий выгибает бровь, что-то чёркает и переписывает. Упс. Се Лянь мысленно извиняется перед кошельком Хуа Чэна. — «…десять тысяч золотых монет. Когда мы получим деньги, мы вернём Се Ляня вам. Если вы согласны, встретимся в Храме Водных каштанов в полночь».              — Храме Водных каштанов?!              — Это ближайший ориентир. Что, у тебя с этим проблемы? — крепкий разбойник похабно ухмыляется. — Мне казалось, что такой обрезанный рукав, как ты, будет в восторге от этих двух богов.              — Хуа Чэн, да? — протягивает тощий разбойник. — И ещё тот другой — я всё время забываю его имя, тц.              Се Лянь падает духом.              — Довольно мило, правда? — разбойник тоскливо вздыхает. — Вы двое воссоединяетесь там, где поклоняются тем другим мужьям. Очень иронично.              — Да, — соглашается Се Лянь, прочищая горло. — Иронично.              — Знаешь, говорят, что Хуа Чэн тоже балует донельзя своего, как его там, мужа, — говорит разбойник с видом возвышенного знания.              Се Лянь прислоняется головой к стенке повозки, легонько стукнувшись.              — Я слышал об этом.              — Тебе повезло, что у тебя есть такой парень… ещё и богатый, — добавляет крепкий разбойник.              — Я люблю Саньлана не потому, что он богат!              Крепкий разбойник поднимает руки вверх, сдаваясь.              — Воу, воу, я и не думал, что потому. Просто говорю, что это приятный бонус.              Се Лянь шумно выпускает воздух. Это приятный бонус, но об этом он не заикнётся. Особенно он не собирается об этом говорить в присутствии Хуа Чэна! Мозг его мужа уже по умолчанию верит, что Се Лянь любит его за силу, статус, деньги — ему не нужно ещё какого-нибудь поощрения за этот глупый ход мыслей. Даже если бы Хуа Чэн был самым бедным, слабым и низшим в трёх царствах, Се Лянь бы его любил!              — Хотелось бы мне, чтобы я был богат, — вздыхает тощий разбойник. — По крайней мере, не пришлось бы заниматься этим дерьмом.              — О! Ох, допиши это в своё письмо, — просит Се Лянь, наклоняясь вперёд. — Не забудь написать Саньлану, что со мной всё в порядке и вы делаете это, потому что бедны и я не возражаю, так что, может, он не убьёт вас, заранее спасибо.              Тощий и крепкий разбойники обмениваются настороженными взглядами.              — …убьёт…              — …нас..?              — Он может быть опрометчивым, — извиняющимся голосом говорит Се Лянь. — Он немного вспыльчивый, но меня послушает. Скажите ему, что я попросил не убивать вас, и с вами всё должно быть в порядке. Э, если, во всяком случае, вы уберёте верёвки до того, как он увидит.              Что-то в том, что Хуа Чэн видит связанного Се Ляня, выводит его из себя больше, чем что-либо другое — за исключением, возможно, видения меча в животе мужа. Се Ляню не нужно много думать, чтобы понять, почему это так. Вообще-то, он очень сильно старается не думать об этих причинах.              — Се Лянь, — неуверенно подаёт голос тощий разбойник, — что за человек твой муж?              — О, он потрясающий, на самом деле потрясающий. Он такой добрый и благовоспитанный! Ему нравится рисовать, заниматься скульптурой и сажать цветы в саду, и он знает все виды поэзии. Более того, он ещё и хорошо готовит! Бабочки — его любимое животное, а золотой — любимый цвет. Он самый красивый мужчина в мире — спросите у Линвэнь. Он занял первое место в нашем двухсотлетнем конкурсе «Самый красивый бессмертный», но после него закатил огромную истерику, потому что не выиграл я, и я уверен, что в следующий раз он сжульничает и подкинет голоса в мою пользу. Разве это не мило?              — Эээ…              — Но дело в том, что он может немного перебарщивать с заботой и склонен предполагать худшее о людях. Поэтому, увидев что-то подобное, он не будет доволен. У него также есть склонность очень быстро приходить в состояние сильной злости — он никогда не причинит мне вреда, но иногда забывает, насколько он крупный и сильный рядом с другими, и его атаки могут быть слишком сильными. Но на самом деле он отличный парень! Он вам понравится. Только смотрите, чтобы вы его не расстроили, хорошо?              