Гусёнок

      Перед глазами плавали спутанные, мутные серо-оранжевые образы. Иногда в них проскакивали всполохи чего-то красного, трепещущего, словно флаги на ветру. Флаги… Райос. Как у кошкиного Альмейды. При чём здесь Альмейда? Йозев ничего не соображал, голову будто ватой заложило, а вокруг всё крутилось, точно ярмарочная карусель. Он то брёл, шатаясь, через плотный туман на непонятный звук, похожий на отдалённый гром орудий, то вдруг оказывался на объятой пламенем «Ноордкроне», то тонул в зелёной взбаламученной воде, и пытался вырваться, но лишь забивал себе горло песком и мелкими камешками. Когда показалось, что лёгкие вот-вот разорвутся от недостатка воздуха, лейтенанта вдруг снова выбросило на родимый флагман — вокруг опять пылало, да как сильно! Почему никто ничего не тушит, куда вообще все подевались? Или поняли, что корабль не спасти, и ушли? Тогда лучше тоже убраться, иначе можно и сгореть к Леворукому. Зепп огляделся и быстро побежал, почему-то не к борту, а вперёд, к шканцам, лихо прыгая через разбросанные куски канатов и полыхающих рей. Он был абсолютно, непоколебимо уверен, что «Ноордкроне» пуста, и потому чуть не отпрыгнул назад, когда среди рыжих вихрей увидел прямо перед собой высокую человеческую фигуру. Узнать человека легко, но вот что он здесь делает? Один, до сих пор?! — Мой адмирал! — Ледяной стоял прямо, неподвижно, сложив руки за спиной и по-офицерски расправив плечи. Казалось, он не боится ни ревущего огня, ни чёрно-сизого выедающего глаза дыма, ни того, что что-то может упасть прямо на голову, а ведь падает то и дело! — Мой адмирал, мы горим, надо уходить! Скорее!       Кальдмеер не шевельнулся. Даже ухом не повёл, продолжая безучастно смотреть, как пламя пожирает мачту. Лейтенант хотел обойти его, попасть в поле зрения — и почему-то не смог, будто наткнулся на невидимую стену. Попробовал снова — никак… Но адмирала нужно увести, нужно! Плюнув на субординацию, Зепп настойчиво потянул его за иссиня-чёрный рукав. Олаф не двинулся с места, но медленно, слишком медленно обернулся, и от того, что открылось взгляду, слова твёрдой костью застряли в горле. Мундир был целый, чистый, аккуратно застёгнутый, а вот лицо! Желтоватое и застывшее, восковое, как у покойника, всё в каких-то синих пятнах, с мёртвыми глазами… Две стекляшки, пустые и безвольные, ни следа что стали, что тепла. Голова качнулась назад, заставив невольно обратить внимание на горло, и тут Йозеву показалось, что палуба уходит из-под ног. Петля… Толстая, крепкая петля, болтается на шее прямо поверх идеально расправленного воротника и выглаженного платочка… Оборванный конец верёвки, змеёй свернувшийся у носков адмиральских сапог, почему-то добил окончательно. Зепп закричал — громко, пронзительно, срывая голос, пытаясь вырвать из себя захлестнувший с потрохами смертельный ужас — сердце часто-часто заколотилось, на куски ломая белые рёбра, перед глазами всё померкло. А потом из темноты выплыл чуть светлеющий потолок, и лейтенант понял, что проснулся.       Его не просто трясло: скорее, бешено колотило от страха, а ещё было очень холодно. Слишком холодно. Казалось, организм под кожей выстуживает изнутри, и это казалось невыносимым, но когда Йозев, немного успокоившись, попытался свернуться на боку и поджать ноги, его будто вывернули наизнанку или окунули в кипяток. Спину и рёбра накрыла такая боль, что лейтенант не выдержал и застонал, схватившись за простынь. Через секунду пальцы сами собой разжались, не в силах противиться ещё и накатившей слабости. Как же плохо… Почему так плохо? А, да, его же избили… События вчерашнего дня постепенно всплывали в полусонном сознании, но думать о них и что-то осмысливать не выходило — только сцепить зубы и замереть. Вальдес пальцем его не тронул, но тело разламывалось, словно после долгих пыток. Голова даже в положении лёжа сильно кружилась, от озноба стало трудно дышать, правую ногу выкручивало, как в тисках. Зепп пытался перетерпеть неудобное положение, предполагая, что станет легче, если не двигаться, но надежда оказалась безрезультатной. И как же холодно… Наверное, поднялся жар после вчерашней беготни в одной рубашке. Йозев попытался перевернуться, чтобы достать рукой до трости, на которой висело второе одеяло, но захлебнулся от разряда, прошившего позвоночник. Нет, так он не дотянется. Придётся мёрзнуть.       Промучившись то ли пять минут, то ли два часа — поди пойми, когда под рукой нет часов — лейтенант, искусав уже все губы и чувствуя, как наверняка покрасневшее горло будто дерут когтями, даже подумал: может, позвать кого-нибудь? Ему это разрешили, и шнур совсем рядом. Только руку подними, и схватишь. Поднять? Тогда прибегут слуги и, может, дадут выпить что-то от жара и от головы, которую изнутри будто стая дятлов долбит… Нет, нельзя, надо терпеть. Его взяли в плен, а не пригласили в гости, такое не предполагает права дёргать хозяйских работников. Мало ли что там Вальдес разрешил, хоть Йозев ему и обещал… Вот именно! Обещал, но только то, что не станет лгать в ответ на заданный ему прямой вопрос насчёт здоровья. Что ж, своё слово он сдержит и утром обязательно признается первому же, кто поинтересуется, что чувствует себя нехорошо. А в остальном офицер кесарии должен иметь какую-никакую гордость и не принимать от врага ничего без крайней на то необходимости. Трезвонить среди ночи он не станет, и всё тут. Но утру лучше бы настать поскорее…       Он не знал, сколько лежит, то закрывая глаза, то пялясь в темноту. В голове мутилось, к жару прибавился сначала насморк, от которого нос забился, заставляя дышать, открыв рот, а потом ещё и режущий кашель. Каждый новый приступ, вынуждающий дёрнуться, сопровождался усилением боли и раздирал пересохшее горло. Хотелось выпить воды или провалиться в сон, пусть даже снова мерзкий, но ни то, ни другое, как назло, не представлялось возможным. Когда в комнате наконец самую малость посветлело, в коридоре вдруг раздались шаги: Зепп, совершенно измучившись, мысленно понадеялся, что неизвестный прохожий заглянет к нему и спросит о самочувствии. Тогда можно будет ему ответить… Лёгкие разорвал очередной кашель. За стеной остановились, быстро прошлёпали куда-то вправо и через пару минут вернулись. Раздался стук. Ну на кой стучаться к пленному в собственном городе и доме?! Не желая поддерживать дурацкую игру, лейтенант промолчал, но дверь всё равно, чуть скрипнув, отворилась. — Доброе утро, — Поздоровался Бешеный, заходя внутрь и прикрывая скрипнувшую дверь за собой. Огонёк свечи освещал загорелое лицо. Святой Адриан, ну почему, почему из всех, здесь живущих, именно он?! — Странное дело, вы уже третий дрикс на моей памяти, которого я застаю бодрствующим ни свет ни заря. Это какая-то древняя варитская традиция? Мне, как наполовину агму, её не понять, разумеется… Между прочим, отвратительно выглядите. — Ну, извините. — Буркнул Йозев, уже жалея, что не прикинулся вовсю дрыхнущим. Рыжая искорка заплясала в темноте от случайного сквозняка: глаза заболели от яркости. Лейтенант попытался отвернуться, когда кашель снова скрутил внутренности, заставляя спину, мотнувшуюся голову и рёбра полыхнуть дикой болью. Пальцы сами собой сжались в кулаки, ногти до рези впились в ладони. Ну почему так плохо, ещё и при…этом вот! — Что с вами? — Взволнованно вопросил «этот вот», присел на кровать и наклонился над Зеппом, поднося к лицу свечу. Большая тёплая ладонь легла на плечо и потянула в сторону, разворачивая на спину, отчего выть захотелось ещё сильнее. Йозев крепко стиснул зубы, пытаясь не ругаться. — Леворукий, вы весь горите. Вам больно? Где? Не вздумайте молчать, мы с вами договорились. — Везде, где били, — Уныло признался лейтенант. Дёрнул ведь Леворукий обещать, что не станет запираться, теперь какой-то жуткий позор получается! — И ещё голова… — У вас сильный жар. Вчера простудились, пока гуляли. Ждите, я сейчас приду, — Вальдес зажёг от свечи, которую держал, две другие, воткнутые в подсвечник. Затем поднялся и вышел, но быстро вернулся с полным стаканом воды. Поинтересовавшись, не требуется ли многоуважаемому пленнику встать с постели по какой-нибудь надобности, и получив отрицательный ответ, он кивнул и поднёс стакан к губам Зеппа. Вторая рука помогла приподняться. — Пейте. Почему вы не вызвали прислугу? Из того положения, в котором я вас нашёл, запросто можно было дотянуться до звонка. — Я решил, это свинство, — Соврал Зепп первое, что пришло в голову, как только вода кончилась. Глотать оказалось трудно, но пересохшему изодранному горлу стало немного лучше. — Поднимать людей среди ночи. — Ай-яй-яй, как неубедительно, — Бешеный поцокал языком, забрал стакан и поставил на табуретку. — Ну да ладно. А хотите, поведаю, что происходило на самом деле? — Я… — Вы корчились от боли, — Резко обрубил Вальдес, закидывая ногу на ногу и снова принимаясь подкидывать перстень. — Наверняка думали о том, чтобы кого-нибудь позвать, но постеснялись, решив, что права распоряжаться слугами, будучи пленником, не имеете. Поэтому терпели и мучились, пока я не постучал в дверь. Так было? — Чего вы вообще тут торчали среди ночи? — Простонал лейтенант. Нашёлся тоже, слишком умный, посмотрите на него! В ответ раздался смех. — Какая прелесть, как сказал бы один мой друг. Судя по вашей реакции, я совершенно прав. — А я что, нет? — Буркнул Йозев, прикрывая глаза, чтобы не видеть пляшущего света. Голова сейчас взорвётся, но хныкать при фрошере он не станет! — Лейтенант кесарии не берёт у врага ничего, кроме… — Слушайте, бросайте вы свою дриксенскую гордость, — Возмутился Бешеный, снимая с трости второе одеяло и как следует укутывая Зеппа, будто куклу или ребёнка. Возмутиться хотелось смертельно, но сил не нашлось. — У меня часто кто-нибудь гостит, считайте себя одним из этих…смею надеяться, счастливчиков. Неужели вы, в конце концов, не хотели бы, воспользовавшись моим дружелюбием, попытаться завоевать доверие и перетянуть страшного-страшного марикьяре на свою сторону? Давайте, попробуйте, я весь ваш! — Спасибо, откажусь, — Обижаться на подобный бред было глупо, но Йозев обиделся. Он вообще с детства становился жутко вредным, когда болел. Потом, уже на флоте, отучился, ибо офицерам капризы не пристали. Ну, то есть, нормальным офицерам: Бермессер-то, захворав, непременно поднимает вселенский вой, от которого вешаться тянет даже Амадеуса Хохвенде. При всей их нежной дружбе. Справедливости ради, вытворяет вице-адмирал сие обычно подозрительно вовремя для себя любимого, чем наводит на мысль не столько об изнеженности, сколько о неслабом актёрском даре, на который каждый раз первым покупается фок Хосс. Рассказывая о том, как злющий шаутбенахт голодным быкодёром охраняет подступы к «страдающему» начальству, Руппи со смехом говорил: «Вот так и понимаешь, откуда берутся слухи»… Тьфу, да пошло оно всё к кошкам! Зепп прищурился: подозрительно заботливый марикьяре продолжал сидеть рядом и бесил сильнее, чем компания не к ночи будь помянутых пакостников. — Я не собываюсь…забирать о своём положении. — Вы б лучше засыпали, уважаемый, — Жалостливо протянул Вальдес, рукой взлохмачивая волосы. — А то заговариваетесь уже. Как хоть себя чувствуете? — Лучше. — Йозеву не пришлось врать, ему действительно стало немного легче. Выворачивающий наизнанку холод наконец отступил, осталась только боль: правда, она-то и продолжала быть невыносимой.       