Гусёнок

      Слуга уже привычным жестом забрал пустую тарелку, поднял упавшую трость, приставил к кровати, подчёркнуто вежливо поклонился и тихо вышел, прикрыв за собой дверь. Зепп возвёл глаза к потолку и обречённо вздохнул: ну вот, впереди ещё один день, в течение которого ему будет абсолютно, категорически нечем заняться. И кто бы мог подумать, что во вражеском плену главной проблемой будет смертная скука? Время тянулось медленно, как тесто, и если раньше удавалось отвлечь себя от бездействия хотя бы беспокойством о близких людях, то теперь от одной только мысли в направлении Дриксен мозги мгновенно завязывались морским узлом. Кажется, всё уже пережевал по десять раз, что можно и что нельзя, куда ж дальше-то. Зепп повернулся, — спина всё ещё болела, но дыхание от каждого неловкого движения больше не перехватывало, — поставил подушку вертикально, сел, откидываясь на неё, и испытал желание побиться головой об стену. Невозможность найти себе хоть какое-нибудь дело сводила с ума и заставила обречённо зажмуриться, а затем распахнуть глаза, словно в надежде увидеть что-то новое.       Нового не нашлось: всё та же закрытая дверь и глухая тишина. Солнечный свет из окна лился рекой, освещая всю комнату и согревая затылок. Не по-утреннему яркие лучи вообще были каким-то тёплыми, даже жаркими — и это в Хексберг, перед самой зимой! Сколько, кстати, осталось до Излома, интересно. По идее, несколько дней, не больше… Шварцготвотрум, стоило сразу начать отсчитывать сутки, проведённые в плену, а теперь поди разберись, сколько прошло времени. По ощущениям выходит около двух недель, но тогда праздники точно должны были уже пройти, а Вальдес явно не из тех, кто отмечает потихоньку, в компании рюмки и ближайших родственников. В такой праздник трясло бы, наверное, весь дом от фундамента до крыши, но Йозев, как ни старался, не мог припомнить, чтобы хоть раз случилось нечто подобное. Вечерами внизу гудели, да, но каждый раз примерно одинаково, какую-то одну гулянку не выделить. И вообще, если Бешеный так рвётся общаться — разве он не поздравил бы «дорогого гостя» с наступлением последнего года Круга? Не сходится. Значит, ещё осень, хотя в любом случае остаётся вопрос: что за ерунда с погодой? Такое впечатление, что впереди Весенние скалы, а не Зимние. Непорядок.       Загадка вообще-то не стоила и выеденного яйца — чем выковыривать на ровном месте тайный смысл, проще поверить, что в этом ведьминском городе по жизни всё не как у людей — но заставил вспомнить о других вопросах, найти ответы на которые так и не удалось. Не то, чтобы Зепп не старался: нет, он пробовал, и не единожды, просто стоило только начать размышлять, как почти сразу он с размаху упирался либо в глухую стену, либо в новые тайны. И в том, и в другом случае отчетливо не хватало информации, чтобы продвинуться хоть немного за возникшую преграду. Но почему бы не попытаться снова? Всё равно заняться категорически нечем, а Бешеный что-то занят последние дни. Если и зайдёт, то перед сном, может, чуть раньше. И вообще, додумался тоже — надеяться, что фрошер, держащий тебя в плену, притащится и спасёт от скуки!       Отругав сам себя, Йозев снова улёгся и, сложив руки на животе, уставился в потолок. Столько тянущихся в никуда нитей… Из важного есть письмо, насчёт которого Бешеный клялся и божился, что как получит ответ, так сразу и прояснит ситуацию. Кому и куда оно послано, неизвестно. Что именно фрошер собрался «уточнять» — тоже. Но существует ещё и другой вопрос, и Зеппу уже не впервые упорно казалось, что именно на нём всё остальное и завязано. Звучит он так: откуда вице-адмирал Талига Ротгер Вальдес, с которым они никогда не встречались, так хорошо его знает? Некоторые вещи можно списать на проницательность и умение разбираться в людях, да. Но имя — ведь адмирал был удивлён, услышав его? Дружеское прозвище? Факты из жизни, которые он пытался вызнать и пришёл к выводу, что рассказ «сходится»…с чем? Очевидно, с тем, что ему уже и без того известно. Он не пытался получить новую информацию, а проверял имеющуюся. Так как это возможно?       Может, они всё-таки где-то пересекались, а он просто забыл? Да нет, чушь кошачья. Есть такие люди, которых захочешь — не вытравишь из памяти. Вальдес такой, без сомнений. Значит, раньше они не виделись. Тогда…общие знакомые? Но кто? Точно не дед, он бы рассказал. Не Руппи и никто из ребят с «Ноордкроне» или с Северного флота — потому что они тоже б не молчали. О тётях, сестре и дяде даже говорить смысла нет. Если не друзья и не семья, то остаётся только начальство, но с какой радости Ледяной или фок Шнееталь, столкнись они с Бешеным, стали бы трепаться с ним об одном из дриксенских моряков, да ещё в таких деталях, которые и сами-то никак не могли знать? Собственно, в это всё и упирается: даже если кто-то умудрился встретиться с Вальдесом и иметь с ним разговор, с какой стати темой беседы мог бы быть Йозев? Шварцготвотрум, но кто-то ведь наболтал, не следил же фрошер за ним, в самом-то деле!       По телу вдруг прошёл холод. А если следил? Понятное дело, не сам, но можно же было напрячь какого-нибудь матроса, под прикрытием отправить в Дриксен…ага, можно, конечно. Только опять же, зачем? Зепп ведь обычный парень, ничем особо среди других не выделяется. Ну, мечтает стать адмиралом, а кто не мечтает? Реальных-то шансов у многих заметно побольше. В линейных или просто чем-то выдающихся боях он до Хексберг не участвовал, а если б и участвовал, то кто бы и тогда посмотрел на простого морячка, не капитана? Он надеялся, что имеет право считать себя человеком смелым, но никаких совсем уж славных геройств, ушедших в народ, за ним не числилось. Так, оттолкнул пару раз товарища с линии огня, но кроме своих об этом никто не знал. Не тот масштаб, чтоб болтать по трактирам. И чтобы вызвать интерес самого Бешеного. Значит, никакой слежки, а всё-таки разговор с кем-то, кто знал Йозева? Леворукий, но…кто?! И при каких, кошки дери, обстоятельствах?       Зепп чуть не сплюнул от злости, понимая, что опять упёрся в стену ровно на том же месте, что и раньше. Ничего нового. Под необходимые параметры подходит не так-то много человек, и невозможно понять, кто из них и почему решил молчать о знакомстве с Бешеным. А без этого понимания возможным не представляется разгадать тайну письма, так что и здесь глухой затык. Остальные вопросы на фоне основных казались либо из них же и вытекающими, либо малозначительными…хотя было, было на самом деле кое-что ещё. Кое-что, как ни глянь, совершенно неважное, но почему-то упорно притягивающее взгляд. Тайна, висящая в воздухе. И как раз хватало свободного времени, чтобы наконец всерьёз о ней подумать.       Йозев коснулся висящей на цепочке эсперы: пальцы обожгло холодом. Её умерший хозяин и тот, о ком говорила ведьма…один это человек или всё же разные? С одной стороны, таких совпадений, наверное, не бывает, с другой тогда получается, что в доме Вальдеса упокоился человек, являвшийся одновременно эсператистом и самоубийцей. На последнее вполне чётко намекали слова многажды помянутой ночной гостьи — «разве можно обрывать жизнь», «жизнь — это танец, а он стал на колени» и что-то про то, что неизвестный слишком много думал. Но как такое может быть, если Эсператия запрещает самоубийство категорически? Чтобы это понять, никаким клириком быть не надо, достаточно один раз её хотя бы мельком пролистать. Впрочем, если только он не… Зепп чуть не вскочил, почувствовав, как в голове впервые за долгое время появляется хоть какая-то новая, не изжёванная идея, и сам устыдился своей реакции. Нашёл повод подорваться, как бешеный, — не в том смысле! — совсем в этом безделье с ума сошёл.       Ай, ладно. Сошёл или не сошёл, но идея, если задуматься, действительно не такая уж глупая. Вальдес взял эсперу из запертой комнаты, назвал двух умерших мужчин, которые в разное время там жили — один его родной дядя, второй пока что непонятно кто — и сказал, что оба были хорошими людьми, честными офицерами интересно, кстати, чего. Армии или флота? Дядя к делу не относится, ну его к кошкам сразу, а эсператист, вероятно, всё-таки моряк. Судя по привешенному на цепочку якорю…с другой стороны, возможно, это намёк на бергерское происхождение. У них до сих пор на гербе кораблик, а Бешеный сам наполовину бергер, наверняка и знакомых подобного рода у него было и есть полным-полно. Ладно, неважно. Итак, берём определение «честный офицер», и складываем его со словами ведьмы. О том, что покойный бедняга «верил книге больше, чем людям», и о том — тут даже прицельнее — что содержалось в продолжении фразы, которое всплыло в памяти только сейчас. «Ты уйдёшь — другие не придут назад.»       Честный и совестливый военный сделал что-то, что повлекло за собой смерти людей, а может, просто не сумел предотвратить их. Понял, что совершил непоправимую ошибку — и не смог этого пережить.       Конечно, Эсператию надо порядком вывернуть наизнанку, чтобы даже в таком случае как-то оправдать самоубийство, но…в конце-то концов, кто его знает, как оно там получилось. Люди иногда с горя такое выдумывают, что трезвым умом, как ни старайся не охватить. А здесь, если он всё правильно понял, был ещё какой повод для страданий. Можно даже предположить — пусть и безо всяких доказательств — что хозяин эсперы случайно выжил в том же бою, в котором погибли другие люди, потому и увязал одно с другим. Тогда собственная смерть могла вообще восприниматься как своего рода восстановление справедливости во имя воли Создателя… Йозева заметно передёрнуло. Вот почему он порой сочувствовал отцу Александеру и вообще людям церкви. От них, рассказывая что-то личное и важное, ждут понимания и поддержки, а в некоторые вещи если начнёшь всерьёз вникать — сам с ума сойдёшь. Вопросы, которые стоило обдумать, ещё оставались, но желание дальше копаться в истории неизвестного самоубийцы пропало наотрез. Леворукий с ним, пусть себе покоится. В конце концов, Зепп его даже никогда не знал.       