Се Лянь лучезарно им улыбается. Оба мужчины выглядят слегка испуганными.              — Из какой он семьи? — задаёт вопрос тощий разбойник. — Он известный заклинатель?              — Заклинатель? Ах, нет, не совсем, хотя он очень искусен в обращении с духовной энергией. Он из моей семьи! Мы вместе одна семья. Мы думали о детях, знаете ли, но пока просто ещё не готовы. Он не думает, что будет хорошим отцом, но я знаю, что будет. Он стал лучше заботиться об Эмине с тех пор, как мы вместе.              — Эмине? — спрашивает тощий разбойник, сузив глаза.              — Наш, э-э, питомец, — отвечает Се Лянь, прочищая горло. Это не совсем ложь. — Хорошая практика для… для детей.              — Что ж, не переживайте, господин, — говорит крепкий разбойник, энергично похлопывая его по плечу. — Я уверен, что вы оба станете отличными отцами! Не беспокойся об этом ни секунды. Как только мы получим деньги, мы отпустим тебя обратно к Саньлану и Эмину, чтобы вы могли продолжить практиковаться. Мы не из тех, кто разрывает семьи.              — Вы и в самом деле кажетесь хорошими джентльменами.              — Что же касается босса… — крепкий разбойник морщится.              Тощий разбойник натягивает поводья, останавливая повозку возле полуразрушенного дома.              — Тебе придётся быть с ним поосторожнее, — предупреждает он. — Он не такой уж приветливый парень. Пригни голову и держи рот на замке, и с тобой всё будет в порядке.              Так что Се Лянь не высовывается и держит рот на замке, пока разбойники ведут его на свою базу. Здесь пахнет плесенью и паутиной, а большая часть мебели перекошена или опрокинута. За полуразвалившемся кухонным столом сидит маленький, безобидный на вид мужчина в зелёных одеждах. Его рот искривляется в угрюмую гримасу, когда он замечает их троих.              — Это ещё кто? — требует объяснений мужчина, вставая со своего места.              — Его зовут Се Лянь, босс, — объясняет тощий разбойник. — Мы поймали его за пределами деревни. Он богатый парень, и мы подумали, что можем требовать выкуп у его мужа.              Нос босса морщится от отвращения, и он обходит Се Ляня. Мужчина останавливается перед ним, складывая руки на груди, и хмурится.              — Се Лянь, да? Кто его муж?              — Какой-то человек по имени Саньлан. Не заклинатель, не из большой семьи, но достаточно богатый, чтобы позволить себе купить такие одежды, — отвечает тощий разбойник, потирая между пальцами гладкую ткань рукава Се Ляня. — Мы уже написали письмо, если вы хотите на него взглянуть.              Босс берёт письмо, которое протягивает ему крепкий разбойник, и хмыкает, читая его.              — Что всё это значит? После такого описания можно подумать, что этот Саньлан — человек, вокруг которого мы должны ходить на цыпочках.              — О, нет, он действительно очень добрый, — протестует Се Лянь. — Пока вы хорошо к нему относитесь, он…              Пощёчина становится неожиданностью, хотя, как ему кажется, не должна была быть такой. Рука босса резко откидывает голову Се Ляня в сторону, и какое-то мгновение он смотрит на дальнюю стену, прежде чем повернуть голову обратно.              — Закрой свою пасть, а? — возмущается босс. — Никто не говорил, что ты можешь разговаривать.              — Босс… — зовёт крепкий разбойник, извиняюще смотря на Се Ляня. — Он не хочет ничего плохого. Он просто бродячий путешественник, очень хороший парень.              — Он заложник, и ему не мешало бы помнить об этом, — сплёвывает босс. — Бросьте его в подвал. Я разберусь с ним позже.              Крепкий разбойник подталкивает Се Ляня вперёд, но не успевают они далеко отойти, как рука босса вырывается и хватает заложника за плечо.              — Подожди-ка, — тонкие пальцы разводят ворот одежд Се Ляня и проводят по тонкой цепочке на шее. Они поднимают прах Хуа Чэна на свет. — Есть бриллиант и всё такое, да? Ты какой-то богатый парень.              