Сильнее всего разламывалась голова, причём там, где не били — прямо над бровями, не позволяя без нового приступа даже поднять или опустить веки. Когда в момент особо мучительного спазма Зепп тихо пискнул, Вальдес сочувственно на него уставился, отчего возникло безмерное желание прицельно плюнуть фрошеру в глаз. Видимо, Бешеный прочитал это в ответном взгляде, потому что тут же поднялся и куда-то смылся. Йозев сначала испытал облегчение — тут уж не знаешь, что и думать, когда враг вместо нормального, ожидаемого допроса принимается ходить на ушах — но затем занервничал, вспомнив, как корчился в одиночестве в темноте. Сейчас, кажется, понемногу рассветало, и всё равно оставаться одному было не очень-то приятно… Так, а ну отставить сопли! Он всего лишь простудился и нахватал синяков, а не помирать собрался. Вот под черепом только не просто болит — полыхает. — Радуйтесь! — Вдруг раздалось прямо над головой. — Отличная, я считаю, манера здороваться. — Шварцготвотрум! — Сам собой вырвался хриплый возглас. Тьфу ты, помяни закатную тварь, она и явится! Вот как Бешеный смог так тихо войти?! — Всего лишь скромный я, — Конечно, он засмеялся, Вальдес же. Засмеялся, умолк и сел на кровать. Вблизи стало видно, что фрошер принёс два стакана, один из которых отставил на табурет, а второй поднёс к губам Зеппа, с трудом открывшего глаза. Свободной рукой он снова поддержал его под затылок. — Это собьёт жар. Потом примете маковую настойку, вам обязательно надо поспать. — А вам совсем не обязательно дальше тут сидеть, — Парировал Йозев, послушно употребив оба средства. Голова болела невыразимо, но до такого, чтобы в двадцать один полный год ляпнуть фрошерскому адмиралу «Побудьте, пожалуйста, рядом, я не хочу оставаться один», он ещё не докатился. И смел надеяться, что не докатится никогда. — Я…не умру и никуда отсюда не денусь. — А мне торопиться некуда, — Бешеный демонстративно закинул ногу на ногу, сложил руки на груди и улыбнулся. Вспыхнула в свете свечного пламени, подлетая вверх и падая, зелёная искра. Тьфу, гадость! То есть, была б совсем не гадость, если б это был не враг… — Адмиралтейство ещё закрыто, в порту всё в порядке, поминок или торжеств на сие прекрасное время суток не намечено, к девочкам я ходил позавчера. Так что останусь здесь, если позволите. — Позволю? — Зепп хлопнул глазами. Опять спазм. Беззвучно прошипев, лейтенант замер, дожидаясь, пока приступ успокоится, и почувствовал, что опять начинает злиться. Леворукий, да сколько же можно идиотничать! — Зачем вы спрашиваете? Вы хозяин, я пленник, я дриксенец, вы полубергер. Флаги эти ваши… Я вообще не знаю, зачем вы меня пустили, хотя должны были просто убить. Просто давайте… — Не надрывайтесь, — Йозев задыхался от боли и не понимал, в чём дело, пока Вальдес не надавил на здоровое плечо, заставляя опуститься на подушку. Оказывается, в запале он слегка приподнялся, вот спину и прошило. — Иначе станет сначала очень плохо, а потом очень стыдно. Теперь по пунктам: что я должен и не должен, решать точно не вам. Вице-адмирал Хулио Салина и капитан «Франциска» Филипп Аларкон приняли решение доверить вас мне. А я свой выбор сделал, исходя из обстоятельств и, верите ли, моральных убеждений. Нравится вам это или нет, но пока вы живёте в моём доме, к вам будут относиться, как к любому другому гостю. Комната, кстати, вплоть до отъезда ваша, имеете право выгнать отсюда в шею или вообще не пустить кого угодно. Я здесь не тюремщик, Канмахер. Затвердите это себе и не переживайте там, где оно того не стоит. — Ну хватит меня путать, — Лейтенант попытался усмехнуться, показывая, что не поверил ни единому слову. Вышло вяло и жалко. Во многом потому, что смеяться не хотелось совершенно. Мысли сплетались через раз. — Вы думаете, я дурак беспамятный или что?.. Не надо так разговаривать, как будто ничего не случилось. Мы к вам пришли с войной, вы отбивались, да и раньше нас терпеть не могли. А мне на вас чихать было, теперь зато… Я представлять боюсь, сколько там народу полегло! У нас отец Александер погиб, зашибло. Многих убило пушками. Фок Шнееталь непонятно где, а он мне дорог. «Ноордкроне» вообще разделана, как…кусок мяса! Я сам не знаю, как выжил, выстрел был прямо на меня. А вы б порадовались моей смерти, верно? Ещё бы, одним врагом Талига меньше… — Вам не в чем меня винить, — Отрезал Бешеный, сразу становясь уверенным и жёстким. — Я защищал свою землю и сдох бы под вашими пушками, если б потребовалось. А лучше убил столько гусей, сколько смог, и вернулся. Меня, знаете ли, здесь всегда ждут, и жизнь я ценю, в отличие от некоторых излишне праведных, но это уже лирика. В бою я снёс бы вам голову, но бой давно закончен, Хексберг по-прежнему наш, а вы — не более, чем побитый и простуженный мальчишка. Пока флот Дриксен снова не покажется в водах Талига, мне нечего с вами делить, а вам не за что меня ненавидеть. Если уж на то пошло, смерть ваших сослуживцев всецело на совести человека, отдавшего приказ под шумок оттяпать город, да ещё на Изломе. То есть, милейшего Готфрида. — Он вам не… — Йозев было возмутился, но к горлу подступил кашель. Глаза заслезились от боли, внутри снова вскипела ярость. Что за враг ему попался такой — ты его в дверь, он в окно?! Мог бы уже сто раз если не ударить, то хоть оскорблённо убраться или послать обнаглевшего пленника к крабьей тёще. Нет, сидит, что-то объясняет… — Говорите о его величестве с уважением. — Вы расстроены, — Вдруг сказал Вальдес совершенно ни к селу ни к городу. — Не тем, что кесария не взяла Хексберг, точнее, не только этим. Чем же тогда? — Да тем, что я вас не понимаю, — Зепп думал, что голос прозвучит сердито, но получилось скорее устало. У него всё ныло, голова угрожала лопнуть, сил думать о поведении фрошера просто не было, а не думать не получалось. Да и нельзя такие странности оставлять без внимания, даже если хочется закрыть глаза и помереть. — И от вашего притворства мне противно. Вам наверняка тоже, меня всё равно не обманете. И зачем? Слава святому Адриану, что мой адмирал не попал в плен, но вот он бы вас так отбрил сейчас… — Ваш ледяной адмирал… — Бешеный усмехнулся, и у Йозева по телу вдруг прошла дрожь. То ли что-то неуловимое прозвучало в голосе фрошера, то ли тень от свечного огонька легла на лицо под странным углом, но смех отчего-то показался…горьким? Вот тебе раз. Да с чего бы? Жалеет, что выпустил из рук такого противника? Тогда, наверное, стоило бы не грустить, а злиться… Боль затуманивала мысли, от настойки всё больше хотелось спать. — Он точно не одобрил бы подобное упрямство, но сам поступал точно так же. Первым делом спросил о своих кораблях и людях, вёл себя согласно положению, ничего не выпрашивал и, когда предлагали, лишнего не брал. Разве что под конец слегка расслабился, но тут уж кто бы не… — Так говорите, будто это было, и вы присутствовали! — Из последних сил возмутился Йозев, чувствуя, что сейчас взвоет оттого, что лекарство подействовало как-то наполовину. Подступивший сон железными тисками сдавил всё тело, но боль под черепом продолжала оставаться слишком сильной и не давала забыться. Когда кашель снова прорвался, выкрутив ломоту в теле до предела, лейтенант до хруста пальцев вцепился в простыню и крепко-крепко зажмурился. Если он сейчас ещё и реветь начнёт… Шварцготвотрум, ну какое же позорище! — Тише, тише, — Бешеный схватил его за плечи, явно стараясь не тревожить синяк под рубашкой, заставил распрямиться и не хвататься за разрывающуюся голову, а затем Зепп вдруг ощутил, как на ноющий лоб ложится широкая ладонь. Тяжёлая, шершавая и тёплая, как нагретый камень, она вдруг оттянула жуткое давление. Надо бы изобразить непоколебимую гордость и решительно прервать сей акт невиданной доброты, но насколько же сразу стало легче! Может быть, можно позволить себе притвориться дурачком и просто ничего не делать? В конце концов, кто Йозев такой, чтобы выделываться, находясь в плену? Хочется фрошеру здесь сидеть, ну и пусть сидит… А мы смирно полежим с закрытыми глазами и не будем обращать внимания… Теперь блаженная темнота подступила быстро, укутывая и окружая вспыхивающими, как огоньки, знакомыми картинками. День рождения Руппи, рыжий Зюсс, то ли моргающий, то ли подмигивающий, с ним кошки с две поймёшь, улыбающийся уголками губ Ледяной, приглашающий подойти к фальшборту и посмотреть на стайку цветных медуз, сестра с половником наперевес, соседский дом и Юльхен с разбитой коленкой… Слова Вальдеса он услышал уже сквозь сон. — Засыпай, гусёнок. Утром будет лучше. Держись.       Когда Йозев снова проснулся, в комнате уже было светло. Сколько точно времени, он не знал, но голова больше не грозила взорваться, да и остальное тело определённо успокоилось. Боль по-прежнему прошивала побитые места и воспалившееся горло, но теперь хотя бы ощущалась терпимой. В комнату заглянул слуга — вовремя, под дверью он, что ли, караулил? — и на ломаном дриксен осведомился, не требуется ли господину чего-нибудь. Зепп честно попросил проводить до уборной и обратно: это оказалось нелегко, спина моментально начала снова разламываться, и всё же пересечь пространство от стены до стены и назад кое-как удалось. Минут через десять женщина в фартучке — видимо, кухарка — внесла тарелку и, удовлетворив любопытство лейтенанта заявлением, что на дворе два часа дня, потребовала от него употребить суп, причём до конца. Выглядела дамочка весьма грозно, и спорить Йозев не решился, хотя есть не хотелось совершенно. Явившийся в процессе обеда Вальдес пакостнейшим образом умилился, отчего ужасно потянуло надеть опустевшую тарелку ему на голову. Вот же гад! Но ночью он удачно появился… Бешеный справился о здоровье пленника, услышал, что тому стало лучше, и принялся вещать что-то о превратностях судьбы, тяжести адмиральской доли в отсутствие начальника и письме одного из многочисленных братьев, полностью состоящем из призывов обнаружить наконец в себе совесть. «У вас ещё и братья есть?! — поразился Зепп. — Удивительно, что мир до сих пор не рухнул к кошкам». «Да он, в общем-то, почти…» — туманно произнёс фрошер, уставившись куда-то мимо собеседника, после чего с шумом извинился и испарился в неизвестном направлении. Явился он только к вечеру, причём вместе с Хулио. Салина…родственник Ворона? Тогда ясно, чего он такой жуткий! — До меня тут слух дошёл, — Заговорил кэналлиец на талиг прямо от порога, удостоив Йозева высочайшим кивком. Зепп из вредности ответил тем же. Не здороваешься — ну и пошёл к кошкам! — Что ты мальчишку у себя придержать решил. Ну и зачем? — Врач вчера сказал, что у него начинается простуда, — Вальдес безразлично пожал плечами, чуть покачиваясь на носках. Движение показалось странно знакомым, где-то что-то такое уже встречалось… — Так и оказалось. Ночью ломало жутко, жар поднялся. Если б я случайно кашель не услышал и не заглянул, парень бы до утра промучился. Ты же знаешь этих гусей, они птицы гордые, сами не позовут… Короче, я не отправлю его Леворукий знает куда в таком состоянии. Пусть сначала оклемается. Ты уж прояви понимание, иначе мне придётся обидеться, сам понимаешь. А сие явление, судя по рассказам выживших, страшней Излома. — Судя по изменившемуся голосу, он опять лыбился во весь оскал. — Что ж, — Протянул Салина, зло усмехнувшись. — Надо так надо, тем более, что этот… Канмахер выглядит неплохо. Думаю, ждать нам максимум дня четыре. Потом — в карету, раз верхом совсем никак, дадим кого-нибудь в сопровождение и пусть убирается. Адрес проживания он, надеюсь, помнит? — Пока не спрашивал. Разберёмся, — Отмахнулся Бешеный. — Ладно, пошли-ка отсюда. Не будем смущать дорогого гостя.       Он изящно ухватил приятеля под руку и уверенно вывел за дверь: Йозев пожал сам себе плечами, поморщился от боли и уставился в потолок. Почему-то казалось, что вот-вот кто-нибудь зайдёт снова, но до вечера его почти не беспокоили — разве что слуга периодически заглядывал, спрашивал, всё ли в порядке, и поспешно исчезал. Часов в девять навестил врач, расспросил, покачал головой, прописал какую-то гадость на случай, если неприятный эпизод повторится, и ещё что-то для горла. Стоящий у него над душой хозяин дома послушно записал названия на обрывок бумажки и умотал, а перед сном вместе с ужином кухарка принесла новую порцию маковой настойки. Лейтенант послушно выпил всё до капли и снова уснул, в этот раз очень быстро.       Следующие четыре дня были практически копиями друг друга. Йозев быстро поправлялся — жар, первое время подскакивающий с завидной регулярностью, теперь давал о себе знать только к вечеру, а боль в побитом теле стала привычной и уже не так раздражала, хотя двигаться по-прежнему было тяжело. Сильнее всего бесил дерущий горло кашель, но его немного успокаивало Холтоффово лекарство.       На удивление, Зеппа никто не трогал и не допрашивал, хотя в доме постоянно шлялась целая толпа, причём в любое время суток: Вальдес определённо не врал, горячо уверяя в своей гостеприимности. Дважды пришлось, тихо матерясь и зажимая голову подушкой, засыпать под долетающие снизу весёлые вопли. Вот уроды! До сих пор отмечают триумф, что ли? С этих станется! Хотя велика победа, если вас больше и вы внезапны, как спрут в кустах метхенбергской черники… При этом не сказать, чтобы о его существовании совсем забыли. Всё тот же слуга исправно заглядывал каждый час и спрашивал, не угодно ли чего господину, по просьбе помогал встать и лечь, подтыкал одеяло и снова пропадал. Кухарка ровно три раза в сутки таскала в комнату тарелки с едой, иногда косо поглядывая. Впрочем, со стороны казалось, что больше с любопытством, нежели с неприязнью. Вечерами появлялся врач, неизменно вежливый и аккуратный. В целом жаловаться было не на что, кроме приснившейся в горячке дряни про Олафа с петлёй на шее, почему-то крепко въевшейся в память и до сих пор портящей настроение. Тьфу ты, чушь кошачья! Слава Создателю, он в жизни никому ничего не напророчил даже нечаянно, а значит, принимать эту дребедень в расчёт точно не стоит.       