Разбирать остальные загадки не было ни малейшего смысла: если в первых двух случаях удалось хоть за что-то зацепиться, то понять, почему к нему настолько благожелательно отнеслись с самого начала или почему Вальдес временами ведёт себя так, словно хорошо знает Кальдмеера, вряд ли выйдет, как ни старайся. Слишком мало информации. Йозев со вздохом перевернулся на живот — на долю секунды порадовавшись тому, что смог сделать это с чуть меньшим количеством усилий, чем в прошлый раз — и накрыл голову подушкой, предчувствуя унылый остаток дня. Бешеный ещё до его пробуждения куда-то исчез: вроде как поехал кому-то навстречу…       Внизу что-то грохнуло. Послышались громкие голоса, мужские и один женский, скрипнула открываемая дверь. Шварцготвотрум, точно, Вальдес же со дня на день приезда тётки ждал! Он и забыл совсем. Впрочем, с чего бы ему вообще помнить о чужих гостях. Интересно, она зайдёт посмотреть на пленника своего родича или наоборот будет обходить комнату десятой дорогой? Мысли прервал резкий крик. Бешеный пару раз жаловался на кота, который то и дело непонятно как пролезает в дом: сначала Зепп подумал, что этому самому коту в суматохе наступили на хвост, но быстро сообразил, что ошибся. Вопль был не столько кошачий, сколько детский — казалось, его издаёт ребятёнок лет двух, не больше. Ага, племянница. Такая маленькая, ничего себе! Ну и пакость же выйдет, если она и по ночам станет так шуметь…       Гвалт внизу продолжался какое-то время, затем переместился наверх, почти за дверь. Судя по всему, тётя заселялась в комнату справа — её командирский голос доносился как из рупора и казался слегка грубоватым для марикьяре. Ну, нет уж, такая пусть лучше держится подальше, а то мало ли, что ей в голову придёт… Кто-то выругался, раздался глухой удар дерева об дерево, ещё один детский крик, перешедший в плач. Потом хлопнула дверь, и всё вроде бы затихло. Из-за стены слышался разве что монотонный бубнёж и негромкое шуршание, Йозев невольно попытался разобрать слова, улёгшись на бок — и сам не заметил, как снова заснул.       Спал он, судя по всему, неглубоко, потому что стук в дверь услышал почти сразу — недовольное женское брюзжание разбудило окончательно, заставив подскочить и рывком свесить с кровати ноги. Зепп крикнул: «Войдите!», уже усвоив, что без разрешения Бешеный, вопреки прозвищу, не зайдёт, и попытался руками пригладить взъерошенные волосы. — Собственно, вот, — С вечной усмешкой в голосе произнёс Вальдес. Йозев вскинул голову, чтобы поприветствовать гостью одним из немногих слов, которые знал на талиг. — Здравствуй… — Последний слог застрял в горле. Женщина фыркнула, скривилась и уставилась на лейтенанта с нескрываемым отвращением. Пушистые на вид волосы, убранные в пучок, по-северному розоватая кожа, светлые глаза… Создатель, почему он был так уверен, что она окажется марикьяре? С чего вдруг? И, главное, что делать теперь, когда буквально под боком собирается жить человек, способный любому дриксенцу подлить в суп яду, не моргнув и глазом?       Молчание тянулось минуты три. — Ротгер, — Очень медленно произнесла она, нехорошо сощурившись. — Ответь мне на один вопрос: ты что, последние мозги растерял? — И вдруг рявкнула так, что Зепп подпрыгнул: — Опять варитов в дом таскаешь?! — Ладно вам, тётушка, — Вальдес легкомысленно махнул рукой. Его этот вопль негодования, кажется, не тронул совсем. — Во-первых, почему во множественном числе? Он здесь один, к тому же не так уж надолго. Парню всего-то и надо, что прийти в себя после пары травм да потери памяти. Если не откроет в себе склонность к самоистязанию — скоро поправится и сразу поедет домой, как миленький. — Вот, вот она, проблема! — Женщина — вроде бы фрошер как-то раз обмолвился, что её зовут то ли Марианна, то ли Юлиана — всплеснула руками, яростно уставившись на племянника. — Скажи мне, чего ты с ними носишься? То у тебя целый гусиный адмирал прятался от собственного начальства, а ты вместо того, чтобы пнуть его под зад коленом, чуть ли не на всю жизнь готов был здесь поселить, то ещё какие-то непонятные личности. Теперь что? Ты каждую сволочь целовать собрался в одно место? Или всё-таки есть какой-то предел? — Кальдмеер не сволочь, — Бешеный резко прекратил улыбаться. Зепп подавил неуместное раздражение: кошки, да здесь-то Ледяной при чём?! Если б понять хоть одно слово, кроме фамилии! — И господин Канмахер тоже, кстати говоря. Вполне себе порядочный гусёнок с подбитой лапкой. Войны с Дриксен сейчас нет и не предвидится, так что не вижу причин выкидывать человека, не сделавшего лично мне ничего плохого и неспособного о себе позаботиться, за порог. Кстати, его зовут Йозев. — Да хоть Готфрид! — Марианна-Юлиана чуть на пол не плюнула. Судя по лицу, хотела, но, видимо, оказалась слишком воспитанной. — Я уж поняла, что о себе ты не думаешь. Так подумай хотя бы о ребёнке: как она тут жить будет? Как я её спать положу, зная, что вот это вот, — Она взмахнула рукой в сторону Зеппа, словно указывала на кучу грязных тряпок. — Может в любой момент зайти и горло нам перерезать? Он же у тебя даже на замок не закрыт! — «Вот это вот», — Бешеный покосился на Йозева и перевёл взгляд обратно на тётку. — Как я уже сказал, потеряло память. Парнишка уверен, что наши страны до сих пор в состоянии войны, а я — тот, кто держит его в плену. Однако он ни разу не попытался мне навредить, и даже более того: когда он, в силу некоторых заблуждений, счёл, что живущим в этом доме людям может угрожать опасность, он предупредил о ней меня. Зная, что будет выглядеть смешно, и что я, скорее всего, не приму ни одно его слово в расчёт. — Ушам своим не верю, — Зепп никогда не слышал, чтобы презрение аж сочилось из каждого произносимого кем-то звука. — Ротгер, ведь ты же не наивное дитя! Как ты не понимаешь, что он просто за свою шею испугался? Случится что-то с тобой — другие с ним так носиться не будут. Ты один у нас уникальный. — Уж какой есть, — Вальдес пожал плечами. Он снова казался безмятежным, но Йозев подметил в его голосе долю усталости. Видно, фрошеру быстро надоело препираться с собственной роднёй. — Вообще предположение разумное, но поверьте, я достаточно с ним проговорил, чтобы быть уверенным в своих выводах. В любом случае, он останется здесь до выздоровления, а вы, если вам так легче, можете на ночь закрываться. Хотя я продолжаю настаивать, что сие бессмысленно. — Они убили Курта, — Голос женщины задрожал, она замотала головой, будто не желая принимать действительность. — Талиг может заключить хоть сотню перемирий, но этого я им не прощу. А ты…ты принимаешь одного из них в своём доме. Кладёшь в кровать, кормишь. И отказываешься выгонять даже теперь, ради спокойствия твоей же семьи! — Моей семье ничего не угрожает, — Зеппу показалось, что терпения у Бешеного остаётся всё меньше. — Поэтому вопрос я считаю исчерпанным. И прошу, не надо взывать к имени дражайшего дядюшки. Я уважал его и уважаю до сих пор, но за убийство считаю логичным ненавидеть всё-таки убийц, а не их соотечественников. Логика не для военного времени, но повторяю, война давно закончилась. Если вы не разделяете моих взглядов, что ж, вам и не предлагается за ним ухаживать. Даже наоборот, я попросил бы поменьше с ним общаться. — Общаться, мне? С этим…хроссе потекс? — Снова гримаса омерзения. Да сколько же уже можно, он же ничего ей не сделал, он вообще её в глаза не видел до сего дня! Или это она за поход на Хексберг так обижается? — Уж поверь, я его комнату по стеночке буду обходить, шага лишнего к ней не сделаю. А если он всё-таки захочет сделать что-то плохое… — То он умрёт, — Вальдес равнодушно пожал плечами. — Как и любой, кто попытается навредить моей семье, друзьям, соберано или Талигу, хотя последнее уже пафос. Всё, мы выяснили детали? Если да, не вижу смысла больше отвлекать нашего гостя. Другие темы гораздо удобнее обсудить у меня.       Он подхватил родственницу под руку и, махнув на прощание, утащил её в коридор. Скрипнула захлопнувшаяся дверь. Зеппу только и осталось, что развести руками: какой смысл был демонстрировать его, как коллекционную безделушку? Хотя, возможно, марикьяре решил с самого начала всё прояснить, чтобы уж поругаться сразу и дальше об этом не думать. А то б заглянула бергерша сюда в самый неожиданный момент, и случилось бы в доме убийство. Возможно даже, что и хозяина — за такие-то шутки…       Йозев, собственно, не был уверен, что оно и при текущем развитии событий не случится, однако на удивление всё как-то обошлось, пусть и со скрипом. Бергерша обитала у себя, иногда громыхала чем-то внизу, на кухне, и гоняла кухарку так, что слышали, наверное, даже грачи на подоконнике. Пару раз поругалась с племянником — между прочим, куда менее эпически, чем это звучало в вечернем пересказе от самого «невинно пострадавшего» Вальдеса. Мимо двери Зепповой комнаты она ходила, демонстративно топая ногами. Ещё одно открытие: оказывается, звук шагов без единого произнесённого слова тоже может быть презрительным. День тёк за днём, а самым страшным происшествием оставался момент, когда госпожа Вальдес…ай, нет, госпожа Вейзель, видимо, что-то перепутав, ворвалась в его спальню вместо своей.       Йозев знал, что не надо было этого делать. Он осознавал, как по-детски и глупо поступил. Но никакое осознание и чувство собственного офицерского достоинства не смогло удержать от того, чтобы выставить вперёд руки со скрюченными пальцами, скорчить преотвратнейшую рожу и со всем имеющимся актёрским даром сказать страшным голосом: «Бу!». Бергершу перекосило и будто ураганом вынесло из комнаты в коридор.       Глубочайшее моральное удовлетворение преследовало Зеппа до самого вечера.       