И дело вот в чём: Се Лянь гордится тем, что решает проблемы мирным путём. Он ценит в себе мягкость характера и кротость, хотя знает, что другие склонны не ставить его ни в грош из-за этого — даже Хуа Чэн временами испытывает беспокойство по поводу его пацифистской натуры. Все они считают, что это делает его более уязвимым, и, возможно, они правы. Но Се Лянь всё равно полагает, что его это не волнует. Несмотря ни на что, он не хочет быть жестоким. Не хочет быть Цзюнь У.              Поэтому Се Лянь терпит многое, что не смог бы сделать более гордый человек. Он может вытерпеть любое количество боли. Он может вынести любое оскорбление. Он может вынести и плевки, и ядовитый сарказм, и насмешки, и всё это сделает с робкой улыбкой. Лишь немногие вещи вызывают в нём настоящий гнев.              Но чтобы кто-то другой дотрагивался до праха Хуа Чэна... он выходит из себя.              Се Лянь разводит руки в стороны, разрывая связывающие их за спиной верёвки. Мужчина ударяет основанием ладони в грудь босса, и тот пролетает через всю комнату, с противным стуком ударяясь о дальнюю стену. С воплем боли он падает на пол, кашляя кровью. Два других грабителя отшатываются с криками тревоги.              Не мешкая, Се Лянь дотягивается до праха на шее и обхватывает его одной рукой. Он тёплый и крепкий, целый. Сердце бешено колотится. Саньлан, думает он. Саньлан, ты в порядке.              — Се… Се Лянь? — зовёт крепкий разбойник, расширив глаза от шока.              Се Лянь заставляет себя глубоко дышать, расслабляя плечи и ослабляя духовную силу.              — Простите меня, — извиняется он, удобно устраивая кольцо под одеждами и оглядываясь на них. — Я не хотел вас напугать. Просто это кольцо дорого мне, и я не могу смотреть, как с ним ужасно обращаются.              Снаружи раздаются раскаты грома, за которыми следуют мокрые брызги дождя. Как странно. Всего несколько минут назад было солнечно. Присмотревшись к пыльным окнам, Се Лянь видит, что дождь темнее, чем должен быть. Дверь распахивается от порыва ветра, и на языке ощущается горячий, железный вкус крови.              Радость переполняет его.              Хуа Чэн движется, как порыв пламени, вспыхивая и сверкая. В другом конце голова босса крушится под тяжёлым каблуком. Се Лянь быстро встаёт между мужем и другими разбойниками, раскинув руки, чтобы защитить людей. Буквально через секунду перед ним тормозит, останавливаясь, Хуа Чэн, широко раскрыв глаз и пылая от ярости.              — Я в порядке, — тут же успокаивает Се Лянь, протягивая руку, чтобы коснуться дрожащего клинка Эмина, крепко висящего на боку мужа. Его глаз дико вращается, а затем фиксируется на нём. — Всё в порядке, Саньлан.              Челюсть Хуа Чэна сжимается — почти наверняка тот хотел бы возразить, но, к облегчению Се Ляня, его внимание всё ещё наполовину приковано к разбойникам, прижавшимся к стене. Губы мужа раздвигаются, обнажая клыки. Зрачок сужается до хищной щели. Се Лянь спешит его успокоить, пока его новых друзей не постигла печальная и безвременная участь.              — Они не причинили мне вреда, — говорит он, делая успокаивающие движения руками, чтобы вернуть горящий взгляд Хуа Чэна к себе. — Они были очень добры.              — Что они сделали? — требует ответа Хуа Чэн. Затем обращается к разбойникам: — Что, чёрт возьми, вы с ним сделали?!              — Саньлан, тише, не злись. Они пытались меня ограбить, но не причинили мне вреда. Правда! Моё лицо выглядит так только потому, что я упал на камень!              Хуа Чэн слегка поникает: это просто потрясающе правдоподобно.              К сожалению, этого всё равно недостаточно, чтобы погасить весь гнев мужа.              — Вы пытались его ограбить? — рычит Хуа Чэн, и глаз Эмина резко сужается. — Никчёмный мусор! Я должен разрезать вас на кусочки.              — Мы не… мы н-не знали, что он… — принимается оправдываться крепкий разбойник, но Се Лянь быстро показывает жестом ему замолчать.              — Вы можете всё забрать, — тощий разбойник судорожно выворачивает карманы, бросая на пол мешочек с деньгами и драгоценности Се Ляня. — Больше ничего, это всё, вы можете всё забрать.              Хуа Чэн ничуть не выглядит успокоенным.              — Вам кажется, это всё, что я у вас возьму? — спрашивает он, делая шаг вперёд. Цепи на его сапогах гремят — переливающийся, предвещающий недоброе звук в тревожной обстановке. Он оставляет за собой кровавые следы. — За то, что вы сделали с Его Высочеством, я заберу всё, что у вас есть, и даже больше. Это меньшее, что вы ему должны.              — Саньлан, Саньлан, — Се Лянь шагает вперёд, обхватывая Хуа Чэна руками и давя на него. Он понимает, что если Хуа Чэн не захочет двигаться, то и не будет, но он также знает, что Хуа Чэн сделает это. Как только Се Лянь давит на него, он уступает и делает шаг назад. Се Лянь тянется рукой вверх, медленными, уверенными движениями поглаживая спину. — Я не хочу, чтобы ты навредил этим двоим.              — Они причинили боль тебе, — зло произносит Хуа Чэн. Его рык низко раскатывается над головой Се Ляня.              — Не причинили. Не совсем.              — Они забрали у тебя. Они пугали тебя. Они заставили тебя пойти с ними.              — Я мог уйти в любую минуту. Я решил этого не делать, потому что не хотел причинить им боль. Саньлан, пожалуйста, оставь их.              Костяшки пальцев Хуа Чэна белеют на рукояти Эмина, но демон рвано втягивает воздух и со стуком бросает саблю обратно в ножны.              — Вам повезло, — гаркает он разбойникам, — что мой бог так милосерден. Убирайтесь к чёрту. Если ещё раз увижу вас, мерзавцы, я с вас шкуру живьём сдеру.              Се Лянь слышит возню ботинок по твёрдой древесине, а затем хлопанье двери. Он вздыхает и прижимается лицом к груди Хуа Чэна: его сердце забывает биться во время страха и ярости, и сейчас там тишина. Едва разбойники уходят, Хуа Чэн наклоняется и с тревогой утыкается носом в его волосы.              — Гэгэ ранен, — недовольно замечает он. — Позволишь мне отнести тебя домой?              — Да. Пожалуйста.              Стук игральных костей, мерцание света — и они в доме блаженства. Хуа Чэн подхватывает его, поддерживая одной рукой за плечи, другой — ниже колен, и несёт к кровати. Се Лянь не возражает — зачем ему это? Приятно быть любимым подобным образом, и у него возникает ощущение, что Хуа Чэн нуждается в этом даже больше, чем он сам прямо сейчас.              Хуа Чэн опускает его вниз, затем взмахом руки материализует влажную тряпку. Медленно, осторожно он вытирает остатки крови и пота с лица Се Ляня. После этого к его опухшему носу прикладывают холодный компресс, и тут же опускается поток светящихся бабочек — одна рядом с компрессом, одна на ушибленной щеке и две на следах от верёвок вокруг каждого запястья.              — Камень? — скептически уточняет Хуа Чэн.              — О, но, Саньлан, это действительно был камень, — убеждает Се Лянь. — Я споткнулся.              — Надо было отправить тебя в путь с большей удачей, — Хуа Чэн наклоняется вперёд, чтобы поцеловать его, и Се Лянь чувствует прохладную струйку духовной энергии мужа на своём языке, спускающуюся вниз по горлу. Это облегчает боль в зубах и челюсти, и он благодарно вздыхает в губы Хуа Чэна. Однако, когда Хуа Чэн отстраняется, в его взгляде всё ещё проглядывается взволнованный отблеск. — Гэгэ сильно испугался?              — Хм? Разбойников? — Се Лянь улыбается, дотрагиваясь до щеки Хуа Чэна. Так мило, что он считает, что пара разбойников может причинить неудобства Се Ляню после всего, что ему пришлось пережить. — Нет. Нисколько. Я знаю, ты мне не веришь, но эти двое действительно были добры. Только третий был очень недружелюбен, и… ну… Саньлан уже разобрался с этим. Всё могло быть намного хуже.              Хуа Чэн приподнимает холодный компресс, критически осматривая переносицу Се Ляня.              — Ещё болит?              — Нет. Бабочки проделали очень хорошую работу. Правда… — Се Лянь мешкает, но Хуа Чэн в действительности столь немногое у него просит. По крайней мере, он мог бы не скрывать свою боль, как всегда просит его муж. Он смущённо показывает на затылок. — Я и здесь тоже ударился.              Хуа Чэн позволяет бабочке забраться на свой палец и после направляет её забраться на голову Се Ляня.              — Спасибо, что поделился, — он подаётся вперёд, прижимаясь носом к носу Се Ляня. — Я знаю, что для гэгэ это непросто.              