В остальном время текло тихо, мирно и чудовищно скучно. Пойти погулять во двор Йозев не мог — Бешеный не возражал, но спина разламывалась на части при попытке даже сесть, не то что встать — книги в доме имелись только на талиг, отчего читать их не представлялось возможным, а рисовать или писать стихи он попросту не умел. Вот и оставалось только пялиться за окно, спать, есть да беспокоиться. Как там дед, живой ли? А Ледяной? Милостью Создателя жив, но работа ему предстоит грязная. «Глаубштерн» смылась, когда бой ещё продолжался, дезертиры выиграли немало времени и могут успеть наболтать такого, что отворотясь не наплюёшься. Впрочем, Готфрид человек умный, и Олафа он знает неплохо, потому вряд ли поверит в предлагаемый ему бред. Хотя… Если б бред! И Бермессер, и Хохвенде идиоты только в море, и то у вице-адмирала иногда просветления случаются. А на суше они так дело выкрутят — небо с землёй на трезвом глазу спутаешь. Тем более вдвоём, даром что чуть не под ручку ходят… Наверняка ещё по пути продумали, как будут изворачиваться! Фок Хосс в дворцовых делах, говорят, побестолковее, но ему умничать и не придётся: всего-то надо внять дружкам, запомнить нужную версию да при случае без запинок повторить. Тут и морской огурец справится. Хорошо хоть Фридрих болтается в Кадане, ему не до того, чтоб вытаскивать приятелей, и всё равно велик шанс, что выйдет та ещё пакость. Руппи-то точно ничего не сделается, он всего лишь адъютант, тем более знатный, а вот Кальдмееру поберечься бы, только как? С корабля письма не отправишь, в Эйнрехт первым не добраться, даже если лететь стрелой. Гадство…       От печальных мыслей спасал, как это ни удивительно, Вальдес, который стабильно заявлялся раз или два в день, садился на край постели, закидывал ногу на ногу и принимался самозабвенно выбалтывать всё подряд. Местные сплетни, байки со службы, пьяные приключения… Языком он молол с упоением и до ужаса заразительно, вопрос «Зачем вы мне всё это рассказываете?» из раза в раз оставался без ответа, и Йозев быстро сдался, решив просто изображать вежливое внимание. Но фальшивый интерес почти сразу стал упорно перерастать в настоящий — историй у марикьяре имелось великое множество, на самый разный вкус, одна другой эпичнее. Ну и ладно, почему бы не послушать, раз деваться всё равно некуда? Устав и офицерская честь, знаете ли, ничего на такой случай не предписывают. К тому же он ведь и не думает забывать об истинном положении вещей, верно? Слушая в числе прочего про секунданта, обнаруженного утром перед дуэлью в состоянии протухшей камбалы и заявившего злым, как сто крабьих тёщ, друзьям, что виновник мероприятия уже убит, лейтенант не выдержал и впервые откровенно заржал, представив картину. Вот это парень, на войне б такому цены не было! Жаль, что фрошер. Бешеный расхохотался в ответ, и тут-то Зепп впервые ярко ощутил, как поднимается внутри странное ощущение. Не тревога, нет, скорее, смутное осознание неправильности, нелогичности происходящего. На первый взгляд оно было легко объяснимо, даже естественно, учитывая показное добродушие хозяина дома, но Йозеву почему-то упорно казалось, что дело в другом. Только к четвёртому вечеру он наконец разобрался, что именно его смущает: Вальдес слишком веселился для человека, на родине которого вовсю происходит Леворукий знает что. Бешеный-то, конечно, Бешеный, но Талигу вроде верен, так почему, когда на трон влез какой-то Ракан, а Кэналлийский Ворон гниёт в тюрьме, он — целый вице-адмирал, на минуточку — живёт, кажется, совершенно обычной жизнью? С пленником он, понятное дело, шутки-самосмейки отпускает не дружбы ради, и хорошо бы ещё понять, зачем, ну а гулянки как объяснить? И это при наличии в доме вражеского офицера! — Вы до странности спокойны, — Не выдержав, отметил Зепп наконец. Ещё вчера он бы не решился заговорить первым без весомой на то причины, но сегодня… Раз уж фрошер взялся играть в деланную искренность, почему бы и не спросить что-нибудь каверзное, вдруг ответит? Пусть думает, что у него получается и что ему идут навстречу. — Творись такое не в Талиге, а в Дриксен, я бы не смеялся. — «Такое» — это какое? — Оскалился Бешеный. Зепп покосился на него с подозрением. А то гад не в курсе! Ну и в чём, скажите на милость, смысл косить под дурака? Хочет проверить, что известно пленнику? Так ведь ничего, кроме того, что знают все! Лейтенант внимательно вгляделся в загорелое черноглазое лицо в обрамлении густых волос, пытаясь понять, какой реакции от него ждут. Так и не пришёл ни к какому выводу и решил поступить по-дедовски. На идиотский вопрос дать идиотский ответ. — Ну, Ворона посадили, — Начал он с выражением лица человека, который всю жизнь исключительно вышивал бабочек и собирал цветочки. — Он в Олларии что-то странное устроил. На границе вас Бруно гоняет, трон Ракан отвоевал… И что, вы совсем не волнуетесь? — Волновался, было дело, — Беззаботно отмахнулся Вальдес, тряхнув причёской. Нет, ну всё-таки какой актёр, а! Будто и не прикидывается совсем. А ведь не может не беспокоиться хоть чуть-чуть, если любит свою страну. — Но на данный момент ничто из перечисленного больше не проблема. А вот вы, как ни приду, вечно в своих мыслях. Беспокоитесь, что дома творится, а, Зепп? — Как-как вы меня сейчас назвали?! — Йозев глупейшим образом замер с отвисшей челюстью и круглыми глазами. Может, послышалось? Ага, если бы, вон какая рожа хитрая! Леворукий… — О-откуда… Вы же не… Это только для друзей! — Тогда извините, — Фрошер картинно поднял руки, будто сдаваясь. В высшей степени издевательство! Но в самом деле, откуда, сожри гада крабья тёща, он узнал прозвище незнакомого человека?! Ладно бы кого-то известного, адмирала там или хотя бы полковника, так нет ведь… — На сие почётное звание не претендую, куда уж скромному мне переть против политического расклада. Но шутки в сторону, вы уже достаточно здоровы. Самое время вспомнить, что у меня есть к вам вопросы. — Да? — Свет вокруг резко померк, внутри стало холодно. А вот теперь, кажется, всё. Момент настал. Чокнутый марикьяре понял, что ничего своей нереалистичной добротой не добьётся, и решил наконец пойти простым, логичным путём. Зепп незаметно вцепился в простынь, чувствуя, как внутри что-то сжимается, и попытался морально приготовиться. Сейчас его начнут спрашивать, он не станет отвечать, и тогда Вальдес сразу станет другим. Таким, каким должен был предстать с самого начала, но почему-то тянул. Он не Бермессер — выдержит, чего не надо не ляпнет, но без криков, наверное, не получится. Если станет совсем плохо, придётся набраться сил и послать по матушке как следует, чтоб разозлить. Тогда всё быстро кончится. Ева, дедулька, Руппи, ребята, простите, всё-таки отсюда уже не выпустят… Нужно ответить что-то красивое, достойное офицера, но язык словно к нёбу прирос. Всё, на что хватило сил — поднять лицо и попытаться с вызовом взглянуть в мерцающие синими искрами глаза. — У вас хорошая фантазия, Канмахер, — Медленно протянул Бешеный после долгой напряжённой паузы, скрестив руки на груди. На лейтенанта он смотрел с лёгкой насмешкой, но к ней примешивалось что-то странное, похожее, как ни изумительно, на искреннее уважение. Шварцготвотрум, вдруг ни с того ни с сего подумалось Йозеву, а ведь такое, как ни старайся, не подделаешь, не под силу такое человеку… Зато голос фрошера звучал немного издевательски, будто он хотел сказать нечто вроде: «И ты туда же?». — Вы пером случайно не балуетесь? Впрочем, вряд ли, иначе уже давно попросили бы бумагу и приборы. Ну, а если по делу, то информация, ради которой стоило б ломать пальцы и вырывать ногти — или что там пришло в вашу светлую голову? — меня нисколько не интересует. Я всего лишь хочу немного расспросить вас о личном. Семья, друзья…так, ничего опасного. — Ага… — Йозев тупо моргнул, понимая, что выглядит полным ослом, но не находя слов. Чувства внутри плескались противоречивые, облегчение сменялось тупым раздражением: с одной стороны, слава Создателю, бить не будут — орать до хрипа, слыша хруст собственных костей, ужасно в любом случае, — а с другой смена тактики расставила бы всё в конце концов по местам. Пытки и допросы, как бы они ни пугали, вполне вписывались в его положение, а вот упорные попытки набиться в друзья или, как минимум, заставить забыть о своём положении пленника, теперь вдруг расспросы «о личном»… Зачем, к чему, какая в этом цель? И с чего марикьяре взял, что его манипуляции вообще сработают на взрослого человека, способного ясно мыслить? Зепп, кажется, не давал повода заподозрить в себе дурачка, сам же враг на чванливого идиота, считающего всех вокруг глупее него просто по умолчанию, не походил совершенно. От невозможности понять суть происходящего сводило скулы. — А… Зачем? — Поверьте, не затем, чтоб подложить свинью кесарии, — Вальдес зевнул, прикрывая рот ладонью, а затем уже затверженным навек жестом стащил с пальца перстень и подкинул. — Ну же, Канмахер, не роняйте меня во грех уныния. Я вам за четыре дня чего только о себе не выложил! Неужто откажете в ответной откровенности? Про подглядывание на бережку за купальщицами, так и быть, можете не рассказывать. — Не было такого! — Оскорблённо возопил лейтенант, чувствуя, как лицо наливается краской, и едва не швырнул в Бешеного скомканной салфеткой. Шварцготвотрум, з-зараза! Если б не обстоятельства, как дал бы по носу… Бешеный подлейшим образом заржал. — Тогда поведайте, о праведнейший из лейтенантов, какое же было, — Сказал он, отсмеявшись и уставившись шалым взглядом в замазанное на зиму окно, через которое просвечивали розовые отсветы заходящего солнца. — Праведнейшим из артиллеристов я вас, увы, назвать не могу, ибо в памяти моей ещё свеж образ дядюшки. — Понял… — А ведь Бешеный не так уж беззаботен, как хочет казаться. В другой момент Зепп не раскусил бы собеседника, ибо не обладал и десятой долей от проницательности Ледяного, но сейчас он был внимателен как никогда, потому и обратил внимание на едва заметное напряжение. Вальдес улыбается, посмеивается, покачивает носком сапога, но глаза его серьёзны. На вопрос, зачем он интересуется жизнью пленника, фрошер, по сути, не ответил, но здесь точно не простое любопытство, должна быть другая причина. И, похоже, довольно весомая: раньше свою неискренность адмирал скрывал мастерски, его выдавало лишь вопиющее противоречие между выбранной стратегией и сложившейся ситуацией, сейчас же её можно увидеть, почувствовать, вглядевшись в чёрные радужки с почти утонувшими в них зрачками. Дело настолько важное? И как поступить-то, упереться и молчать? С одной стороны, так будет правильнее всего, с другой… «Немного расспросить вас о личном». Адмирал в самом деле этого хочет, понять бы ещё, зачем. Не добьётся по-хорошему — возможно, попробует иначе. Спрашивай он что-то действительно ценное, Йозев не раскрыл бы рта в любом случае, но есть ли смысл рисковать из-за подробностей его, в общем, абсолютно обычной биографии? Что можно в ней выцепить полезного для Талига, зная, что лишнего тебе явно не сболтнут? Похоже, что ничего, так что наверняка всё это — продолжение странной игры под названием «Почему бы мне не быть твоим другом». Тогда бить его фрошер не будет даже в случае отказа, чтоб не смазать образ доброго хозяина, и всё же… А почему бы и не поговорить? Не пойти на небольшие, всё равно ничего не решающие уступки, чем заставить сволочь немного расслабиться? Может, тогда истина наконец выплывет, и станет хотя бы понятно, с какой стороны ждать подвоха. Зепп призвал на помощь всю свою отсутствующую артистичность и грустно вздохнул, изображая смирение. — Ладно. Что конкретно о личном вы хотите знать? — Дорого бы я отдал, чтобы подслушать, о чём вы столько времени размышляли, — Вальдес звонко рассмеялся, и Йозев вдруг почему-то подумал, что он всё знает и легко разгадал нехитрый манёвр. — Да что расскажете, то и хочу. Где родились, как служилось. Про жизнь. — Родился-то я в Метхенберг, — В голове вдруг зародилась нехорошая мысль: а собирается ли Бешеный на самом деле отпускать пленника в Дриксен? Тогда, в первый день, уставший и голодный лейтенант с ходу ему поверил, а теперь вот что-то порядком засомневался. Надо определённо подумать и об этом тоже… — В 376 году. Родители рано умерли, точнее, погибли, дома пожар случился. Я выжил случайно: моя старшая сестра пошла к подругам и впервые почему-то решила взять меня с собой. — Сколько лет вам тогда было? — Пять. — Йозев скривился. О маме с папой он не очень-то грустил — трудно всерьёз горевать по тем, кого почти не помнишь — однако от понимания, что смерть отвело только чудо, нечаянная мысль в чужой голове, даже сейчас стало неуютно. — У нас остались родственники, но дяде не дописались, а у тёть