Так прошло ещё несколько дней. Бергерша не приставала, Вальдес то и дело заходил и рассказывал что-то забавное или грустное — Йозев по-прежнему подчёркнуто держал дистанцию, но временами начинал жалеть, что война с концами отрезала ему возможность называть другом этого человека — а погода за окнами продолжала чудить. Жара стояла совершенно весенняя, Зеппу даже порой казалось, что на деревьях во дворе он видит нечто, похожее на начинающие набухать почки. Если б чуть поближе, а так поди пойми, кажется, не кажется… Спросить, что ли, Бешеного? Он вроде бы и хотел, но каждый раз вылетало из головы. Да и неприлично лезть в разговор первому лишний раз. Но всё-таки интересно, в чём тут загадка. Может, просто слишком тёплый год, и ничего особенного? Когда Излом на носу, ещё и не такое случается…       В два часа пополудни в неизвестную дату, слыша, как в сопровождении Вальдесова голоса по лестнице чеканят шаг тяжёлые, грубые шаги, он искренне заскучал по дням, когда погода была его наибольшей проблемой. Потому что теперь, вероятно, им пришёл конец окончательно и бесповоротно. Этот его терпеть точно не захочет, а Бешеный… что бы он ни затевал, ссориться ради «гуся» с собственным начальством он явно не станет. Так что Йозеву только и осталось, что почувствовать, как всё внутри леденеет, усилием воли заставить себя успокоиться, одёрнуть рубаху и к моменту, когда дверь в комнату впервые открылась без стука, уже сесть на край кровати с по-офицерски прямой спиной. — Мда, — Наконец произнёс стальным голосом Альмейда после того, как простоял на пороге без малого минут пять, изучая Йозева тяжёлым взглядом. Огромный, широкоплечий и до черноты загорелый, в красной бандане: от него хотелось то ли бежать, то ли встать, щёлкнув каблуками, по стойке «смирно». Самым приличным, наверное, было бы как минимум просто поздороваться, но лейтенант несколько раз попытался открыть рот и так и не смог выдавить из себя ни звука. Монументальный фрошер давил, вызывая желание мимикрировать под пыль и осесть где-то под койкой. — Ротгер, у меня один вопрос: на кой ты про него написал Росио? Он-то тут чем поможет? — И какая часть моего письма вам известна, альмиранте? — Бешеный сказал это с усмешкой, но Зепп уловил в его голосе еле заметное напряжение. Говорили они, кажется, на кэналлийском. — Да почти никакая, — Альмейда чуть не сплюнул на пол, судя по скривившейся роже. — Росио только и сказал, что ты опять гуся притащил, и что ему письмо от тебя пришло. Попросил, раз всё равно обратно еду, захватить ответ. Так в чём сложность-то? Память у парня откатилась назад, но имя своё он помнит. Значит, вспомнит и адрес. Свой, родственников, друзей каких-нибудь, ну и что за проблема его вытолкать домой? — Он друг Фельсенбурга, — Протянул Вальдес, пялясь в пронизанное светом окно. — Тот в любом случае помог бы ему сориентироваться, но дело не в этом. Тут другая проблема, и поверьте, мальчишку ради его собственного блага нельзя отпускать, не решив её. Точнее, не снабдив его…необходимой информацией. С Росио я советовался по поводу того, как лучше её преподнести. К тому же, у меня есть серьёзные основания полагать, что в Дриксен его уже не ждут. — Ох, темнишь ты что-то, — недовольно покачал головой Альмейда. — Ладно, делай, как знаешь. Следи только за ним, а то мало ли… Сам-то как? Не страшно, что…повторится? — Не страшно, — Отмахнулся Бешеный. — Кальдмеер ещё задолго до…финала такое нёс, что можно было догадаться, как всё кончится. А с господином Канмахером я больше двух недель общаюсь каждый день и ничего тревожного не заметил. Мальчишка умирать не собирается, можете быть уверенным. — Ты в Дриксен-то когда его собираешься выставить? — Нескоро, — Вальдес сказал это твёрдо и будто бы готовясь к недовольству. — Как минимум, у парня растяжение, и врач советовал не напрягать ногу до конца Весенних Ветров. Раньше точно не получится, а позже — возможно. В любом случае, я за него отвечаю. Проблем не будет. — И всё-таки я в упор не пойму, при чём тут Росио, — Проворчал Альмейда, но вид у него был такой, что становилось ясно — бухтит он исключительно для порядка. Затем фрошер вдруг обратился к Йозеву, перейдя на дриксен. — Вас устраивают предоставленные вам условия? — А… — Зепп совершенно растерялся, застыв с открытым ртом. Либо у марикьяре есть какие-то законы гостеприимства, которые вынуждают их так себя с ним вести, либо весь этот кошкин Хексберг сошёл с ума! — Я… У… У меня всё хорошо. С-спасибо, г-господин адмирал. — Хорошо. Похоже, вы осознаете, что отвечать агрессией на милосердие подло. Надеюсь, мы можем ждать от вас такого же понимания и в дальнейшем? — Разумеется… — В дальнейшем? То есть его никуда не переводят? И не арестовывают? И уж тем более не казнят?       Шварцготвотрум, да что с ними со всеми не так?!       Альмейда, судя по всему, в отличие от лейтенанта кесарии, никакой проблемы в происходящем не видел: удовлетворённо кивнул, перекинулся ещё парой каких-то фраз с подчинённым, хлопнул того по плечу, видимо, в знак закрытия темы и всё теми же тяжеленными шагами утопал прочь. Бешеный унёсся следом, не забыв прикрыть дверь. Всё произошло очень быстро — но Зепп сквозь шок таки успел кое-что понять. Точнее, заметить: рука Вальдеса сжимала нечто, очень похожее на футляр для писем.       Примерно в три часа пополудни Бешеный снова зашёл. Не ворвался, как обычно, а именно зашёл, причём очень тихо, аккуратно прикрыл дверь и сел на кровать, будто бы в полусне разгладив складки простыни. Тут-то Йозев и понял: вот оно. Дождался. Ответ пришёл, Вальдес его прочитал и решил заговорить. Сердце почему-то застучало сильнее обычного. — Мне нужно рассказать вам немало, — Фрошер начал медленно, глядя в пол. Казалось, он морально готовится к чему-то, и это слегка пугало. Что такого он хочет поведать, что ему самому тошно? — Поэтому я не буду спешить. И ещё потому, что многое из того, что я скажу, недостаточно просто услышать и запомнить. Это нужно понять. Прочувствовать. Возможно, вам станет плохо, возможно, вы заплачете. Мой совет — не сдерживайтесь. Орите, материтесь, смейтесь, рыдайте, делайте что угодно, если вам от такого будет легче. Если почувствуете себя нехорошо, устанете или захотите что-то спросить, сразу говорите. Я остановлюсь. За один день мы всё равно всего не проговорим, тут как бы недели хватило. — Вы…получили, да? — Зепп спросил откровенную глупость, просто чтобы услышать собственный голос: после такой вводной стало только страшнее. Отчего-то захотелось пить, благо графин и стакан стояли на табуретке, как и всегда. — Письмо от своего друга… — Да, — Кивнул Бешеный. — Но не гадайте, кто он. Всё равно не угадаете, а я не скажу. Для вас это ничего не изменит, а он в Талиге личность известная, ему лишняя огласка в таких делах может только навредить. Главное, он подтвердил мне — как человек, переживший нечто весьма сходное — то, что я в принципе и сам уже знал. — Не понимаю, — Совершенно честно хлопнул глазами Йозев. — Он тоже попадал в плен? Вы это имеете в виду? — Не совсем, — Вальдес покачал головой, а затем вдруг посмотрел прямо в лицо лейтенанту, развернувшись к нему всем корпусом. Пожалуй, таким серьёзным он не казался ещё ни разу. — Точнее, совсем нет. Вы помните, как просили меня поверить в ваш рассказ о закатной твари? Знали, что такое невозможно, и всё же просили. В некоторой степени я сейчас в вашем тогдашнем положении… Канмахер, я понимаю, как это звучит, но в битве за Хексберг вы не выжили. — Что? — Тупо спросил Зепп, чувствуя, как в ушах зазвенело. Он не испугался, не удивился, он просто не понял. Вот не понял — и всё. — Что? — Ровно то, что я сказал, — Фрошер был абсолютно спокоен. Ни смешинки в обычно таких весёлых глазах. Издевается? Врёт, желая сломать душевно? Опять что-то проверяет? Слова не шли, и всё, что хотелось сделать, так это недоумевающе развести руками. — Вы очнулись в лесу за городом, по вашему мнению, шестнадцатого Осенних Молний. Как вы считаете, какое примерно число должно быть сегодня? — Н-не знаю…начало зимы… — Йозев просто сидел и хлопал глазами. На всякий случай он третий раз спросил: — Что? — Ничего, — Вальдес резко поднялся. — Одевайтесь. Куртка вам не пригодится, там тепло. Берите мундир. — А меня не побьют? — Опасливо спросил Зепп, стуча тростью по ступенькам. Бешеный уже не волок его на себе, как в прошлые разы, но продолжал придерживать за локоть. — Дальше двора мы не пойдём, — Бешеный придержал лейтенанту дверь. — То, что я хочу показать, там. А ничего другого нам сейчас не требуется.       Снова боль в глазах от яркого света, а следом постепенное привыкание. Марикьяре помог спуститься с крыльца и повёл куда-то вбок, кажется, в сторону лавочки, где они как-то раз сидели. Вдоль самого забора там тянулись клумбы, и они, похоже, шли именно туда. А когда подошли и встали рядом… — Как… — Зепп несколько раз зажмурился и распахнул глаза, но светло-зелёные ростки, торчащие из чёрной земли, не пропадали. — Как это? Ведь зима… — Не зима, — Вальдес покачал головой. — Канмах… Йозев. Послушайте. Сегодня первое число Весенних Ветров. Второй год Круга Ветра. — Что вы несёте?! — Лейтенант резко развернулся и со злостью взглянул в глаза Бешеного. Нет, это уже слишком! То фрошерская дрянь недоговаривала и изворачивалась, а теперь придумала такое, что…что… А главное, зачем, зачем?! И для чего было месяц притворяться почти другом, чтобы теперь… — Вы меня что, за идиота держите? Ну так простите, господин адмирал, но будь я хоть сто раз ваш пленник, это не значит, что мне можно скормить любую чушь! Не хочу знать, зачем и как вы такое устроили, но я пока ещё в своём уме. Так что не смейте… — Идите сюда, — Бешеный будто не слушал. Взял за плечо и подтащил к дереву, пригибая одну ветку ниже. Зепп хотел оттолкнуть её так, чтоб попало придурку прямо по носу, но вдруг увидел… Шварцготвотрум, это были почки. Ещё не распустившиеся, но уже набухшие, вот-вот готовые лопнуть и выпустить зелёные листочки. Маленькие такие… Светлые… Мама… — Вероятно, вы решили, что проростки в землю вкопал я. Не стану вас разубеждать, но поверьте, заставить почки распуститься не ко времени или набрать их где-то и расклеить по деревьям мне не помогли бы даже девочки. — Я не понимаю… — Выдавил Йозев. Не верить глазам он не мог, да и до того успел почувствовать, что что-то не так. Ведь казалось же и раньше, что видит он на ветвях что-то странное, только слишком далеко до них было от окна, никак