Несмотря на это, в направленности его плеч всё ещё чувствуется неудовлетворённость, когда он отстраняется. Он приносит Се Ляню чистый комплект одежд и помогает ему переодеться, после чего садится позади него, чтобы вычесать листья из волос и расчесать спутанные пряди.              — Спасибо, Саньлан, — благодарит шёпотом Се Лянь.              — Не вопрос, — радушно отвечает Хуа Чэн. — Этот слуга всегда поможет. Но…              — Хм? В чём дело?              Когда Хуа Чэн снова говорит, его голос звучит тише.              — Почему гэгэ не позвал меня?              — Ах, Саньлан, — Се Лянь морщится, опустив взгляд на свои колени. Жое копошится под рукавом, высовываясь на него посмотреть, и он проводит рукой по одному её концу. — Как я уже и сказал. Реальной угрозы не было, и я не хотел, чтобы грабители пострадали.              — Ты подумал, я сделаю им больно?              Се Лянь взглянул на супруга.              — Разве нет?              — Нет, если бы гэгэ сказал мне не делать этого.              Се Лянь смеётся, откидываясь назад и опускаясь головой на плечо Хуа Чэна.              — Ты бы дал мне время, чтобы что-то тебе объяснить? Мой дорогой Саньлан, если бы я был тем, кто свяжется с тобой по нашей духовной сети, ты бы сразу понял, что что-то не так? Разве ты бы не пришёл незамедлительно на помощь, даже не дожидаясь объяснений?              — Конечно, пришёл бы. Гэгэ никогда не использует мой пароль, если это не что-то срочное.              — В таком случае, как бы я тебя остановил? — Се Лянь целует его в изгиб шеи. — Саньлан иногда чересчур быстр для этого старого бога. Он реагирует, не задумываясь.              Хуа Чэн утыкается головой в голову Се Ляня и на протяжении долгого, мрачного момента молчит, прежде чем сказать:              — Тогда этот просит прощения, Ваше Высочество.              — Нет! Нет, Саньлан, всё в порядке. Я понимаю, почему ты так поступаешь, — Се Лянь протягивает руку, сжимая пальцы мужа. Жое осторожно перебирается от его запястья к запястью мужа, обвиваясь вокруг его предплечья и заключая в объятия. — Мир был жесток к моему Саньлану. Иногда ему тяжело реагировать спокойно.              — Но реагируешь ты. Даже после всего, через что ты прошёл… — Хуа Чэн качает головой. — Мне это непонятно. Мой бог, этот последователь желает понять всё, что касается тебя, но этого понять не может. Эти разбойники ничего для тебя не значили. Они были меньше, чем грязь под твоим каблуком. Они оскорбляли тебя, забирали у тебя, причиняли тебе боль, но ты всё равно хотел им помочь.              Се Лянь поднимает руку Хуа Чэна вверх, целуя тыльную сторону костяшек его пальцев.              — Мгм, я хотел. Что-то подобное… как это объяснить? Это не так легко. Саньлану известно, что я не всегда был таким милосердным. В действительности, прежде я был очень жестоким.              — В те времена Саньлан понимал тебя лучше. Уничтожить мир — у Его Высочества были бы все основания так поступить.              — Нет, я так не думаю. Иногда люди жестоки, но быть жестоким в ответ — что от этого изменится?              — Это научило бы людей впредь не быть к тебе жестокими, — говорит Хуа Чэн.              — Ах, я уверен, что Собиратель цветов под кровавым дождём понимает это лучше, чем кто-либо другой, — Се Лянь улыбается супругу. — Я не виню Саньлана за то, что он делал. Выбор такого рода очень личный. Я не хочу причинять людям боль, даже когда они причиняют её мне, только если я не буду вынужден сделать это для спасения моей или чьей-то ещё жизни.              Хуа Чэн трётся щекой по макушке Се Ляня, и в этом движении чувствуется удручённость.              — Я всё равно не понимаю. Муж, боюсь, я никогда не пойму.              — Тихо-тихо. Всё в порядке. Я знаю, что это пугает тебя, но… — Се Лянь закрывает глаза, глубоко дыша. — Я не изменюсь, Саньлан. Не ради Цзюнь У. Не ради тебя. Это то, каким я хочу быть.              — Этот понимает. Он никогда не попросил бы тебя измениться, — решительно заявляет Хуа Чэн, обхватив Се Ляня руками и сжимая его. Это похоже на объятия особенно преданного питона. — Его Высочество совершенен. Это лишь этот слуга, который всё портит.              — Не портит. Никогда. Саньлан с самого рождения вынужден бороться за всё, что у него есть. Ему никогда не была знакома спокойная жизнь. Он никогда не знал другого образа жизни. Я также не буду просить его измениться, лишь прошу его уважать мои решения, и он всегда это делает. Сегодня он отпустил разбойников, когда я попросил его об этом.              — Да. Решения Его Высочества всегда остаются его собственными, даже если этот человек не понимает их или не согласен с ними, — Хуа Чэн снова утыкается носом в его волосы, на этот раз с большей нежностью. — Меня беспокоит лишь то, что тебе причиняют ненужную боль.              — Я бы предпочёл эту боль боли от убийства другого человека, — говорит Се Лянь. — С меня хватит этого на всю оставшуюся жизнь, Саньлан.              Хуа Чэн глубоко вздыхает, уткнувшись носом за ухо Се Ляня.              — Этот мир недостоин Его Высочества.              — Я бы не стал заходить так далеко, — говорит Се Лянь, посмеиваясь. — В любом случае, Саньлан, как ты узнал, что сегодня у меня были неприятности? Я с тобой не связывался.              Хуа Чэн бормочет что-то невнятное, что является настоящим достижением, учитывая, что его рот находится прямо возле уха Се Ляня.              — Хм? Повтори, Саньлан?              — Почувствовал, — бормочет Хуа Чэн. — Почувствовал, как тот тип прикасается к моему праху, и понял, что это не ты.              Се Лянь смотрит на дальнюю стену. Затем с восторгом восклицает:              — Саньлан, ты можешь чувствовать свой прах!!              — Ммрк, — подтверждает Саньлан.              — Я этого не знал!!! Саньлан! — Се Лянь смеётся, доставая кольцо из-под одежд и потирая его большим пальцем. — Ты чувствуешь, когда я так делаю?              — Да.              Се Лянь поднимает кольцо вверх, прижимаясь к нему щекой.              — А это?              — …да.              Се Лянь целует кольцо, нежно и сдержанно.              — И это тоже?              — Гэгэ, — выдавливает Хуа Чэн, кончики его ушей розовеют. Се Лянь чувствует, как снова бьётся его сердце — счастливый, ровный стук позади него.              — Мне жаль, что я позволил тому человеку прикоснуться к нему, — уже более серьёзно добавляет Се Лянь.              — Гэгэ ударил его, — голос Хуа Чэна звучит чересчур довольно.              — Что ж, — Се Лянь фыркает. — Ну, это была жизнь или смерть. Он мог забрать тебя. Он мог… мог даже…              — Ах, гэгэ не стоит больше забивать голову такими пустяками, — Хуа Чэн сжимает их щёки, обхватывая руками руки Се Ляня, где он, защищая, держит кольцо. — Ничего не произошло. Это кольцо в целости и сохранности и никогда больше не покинет своего гэгэ. Так или иначе, тому человеку повезло. Если бы гэгэ использовал хотя бы десятую часть своей силы, мне бы вообще никакой работы не осталось, когда я пришёл.              — Это было очень эффектное появление.              — Спасибо, — благодарит довольный Хуа Чэн. — Но, гэгэ, из-за всей этой беготни я проголодался. Что бы ты хотел, чтобы я приготовил для тебя? Или гэгэ побалует этого и приготовит что-нибудь сам?              В итоге они вместе готовят ужин и остаток вечера проходит в относительном спокойствии. Хуа Чэн в течение следующих двух дней остаётся тенью, не желая расставаться с Се Лянем более чем на несколько мгновений. Се Лянь потакает ему в этом: он знает, как страшно мужу, когда он ранен. Однако в конце концов ему всё-таки приходится разлучиться с ним, чтобы они снова не вернулись к нездоровым привычкам. Уходя, он отправляется в однодневное путешествие в деревню Водных каштанов, пообещав, что будет держать Саньлана в курсе происходящего каждые пару часов. С собой он берёт мешочек с золотом.              Дом разбойников безлюден, но Се Лянь всё равно заходит внутрь. Засохшая кровь была смыта, и мебель покрыта тонким слоем пыли. Он оставляет золото на столе и надеется, что разбойники смогут вернуться, когда-нибудь в ближайшее время, и обнаружить его здесь. Даже если они этого не сделают, кто-то в деревне найдёт его — кто-то, кто, безусловно, нуждается в нём больше, чем он.