росли свои дети, так что нас забрал к себе дед. Он тогда недавно в отставку вышел. С Евой — сестрой, в смысле — у них большой дружбы не вышло, общались нормально, и на том всё, а вот со мной… Мы много разговаривали, на рыбалку ходили, он мне на модельке корабля показывал, что где находится и как называется. Вообще часто флот вспоминал, а я его слушал и быстро решил, что тоже когда-нибудь пойду служить. В Дриксен в моряки с шестнадцати лет берут, я это знал, но мне хотелось поскорее. Когда исполнилось восемь, решил сбежать и тайно пролезть на линеал. Подумал, если подойду к офицерам в порту и попрошусь в команду, меня отправят домой, а так — куда им уже деваться, когда я высунусь? В море ж не выкинут. — И как, получилось? — Усмехнулся Вальдес, вроде бы без издёвки. Повествование он слушал внимательно, подперев щёку кулаком. — Ну, да. Как пробрался, не помню, но с борта меня сняли в последний момент. Искали всем городом, потом выяснилось, что дед всех, включая последнюю собаку, на уши поднял. Моряков, солдат, просто друзей своих, даже к коменданту умудрился вломиться. Сам лично половину Метхенберга перетряхнул, каждый камень…       Вышло чересчур искренне, будто невидимая защёлка внутри слегка отодвинулась, позволив просочиться чувствам. Наверное, так даже лучше: фрошеру будет легче поверить, что его стратегия приносит плоды, а сам Зепп уже замучился гонять в голове одно и то же, измусоливая до дыр. Никогда не умел держать всё в себе, как некоторые, обязательно делился с кем-то, кто способен понять. С Руппи, с фок Шнееталем, с дедом…тем самым дедом, который ворчит, бухтит, но любит до безумия. Всех своих уцелевших детей, — даже блудного дядю, иначе б спустя столько лет не возмущался с таким жаром, — и многочисленных внучек, но единственного внука особенно. Канмахер-старший бывал и сердитым, и строгим, но прежде всего родным. Тем, кому, может, и наврёшь по мелочи, испугавшись выволочки в духе «Балбес ты великовозрастный, с крабьей тёщей в интимной связи состоящий!», но что-то серьёзное доверишь, не раздумывая. Потому что и помогут, и поддержат, а если совсем ничего сделать нельзя, хоть просто рядом постоят. Кто б сейчас самого деда поддержал! Пока тот сидит в пустом доме на табурете, смотрит в темнеющее с каждой минутой окно и…не плачет, нет. Он никогда не плакал, ни разу: ни вспоминая погибшего сына, ни получая известия о смерти давних друзей. Молчал, иногда пил, забывая закусывать, но не плакал. И хорошо — представлять, как по щекам самого родного человека, простите уж, Олаф и Руппи, стекают прозрачные круглые слёзы, было б слишком больно. — Скучаете по нему? — вдруг спросил Бешеный. По-хорошему так спросил, участливо… И у Зеппа вдруг всё сложилось. Всё! Как только он не догадался раньше? Ведь понятно было, что дело не в информации, что не знает он ничего, для Талига интересного, и знать не может. Нет, Вальдесу нужно совсем, совсем другое. Шпион ему нужен! Для того и затеяна игра в вежливость, в участие и добро. Чтобы он, лейтенант кесарии, поверил, пожалел, посчитал другом… Ничего такая вербовка, с выдумкой. Понял, выродок крабий, что ни страхом, ни деньгами пленника не взять, вот и извернулся, только не поможет! От полученной наконец разгадки сначала стало легче, но потом накатила такая злость, что зубы заскрипели. Ну нет, кошка марикьярская, этого ты не получишь ни за что на свете! — Скучаю, — Отрезал Йозев. Получилось грубо, ну так и повод есть, хотя стоило б, наверное, сдержаться и прикинуться, что не догадался. — И всем сердцем жду возможности быстрей вернуться домой. Меня ждут мой дед, мои друзья, мой адмирал и моя Родина. Не имею желания их разочаровывать. — Похвально, — Одобрил Бешеный. Будто кто-то его спрашивал! — Но вам, собственно, никто и не предлагает. — Чего не предлагает? — Мрачно прошипел Зепп. — Остаться в Талиге, — Как дать бы кулаком прямо по этой улыбке, по белым крупным зубам, чтоб брызнули во все стороны! Тварь закатная что, мысли читает, или у него просто на лице всё написано? Впрочем, какая разница! — У нас, видите ли, царит бюрократия, а потому сеть шпионов укомплектована, представлена начальству и опечатана, преимущественно по лбу. Лишних позиций, увы — или к счастью, тут как посмотреть — не имеется, так что вас некуда приткнуть, даже изъяви вы великое желание расцеловать знамя Талига. К тому же, с таким честным лицом в разведку лучше ни ногой… — Прекратите издеваться! — Йозев осознавал, что совершенно точно вот-вот нарвётся, но останавливаться не желал. Ложь и сладкое фрошерское притворство надоели ему смертельно, и не всё ли равно, поймёт Бешеный безрезультатность своего «приворота» сейчас или чуть позже? Последствия вряд ли окажутся разными. И плевать уже, какими, всё равно они неизбежны! Его наверняка убьют, как только поймут, что зря возились, так зачем тянуть время? Зепп сглотнул, загоняя внутрь леденящий страх. — Господин Вальдес, я прошу вас запомнить раз и навсегда. Я не скажу вам ни одного слова, которое могло бы навредить Дриксен, и тем более не стану служить…болоту с лягушками. Вы сохранили мне жизнь и оказали помощь, но это бессмысленный жест, слышите? Вы ничего не добьётесь! Так что можете не ходить сюда и не пытаться заставить меня забыть о том, что происходит на самом деле. — Вы понимаете, что прямо в сей момент расписываетесь в собственной бесполезности? — Немного помолчав, спросил Бешеный, с любопытством склонив голову к плечу. Шварцготвотрум, а теперь-то он на что рассчитывает? Если бы разозлился, ударил, выхватил оружие, вышло б логично, но гад ведь опять спокоен, как кирпич! Будто все реакции пленника для него понятны и ожидаемы, а то, что план вербовки раскрыт, совершенно не имеет значения. Есть запасной или… — Не страшно? — Нет, — Зепп нагло соврал, страшно было, и ещё как! Причём, одновременно по двум причинам: во-первых, потому, что после подобной отповеди его должны немедленно выволочь во двор за волосы и повесить, как есть, в рубашке и подштанниках. Во-вторых — потому, что вместо этого, похоже, опять грозило начаться нечто непонятное. Скорая казнь или очередная безумная задумка…знать бы ещё, что хуже! — Я офицер кесарии. Я хочу и люблю жить, но смерть приму спокойно. Делайте…что должны. — Я вроде бы уже говорил, — Вальдес словно и не заметил предательски дрогнувшего голоса. Ленивое, скучающее снисхождение он разыгрывал, как и раньше, безупречно, а может, Йозев слишком разволновался, чтобы замечать мелкие детали. — Не вам решать, что я должен и не должен. Впрочем, вы, похоже, не особо слушали…откройте же, в конце концов, великую тайну, Канмахер. Что надо сделать, чтобы вы поверили, что я не пытаюсь выведать секреты кесарии и не тащу вас в прознатчики? — Не поверю я в такое, — Больше всего захотелось обиженно отвернуться, оставив врагу пялиться на чужой затылок, но спина разламывалась от каждого резкого движения — раз, и дуться, как ребёнок, было стыдно — два. — С пленниками так себя не ведут, а если ведут, то только потому, что чего-то от них хотят. Особенно, если до этого объявили им кровную месть и вообще… — И почему же в таком случае я до сих пор вас не убил? — Усмехнулся Бешеный, зажигая свечи: за окном быстро темнело. — Ну, если вы столь упорно не покоряетесь моим коварным-прековарным замыслам. — Видимо, думаете, что я потом им покорюсь, — Зепп почувствовал, что устал лежать, и попытался рывком сесть. Спина и рёбра отозвались болью, он едва не упал обратно, но фрошер ухватил его за руку и быстро подставил подушки, позволяя облокотиться. — Вот! Вот, вы опять помогаете. Зачем? — А что, надо было позволить вам шмякнуться? — Впервые за всё время, проведённое лейтенантом в плену, голос Вальдеса прозвучал слегка раздражённо. Похоже, наконец надоело оправдываться. Ну так не надо было вести себя настолько странно, чтоб даже идиот заподозрил неладное! — Верите или нет, но я не люблю смотреть, как человек мучается. Предпочитаю или сразу убивать, или… Короче, убравшись из моего дома, можете хоть в первой попавшейся луже утопиться, но пока вы здесь, от присмотра вам не избавиться. Это, если угодно, принципиальная позиция. — Ничего себе принцип, набиваться в друзья к врагу! — Возмутился Йозев, чувствуя себя полнейшим идиотом, потому что сейчас, именно сейчас он…засомневался? Ну невозможно настолько идеально врать каждым вздохом, каждым жестом! Бермессер бы, наверное, мог, Хохвенде тоже, а вот Вальдес… Вальдес фрошер и скотина, но скотина честная, по крайней мере, так о нём говорят. Он бы прокололся, сейчас или раньше, однако всё, что удалось заметить — единственная попытка выдать за простое любопытство нечто более значительное. Но это один раз, а всё остальное? Зепп знал, что его поведение — притворство, но именно знал, понимал логически, а не видел и не ощущал. Как же всё, кошки его дери, странно. — Подобного я не делал и не собираюсь, — Бешеный вдруг криво улыбнулся, и…что-то снова изменилось. Поэты про такое, наверное, пишут пафосно: глаза потухли, с лица сбежали краски, ещё какая-нибудь сложносочинённая ерунда… Нет, ничего подобного не произошло, Ротгер Вальдес остался Ротгером Вальдесом во всей, прости Создатель, красе. И тем не менее, Йозев мог бы поклясться всем Западным флотом и персонально честью Ледяного, что марикьяре на ум пришло нечто нерадостное. Не зная, что делать и как реагировать, он отвернулся и уставился в стену, а затем, когда резковатый голос раздался снова, вздрогнул от неожиданности — почему-то думалось, что продолжения фразы не последует. — Кальдмеер доверял вам, а вы говорите о нём с восторгом. Вы вообще похожи, будь я базарной бабкой, мог бы даже предположить…всякое. Слава кому-нибудь, что я нечто несомненно лучшее. Мне нет смысла, Канмахер, набиваться вам в друзья, потому что у вас вот тут, — Он, не касаясь, указал пальцем Зеппу на грудь. — Вот тут есть граница. Её не видно, но она есть. По одну сторону честь и долг, по другую — сама возможность дружбы с врагом, мало того что утопившим, но намеренным и дальше топить ваши корабли. Эту границу вы не перейдёте, даже если всей душой пожелаете сделать решающий шаг. Не из страха — по соображениям совести. Попробуйте осознать, что мне сей момент кристально ясен. — Вы что же, со скуки каждый день со мной поболтать заходите? — Сказал Йозев тихо-тихо, почти шёпотом. Громче не получилось: всё, что было в области сердца, будто пеплом на рёбра осыпалось. Он даже не знал, что больше удивляет и пугает — то, насколько фрошерская речь получилась точной, они ведь, считай, незнакомы совсем, или…насколько честной! Странные, вспыхивающие синими искорками глаза, чуть припылившийся голос. Шварцготвотрум, и что это? Что за вспышки внезапной, но неоспоримой искренности среди мастерской, неразличимой лжи? Или…никакой лжи и не было вовсе? Да нет, ерунда получается. Фрошер что же, от доброты душевной вокруг него пляшет? Ну ведь бред! Наверняка он что-то крутит, не может не крутить, только его прорывает периодически. Всё-таки человек, а не болванка говорящая. Только вот если понимает, что приятельства не выйдет, почему продолжает пытаться вызвать доверие? Хорошо, не ради вербовки. Тогда зачем? — Ну, определённая цель у меня есть, — Признал Бешеный, поймав и наконец зажав в кулаке кольцо. Он снова выглядел, как обычно, однако Йозев точно знал, что момент непонятной боли ему не почудился. — Но она не в том, чтобы выжать из вас пользу для Талига. И я не преследовал её, когда рассказывал местные байки, в тот момент мне просто казалось неправильным игнорировать ваше присутствие в доме. Раз уж вы здесь, я, как хозяин, должен уделять вам сколько-нибудь внимания, не портить же репутацию самого гостеприимного человека в городе?       Он весело подмигнул, будто ничего не случилось, а затем разговор как-то сам собой вернулся к началу, то есть к пересказу лейтенантской жизни. Зепп честно изложил конец истории с эпическим побегом на флот, снова погрузившись в воспоминания. Как же его тогда выдрали за уши! Ещё и от сестры досталось, прямо половником по голове. «Что-то сей прелестный предмет утвари вас прямо преследует…» — Засмеялся Вальдес, Йозев тоже прыснул. И правда! А дальше уже пошло слово за слово. Бешеный хотел про всё подряд? Будет ему про всё подряд! Зепп выгрузил на него достойное содрогания количество баек о мальчишках, обитателях соседних домов, с которыми таскали по садам чужие яблоки, уроках деда, показывавшего, как вязать морские узлы, стрелять и делать птичью кормушку, приезжих ярмарках. О девочке Юльхен — в четырнадцать лет Зепп по уши в неё влюбился, даже оборвал ради такого дела цветы с какой-то городской клумбы, за что чуть не оказался бит стражей. Принёс полуобтрёпанный веник даме сердца, та восхитилась, а через месяц переехала с родителями куда-то к Леворукому на куличики. Будущий офицер с неделю кис, сбивал слезами мух и обнаруживал в себе отсутствие поэтического дара. Ева колко шутила, дед подло ржал… Внимающий красочному описанию фрошер тоже похихикал, чем заработал испепеляющий взгляд.       