не разглядеть подетальнее. Весна… Как может быть весна? Лейтенант коснулся нежных листочков пальцами и помял, растёр, всё ещё надеясь, что перед ним, возможно, лишь ведьмина иллюзия. — Я запутался в днях, но… Принять четыре месяца за один… У меня не было бреда, я не лежал в беспамятстве, я… Ведь была же осень… — Не была, — У него подкосились ноги, но Вальдес оказался тут как тут и вовремя подхватил. — Вас принесли в мой дом третьего Весенних скал. Вы действительно находитесь здесь чуть меньше месяца. До этого больше двух лет вас не было нигде. — Я-я…хочу сесть. — Больше в голову не пришло вообще ни слова. Весна была весной, такое не подделаешь и не перепутаешь. «Вы не выжили», «больше двух лет не было нигде»… Бред настолько откровенный, что и говорить не о чем, Бешеный не может этого не понимать, но тогда почему он не придумал чего поумнее? Чего он вообще добивается? И…Создатель, что ж тогда на самом-то деле происходит? — Послушайте, то, что вы рассказываете…такого не бывает, понятно? Вы что мне хотите доказать — что я воскрес из мёртвых, что ли? Спустя два года? Вы понимаете, что в такое никто бы не поверил? — Понимаю. — Фрошер кивнул и поднял глаза к веткам, сетью оплетающим высокое небо. Шварцготвотрум, но ведь весна же, весна, Леворукий её побери! Откуда-то же она взялась! Тогда, в первый день здесь, он замёрз и простудился, но не настолько сильно, чтобы пролежать в горячке… а, собственно, сколько? Сколько нужно пробыть без сознания, чтобы… Всю зиму, не меньше. Четыре месяца. Но тогда, очнувшись, он и пальцем бы не смог шевельнуть! — Хорошо, — Ладно. Ладно, может, не всё сказанное Бешеным — такой уж бред. От этого, правда, не легче вот вообще ни разу. — Допустим, я действительно попал к вам в начале весны. С концом осени можно было спутать, да, но последнее, что я помню — это бой! Вы хотите мне сказать, что я что — потерял память…даже не за несколько месяцев, а за два года? — Память вы не теряли, — Вальдес не злился, не смеялся. Казалось, он изначально настроился на то, чтобы сто раз повторять одно и то же. Но…зачем? Для чего? — Вы выстрелили по «Франциску». Ответный выстрел вас убил. Два года вы не существовали, а третьего Весенних Скал текущего года почему-то вернулись. Вас занимал вопрос, почему Хулио и Филипп не пристрелили вас на месте, как кровного врага и офицера Дриксен? Извольте, я разрешу эту загадку. Потому, что битва за Хексберг была больше двух лет назад, а в данный момент между Дриксен и Талигом уже долгое время держится перемирие. Ни кесарь, ни действующий регент не собираются его нарушать, а на шпиона вы не тянули. Убивать вас было просто не за что, и с вами поступили, как с любым другим потерянным и нуждающимся в помощи человеком. Собственно, когда вы толкнули перед Хулио достойную честного офицера предсмертную речь, он подумал ровно то же, что и вы минуту назад — что вам отшибло память. — Понятно… — Ни кошки не понятно на самом деле, но в этой чуши, крабья тёща её раздери, был смысл! Это хоть как-то объясняло поведение марикьяре, ещё вчера объявивших дриксенцам кровную месть. Леворукий с ним, с Вальдесом, может, он со всеми такой добросердечный, но остальные, с ними-то что не так? Предлагаемый абсурд не укладывался, не мог уложиться в голове, но как растолковать по-другому? И ещё расспросы… Бешеный едва ли не по буковке разбирал всё, что происходило после того, как Йозев выстрелил, интересовался о чувствах, мыслях, спрашивал место, где очнулся… Ещё и ходил потом туда, мундир-то больше негде было найти, а это точно его мундир, не какой-нибудь другой, похожий! Нет, фрошер говорит то, во что верит сам, только…только как это возможно? Да вот так, вдруг понял Зепп. Вот так и возможно. Произошло какое-то совершеннейшее недопонимание, в результате которого Вальдес неизвестно с какой радости уверовал в кошки знают что. Искренне, сволочь, уверовал! Но что-то произошло на самом деле, что-то очень странное… И в этом не разобраться, если не услышать всё от начала и до конца. — Господин адмирал, я…простите, что разозлился на вас. Просто…ну, вы сами сказали, вы понимаете, что в такое невозможно поверить. Я…я не верю, но и не считаю, что вы сознательно мне лжёте. Тут какая-то ошибка, нужно в кучу всё собрать. Вы можете…по порядку? Вот прямо как есть. — Могу, — Вальдеса, казалось, не удивляло вообще ничего. Ни реакция Йозева, ни собственные выводы… Что должно было случиться, чтобы он абсолютно уверился в таком? — Вы хотите остаться на улице или зайти в дом? — Лучше зайти… Меня немного сбивает с мысли ветер. А внутри тихо. — Хорошо, — Бешеный подождал, пока он возьмёт трость, и помог обойти лужу. Наверное, ещё пару дней назад тут была кучка снега… Что же случилось, что же на самом деле случилось? Почему-то фрошер не повёл его наверх, а усадил на кухне, откуда предварительно пришлось выгнать тётушку. Точнее, не выгнать: бергерша, державшая на руках ребёнка — точно, малышка, на вид не больше годика — при виде ужасного варита сама вскочила и вышла, с отвращением поджимая губы. Тьфу! Ледяной всегда говорил, что эта вражда — дело давно минувших дней и было б хорошо наконец от неё отделаться, только бергеры не успокоятся, а значит, придётся отлаиваться до возвращения Создателева. Вальдес подвинул ему крепкий деревянный стул и вручил бокал с можжевеловой. — Пейте. Это не талигойская, у нас её делать не умеют. Шкипер один подкинул. — Спасибо, — Зепп глотнул и отставил бокал на столешницу. Много лучше не пить, голову нужно держать ясной, слишком уж странным выходит предмет разговора. — Господин адмирал, только честно…какое сегодня число? Вот прямо точно? — Сегодня первое Весенних Ветров второго года Круга Ветра. — Фрошер сел напротив. Себе он почему-то наливать не стал. — Я бы поклялся кровью, но вы вряд ли много знаете о таких зароках, поэтому всё равно не сочтёте за аргумент. Впрочем, именно в эту часть истории вы, похоже, уже и сами поверили. — Да, — Спорить было глупо, и Йозев кивнул, сложив руки перед собой. — В такое трудно поверить, но оно многое объясняет, и ещё…это глупость, но я правда верю, что вы меня не обманываете, да и какой смысл придумывать то, что очень легко проверить? А на человека, способного перепутать год, вы точно не похожи. И тогда получается…пятнадцатого Осенних молний триста девяносто девятого года круга Скал я был на «Ноордкроне», которая схлестнулась с «Франциском». Я выстрелил по нему, он по нам, а дальше у меня перед глазами вспыхнуло, и пришёл в себя я уже в лесу под Хексберг третьего Весенних Скал. Больше чем через два года. Где был всё это время — не помню. Согласен, звучит очень странно, но с чего вы решили, что я… Шварцготвотрум, даже повторять это не хочу! Просто вы же не на пустом месте такое выдумали… — Не на пустом, — Подтвердил Вальдес и, помолчав, продолжил. — Самое первое и самое простое — о вашей смерти мне рассказали. И сделал это ваш лучший друг Руперт фок Фельсенбург, а ему сообщил фок Шнееталь. — Руппи?! — Поражённо ахнул Зепп. — Как? Когда вы его видели?! — Об этом узнаете чуть позже. Не хочу вываливать на вас всё разом, тем более, вы сами просили выкладывать по порядку. Сейчас важнее то, что лично я фок Шнееталя знал так себе, но и Фельсенбург, и…ещё один человек утверждали, что он никогда не делал подобных заявлений, не будучи полностью в них уверенным. Соответственно, если он сказал, что вы погибли — вероятнее всего, он это видел своими глазами. — Значит, он обознался, — Йозев пожал плечами. — У меня обычная внешность для Дриксен. Может, кому-то раскрошило голову, а он увидел тело, разобрал только светлые волосы и голубой глаз… Вот и решил, что это я. А настоящего меня не нашёл, потому что в море снесло. — Я бы мог в это поверить, — Кивнул Бешеный. — И поверил бы, если б вы объявились на следующий день или через неделю. Даже через месяц, мало ли что. Но два года? Вы не показались мне человеком, способным так долго где-то болтаться, не ставя в известность ни любимого деда, ни друга. Да, предвосхищая ваши вопросы — я видел Йозева Канмахера-старшего. И разговаривал с ним. Сейчас, насколько мне известно, он в целом в порядке, живёт в Метхенберг, как и жил. За ваш упокой в церкви свечки ставит. — Откуда вам это знать? — Прозвучало немного возмущённо, но на самом деле Зепп не чувствовал ничего, кроме растерянности. При каких, побери его Леворукий, обстоятельствах Вальдес мог встретиться…ладно ещё с Руппи, тот наверняка на переговоры об упомянутом ранее перемирии приехал с Ледяным. Но с дедом?! И с чего бы они оба вообще стали разговаривать с фрошерским адмиралом и что-то ему рассказывать? — Оттуда, что я поддерживаю с Фельсенбургом переписку. — Бешеный резко повернулся к окну, но почти сразу утратил заинтересованный вид. Йозев проследил за его взглядом: ах, вот оно что. Похоже, фрошер заметил там движение и по привычке не оставил без внимания, а дело-то всего лишь в толстом чёрном коте. Ходит, зараза, по подоконнику и об стекло трётся. Шварцготвотрум, нашёл о чём думать! Тут такие дела творятся, а он думает о том, кто там на улице шастает. Ну их…к кошкам. От дурацкого каламбура лейтенант непроизвольно хихикнул. Выглядело, наверное, ужасно странно, но Вальдес даже не моргнул. — Последнее письмо получил незадолго до вашего появления. Среди прочего Руперт как раз упоминал, что не так давно общался с Канмахером-старшим — тоже через письмо — в связи с чем упомянул, что они оба до сих пор помнят вас и скорбят. А скорбят они потому, что не было никакого повода усомниться в словах фок Шнееталя. Йозева Канмахера-младшего никто не видел и не слышал со дня битвы при Хексберг. И поводов скрываться, не давая о себе знать… Нет, на определённом этапе они существовали. Хотя, если я узнал вас хоть на десятую долю, могу поклясться кровью, что вы и тогда бы поступили иначе. Но суть в том, что последние месяцы вам точно уже ничего не угрожало, вернуться в Метхенберг и успокоить опечаленных близких можно было совершенно спокойно. Повторюсь: я не верю, что всё это время вы где-то шлялись и решали собственные дела, наплевав на тех, в чьей жизни занимали важное место. — Разрешите ли вы…увидеть письмо? — Просьба вышла на редкость наглой, но необходимой. А Бешеный…раз он до сих пор относился с пониманием, значит, поймёт и сейчас. — Разумеется. — Ну вот, как и предполагалось. Вальдес вылез из-за стола и куда-то пошёл, оставив лейтенанта одного в прогретой кухне. На секунду стало неуютно: а что, если бергерша вернётся, да и ткнёт ножом? Агмы и вариты, всё такое… Из него-то боец сейчас никакой, нога всё ещё побаливает, а Бешеный, даже если крикнуть, пока ещё добежит.       