Дальше повествование логически подошло к поступлению на службу, в стройные ряды моряков тогда ещё Северного флота, и тут стало уже сложнее. Йозев обдумывал каждое слово, стараясь не ляпнуть ничего мало-мальски стратегически важного, Вальдес терпеливо ждал и лишнего не выпытывал. Разве что задавал иногда наводящие вопросы, причём довольно глупые: а дарил ли вам кто-нибудь странную ракушку, какие поручения вы больше всего любили выполнять, был ли в матросском кубрике какой-нибудь секрет, потому что вот у нас на «Астэре»… К чему всё это, Зепп совершенно не понимал, но запираться смысла не видел, поскольку ни о чём опасном его действительно пока не спрашивали. Поэтому пожимал плечами — точнее, одним плечом, второе пока ещё болело — и отвечал, с лёгкой грустью вспоминая оставшихся на Полночном море друзей. Ведь хотел же после взятия Хексберг написать, послать подарки, может быть, даже в гости пригласить. Интересно, там-то его ещё не похоронили? Адрес деда они знают, услышав про поражение, наверняка примутся писать да спрашивать, а тот перескажет ровно то, в чём уверен сам… Тьфу! Похоже, после возвращения половине Дриксен придётся методично объяснять, что он не помер. Внутренне возмущаясь, Йозев трепался про стычки с пиратами и бессмертную байку о корабле-призраке, который так никто и не видел, но верили в него почти поголовно. Выложив всё, что можно, он осторожно приступил к описанию того, как перешёл с Северного флота на Западный: внутри снова поднялась тревога за фок Шнееталя. Жив, мёртв? Пока не вернёшься, не понять… А ведь если б не он, служить бы Зеппу на «Огоньке» и не встретить ни Руппи, ни Олафа. Какой тогда была бы его жизнь? — А насколько хорошо вы вообще знаете Кальдмеера? — Вдруг прервал его Вальдес. Йозев вздрогнул от неожиданности. — Не могу сказать, — Подумав, признался он честно. — Если объективно, то намного хуже, чем Руппи… Руперт фок Фельсенбург, это мой лучший друг, он при нём адъютантом ходит. Постоянным, при Хексберг случайно вышло, что им стал я. Вообще-то мы с господином адмиралом редко пересекаемся и ещё реже разговариваем, но знаете, если уж приходится… Оно никогда не бывает попусту, каждый раз остаётся потом что-то ценное. Олаф или чему-то учит, или рассказывает что-нибудь полезное, а иногда… Он как будто чувствует, когда кому-то плохо, Руппи об этом говорил, да я и сам замечал. Для любого может найти нужные слова, поддержать, улыбнуться. За его улыбку не жалко и умереть, только он её, ту самую, кому попало не показывает. Вы меня, конечно, не поймёте, такое чтоб понять, надо увидеть. Вам подобного и не снилось… — Мне много что снится. — Каким-то застывшим голосом произнёс Бешеный. Зепп, почуяв странность, осторожно покосился на него не отдёрнулся только потому, что тело словно пригвоздило к месту. Бледным пятном повисшее в подступающей темноте лицо Вальдеса не выглядело перекошенным — нет, с ним всё было в полном порядке, а вот глаза! Они в этот раз выдали что-то, чего лейтенант понять не смог. И не ярость, и не сожаление… Скорее, непонимание. С подобным видом вопрошают что-то вроде: «Как, ну как такое могло случиться?» и вспоминают свой вопрос спустя время, если и с его течением не обрели ответа. Почему-то вспомнился дед, каждый год в один и тот же день сгорбленно сидящий на полу, держа в руках потрескавшуюся деревянную игрушку с облетевшей выцветшей краской… Он тоже долго не мог понять, «как». — Н-не торчите здесь с таким видом, — Ляпнул Йозев что попало, лишь бы не молчать. Не валяться, притворяясь ветошью и даже не попробовав куда там успокоить, хотя бы просто отвлечь… Кого? Бешеного?! Совсем обалдел! Это ж не котёнок брошенный. И всё же невмешательство упорно казалось свинством. Больше, чем явная попытка сунуть нос не в своё дело. — Один раз мы вам проиграли. Но не сомневайтесь, однажды адмирал цур зее Кальдмеер передаст Руппи знамя с коронованным лебедем, а тот воткнёт его на вашей горе, чтобы весь город видел! Тогда и погрустите. — А сейчас что, нельзя? — Фрошер усмехнулся, лукаво подмигнув. Печаль слетела, как небрежно смахнутая паутина. Однако, ничего себе он отходчивый! Хотя что удивляться, Бешеным кого попало не обзовут. — И что бы при сём изумительном раскладе сталось со мной, как считаете? — Мне-то откуда знать? — Пожал плечами Зепп. — Вас бы господин адмирал цур зее забрал, а я его голову на свою шею приставить не могу. Может, в Эйнрехт бы забрали, а может…       Он осёкся, не закончив. Говорить о том, что Вальдес, верней всего, начал бы вытворять какие-нибудь художества в своём духе и довыдрючивался до петли, почему-то не хотелось. Сообразил ли это марикьяре, Зепп не понял, но тему они как-то разом сменили, вернувшись к рассказу о жизни на «Ноордкроне». Лейтенант вспомнил несколько баек, пару дурацких происшествий, а потом заговорил, разумеется, без имён, про рыжего Зюсса. Парня он не считал даже приятелем — они и знакомы-то были только потому, что оба дружили с Руппи и иногда попадались друг другу на глаза — но впечатление о нём имел хорошее. Кривой бедолага заслуживает нормальной службы и долгой жизни, и очень жаль, если он сейчас лежит на дне. Чтобы не расстраиваться, Йозев рассказал про дурацкую почти ссору с Руппи из-за сундучка, право вручить который тот чуть ли не с боем готовился выбивать у принципиального Канмахера-старшего. И выбил же в итоге! — А через две недели пришёл приказ взять Хексберг. — Заключил Зепп с горечью. Как всё-таки по-глупому у них получилось! С этим Альмейдой, который не понять откуда вылез, с трусом и дураком Бермессером… Хотя Бермессер и раньше представлял из себя примерно то же самое, тут удивляться нечему, а вот разведчикам уши бы намылить! — Мда, — Задумчиво заключил Вальдес себе под нос, приставив палец к подбородку. — Однако, сходится… — Что сходится? — Не понял Зепп. В ответ ему только отмахнулись. — Не обращайте внимания, мысли вслух. — Бешеный пожевал губами, уставившись в ковёр, и вдруг хитро ухмыльнулся. Шварцготвотрум, точно, зараза, пакость какую-нибудь задумал! Интересно, какую? — А скажите-ка, господин Канмахер, что вы думаете о Вернере фок Бермессере? — Вице-адмирал…хорошо владеет политической обстановкой, — Ага, точнее говоря, знает, кого сторониться, а к кому подмазаться. Так себе комплимент, конечно, но ничего умнее в голову не лезло. Не правду же, в конце концов, рассказывать! — Умеет добиваться поставленных целей и высоко ценит верных ему людей. — Браво! — Фрошер расхохотался и хлопнул Йозева по здоровому плечу. — Браво, лейтенант! Вас бы в дипломаты, право слово. Дражайший Вернер несколько поднялся в моих глазах, однако я слышал про него и куда менее лестные вещи. Причём от ваших же соотечественников. — Значит, они дураки, — Отчеканил Зепп, с трудом подобравшись. Спина не замедлила разразиться болью, но надо ведь выглядеть прилично, когда отстаиваешь честь кесарии! Потому что этот холёный зубаний сын в кружевном платочке, как ни крути, имеет высокое звание и представляет государство, даже если ему самому на сей факт глубоко наплевать. — Господин Вальдес, в Дриксен существуют внутренние проблемы, но обсуждать их с вами я не намерен. Тем более, когда между нашими странами идёт война. А тех, кто так поступает, я решительно осуждаю! — Тот, кто сказал, что солдаты похожи на своих генералов, явно был знаком с вами и Кальдмеером, — Усмехнулся Бешеный. Не печально, но всё-таки снова как-то невесело. Внизу, кажется, хлопнула входная дверь, раздались голоса, а затем и шаги по лестнице. — Давайте прервёмся. Это, видимо, мэтр Холтофф, ему как раз пора явиться.       Осмотр оказался коротким: доктор уже привычным образом сначала осмотрел ногу, поправил разболтавшуюся перевязку и перешёл к повреждениям попроще. В процессе он озвучивал свои выводы на дриксен, Вальдес кивал и скучающе пялился на огонь в камине. Спину снова пришлось чем-то намазать, и болеть она обещала ещё долго. Чтоб этот трактирщик дурацкий без выручки остался, надо ж было так треснуть! Хорошо хоть жар сдал позиции по сравнению с первыми днями. Как говорит дед, «Жить сложно, но можно». Бюнц выразился бы точнее, зато матом. — Вы ещё не слишком устали? — Осведомился Бешеный, когда мэтр откланялся и ушёл. — Всё в порядке, — Соврал лейтенант разве что самую малость. Разгоревшаяся тупая боль под лопатками и в области рёбер быстро утихала. — Я хорошо себя чувствую. Вы хотели что-то ещё уточнить? — Да, есть момент, который нуждается в прояснении. Видите ли, Канмахер, мы все — я, Хулио, Филипп — изначально сошлись во мнении, что вы очнулись где-то в окрестностях, решили, что вас вынесло водой, полезли в город за лошадью и попались. Ну, а как на самом деле? Каким ветром вас к нам занесло? — Да таким и занесло. Всё вы правильно подумали. — Зепп прокашлялся и отпил воды: после тяжёлой первой ночи на табурете теперь круглые сутки стоял полный графин. — А поподробнее? — Вальдес снова уселся на край постели и закинул ногу на ногу, явно показывая, что уходить сейчас же не собирается. Ну и пожалуйста, секрета в лейтенантском спасении нет ровным счётом никакого. — Подробнее так подробнее… — Йозев зевнул, прикрывшись рукой, и принялся вещать. Сейчас, когда он полулежал, укрывшись тёплым одеялом и слушая треск лопающихся дров в камине, всё произошедшее шестнадцатого дня Осенних Скал казалось просто сном, ярким, но не очень-то реалистичным. А всё-таки интересно, если б удалось увести лошадь — добрался бы домой или свалился по дороге? Впрочем, что уж теперь. Повествуя о спасении с разбитой «Ноордкроне», лейтенант честно признался, что всё сказанное — лишь его догадки, и хотел было продолжить, но фрошер вдруг поднял руку, останавливая мысль. — Можете ещё раз повторить всё с момента выстрела? — Попросил он, и Зепп снова заметил в его глазах непонятную сосредоточенность. Заподозрил враньё? Ну да, понятное дело, звучит всё это действительно до кошек странно, но другого-то объяснения нет! Оставалось только неловко пожать одним плечом и послушаться. — Я пальнул из пушки, — И, шварцготвотрум, отлично пальнул! — Она уже была заряжена, оставалось только подпалить, а это недолго. Ядро ударило по «Франциску» и в щепки разбило борт, чему я очень обрадовался. Потом ваши ответили, а дальше… — Что было дальше? — Теперь напряжённость прорвалась и в голос Бешеного. Йозев поёжился, с неудовольствием осознавая, что опять чего-то не понимает. Нет, на простое недоверие такая реакция не похожа… Ну и какого Леворукого тогда происходит? — Опишите всё. Страхи, ощущения. Любую ерунду. Даже если думаете, что вам показалось. — «Франциск» дал залп, — Осторожно начал лейтенант. Жадное внимание, с которым Вальдес вслушивался в каждое слово, было настолько очевидным, что даже немного испугало. Так можно слушать что-то очень важное, когда каждый произнесённый звук, каждая буква имеет значение, но чем ценно знание того, как именно он, Зепп, спасся? Тьфу ты, опять дурацкие загадки! — Я видел момент, когда вылетело ядро, но понять ничего не успел. Всё резко потемнело, знаете, как будто в комнате ночью все свечки разом задули. Но это длилось меньше секунды, просто мигнуло, потом сразу вспыхнул свет. Белый, прямо в лицо. Я зачем-то шагнул на него, но земля…оказалась ближе, и я упал, нога подвернулась. Глаза открыть почему-то не подумал, только сообразил, что не успел выставить руки и ударился, но ничего не заболело. Потом…спать хотелось, как будто я не до конца с утра проснулся. Так и лежал, пока не вспомнил, что идёт бой, и надо что-то делать. Вскочил, попытался понять, где что, и… И увидел, что стою посреди леса. — О чём вы тогда подумали? — Я сначала вообще не понял, что не так, — Зепп растерянно поскрёб затылок. Волосы за последние пару месяцев отросли ужасно, скоро можно будет лентой собирать. Ну и отлично, а то на Бермессера смахивал, тот тоже, падлюка, стриженый. Ага, зато с хвостиком будешь, как Хохвенде! Дед в таких случаях говорит, «Шо то х…ня, шо это». Вот бы Готфрид Олафа послушал, да обоих идиотов в море выкинул, и фок Хосса следом! По-хорошему, за дезертирство в петлю бы их, а нет — пусть в Печальных Лебедях сидят, в потолок плюют. Бермессеру на тамошних харчах похудеть полезно, хоть мундир по швам трещать перестанет, Хохвенде… Хохвенде уже некуда, и без того тощий. Ну а шаутбенахт раз привык ходить по пятам за надушенными придурками, так и пусть ходит до конца. Ай, ладно, кошки с ними со всеми, только б больше не гадили, уроды. — А когда до меня дошло, что я в лесу… Только не вздумайте смеяться, я не идиот. — Не вздумаю, — Серьёзно пообещал Вальдес. — Говорите. — Ну, показалось мне, что я на том свете, — Зепп развёл руками, понимая, что и сам покрутил бы пальцем у виска, расскажи ему кто-нибудь подобную невнятную историю. — А что мне было думать?! Только что был на линеале, а тут здрасьте, ясени! Или не ясени… Растерялся, сами понимаете. Подумал, ядро попало и… Сел на траву, начал думать, куда попал, в Закат или в Рассвет. Пока думал, услышал, что птица поёт. — Это важно? — Изменись голос Бешеного хоть на один тон, вышло б или издевательски, или раздражённо, а так в нём прозвучало лишь неподдельное удивление. — Для меня да, — Спина от долгого сидения уже порядком болела, и Йозев завозился, пытаясь опустить подушку. Не получилось, но на помощь уже в который раз пришёл Вальдес. — Не знаю, читали вы Эсператию или нет, но там написано, что животные суть безгрешны или как-то так. Короче, в Закат они по сути своей попасть не могут, а на Рассвет обстановка вообще не походила. Третьего вроде бы не дано, я и задумался. Начал разбираться, мог ли в принципе спастись, пришёл к выводу, что мог. На всякий случай врезал себе по лицу, стало больно. Тут уже поверил окончательно, хотя и раньше можно было, я когда упал, нос разбил. Кровь потом капала. А дальше всё, как вы сказали: пешком тащиться до границы побоялся, решил лошадь стащить. Сунулся в город. — А место вы запомнили? — Вальдес кивнул сам себе, словно услышал всё, что нужно. — Ну, где упали и в себя пришли. Что-нибудь примечательное там заметили? — Заметил, — Признался Зепп. — Каменюку. С цифрами. Какими — убейте, не вспомню, но там два двузначных числа, а между ними дробь. И сам камень почти квадратный, хотя корявый немного. А сзади него кусты росли, я в них мундир спрятал, не в нём же было лезть. Хотел потом забрать, когда, ну… — Когда в следующий раз придёте брать Хексберг и таки возьмёте, — Договорил Бешеный, когда Йозев запнулся, затем хлопнул себя по коленям и резко поднялся. — Благодарю вас, Канмахер, я узнал, что хотел. На сегодня оставлю вас в покое, ужин скоро принесут, камин затушат к ночи, как обычно. И прекратите наконец думать: это отнюдь не всегда полезно.       Из спокойного сна Зеппа выдернуло, будто рыбу на крючке, прямо в глухую обволакивающую темноту. Первая мысль — снова кошмары, но в голове не вертелось даже смутных отголосков какого-нибудь сна. Вторая — что, если сейчас ему опть станет плохо? Лейтенант замер и постарался даже не дышать, прислушиваясь к себе. Вроде бы не больно, только слабость и едва ощутимый жар, но тут уж ничего не поделаешь, простуда… Выждав несколько минут, хотя точно времени он, конечно, не мог знать, Йозев немного расслабился и рискнул повернуться на бок. Спина взвыла, пришлось стиснуть зубы, но результат того стоил: спать, прижимаясь щекой к подушке и свернувшись клубочком, всегда казалось удобнее. Только вот провалиться в дрёму почти сразу помешал разрезавший тишину звук, похожий на лёгкий перезвон колокольчиков. Странно, откуда бы им тут взяться? Звякает вроде с улицы, но уж очень близко, будто перед самым окном. Зепп ни разу не видел, чтобы там что-то висело, но он особо и не всматривался — от постели толком ничего не видно, а подходить ближе как-то не пришлось. Ай, ладно, что б ни было, Леворукий с ним, спать хочется определённо больше, чем думать.       Сознание уже слегка уплывало, когда зазвенело с другой стороны: сначала показалось, что в коридоре, потом — что прямо здесь, у самой кровати. Да нет, не показалось! По телу прошёл холодок, пришлось впиться в ладонь ногтями, чтобы не дёрнуться. Конечно, комната не заперта, и зайти может кто угодно, только кому оно надо в такой час? Стоять и звенеть… И он не слышал скрипа, а скрип есть всегда, значит, дверь не открывалась. Либо кто-то пробрался совсем уж осторожно, чтобы посмеяться над пленным врагом… Да, так и есть! Догадавшись, Йозев немедленно разозлился сам на себя — напридумывал кошки знают чего на ровном месте, ещё и перетрусил, как какой-нибудь Бермессер, сколько ж можно его поминать — и решительно откинул одеяло, собираясь высказать шутнику всё, что о нём думает. С усилием перекатился на спину, зажмурился от боли, а затем открыл глаза и увидел прямо над собой низко склонившееся женское лицо. — А-а-а!!! — Чего он заорал, он и сам не понял. Скорей всего, от неожиданности: он-то думал, что над ним решили поиздеваться слуги или на худой конец сам Вальдес, а тут какая-то девушка, да ещё прямо рядом! В темноте толком не видно, но кожа у неё бледная, а волосы чёрные… Что она забыла в доме Бешеного, или она здесь живёт? — В-вы кто? — Ты красивый, — Брякнула незнакомка нежным, воздушным голосом, от которого само собой зашлось сердце и перехватило дыхание. Зепп, конечно, девчонок много видел, но такую — в первый раз… Шварцготвотрум, нашёл время! Прохладная, тонкая, почти невесомая ладонь прошлась хрупкими пальчиками по щеке. — Жалко, пока не танцуешь. Больно тебе? Это пройдёт, всё пройдёт. Ты уедешь нескоро, мы ещё успеем потанцевать, он так сказал… — Кто? — Зепп моргнул, не в силах оторвать взгляд от девушки. Какая же она красивая! И чем-то на Бешеного смахивает. Вот только разговаривает чудно, да и почему было днём не зайти, если пообщаться хотела… В голове почему-то сразу нарисовалась история в духе фрошерского Дидериха: про сумасшедшую родственницу, сокрытую в доме и однажды ночью сбежавшую из запертой комнаты, чтобы посмотреть на загадочного пленника. М-да, Вальдес прав, ему с такой фантазией только романы строчить! — Он, — Повторила девчушка, а затем засмеялась. И смех у неё был ну вот точно как те самые колокольчики! Нечеловеческий какой-то смех, и вообще вся она неземная. Тонкая, в белом лёгком платьице, простоволосая, похожая на лилию или ландыш… Йозев смотрел на неё, не в силах отвести взгляд, и чувствовал себя ужасно странно. К сидящему рядом ангелу тянуло до боли, до зубовного скрежета, хотя он никогда не отличался чрезмерной влюбчивостью. Но в то же время что-то в ней ощущалось такое…неправильное. Перевешивающее даже безумную хрупкость и изящность. — Он хороший, он с нами танцует, он носит нам бусы. Он похож на нас… — Я бы вам тоже бусы подарил, если б… — «Если б они у меня имелись», хотел сказать Зепп, но осёкся на полуслове. Горло слиплось от ужаса, потому что он вдруг понял. Понял, что не так! Растрёпанная головка по-птичьи склонилась к плечику, прелестный рот чуть приоткрылся, будто девушка собралась спросить, в чём дело. Но не спросила: просто сидела, испытующе глядя, а сквозь кукольное личико и гибкую фигурку просвечивались полки, стена, дверь… Йозев сглотнул, задавливая крик, резко приподнялся на руках и, наплевав на боль, дёрнулся вправо. Шварцготвотрум, хотел же ещё кошки знают когда поискать завалившуюся куда-то эсперу, да всё откладывал, вот и дооткладывался! Разнывшаяся спина с силой ткнулась в стену. Путь к побегу отрезала эта…это…оно. — Ты совсем как он, — Снова засмеялась закатная тварь. Чего она хочет? Соблазнить, съесть? Сделать своим слугой? Лейтенант в порождений Заката верил в принципе всегда, но даже подумать не мог, что встретит одно из них вот так, нос к носу. И, конечно, знать не знал никаких изгоняющих заговоров! В голове вертелась разве что чушь про четыре чего-то, которые что-то там должны сделать, услышанная в трактире краем уха, и то не до конца. — Он был храбрым, но испугался. Храбрым и глупым… Он помнил, слишком много помнил и думал. Но разве можно обрывать жизнь? Жизнь — это танец, а он стал на колени. Зачем верить книге больше, чем людям? Ты уйдёшь — другие не придут назад… Зачем? — У-уходите! — Пискнул Зепп и, не подумав, угрожающе дёрнул больной ногой. Боль прошила от стопы до колена, заставив громко выругаться. Леворукий, что же делать? Позвать на помощь? Оно может с перепугу смыться, и тогда прибежавшие на шум увидят пустую комнату и подумают, что лейтенант кесарии в плену умом тронулся. Позора не оберёшься! Ага, а так его просто сожрут. Бермессер бы, не задумываясь, поднял визг, заставив мгновенно сбежаться весь дом. Не уберись чудище самостоятельно, общими усилиями его точно как-нибудь да прогнали бы… Только Бермессеру плевать на всё, кроме своей надушенной шкурки, а Йозев Канмахер не имеет права представать перед врагами в идиотском виде, хотя и не граф. Шварцготвотрум, лучше б этот ужас вообще оказался сном! — Ты боишься, — Существо ласково провело рукой по волосам, будто не замечая, как жертва пытается сползти вниз и вжаться в стенку. — Ты хороший, но боишься. Расскажи ему, пусть он расскажет. Нас не надо бояться, мы просто танцуем. Он не понял, но ты поймёшь… Другой тоже понял…       «Какой ещё другой?!» — хотелось спросить Зеппу, но он молчал: разговаривать с закатными тварями — худшая идея на свете, жаль, он не сразу понял, что к чему. Хотя вроде ничего такого выболтать не успел… А худенькая фигурка вдруг гордо, будто лебедь, поднялась, и в темноте мелькнуло что-то белое. Крылья! Йозев поражённо ахнул, наблюдая, как они распахнулись, взметая перья, возделись к потолку, со свистом разрезая ночную темноту, а затем всё вдруг пропало. Никакого демона в комнате больше не было: лейтенант лежал поперёк кровати, прислоняясь лопатками к стене, в полном одиночестве. Похлопав глазами, он набрал в грудь воздуха и громко, с расстановкой, смакуя каждое слово, высказал всё, что думает о ситуации. Преимущественно в выражениях деда, попавшего себе по пальцу молотком. — У нас п…ц! — Радостно объявил Вальдес на следующий день, с размаху плюхаясь на постель. Его привычка неизвестно за какими кошками вежливо стучаться, прежде чем войти, уже не удивляла, а вот свёрток подозрительно кесарской расцветки в руках привлёк внимание. Зепп хлопнул глазами, пытаясь окончательно проснуться. — Чего? — Полундра, — Любезно пояснил фрошер, протягивая…мундир! Аккуратно сложенный, пахнущий холодной землёй и талым снегом мундир офицера флота кесарии. Йозев осторожно принял его, дотронулся до знакомой жёсткой ткани, развернул. Размер совпадает, пятнышки крови точно там, куда брызнули во время боя. Тот самый! Не сдержавшись, лейтенант прижал находку Бешеного к сердцу. Тёмно-синий китель воплощал в себе всё самое дорогое, было так обидно оставлять его, как ненужную тряпку, в каких-то кустах… И не без разницы ли, зачем враг вообще заморочился и решил разыскать чужую вещь? Главное, что вернул! — Кошмар, ужас, буря. К нам едет тётушка. — Спасибо, — Зепп склонил голову в знак благодарности, в ответ только отмахнулись. — Подождите, какая ещё тётушка? Чья? — Ну, не ваша же, — Адмирал, разумеется, засмеялся. — Моя. Или, по разумению гордого представителя дриксенского офицерства, у страшного фрошера не может быть таких простых человеческих радостей, как тётя? — Что-то не особо вы радуетесь. — Отметил Йозев, всё ещё обнимая мундир. Вальдес хмыкнул, пожимая плечами. — Просто я объективно оцениваю перспективы. Мне доставит безмерное счастье знание того, что с тётушкой и малышкой Юлианой-Росио всё в порядке, но списать со счетов объём предстоящих нотаций… Короче, не всё так просто. Чего хихикаете? — Простите, — Йозев тщетно пытался сдержаться, но смех вырвался сам собой. — Просто вы…ну… Бешеный, всё такое, вы громили наш флот, и вы боитесь… Ой, я не могу! Простите… — Подлый, наглый, маленький гусёнок, — С явным удовольствием протянул марикьяре, пока Зепп самым беспардонным образом ржал так, что слёзы выступили, и остановить его не могли даже ноющие рёбра. Подумать только, Ротгер Вальдес откровенно опасается нравоучений собственной тётки! Об этом стоило бы знать всем, но если он растреплет хоть кому-нибудь — покажется последней сволочью, желающей по-подлому отыграться за плен. Так что лучше уж помалкивать. — Не стыдно? — Но ведь правда же смешно! — Бешеный сохранял возмущённое выражение лица пару секунд, потом тоже расхохотался и легонько ткнул лейтенанта кулаком в бок. Они сидели и смеялись, а потом вдруг вспомнилась прошедшая ночь, и весёлость как рукой сняло. Какой же он идиот, идиот и эгоист! В доме ладно бы только Вальдес — кухарка и несколько слуг, а теперь сюда едет ещё одна женщина, причём с какой-то малышкой… Создатель, она притащит ребёнка! Закатная тварь может в любой момент явиться снова, и кто знает, на кого она польстится? Йозев был твёрдо уверен, что существо с крыльями ему не приснилось и не привиделось, а значит, о нём надо сообщить любой ценой! Фрошеры, не фрошеры — это люди, живые, дышащие, невинные. Невмешательство будет хуже любой подлости. — Господин адмирал… — Да-да? — Господин адмирал, я… — Как бы так объяснить, что к чему, чтоб не приняли за дурачка? Шварцготвотрум, вот