Йозев опасливо уставился на дверь, ожидая вот-вот услышать звук шагов, но дождался разве что детского крика, долетевшего со второго этажа. Крик прозвенел и быстро унялся, значит, мать наверняка там, с малышкой. Зепп отхлебнул ещё можжевеловой: в голове висело странное, пустое спокойствие, но оно и к лучшему. Так проще думать. Бешеный собирается принести письмо…приготовил подделку? Если он и правда как-то умудрился пересечься с Руппи, образец почерка вполне мог достать, только…только тварь закатная верит в то, что несёт, верит сердцем и головой! Йозев не Ледяной, насквозь людей не видит, но невозможно. Невозможно так врать, каждым жестом, каждым взглядом, с такой терпимостью повторять и объяснять то, во что ни один нормальный человек не поверит. Значит, всё правда, письмо есть. Но тогда…как? Что могло вынудить его за два, два кошкиных года не намекнуть хотя бы деду, что он жив и всё в порядке? Может, они поругались? Но тогда так бы и говорилось: мол, рассорились, хлопнул дверью, где и что, знать не знаем. А марикьяре-то говорит совсем другое… Вот, кстати, и он явился. Точнее, как явился — быстро протопал по лестнице и влетел вперёд головой, сжимая что-то в руке. — Прошу простить, господин лейтенант. После смерти дражайшего дядюшки я, помнится, наконец дозрел до решения навести в бюро порядок, но с тех пор столько воды утекло… Короче, пришлось покопаться. Вот, держите. — Спасибо. — Зепп взял листок и с удивлением заметил, что тот сложен странным образом: начало и конец отогнуты назад, будто выделяя только один, небольшой кусок текста. Он подцепил край пальцем, но распрямлять не решился. — Извините, а…это так должно быть? — Да, — Кивнул Вальдес. Вопрос его, похоже, не удивил. — Некоторые вещи вам пока знать рано. В своё время, если захотите, прочитаете полностью, а пока всё, что нужно — здесь, от сих и до сих. Изучайте на здоровье.       »…к кошкам! По-настоящему меня другое зацепило. Три дня назад… — Сердце зашлось, забилось часто-часто. Пальцы дрогнули. Такой знакомый почерк, почерк Руппи! Он всегда так писал: по-благородному аккуратно, красиво, но без лишних вывертов. А может, всё-таки подделка, просто очень хорошая? Да нет, зачем бы… Бешеный не врёт, а говорит то, во что верит — значит, владеет тем, что считает доказательствами своей безумной версии. Клепать фальшивки вместо того, чтобы предоставить их, ему нет никакого смысла. Значит, всё по-настоящему, и надо скорее читать дальше! — «…три дня назад написал мне старый Канмахер, помните его? Полстраницы извинялся, что оторвал от дел. Сто раз говорил ему не переживать за подобные вещи, только попробуй такого переучи! Хотя повод у него оказался серьёзный. Как раз прошла годовщина смерти его сына, отца Зеппа, он поминал сначала его, а потом как-то получилось, что обоих, вот и решил со мной…поделиться, что ли, вспомнить вместе. Только мне вспоминать нечего — и так не забываю ни на день. Таких друзей, как Зепп, у меня ни до, ни после не было, а теперь, скорее всего, уже и не будет. Будут другие, возможно, ничуть не хуже, но как Зепп не заменил бы их, так и они не заменят его. На самом деле я иногда думаю, что бы он сказал, что сделал, где поддержал меня, а где поспорил. Как бы всё сложилось в прошлом, если б на моём месте оказался бы он, удалось бы предотвратить непоправимое или нет… Почему-то кажется, что некоторые вещи он мог бы понять гораздо лучше. Теперь уже не узнать, теперь даже прийти некуда: в Хексберг мне просто так не выехать, а другой могилы у Зеппа нет. Будете проходить мимо — бросьте что-нибудь в воду в том месте, цветок или монетку. Зепп вам никто, вы никогда не виделись, но что такое жить за двоих, понимаете. В моём случае, наверное, стоило бы говорить «за троих», однако не хочу врать ни себе, ни вам. Знаю, что веду себя глупо и даже, наверное, подло, но простить…»       В строке точно помещалось ещё одно слово, однако бумага в этом месте была уголком загнута внутрь, закрывая его. Отвернуть и прочитать легко, Вальдес выдернуть листок не успеет при всей своей стремительности, только зачем? Доверяют тебе — цени, не рушь… Йозев медленно опустил руки, чувствуя, как письмо выскальзывает и с тихим шелестом скатывается по коленям на пол. В груди что-то больно давило, будто камешек застрял. Нет, он и так был уверен, что на родине его уже похоронили, но думал хотя бы, что вернётся по горячим следам. Пока ни у кого не отболело, пока всё ещё может оказаться просто ошибкой… Два года. Два кошкиных года прошло с битвы, и всё это время его считали мёртвым самые близкие люди. В письме, конечно, не указано, что он погиб именно в бою, но упоминается Хексберг и вода. При каких ещё обстоятельствах его смерти могли совпасть эти два условия? Тем более, «другой могилы нет», то есть нет даже здесь, на фрошерской земле. Выходит, тела никто не видел… Создатель, кто б ему язык оторвал, о себе такое ляпать хоть бы и мысленно! Тело… Захотелось выругаться на манер даже не Бюнца или деда, а фок Хосса, который умудряется сплетать дворянскую изысканность и боцманский трёхэтажный мат в таких конструкциях, что в осадок выпадает даже Ледяной. Зепп пару раз лично наблюдал сие искусство, отчего несмотря на безмерную пакостность шаутбенахта «Звезды» испытал некое восхищение. Исключительно богатством словарного запаса и фантазией. — Пейте. — Бешеный нагнулся, подобрал лист, сунул в карман и вложил в полусогнутые пальцы Йозева бокал с можжевеловой. — Некоторые вещи не запить просто нельзя. Можно зачитать Эсператией, но это путь даже не в Закат — в серое уныние. Что намного хуже. — Я не понимаю… — Он и правда не понимал. Вальдес упорно казался честным, да и явно причины выдумывать подобное у него не было, во всяком случае, Зепп не мог её придумать. То, что фрошер предлагал, как объяснение, звучало как полный и абсолютно невозможный бред, однако придумать другую версию пока не получалось. Наверное, надо посидеть и подумать… Подумать о том, что, Леворукий побери, могло заставить его, Йозева Канмахера, торчать два года неизвестно где, пока родные люди пытались отплакать своё, насколько это вообще возможно. В плену он быть никак не мог, а где тогда? От кого-то бегал? Шварцготвотрум, от кого, кому он, к Чужому, сдался, кроме фрошеров?! — Господин адмирал, вы могли бы…досказать? Это ведь не все ваши доводы. Признаюсь, пока я не могу сообразить, что со мной на самом деле случилось. — Не верите, — Марикьяре кивнул головой, будто показывая, что ожидал такого исхода. — Понимаю. Сам бы не поверил, но услышьте вот что. Весной 400 года в Дриксен начало разворачиваться событие, которое, будь вы там, вы ни за что бы не пропустили. Что это за событие, я расскажу позже, а пока просто примите, как данность. Находиться же где-то, кроме любезной родины, вы в тот период не могли точно: в плену у наших вас не было, тут я даю гарантию, местные прятать у себя гуся не стали бы, да и зачем, до Ардоры вас волны бы не донесли. Я не слышал от Руперта, чтобы у вас были проблемы с законом, а на «Ноордкроне» вы сражались честно, так что и причин прятаться я не нахожу. — А с чего вы взяли, что я пропустил…что бы там ни было? Откуда вам знать? — Оттуда, — Вальдес повернулся и посмотрел на него с нечитаемым выражением на загорелом лице. Вот вроде Бешеный, а может же быть серьёзным… — Послушайте, Канмахер, вы провели со мной бок о бок месяц. Это не так много, но некоторое представление о вас как о человеке я составил. Поэтому заверяю вас с полной уверенностью: если б вы попытались участвовать в происходящем — а вы бы попытались — дело кончилось бы вашей смертью. — Так, я что-то уже совсем ничего не понял, — Зепп помотал головой и заморгал, пытаясь сопоставить кошку с крабом. — Если верить вам, оно и так ею кончилось! — При других обстоятельствах, — Бешеный провёл рукой по волосам, откидывая их с лица, чем неожиданно напомнил Руппи. — То, что вы погибли при Хексберг, не дало вам чуть позже погибнуть в Эйнрехте. — Там-то почему?! — Почти простонал Йозев, вытягивая разнывшуюся, видимо, от усердной работы мыслей ногу. — Я в столице сроду ничего не забывал! — Но забыли бы, если б были живы. — Мне кажется, мы ходим по кругу… — Лейтенант зажмурился, провёл рукой по лбу и отпил из бокала. — Вы простите, господин адмирал, но не могу я вам поверить! Ну не бывает такого! Я вам не святой Адриан, я вообще не святой и даже не особо… Чту и ожидаю, конечно, но Эсператию и то толком не читал! — И слава кому-нибудь, — Впервые за этот странный разговор Вальдес наконец усмехнулся. — Учитывая, какой бред там написан и к чему он подталкивает людей… — Люди из мёртвых не воскресают. — Буркнул Зепп, порядком обидевшись за святую книгу. Интересно, Бешеный не любит дела церковные из-за таинственного самоубийцы или он и раньше так думал? Хотя, может, это всеобщая талигойская черта, эсператизм-то у них официально запрещён. А марикьяре вообще кошки знают в кого веруют… — А вот здесь позвольте не согласиться. — Фрошер соизволил наконец поднять седалище со стола, но только для того, чтобы зачем-то отойти к окну. — Похоже, мой последующий рассказ отвлёк вас от некоторой информации. За сим я её повторю: письмо, ответа на которое мы с вами ждали, было направлено моему другу. Этот друг в определённый период своей жизни погиб, чему есть надёжный свидетель и достаточное количество доказательств. Как минимум, исчезнувшие шрамы. — Шрамы? — Зепп снова глотнул можжевеловой и поперхнулся. — Как это? — Да вот так, — Вальдес потянулся, как сытый холёный кот. — Однажды ему располосовали спину. Давняя и некрасивая история… Когда мой друг обнаружился живым, я подумал, что просто ошибся на его счёт. Аргументация у меня тогда была не такой серьёзной. Однако позже, когда бардак, разгребаемый им, поулёгся, мы умудрились вместе выпить. Он снял рубашку, я увидел абсолютно ровную кожу и несказанно изумился. Тогда-то и услышал правду. Я, видите ли, немножко понимаю не только в ведьмах, и вдобавок не имею привычки болтать о чём не надо. Теоретически можно допустить, что свидетель неверно оценил произошедшее, а у моего друга были причины прикинуться почившим, но выводить рубцы в Талиге ещё не научились. Да и за границей тоже. — Отлично! — Йозев улыбнулся, понимая, что сейчас-то и докажет Бешеному, что тот не прав. И чего фрошеру стоило сказать об этом раньше! Не пришлось бы столько языками молоть и голову напрягать. Оказывается, всё очень просто! — Вот вы и попались с вашей теорией. — Неужто? — Вальдес сделал большие глаза. Не верит? Ну, сейчас поверит, зараза! — У меня шрам на коленке, — Пояснил Йозев, нагибаясь, чтобы задрать штанину. — Я в шесть лет на ржавый гвоздь упал, пропорол чуть не до кости. Сами сейчас увидите!       