в такие моменты и понимаешь, что даже в Бермессере есть нечто, иногда вполне полезное. Язык у сволочи, во всяком случае, подвешен на ура, когда надо — у самого Леворукого патент на торговлю закатным пламенем выпросит, ещё и в должниках оставит. Ледяной или фок Шнееталь наоборот бы не выделывались, сказали честно, но толково… Ну почему здесь он, Зепп, а не хотя бы Бюнц! Сиди, называется, и думай, с какого конца подать откровенную чушь. — Мне надо вам кое-что сказать, только вы не думайте, что это какая-то хитрость. И с головой у меня всё в порядке, и лихорадки нет. Оно…правда случилось. Ночью, со вчера на сегодня. — О как, — Вальдес подпёр кулаком подбородок и поднял бровь. Вышло немного неестественно, будто он скопировал чужой фирменный жест. — Вы в порядке? — Я — да, хотя не знаю, почему, — Йозев глубоко вдохнул, выдохнул и наконец собрался. Сочтут психом, так сочтут, ничего не поделаешь, молчать всё равно нельзя. Четырежды проклятый марикьяре то искренен, то нет, и неизвестно чего хочет, но он должен знать, чтобы помочь другим. Между собой они потом разберутся. — Но вот остальные… Господин адмирал, я понимаю, что моим словам невозможно поверить, но я очень, вы слышите, очень прошу вас это сделать. Я видел закатную тварь. Не ваш корабль, а настоящую. Демона. Здесь, в комнате. Она сидела на моей кровати. Можете смеяться хоть до завтра, но пожалуйста, подумайте о том, что узнали. — Обязательно, — Кивнул Бешеный, и Зепп с изумлением осознал, что тот и не думает издеваться. Во всяком случае, ни в голосе, ни в глазах не мелькало и тени смеха. — Но я хочу спросить, почему вы решились рассказать нечто настолько…невероятное? Ведь вы не ждали, что ваши слова примут всерьёз. Я мало вас знаю, однако ради себя вы бы рискнули только жизнью. Честью — ни за что. — Так и есть, но в доме кроме меня полно народу, — Лейтенант скрестил руки на груди и опустил взгляд. Ощущение собственного идиотизма не покидало, хотя первая реакция фрошера немного приободрила. — Скоро вообще ребёнка привезут. Оно запросто может явиться опять, вам надо как-то всех обезопасить. Как, не спрашивайте, я не клирик. И не думайте, что я резко возлюбил Талиг, просто такой твари даже Б… даже тех, кого презираешь или ненавидишь, отдавать нельзя. Кошки их знают, этих чудовищ, что они с людьми делают. Может, смерть там — ещё не самое худшее. Не хочу, чтобы кому-то довелось проверять на себе. — Кальдмеер, — Вдруг ляпнул Вальдес невпопад, и опять почему-то слегка тоскливо. Странные с ним дела происходят: вроде человек как человек, вполне себе Бешеный, на страдальца не похож, но иногда как вспоминает что-то. Или не вспоминает… Поди его разбери, только голос каждый раз звенит от непонятного и тяжёлого, будто старая травма ноет на дождь. Понять вроде и трудно, но можно же. — Вылитый. Да, Канмахер, если есть в мире хоть пародия на справедливость — быть вам адмиралом цур зее, голову на отсечение даю. Не может же свинство мироздания каждый раз бить кого-нибудь по макушке, должно иногда и промахиваться… Ладно, вернёмся к делу. Как он, демон ваш, хоть выглядел? — Как девушка, — Вопреки всякой логике Зепп почувствовал, что краснеет. Совершенно не к месту вспомнилось нежное прикосновение невесомых пальцев к лицу. — Красивая…очень. Худенькая, словно веточка, в белом платье, простом совсем, типа ночнушки. Волосы чёрные, растрёпанные, лицом, только не обижайтесь, на вас немного похожа. А за спиной у неё крылья, большие такие. Белые, даже в темноте почти светились. Только их она в самом конце показала, а вот то, что сквозь неё комната просвечивает, я раньше увидел. Тогда и понял, кто передо мной, а сначала подумал — может, просто ваша родственница… Господин Вальдес, я не дворянин и не адмирал, моя честь ничего для вас не стоит. Поэтому клянусь честью Дриксен и адмирала цур зее Кальдмеера, за которого готов жить и умереть: каждое моё слово — правда. Ради ваших слуг, гостей, тёти и упомянутой вами малышки, прошу, поверьте мне. Понимаю, это сложно. — Я верю, — Заговорил Бешеный, немного помолчав и наконец кивнув самому себе, будто соглашаясь с каким-то решением. — Вы правы, Канмахер. Вы видели ровно то, о чём подумали, за исключением некоторых деталей. — Как? — Голос резко сел. Йозев, пожалуй, впервые за время, проведённое в плену, обалдел по-настоящему. — Вы…вы знали? — Знал, — Кивнул фрошер. Ни напуганным, ни хотя бы просто раздосадованным он не выглядел. — Слышал, видел и даже взаимодействовал. Не в эту ночь, сегодня я спал сном грешника. — Праведника… — Непонятно зачем поправил лейтенант, чувствуя себя человеком, который только что получил по голове. Корабельным реем. — Поверьте, праведники-то и ворочаются по ночам в постели, думая о том, кому наступили на ногу и не подали руку. А вот те, кто по горло в чужой крови, обычно отдыхают с комфортом. — Да кошки с ними со всеми! Вы что, не понимаете?! — Зепп всплеснул руками и вцепился пальцами в волосы. — К вам в дом повадился натуральный монстр, а вы…вы просто продолжаете тут жить, как ни в чём не бывало, ещё и гостей приглашаете! Это же не приблудившаяся кошка, не собака, даже не человек, это закатная тварь, Леворукий её побери! Она не может быть доброй. Пока она, наверное, просто не голодная и поэтому меня не тронула, но однажды обязательно на кого-нибудь кинется! Вас называют Бешеным, но ведь это не до конца правда. Вы смелый и отчаянный, однако всё-таки не сумасшедший, наверняка понимаете, о чём я говорю. Так почему сидите на пороховой бочке сам и тащите туда же других? — Ваша проблема в том, — Вальдес уселся поудобнее, стаскивая с пальца кольцо и явно настраиваясь на разговор. — Что вы не вполне представляете, с чем имеете дело. То, что вы видели ночью, действительно подходит под определение «закатная тварь», но лишь отчасти, так что позвольте объяснить всё с самого начала. Слышали когда-нибудь о хексбергских ведьмах? — Фок Шнееталь рассказывал, — Осторожно согласился лейтенант. — Я тогда не поверил, но… Это что, правда? Тогда, наверное, они её и приманили! Колдовали что-нибудь и доколдовались, а может, нарочно вызвали. Вот оно и шляется. Значит, надо сходить, да по голове им дать, ну или договориться попробовать. — Всё намного проще, — Улыбнулся фрошер. — То, что вы видели — и есть, так сказать, ведьма. Согласен, название не совсем отражает суть, но придумали его задолго до меня. Может, тогда оно было уместнее. Что они на самом деле такое… Как бы объяснить, чтоб вы, подобно истинному доброму эсператисту, меня не подожгли за еретичество? Скажем так: это древние существа, которых нельзя назвать ни плохими, ни хорошими. Они не убивают без причины, но могут…заиграть, хотя насчёт вас я их предупредил, а местные знают, как вовремя остановиться. Настоящую опасность они представляют только для тех, кто угрожает либо их любимцам из числа людей, либо Хексберг. Девочки любят свой город, хоть и жить предпочитают на горе. Впрочем, оттуда его отлично видно. — «Девочки»?! — Зепп поперхнулся воздухом, выпучив глаза. — Вот это?! Ну, знаете! Вы… Вы заслужили своё прозвище, извините! — Извиняю, — Проявил великодушие Бешеный, снисходительно улыбнувшись. — Для чужаков моя с ними дружба и правда выглядит странно, её и здесь-то не все понимают. Но так уж повелось. А бояться их и правда смысла нет: исподтишка не набросятся. Поверьте, если бы они правда захотели вас угробить, мы б сейчас не разговаривали. И вообще-то вы уже видели, на что они способны, когда всерьёз разозлены, можете составить по крайней мере общее впечатление. — Когда? — Не понял Йозев. — Я первый раз в Хексберг, а в Дриксен ничего такого, слава Создателю, не водится. — Там — нет, — Лениво отозвался марикьяре. Для него крылатые демоны, похоже, обыденность…да если бы! Он с ними, видите ли, дружит! Точно чокнутый. — Но вот чужой флот в родном заливе они не могли не встретить. Во плоти, конечно, являться не стали, но замечали ли вы резкие порывы ветра, образующие «стрелки» на волнах и неслабо потрепавшие всех, в частности «Ноордкроне»? — Кэцхен! — Ахнул Зепп, поднося руки к лицу. Разорванные паруса, линеал, выбитый из линии, вихри солёных брызг… Понял ли Ледяной? Вряд ли, он не суеверен, но если бы всё-таки распознал демоническое вмешательство, точно не мог не предупредить фок Шнееталя. А уже шаутбенахт намекнул бы, хоть и без деталей, что готовиться стоит к не совсем обычному бою. Однако никто ничего не заметил… Шварцготвотрум, а был ли вообще изначально шанс взять город, который защищали не только люди?! — Да, — Вальдес, как ни в чём не бывало, кивнул и подкинул кольцо. — Дриксы…прошу прощения, привычка. Дриксенцы хорошо знакомы с местным погодным явлением и зовут его именно так, не особенно гадая о причине возникновения. У нас это определение тоже ходит, но ведьмами девочек именуют всё-таки чаще. А скажите честно, Канмахер, пугает вас перспектива новой встречи? — Не пугает! — Тут Зепп откровенно приврал, но не признаваться же вражескому адмиралу, что боится до кошек! После правды о третьей, тайной стороне боя он окончательно перестал верить в и так-то крайне сомнительные убеждения о безобидности птицедевушек. Бешеный не врёт, но ведь он может ошибаться. Кто поручится, что закатные твари не выкинут нечто для него непредсказуемое? — Не пугает. Просто…рассудите сами. Я же враг, хоть и пленный. Вы думаете, что знаете ваших чудищ, а я думаю, что их не знает никто. Сегодня они не напали, ну так возьмут и нападут завтра, а у меня нет ничего, что способно их отпугнуть. Молитву я знаю только одну, которую перед боем надо читать, эсперу где-то посеял ещё до выступления на Хексберг. Да я даже не могу пойти рябины наломать! Конечно, мне не нравится быть безоружным перед непонятно чем. — Ну, запретить ветрам гулять и приходить в гости я не могу и не хочу, — Задумчиво произнёс Вальдес и почесал подбородок, когда Йозев замолчал, напоследок осенив себя Знаком. — Но для вас у меня кое-что найдётся. Подождите здесь, я сейчас вернусь.       Подождите…как будто у него есть выбор! Зепп растерянно чихнул и проследил взглядом за Бешеным, который встал и вышел в коридор. Раздался стук сапог по лестнице сначала вниз, затем обратно, тихий, если различимый звон ключей и скрип: протяжный и тугой, будто открывалась дверь, долго пробывшая наглухо запертой. Потом настала тишина, провисевшая минут десять и окончившаяся повторением поочерёдно скрипа и звона. Вальдес опять спустился, поднялся, протопал по коридору и появился в поле зрения, сжимая что-то в кулаке. — Возьмите, — Он протянул маленький блестящий предмет на цепочке…эсперу! Леворукий, откуда?! — Вы считаете, что вам грозит опасность, от которой эта вещица способна защитить, ну и прекрасно. Пусть она будет у вас, лишний раз сбережёт нервы. — Где вы её взяли? — Йозев осторожно принял подвеску из чужих рук и внимательно оглядел. Странное дело: на цепочке рядом со святым символом болтался…маленький деревянный якорь! Совсем крохотный, но неплохо сделанный, покрытый сверху лаком. — Она ведь не ваша. — Не моя, — Вальдес, чуть прищурившись, уставился в окно, из которого лился солнечный свет, почему-то слишком тёплый для конца осени. — Её хозяин жил здесь некоторое время. Больше не живёт. — Я не надену чужую вещь без разрешения владельца. — Зепп решительно положил серебряную звёздочку на простыню и отодвинул. — Спасибо, что позаботились о моём спокойствии, но лучше выясните новый адрес и отошлите её ему, если, конечно, это сейчас возможно. — Невозможно, — Бешеный покачал головой и недовольно цокнул языком. — Так и быть, скажу прямо. Хозяин эсперы мёртв. Наиболее близкий к нему человек отказался её забирать, родственники за имуществом покойного не обращались. Поверьте, времени прошло достаточно, чтобы утверждать, что уже и не обратятся. Если б не ваше появление, валяться бы святой финтифлюшке в пустой комнате, никому не нужной, до передачи сего дома в руки чьих-нибудь презренных потомков. — Он вдруг с уже знакомой невесёлостью усмехнулся, разглядывая неровные ногти. — Забавно, та спальня, в отличие от других, видела всего двух жильцов. Оба были удивительно порядочными людьми, честнейшими офицерами, и оба ушли пусть немолодыми, но отнюдь не в свой срок. Ненавижу смерть, вечно забирает не тогда и не тех. — Талигойцу не было бы приятно, если б его эсперу носил дриксенец, — Засомневался Йозев, наскоро переводя тему: молчать после такого — свинство, а что сказать, он не знал. Зачем вообще Вальдес то и дело выкладывает что-то личное? Друзьями-то они всё равно не станут, какая может быть дружба с врагом Дриксен… Хотя, похоже, фрошера сия преграда особенно не смущает. Ну и ладно, пусть выговаривается, если ему так легче, жалко, что ли, да и ответа он вроде не ждёт. — Между нашими странами война, да мы и при перемирии не очень-то друг друга любили. Хуже только с марагами… — Он марагом не был, — Вальдес вдруг перевёл взгляд на Зеппа. Очень странный взгляд. Того, что в нём плескалось, Йозев не видел ни разу и определить не мог. — И обрадовался бы, узнав, что его звёздочка теперь защищает именно вас. Берите, не сомневайтесь. — Н-ну ладно… — Больше лейтенант отпираться не стал. Принимать подарки от фрошеров, конечно, недостойно, но он возьмёт эсперу всего лишь на время. Будет уезжать — сразу вернёт, а пока… Пока и правда лучше не упускать шанс обезопаситься. Не то утянет тварь крылатая, и поминай, как звали! А нужно обязательно выжить и вернуться домой. — Хорошо, я возьму. — Вот и отлично, — Бешеный хлопнул его по здоровому плечу и заговорил о другом. Йозев застегнул на шее цепочку, чувствуя, как кожу холодит металл в противовес греющему затылок подозрительно весеннему солнцу, и впервые смутно почувствовал, что, похоже, не знает чего-то важного. А стоило бы.       