Закатать форменные брюки — других ему не выдали, не в подштанниках же было спускаться, — получилось не сразу, но раздеваться при фрошере лейтенант не собирался. Кое-как наконец свернув гармошкой жёсткую ткань, он торжествующе указал рукой на место, где полагалось находиться маленькому белому шрамику. Как же тогда было больно! «Занятно, — Почему-то усмехнулся Бешеный, уставившись в предлагаемом направлении. — Мой вам совет, Канмахер: опустите-ка глаза». Зепп мысленно покрутил пальцем у виска, но вниз посмотрел… и ошарашенно прикрыл рот рукой. — Шварцготвотрум… — Полузадушенно прошептал он, не в силах поверить тому, что видит…точнее, чего не видит. Следа не было! Пятнадцать, закатные кошки дери, лет был, а теперь нет. Чисто, будто никогда и не падал на дурацкий железный наконечник, торчащий из брошенной доски! Как же это… Может, он перепутал чего? Да, наверное! Йозев рванул вверх другую штанину, чуть не порвав её по шву, но и вторая коленка выглядела совершенно целой. — Я с ума, что ли, сошёл? — Вы бы сошли с ума, если б поверили мне без раздумий. — Вальдес зевнул и сложил руки на груди. — Но подытожим: о вас никто ничего не слышал с битвы при Хексберг. Есть свидетельство слывущего надёжным человека о том, что вы погибли. Внятного объяснения, почему вы, если были живы, не дали о себе знать, не наблюдается. Шрам, которому уже много лет, исчез. Добить вас ещё одним странным фактом? — Добивайте. — Ровно произнёс Зепп каким-то чужим голосом. Даже если Бешеный врёт каждым своим словом, убрать с чужого тела белую полоску он не мог никак. И сменить Осенние Молнии на откровенную весну тоже. Вывод напрашивался один, но признаться в нём себе хотя бы мысленно… Невозможно. Невероятно. Нестерпимо. — Место, в котором вы очнулись, — Марикьяре сел, для разнообразия — на стул, прямо напротив собеседника, и внимательно заглянул в глаза. — Это так называемое «место дурной смерти». Там в своё время произошла крайне пакостная история, которая, впрочем, никакого отношения лично к вам не имеет. Разборки местных, вот и всё. Важна сама суть, то, что вы вывалились с «Ноордкроне» именно туда, а так, видимо, и было. Мой друг знал о подобных историях: воскресая, люди вываливались из стены в том месте, где ранее кого-то прирезали. — Кого? — Зачем он спросил, какая вообще разница… — Кого-то не очень удачливого, — Вальдес на тупой вопрос отвечать не стал, и правильно сделал. — Его собственный случай похож на ваш, но именно похож, не в точности такой же. Его вернуло…другое, а с вами вообще пока понять трудно. Так что этот мой аргумент самый слабый, но вместе с остальными, согласитесь, составляет картину. Вы не проголодались? — Что? — Голоден ли он? Нет уж. Зепп всю жизнь был не дурак поесть не хуже сволочи Бермессера, но сейчас даже любимый пирог не полез бы в горло. — Нет, я…не надо ничего. Извините. — За что? — Бешеный вынул из рук лейтенанта кренящийся в сторону бокал и поставил на столешницу. — Я так, на всякий случай спросил, у людей на странные новости разная реакция бывает. Чем я могу вам сейчас помочь? Может, хотите снова выйти на воздух? Лечь и уснуть? Кошку погладить? — Зачем кошку? — Мда. Каждый следующий вопрос выходит хуже прошлого. Хотя было б странно, если бы голова сейчас нормально работала… Та самая голова, за которую хотелось схватиться обеими руками, согнуться пополам и сидеть, пока весь этот кошмар не закончится, обернувшись просто дурацким сном. Чем ближе надвигалось осознание, тем больше внутри всё скручивало от нарастающего ужаса. — Господин адмирал… — Да-да? — Вальдес вдруг схватил за плечо, удержав в ровном положении: вот дела, а Зепп и не заметил, что его в сторону ведёт. Сейчас бы со стула свалился, и вышло б позорище. — Господин адмирал, я… — Бред. Глупый, невозможный бред, и в то же время — реальность. Весна не могла наступить, шрам не мог пропасть, но и то, и то случилось, и иначе этого не объяснить. — Я что, теперь…я выходец? — Нет, — Бешеный покачал головой. Руку он не убрал, и от тяжести тёплой, сухой ладони становилось хоть немного спокойнее. — Выходцы могут иногда быть разумными, но от живых людей они при этом всё равно отличаются. Как минимум, не спят, не едят и не болеют. Да и в Хексберг им хода нет. Нет, вы…в старину вас назвали бы «вернувшимся». Тем, кто умер, но не просто встал из могилы, а воскрес в полном смысле. Вы погибли, а сейчас… Сейчас вы снова живой. Смертный, но живой. — А ваш друг, — Йозев молчал минут, наверное, десять, пока не придумал, что вообще может ещё спросить. — С ним можно как-то…встретиться? Было бы здорово, ну, понимаете… — Понимаю. Вам хотелось бы пообщаться с тем, кто пережил то же самое, но здесь я вынужден вам отказать. Мне правда очень жаль, я не привык обделять гостей, тем более если речь идёт о чём-то действительно важном, но в данном случае действительно необходимо соблюсти тайну личности. Вы парень умный, легко поймёте, кто перед вами сидит. — Я не выдам! — Вскинулся Зепп. Несмотря на весь ужас и недоумение, стало обидно. — Будь это хоть…да хоть Ворон ваш. Неужели вы думаете, что я способен такое разболтать? — Ну, что сразу Ворон-то? — Засмеялся Вальдес. — Чуть что, так сразу Ворон. Вот она, гусиная натура, сразу к птичкам-братьям тянется! Не дуйтесь, Канмахер. Я знаю, что вы бы ни за что не растрепали доверенный вам секрет, но это не значит, что его бы у вас не спрашивали. В кесарии сейчас относительно тихо, но кто знает, что будет завтра, через месяц, через год? Нет, всем — и вам в первую очередь — будет спокойнее, если тайна останется тайной. Простите, я действительно понимаю, что вам бы эта встреча помогла, но… Увы. — За что? — Вдруг спросил Йозев даже не у Бешеного — сам не зная, у кого. — Почему я? Почему не какой-нибудь полководец, адмирал, канцлер? Клирик, в конце концов? У нас на «Ноордкроне» был отец Александер, замечательный, добрый человек, он погиб в бою. Так почему я, а не он? — А вот тут мне ответить нечего, — Фрошер уставился куда-то в окно, на обрывок голубого неба и жёлтый свет, проливающийся сквозь стекло. — Я понятия не имею, по какому принципу вы получили второй шанс. Если б это зависело от того, чист ли человек, так сказать, душой, то кроме вас я бы наблюдал ожившими как минимум дядюшку и… Ладно, о втором потом. Хороших людей много, а возвращаются даже не единицы — так, сотые доли. Также дело не в желании жить: я видел достаточно уродов, которым ужасно не хотелось умирать. Вроде бы ни один не воскрес. Совпадение двух упомянутых обстоятельств встречается не так уж редко, но тоже не показатель. Видимо, то, что позволило вам вернуться, имеет собственную и непредсказуемую логику. Но убиваться по этому поводу я крайне не советую. Так ли важно знать, что да как? Если повезёт, следующая ваша смерть будет лет через шестьдесят. У вас достаточно времени, так примените его с пользой. Для себя, Канмахера-старшего, Руперта, вашей Дриксен… Или просто повеселитесь, без этого тоже нельзя. — Господин адмирал, мне нехорошо… — Зепп опёрся рукой о стол, чувствуя, что не выдерживает таких новостей. Голова закружилась, в груди как будто что-то застряло и мешало дышать. В обморок он, конечно, не упадёт, но разговор лучше б свернуть. И в самом деле лечь спать. — Пойдёмте наверх, — Вальдес помог ему встать и, сунув под мышку трость, повёл в комнату. Добрались быстро, не то, что в первый день… Так вот почему мне тогда не было плохо, вдруг дошло до Йозева. Не было никакой контузии, и дороги он не помнил, потому что её тоже не было. А может, всё-таки… Нет. С весной ещё хоть что-то можно придумать, но шрам пропасть не мог. И как он раньше не обратил внимания… Бешеный уложил в постель, буркнул что-то про то, что с оконной рамы пора отдирать замазку и ушёл. Вернулся через пару минут с чашкой, полной чего-то странно пахнущего. — Выпейте, иначе кошки с две сейчас заснёте. А вам оно действительно надо.       Когда Зепп проснулся, за окном уже темнело. В коридоре было тихо, по дому вроде бы никто не шастал, и в голову сама собой пришла успокаивающая мысль: наверное, вся эта ерунда ему просто приснилась. Ну, в самом деле, что за чушь? Воскрешение из мёртвых… Бюнц бы точнее охарактеризовал, интересно, где он сейчас. Лейтенант уже почти успокоился, когда почувствовал, как что-то давит на ноги, опустил глаза и узрел, что обе штанины закатаны до колен. Ощутив, как сердце упало, уставился на коленки: обе чистые, никаких белых чёрточек. Не сон, всё-таки не сон… Йозев откинулся головой обратно на подушку и бессмысленно уставился в потолок. Он погиб. Потом воскрес. Даже не как выходец — как человек, будто и не умирал вовсе. Через два года… Он лежал, тихо дыша и почти не моргая, долго-долго, прежде чем сердце перехватило от другого, не менее важного вопроса: а дальше-то что?       Что ему, оказавшемуся живым, теперь делать, если все его давно списали? Зепп думал лишь о том, что вернётся на флот и будет служить, но кто его возьмёт, покойника? Люди с «Ноордкроне» в лицо, может, и признают, только первым делом спросят, где он шлялся. В правду не поверят, придумать внятную ложь он не сможет… Хорошо, если по допросам не затаскают, приняв за перебежчика к Талигу. Повод у них, надо сказать, есть. Руппи примет любым, дед… Дед-то тоже, а вот его друзья, люди, которые знали Йозева Канмахера и знают, что он лежит на дне, им-то что сказать? Ребята, оставшиеся на Северном флоте? Не написать нельзя, а напишешь…объяснение, опять объяснение. Что можно сказать такого, чтобы все поверили или вообще ничего не спрашивали? Тут разве что помощь самого кесаря поможет, но к Готфриду с такой бредятиной не пустили б даже графа, куда там боцманскому внуку. Не возвращаться в Метхенберг вовсе, устроиться где-нибудь, где его вообще никто не знает и не будет допытываться? И что там делать, жить без моря? Да проще сразу удавиться! Назад на Северный флот тоже не сунешься. Попробовать пристроиться в Ротфогеле? А какая разница, рожи-то всё равно те же… Йозев крепко зажмурился, пытаясь найти выход. Наверное, лучше всего письмом предупредить деда и попросить, чтоб молчал, а приехать ближе к ночи, когда все уже спать легли. В две головы, может, и удастся что-то придумать. Идея сбежать в какой-нибудь Эзелхард и работать там кошки знают кем, чтобы в итоге сдохнуть от тоски, ему не нравилась совершенно. — Можно? — Голова Бешеного просунулась в комнату, когда за окном было уже совсем темно. Зепп кивнул: фрошер ловко просочился через порог, немыслимым образом ногой захлопнул дверь, поставил поднос с ужином на табуретку и зажёг свечи. — Ну, как вы? Всё осмысливаете? — Думаю, что теперь делать, — Йозев тоскливо покосился на тарелку. Проигнорировать, наплевав на старания кухарки, было б свинством, но… Ну не до еды ему сейчас! — Меня все считают мёртвым. Вы говорили, у меня хорошая фантазия? Может быть, но не до такой степени, чтоб придумать внятное объяснение, откуда я взялся. Точнее, где был. А правду тоже не скажешь, я сам еле поверил… До сих пор, кажется, сомневаюсь. — С легендой вам помогут, — Вальдес с прищуром посмотрел на лейтенанта, а затем воровато цапнул лежащее на салфетке с краю подноса печенье. — Так что не кисните. Оформят, как… Не знаю пока, как кого. Кесарю видней. — Ладно вам, — Зепп грустно усмехнулся. — Вы правда думаете, что кесарь будет этим заниматься? Может, ваши Оллары пускали к себе каждую собаку, не знаю, но у нас даже к канцлеру не-дворянин в жизни не попадёт. Да и если б попал, там только пальцем у виска покрутят, хорошо, если в дом умалишённых не отправят! Нет, мне как-то самому придётся выкручиваться. Главное, домой попасть, к деду, а там, может, он чем поможет… Если ничего не придумаем, не знаю, что будет. Только на флот я наймусь всё равно, иначе и воскресать смысла не было. — Не было, — Согласился Бешеный. — Жизнь одна, как попало её жить не стоит, а моряк на суше чахнет. Так что в море вы выйдете, не волнуйтесь. В крайнем случае запишу вас на «Астэру» как своего дальнего родственника…по линии матери. Цвет волос сходится, а больше всё равно никто ничего проверять не станет. — Да ну вас! — Рассердился Йозев. Будь это не враг, как пихнул бы сейчас под рёбра! Хотя…а какой он теперь уже враг, если перемирие? — Вот уж точно в Талиге не останусь. Я Родину не предам! Хлопнут сдуру, как вернусь, значит, воля Создателя. Посидеть здесь сколько-то времени — одно дело, но остаться навсегда… — Какие знакомые речи, — Вальдес покачал головой. В его голосе снова зазвенела непонятная горечь. — Я просто шутил, Канмахер. Очевидно, что вы б не согласились. Но вам правда не о чем беспокоиться: поверьте, кесарь точно захочет помочь, причём по доброй воле. Почему — узнаете. Сейчас же… я собирался начать рассказывать о событиях, которые произошли за упущенное вами время, но теперь мне кажется, что лучше отложить это до завтра. И вам надо поужинать. — Не тянет, — Признался Зепп. — После таких-то новостей. Хотя и жалко, человек старался, готовил… — Ну так пересильте себя и ешьте, — Бешеный безапелляционно подвинул поднос ближе. — Какой бы Закат ни падал нам на головы, жизнь должна продолжаться и при этом быть именно жизнью, а не бесцельным существованием. Морить себя голодом, запираться в четырёх стенах, разбивать голову об пол, круглые сутки замаливая грехи вместо того, чтоб что-то делать… Всё это глупость. Даже скорбеть по мёртвым лучше как угодно, только не с кислой миной. — А то я вашу мину не видел и не слышал, как вы Эсператию… — Начал лейтенант и прикусил язык, мысленно обложив себя последними словами. Дурак, куда ты лезешь человеку в душу? Догадался — и сиди молчи, так нет же, надо было ляпнуть. Может, не заметил? Шварцготвотрум, да ещё как заметил! Сразу напрягся, и смотрит тревожно. Дебил, сволочь, придурок несдержанный… — Простите! Господин адмирал, простите, я… Я идиот! Извините, я не должен был… Я не следил за вами и ничего не знаю, только подумал… — Тише, тише, — Вальдес немного отмер и легонько хлопнул его по плечу. — Не волнуйтесь так. Но вы меня, честное слово, удивили! Я ни в коей мере не в обиде, но мне уже интересно, до чего ж вы такого додумались. Поделитесь уж, раз речь зашла. — Бред, наверное, это всё, — Грустно и пристыженно проговорил Йозев, честно выложив все свои идеи насчёт таинственного самоубийцы. — Просто я чувствовал, что вы что-то недоговариваете, вот и принялся искать чёрную кошку в тёмной комнате. И нашёл, хотя её там не было… — Была. — Что? — Была кошка, — Фрошер отвернулся, уставившись на прикрытую дверь. Зепп видел только чёрный затылок, но голос… Странный он был. Будто в него всё сразу намешали: и боль, и злость, и горькую насмешку, и сочувствие, и сожаление. — И самоубийца был. Действительно эсператист, и вещица, что я вам одолжил, от него. С мотивом вы не то чтоб совсем угадали, но, говоря прямо, оказались не так уж далеки. А признайтесь, хотели бы полностью узнать эту историю? — Она меня не касается. — Твёрдо сказал Йозев, хоть и не был так уж уверен в своих словах. — Не знаю, кем был бедняга и в каких вы были отношениях — родственных, дружеских, да хоть, простите, гайифских — это точно не моё дело. Я вам не друг и не должен лезть ни в вашу радость, ни в ваше горе. Если захотите рассказать, я постараюсь отреагировать…правильно, без банальных глупостей. Но сам выспрашивать не буду, просто права не имею. И так, дурак, ляпнул ерунду… Простите. Я правда не хотел вас задеть. — Знаю. — Бешеный развернулся обратно лицом к лейтенанту. Он и вправду казался каким угодно, но не обиженным. — Чего вы так разволновались? Вы долгое время не понимали своего положения, сегодня получили такие новости, от которых кошки с две быстро очухаешься, я всё это время старался общаться с вами искренне, насколько позволяли обстоятельства. Неудивительно, что сказали то, о чём думали. Оно не стоит ваших нервов, уверяю. Но, в конце концов, возьмите же вы ложку!       Зепп взял и без особого желания принялся есть: просто чтоб не обижать кухарку. Да и потом, сейчас не поужинаешь — ночью захочется, и что тогда делать? Не таскать же с кухни без спросу! Пусть он и не в плену, как выяснилось, а не то в гостях, не то на постое, всё равно свинство получится. Вальдес снова принялся изображать трещотку, болтая обо всём подряд: то ли старался отвлечь, то ли просто уже переключился с серьёзной темы на обычное своё состояние. Йозев вполуха слушал очередные байки сомнительной степени достоверности — впрочем, после того, что, как выяснилось, произошло с ним самим, он был готов поверить уже вообще во что угодно — и всё ещё думал о своём. О деде, который, наверное, в обморок упадёт, когда получит письмо, о Руппи, о Ледяном… Сможет ли Олаф понять, поверит ли? «Если б я тебе не верил, я б молчал»… Но насколько, насколько он верит? Достаточно ли, чтоб не усомниться в такой истории, будучи человеком мало того что разумным, так ещё Чтущим и Ожидающим? А врать ему, пусть даже что-то удобоваримое, не хочется совершенно. Ни ему, ни деду, ни лучшему другу. Фок Шнееталь…кошки его знают, лучше по ходу дела посмотреть. Как же хочется, до сих пор хочется, чтобы всё это безобразие оказалось-таки сном! Только уже понятно, что не окажется. И заставит что-то с собой делать.       Ночью опять снилась редкостная чушь. Слава Создателю, хотя бы не мерзкая, как тогда, с Олафом в петле, но, тем не менее, дурацкая. Проснулся Зепп в итоге часов в шесть и до самого обеда лежал, глядя в потолок: крутил всё услышанное в голове, прикидывал, оценивал и начинал сначала. По первости он решил, что Бешеный врёт, потом — что ошибается, затем и сам поверил, а теперь опять не знал, что думать. То верил, то нет, то снова да… Замучившись вертеться на смятой постели, встал и, опираясь на трость, дохромал до стула. За окном сегодня было пасмурно, пока ещё голые ветки дерева чуть качались, но не от ветра, а как будто… Ну, да. Йозев присмотрелся и увидел рыжую белку, бегающую вокруг ствола. Руппи говорил, вокруг Фельсенбурга их много носится. М-да, вот тебе и пожалуйста: ты погиб, а жизнь продолжается. Зима сменяется весной, корабли уходят, зверюшки прыгают… И не знаешь, то ли радоваться, то ли немного обидеться. Таким, занятым двойственностью собственных эмоций, его и застал Бешеный, явившийся, как выяснилось, из порта. Объяснять, чем полдня занимался, он не стал, только попросил сесть поудобнее и приготовиться слушать.       