Об этом странном ощущении он думал целый день, а особенно — вечером, когда явился Салина. В комнату кэналлиец не заходил, но снизу его голос звучал довольно громко. Похоже, тот встал у самой лестницы, а только что вышедший слуга, как нарочно, не прикрыл дверь до конца. Беседа гостя с хозяином, правда, понятнее от этого особо не становилась: талиг Зепп всё ещё не понимал, и тем не менее непонятно зачем постарался прислушаться. Вальдес говорил, как всегда, звонко и с лёгкой усмешкой, а вот Хулио казался недовольным. Он не кричал и не похоже, чтоб даже ругался, но интонация явно выражала несогласие и непонимание. Йозеву, в общем-то, было б наплевать — мало ли, что там фрошеры не поделили — если бы в разговоре опять пару раз не проскочила его фамилия. Шварцготвотрум, вот бы разобрать хоть примерно, о чём речь! Салина хочет вышвырнуть пленника вон или добить? Так ведь сам же притащил, ничто не мешало сразу на месте хлопнуть. Требует перевести в тюрьму? Может быть… Тогда почему злится, Бешеный не согласен? Без знания языка гадать можно вечно.       Видимо, вторая версия оказалась всё-таки правильной, потому что следующие трое суток прошли совершенно спокойно. Зеппа так никто никуда и не перевёл, закатная тварь больше не являлась, возмущённый кэналлиец тоже, хотя поток других гостей не иссякал. Один из них, парень то ли по фамилии, то ли по имени Лаузен — самого не-марикьярского вида, какой только можно вообразить — даже поднялся к лейтенанту, посмотрел на него страдающим взором прямо с порога, закатил глаза и, судя по интонации, послал подкравшегося Бешеного по известному адресу. Тот только оскалился, хлопнул приятеля по плечу и умотал, а на следующий день ворвался впереди собственного чиха. Бросил что-то невнятное про случайно выдавшийся выходной, сунул в руки куртку, судя по размеру, с плеча как бы не Альмейды, и потащил во двор подышать свежим воздухом. Потащил в буквальном смысле — Йозев был совершенно не против наконец выбраться из пропахшей болезнью комнаты, но после более чем недели, проведённой в кровати, чувствовал ужасную слабость. Ноги, точнее, одна нога и трость, упорно отказывались удерживать тело в ровном положении, но Вальдес не давал ни упасть, ни споткнуться, хоть на лестнице и пришлось тяжеловато.       Когда входная дверь наконец распахнулась, показавшийся нестерпимо ярким белый луч ударил по глазам. Говорят, если провести в тёмном месте очень много времени, а потом высунуться на свет, с непривычки можно совсем ослепнуть: раньше Зепп не очень в это верил, теперь, болезненно жмурясь, начал сомневаться. Чтобы проморгаться и сфокусировать взгляд на мокрой чёрной земле, понадобилось несколько секунд. Второй неожиданностью стало то, что на улице было откровенно тепло, а в выданной толстой моряцкой куртке и вовсе немного жарко. Ну и ну, вроде ж конец осени, север Талига… Бешеный подвёл к стоящей под голым деревом лавочке, помог осторожно сесть, приставив сбоку трость, и сам приземлился рядом. Так они и устроились — вице-адмирал Талига и лейтенант кесарии, в шаге друг от друга, будто и нет нигде никакой войны. Смотрели, как качается подвешенный на веточке кусочек сала, облепленный голодными синицами, плывут по голубому небу бело-сиреневые облака и крутится от налетающего ветра флюгер с чайкой. — Странная у вас тут погода, — Не удержался Йозев, чувствуя, как от чириканья птичек, ласкового ветра и непонятно как долетающего сюда шума морских волн внутри что-то согревается. Плен — это, конечно, в целом редкостная пакость, но до чего же ему именно сейчас хорошо! Будто дома оказался. Захотелось зажмуриться и по-кошачьи замурчать. — Весенняя совсем. Хотя Осенние Молнии… Какое вообще сегодня число? — А какая разница? — Подмигнул Вальдес. — Счастливые часов не наблюдают. Дат, полагаю, тоже, а вы в данный момент явно счастливы. Ну так и радуйтесь, пока можете! Потому что потом обязательно приключится какая-нибудь дрянь, и придётся думать уже о ней.       Да уж, придётся… Как-то там дед? «Ноордкроне» должна была уже добраться до Метхенберг, в её состоянии логично идти именно туда и не тащиться до Ротфогеля. Ледяной, скорее всего, наскоро оценит состояние добравшихся да помчится в Эйнрехт, там каждый час на счету, а вот Руппи или фок Шнееталь, если он выжил, к Канмахеру-старшему зайдут обязательно. Зайдут и скажут, что тела Йозева на борту не нашли, видимо, его снесло в море. Ну а там — холодная вода, возможно, раны, фрошеры, с которых станется пройтись и добить уцелевших… Дед крепкий, чёрную весть должен пережить, но вот каким он после неё станет? Сгоревший в собственном доме сын стоит за его плечом до сих пор. Пусть есть другие дети, с сыном отношения разорваны давно и прочно — тот прекрасно знает, что послан к зубаньей бабушке, и явно не собирается ничего с этим делать, — а мамины сёстры и Ева… Их Канмахер-старший любил, только тем, кто выжил, всё равно не заменить мёртвых. Узнав, что потерял внука… Леворукий, но ведь не потерял, не потерял! Как бы дать о себе знать? Вальдес смог бы передать письмо, но просить его нельзя, он — враг. Достойный, но враг, у офицера кесарии просто нет права доверять ему что-то личное, Зеппа и так не покидало ощущение, что кое-где он перегнул палку с откровенностью. Но предупредить деда надо всё равно, не сейчас, так потом, уже находясь в Дриксен — иначе он кошки знают что подумает, увидев на пороге предполагаемого покойника… — Вот, — Обличающе возопил Вальдес. — Вот вы и вспомнили нечто нехорошее! Что хоть? — Вражеским офицерам подобное не рассказывают, извините. — Зепп поморщился и кисло вздохнул. Жаль, жаль, что нельзя поделиться всем, чем хочется, тем более что собеседник готов выслушать. Шварцготвотрум, ну почему нельзя в самом деле сменять Бешеного на Бермессера? Как бы тогда всем было хорошо! Кроме Талига, конечно, ну так туда ему и дорога, война же. — Мда, — Бешеный скорчил непередаваемое выражение лица, по-кошачьи потянулся и спугнул резким движением оккупировавшего сало наглого пёстрого дятла. — Как порой различаются близнецы и как бывают схожи совершенно чужие люди, не перестаю удивляться. Ну, хотя бы поведайте, господин лейтенант и артиллерист, чем дальше собираетесь заняться по жизни? — Как «чем»? — Йозев пожал плечами. Пожалуй, вот на этот вопрос он мог уверенно ответить в любом состоянии, даже разбуди его в три часа ночи Кэналлийский Ворон, распевающий алатский марш. — Я всё ещё офицер, пусть пока пленный. Службу свою люблю, от присяги не отказываюсь. Успокою деда и побегу на «Ноордкроне», скажу, что жив, стану в строй. А дальше, как получится: даст Создатель, молодым не помру. — Не боитесь снова лезть под чужие пушки? — Хмыкнул фрошер, вертя между пальцев сухую тонкую палочку. У его ног тёрся непонятно откуда взявшийся толстый пушистый кот. — Не-а. С нами Создатель и Ледяной! — Вот так, выше нос, и пусть подавится! — И вообще, я тоже хочу в конце концов назваться адмиралом цур зее. Если им не станет Руппи, конечно. — Что ж, — Вальдес провёл рукой по глазам, будто что-то стирая, и с размаху швырнул замусоленную веточку через забор. — Сочту высокой честью иметь такого соперника. — Рассчитываете дожить? — Ляпнул Йозев и мысленно дал себе пинка. Нашёл время и место капать ядом! — Рассчитываю, — Вдруг сказал Вальдес после паузы, когда ответа лейтенант уже и не ждал. — В мире, понимаете ли, столько интересного происходит и ещё грозится произойти, какая уж тут смерть? Никогда не понимал тех, кто её искренне жаждет. Впрочем, бывает и похуже… — А ведь ведьма ваша тоже про смерть говорила, — Лейтенант повторил вслух вдруг пришедшую в голову мысль, уже задним числом сообразив, что оборвал Бешеного. Впрочем, тот, похоже, не обиделся. Странное дело: когда закатная тварь исчезла, Зепп от страха начисто забыл, что она там плела, а теперь почему-то начал вспоминать. — И вообще она редкую чушь несла. То будто бы хотела со мной потанцевать, то с кем-то сравнивала. Вроде как кто-то тоже её испугался, хотя вообще-то был смелым. И притом глупым… А потом сказала, что жизнь — это танец, а кто-то, мол, встал на колени. И ещё про книгу, но тут я вообще ни кошки не разобрал. — Девочки — они такие, с ними иногда сложно. — Вальдес легкомысленно пожал плечами. Со стороны наверняка показалось бы, что несвязный бред он пропустил мимо ушей, только вот Йозев сидел совсем рядом. Оттого заметил и резко напрягшуюся спину, и отчётливо дёрнувшуюся щёку. Врёт, сволочь, врёт, как дышит! Даже не врёт — уходит от ответа, притворяется, якобы в сказанном нет смысла. Лейтенант сжал кулак и почти наяву услышал звук, с которым в чашу его терпения плюхнулась последняя капля. Казалось бы, чего злиться: мало ли, ведьмы нечаянно выдали что-то слишком личное, что не особенно хочется рассказывать пленному врагу, вот Бешеный и предпочёл сделать вид, будто ничего особенного не случилось. Логично, просто, понятно, Зепп так бы и подумал, если б не всё остальное! Оговорок и странных моментов было достаточно, чтобы всерьёз подозревать неладное. Изумлённый присвист в тот самый первый вечер, непонятные расспросы, «узнающие» взгляды, неуместная доброта, вспышки искренности, которые невозможно отрицать, теперь вот ведьма со своей, прости Создатель, шарадой — всё это проявления висящей в воздухе тайны, которая определённо имеет какое-то отношение к нему, лейтенанту кесарии. Только вот какое, как вообще возможно, что фрошер, впервые в жизни встреченный, знает о нём что-то, о чём сам Йозев не в курсе? Или не знает, но подозревает и пытается уточнить… А, к кошкам, надоело! — Господин адмирал, — Отчеканил Зепп подчёркнуто чопорно, ощутив себя немного Хохвенде. Шварцготвотрум, да чего эта цапля ощипанная вспоминается всё время! Не к добру… Но с Вальдесом нужно решить, и лучше немедленно. — Только что мне стало окончательно ясно, что вы скрываете некую информацию, которая касается лично меня. И я считаю, что даже будучи пленным имею право знать, в чём она заключается! — Ах, вот как, — Ровно протянул Бешеный. Так ровно и якобы спокойно, что Йозева наконец накрыл запоздалый ужас. Как же он забылся, дурак! Спорить с фрошером, с врагом, с чокнутым марикьяре, чего-то от него требовать, будучи не более, чем пленником! Да он убьёт его и прикопает здесь же, под этой самой лавочкой! Как глупо… Лейтенант успел десять раз попрощаться с жизнью, но Вальдес всё молчал и молчал, а потом наконец заговорил, так и не замахнувшись. — Хорошо. Вы хотите правды? Я буду честен, как святой Оноре. Или кто-нибудь ещё, я в них не разбираюсь. Не суть. Видите ли, мне действительно есть, о чём вам сообщить, однако я жду определённого события. А именно, ответа на отправленное мной три дня назад письмо. Когда его доставят, клянусь ведьмами Хексберг и честью соберано, вы узнаете всё, что знать должны, но не раньше. Что касается информации, которую вы уже получили — она правдива. До последнего слова. Я много чего вам не сказал или сказал очень…обтекаемо, но не соврал ни разу. Поверьте, сейчас так нужно, но до истины дело дойдёт в любом случае. Просто необходимо заранее уточнить некоторые детали. А сейчас давайте вернёмся в дом, потому как тайны тайнами, а обед по расписанию. Ибо.       Он воздел палец, как клирик, и выглядел при этом столь комично, что Йозев хихикнул, забыв про только что захлёстывающий с головой страх. Верить Вальдесу ужасно глупо, но он почему-то верил, а значит, надо только подождать. Знать бы, куда именно фрошер отправил письмо, тогда можно было б высчитать, когда примерно придёт ответ, но ведь он же кошки с две признается… Ай, ладно, как будет, так будет. Сейчас хотелось есть, а не размышлять, и Зепп с готовностью ухватился за протянутую руку.