Разговор начался как-то сразу, без вступлений, и с первого же слова пошёл тяжело. Йозев с тупой болью, теребя руками край рубашки, слушал, как умирали все. Все! Бюнц, Ойленбах, Доннер… Фок Шнееталь. Вальдес не обманул: он и правда не видел шаутбенахта ни живым, ни мёртвым, тело опознали другие. Опознали и, в отличие от остальных, хотя бы захоронили. Здесь, на чужой земле, кто б стал в таких условиях запариваться с отправкой тела в Дриксен. Создатель, все мертвы, и как глупо! Несчастную «Ноордкроне» было жаль до слёз, но она погибла в бою, погибла с честью, а вот другие… Продержались, выполнили приказ, наконец отступили, чудом вырвавшись — и пропали, разметались штормом, не дойдя до родного берега. Выжили лишь те, кто сдались в плен… Слушая рассказ о том, как Вальдес обнаружил в своём доме Олафа и Руппи, которых притащили, видимо, не спросив мнения хозяина, Зепп понимал, что до самой смерти — второй уже, твари закатные — будет молиться о здоровье фельпца каждый вечер. Не окажись его там, и всё: кровная месть, алые флаги… Случайность, чужак на поле боя — и несколько десятков спасённых жизней, за две из которых лейтенант без раздумий отдал бы собственную.       До этого момента Бешеный был честен, а вот потом…потом снова начались недоговорки. О Руппи фрошер рассказывал охотно, в красках повествуя, как медленно, но верно «господин Фельсенбург» менял недоверие на искреннее расположение, а вот о Кальдмеере… Только сухие факты: не допрашивал, не обижал, лечил, как появилась возможность, вывел погулять. Ходили к заливу. Обратно пришлось тащить на себе. Странное поведение — так, обдумывая каждое слово, говорят или о злейших врагах, или…совсем наоборот. Впрочем, не так уж это и важно. Главное Вальдес поведал чуть позже — адмирал цур зее, как и адъютант, как и — не одновременно, правда — большинство пленных были выданы назад, в Дриксен! Замечательная новость, и в то же время тревожная. — Вы беспокоитесь, — Бешеный проводил взглядом что-то, мелькнувшее за окном. — Почему? Ведь я только что сказал, что и ваш адмирал, и ваш друг спокойно уехали. — Так-то оно так. Только… — Как бы так выразиться, чтоб и не соврать, и правды не ляпнуть про надушенную сволочь в кружевах? — Господину цур зее было желательно после битвы как можно скорее оказаться в Эйнрехте. Чем быстрее, тем лучше! А его задержали аж до начала весны… Мне это не нравится. То есть, вы-то со своей стороны всё правильно сделали, а вот у нас, выходит, важное дело…хорошо, если просто встало, а не вывернулось наизнанку! — И всё-таки не устаю поражаться вашей дипломатичности, — Если б тема беседы не была такой серьёзной, Вальдес наверняка принялся бы аплодировать. — В переводе на человеческий, трус и болван Бермессер, успев в столицу раньше, мог наболтать такого, что потом не отплюёшься, отчего следовало как можно быстрей следом добраться уже кому-нибудь честному. Минимизировать потери, так сказать. Вы волнуетесь, что Кальдмееру пришлось разгребать слишком много из-за того, что он сильно опоздал? Увы, незря. Но чем всё это кончилось, быстро не расскажешь, так что пока вернёмся немного назад. Олаф был тут целую зиму, за это время и другие вещи произошли. — Какой он вам Олаф? — Возмутился Йозев и всплеснул руками так, что чуть не столкнул с табуретки подсвечник. — Обалдели? Вы господину адмиралу цур зее не друг, чтоб…по имени. — Действи… — Лицо Бешеного изменилось, собираясь то ли застыть, то ли отразить какое-то чувство, но именно в этот момент в коридоре прямо за дверью что-то грохнуло. Раздалась женская ругань, фрошер вскочил и шустро выскочил помогать. Вернулся он через пару минут и выглядел уже совершенно обычно. — Простите, Канмахер. Тётушка в темноте налетела на слугу, а он нёс поднос с посудой из моего кабинета. Теперь осколки месяц выметать придётся… Ладно. Если вы готовы, продолжим. Проговорим сегодня, сколько успеем.       Зепп был готов, и Вальдес снова принялся рассказывать. Двадцать четвёртого Осенних Молний, оказывается, короновали Ракана: странно, а до этого больше месяца он на положении кого по Олларии болтался? Впрочем, в дворцовых протоколах Йозев не понимал ни кошки, поэтому мысленно махнул рукой и приготовился слушать дальше. До похода на Хексберг он толком не знал, что именно случилось в Талиге, и сейчас с удивлением осознавал, что новую власть признала дай Создатель пятая часть страны. На столицу, правда, никто не пошёл: стоящие на границах армии были скованы непрекращающимися боями, Альмейда рвался спасать соберано, но вынужден был остаться из-за грядущего нападения, потому и объявил кровную месть. Тут лейтенант логику не понял совершенно, но на заданный вопрос дождался только отмашки в духе «Альмиранте сказал, надо, значит, надо» и решил не вдаваться в подробности. Марикьяре… Неожиданным и важным оказалось то, что Ворона так и не казнили — за какой-то радостью устроили суд и дождались того, что Алву взял на поруки новый кардинал. Напоследок фрошер рассказал про замок, стоявший на севере страны и целиком провалившийся под землю. Вроде как подмыло пещеры, местность горная… Зеппа передёрнуло. Шварцготвортум, там же наверняка была куча народу! А это ещё и владения целого герцога. Одних слуг не меньше роты. Лейтенант осенил себя Знаком и покачал головой, но следующая новость оказалась ещё хлеще. — Как это — разнесли? — Йозев замер и выпучил глаза. Услышанное не укладывалось в голове. — Святой Град?! На кой?! — На кой, объясню позже, — Такой ответ от Вальдеса уже стал привычным. Зепп, впрочем, не обижался: если б ему вывалили события двух лет разом и вперемешку, он бы точно свихнулся. А так есть шанс хоть что-то понять и запомнить. — Важно то, что при этом мориски любезно утопили всех магнусов и вроде бы не только их, кроме… Забыл, как звать. Который магнус Славы. Он тогда выжил. С Эсперадором не помню, что стало, не интересовался. Сами понимаете, не Чту и уж тем более не Ожидаю… — Ужас, — Лейтенант опустил руку и только сейчас понял, что всё это время прижимал её к груди. — Чего им у себя не сиделось… Не трогал же никто, жить не мешал! Нет, надо было припереться, всё сломать и угробить кучу народу. Гады!       Фрошер на это только хмыкнул. Действительно, ему-то что, он сам как мориск… Небось, со своим-то отношением к эсператизму ещё помогать бы взялся! Мозг уже начинал немного кипеть. После истории о том, как Савиньяк — Зепп даже не пытался запоминать, который, всё равно запамятует сразу же — вломился в Кадану и вынудил Фридриха бежать, сверкая пятками, Вальдес уловил настроение собеседника и объявил, что на сегодня краткая историческая справка окончена. Времени было три часа дня. — Господин адмирал, а вы сейчас свободны? — Спросил Йозев, понимая, что, хоть он уже и начал уставать, некоторые вещи лучше не откладывать. Марикьяре кивнул. — Тогда могу я попросить вас? Мне бы хотелось…увидеть место, где остались мои товарищи. И отдельно могилы тех, кого смогли похоронить на суше. Пусть даже братские, без обозначений, всё равно. Вы отведёте меня? — Фок Шнееталь и ещё несколько человек, — Бешеный задумался всего на секунду. Предполагал, что услышит нечто подобное? — Упокоились в лесу за городом. Не там, откуда вы пришли, но идти до того места далеко, и залив не по пути. Вам будет сложно с непривычки, так что давайте сегодня сходим на берег, а завтра к шаутбенахту. Хорошо? — Хорошо. — Йозев стащил со спинки кровати мундир и принялся одеваться. Много времени у него на это не ушло.       На улице разгорались Весенние ветра. Дул лёгкий ветер, пахло мокрой землёй и талым снегом, которого уже почти совсем не осталось, блестели под ногами голубые лужи. Под крышами урчали голуби и воробьи. Дома они с дедом обязательно насыпали бы для них в кормушку крупы или покрошили хлеба… Дедушка, дедулька, ты только жди! Захотелось закричать так, чтоб долетело до родного крыльца, только не хватит ни духа, ни голоса. Отсюда, с чужой земли, не докричишься, но письмо он сядет писать сегодня же, как только вернётся.       Дороги Хексберг вились, как спутанные нити, но Бешеный шёл уверенно: ну конечно, наверняка ведь знает здесь каждый уголок. Периодически встречные прохожие с ним здоровались — махали рукой, что-то говорили, хлопали по плечу… Когда шли мимо какой-то мастерской, мужик с красным лицом даже из окна высунулся, чтобы поприветствовать. Вальдес весело отсалютовал ему и послал воздушный поцелуй маячащей за шторкой даме. Странно, вроде город не то чтоб совсем маленький, а народ себя ведёт, как в деревне, или это просто вице-адмирала знают все? Он родился здесь, он заслужил славу, даже с ведьмами подружился. Интересно, если б он погиб, каким бы Хексберг был тогда? Смерти одних проходят почти незаметно, смерти других заставляют поблекнуть пусть не мир, но хотя бы город… От грустных мыслей отвлёк тот самый постоялый двор, куда Зепп в первый день так неудачно притащился. Тогда его, знать не зная, кто он есть, от души отлупили, а сейчас идущий под ручку с Бешеным парень в дриксенском морском мундире никого, кажется, вообще не смущает. По нему скользили взглядом и тут же отводили глаза — не из неприязни, скорее, просто не считали такое зрелище чем-то интересным. Йозев испытал странное чувство, поняв, что о нём тут, скорее всего, уже все наслышаны: дома у Вальдеса вечно полно людей, а те наверняка растрепали остальным своим друзьям, что марикьяре притащил домой «гуся».       Когда они подошли наконец к заливу, у Йозева перехватило дыхание. Как же он мечтал тогда, на борту «Ноордкроне», что будет стоять здесь, на этом самом месте, а над Адмиралтейством поднимут знамя кесарии… И вот как всё обернулось. Под ногами ровная брусчатка, чуть впереди чёрное кованое ограждение и лавочки. Набережная. Порт, выходит, чуть в стороне. Вальдес повёл его вдоль ограды и помог по небольшой каменной лестнице спуститься вниз. Буроватый песок зашуршал под подошвами сапог, такой же, как в Дриксен. Такой же песок, такие же дома, такие же живые люди… Зепп взглянул на серебристые волны и быстро тающие полосы белой пены. В горле встал комок. Спокойная, тихая вода, а внизу — корабли, тела… И чайки над головой. Были ли кружащие сейчас над головой птицы душами погибших или Хексберг своим захватчикам и этого не позволил? — Мы должны были убить их всех, — Вдруг произнёс Бешеный. Без ненависти, без злости, без желания в чём-либо обвинить. — Ради нашей страны. — А мы должны были закрепиться здесь и убить вас, — Получился почти шёпот, но говорить в полный голос Зепп побоялся. Понял, что не выдержит и разревётся. — Ради нашей. — Да здравствует тот, кто придумал перемирие.