Эффект папочки

Как только номер кончился, нахожу ближайший безлюдный коридор за кулисами, и прижимаю тебя к стенке как ебанную блядь. Хватаю за твою талию, сжимаю пальцами ее сквозь складки сценической одежды. Потому что мне это можно, потому что мне это позволительно. И ты делаешь вид, что не ожидал. Делаешь вид, что испуган. Кривишь губы, вымазанные алой помадой, глупо хихикаешь. Спрашиваешь, шепчешь: «Что ты делаешь?». Тихо так, чтобы никто не услышал, чтобы никто не понял. Боишься, что узнают; что подсмотрят чужие глаза, что разболтают злые языки. Ты прекрасно знаешь, что я делаю, но тебя нравится вести себя как кокетка, как мелкая, грязная шлюшка. О, да, тебе нравится. И парик у тебя — волосы светлые до плеч — твой любимый парик. Много в каких номерах был. На сцене накручиваешь на палец, поправляешь изящно, по-женски. И где научился только, где наловчился вести себя так. Блядь — как она есть блядь. Шарю по твоей талии, приближаюсь вплотную, целую белую кожу на шее, прямо в раскрытый воротник, где связка крупных, уродливых бус. Я тебе накуплю и покрасивее, чем эти горе-костюмеры нашли, ты только переодевайся в женское почаще. Оставить бы тебе засос на шее — яркий-яркий — под цвет помады, чтобы ходил как королева, чтобы носил с гордостью звание бляди, чтобы мой только был — отметка, собственность. Да только узнают же у тебя дома, и неловко будет, и объяснять придется жене, да детям. Что папа то блядь полная, что папа под другим мужиком ластиться, прогибается. И что главное, что ужасное самое — нравится это ему. До мурашек нравится. И мои руки шарят по твоей талии, а я целую тебя прямо в губы, сминаю их властно под своими, прикусываю нижнюю губу. И мой язык шарит привычно в твоем рте, исследует его. И рот твой влажный-влажный, по-блядски приоткрытый. Таким ртом только хуй принимать. И ты шумно дышишь, стонешь мне в губы (вот сучка) и не знаешь куда и руки девать. Опускаю руки вниз, провожу по грубой ткани, и рука моя сама под твою юбку лезет. Юбка до колен, чтобы ноги в колготках видны были (твоя инициатива, я знаю). Колготки гладкие-гладкие, черные, капроновые. И ты еще умудряешься шикнуть: «Не порви, дурак». А я нарочито медленно веду рукой под юбкой наверх. Медленно веду, и слышу, как ты начинаешь дышать порывисто, делаешь слабые попытки сопротивления. Поздно. Раззадорил ты меня. Нечего было на сцене так выгибаться, так изящно на каблучках ходить. Каблучки у тебя высоченные — твоей жене и не снились такие. И тебе они нравятся. Нравится ходить на них, по-блядски стучать ими о сцену. Моя рука доходит до области паха. И ты прижимаешься ко мне. Ты совсем близко — ближе некуда. Сквозь колготки чувствую, как выпирает твой член — нравится тебе, сучка, ну так получай. Провожу рукой по нему то грубо, то ласково, то замедляюсь, то ускоряюсь нарочито быстро. И ты стоишь с задранной юбкой, прижатая к стене, как блядь последняя, и я любуюсь тобой. Любуюсь растрепанным париком, смазанной по щеке помадой, рваными вздохами. И твои ноги подгибаются, когда я в очередной раз провожу там рукой. «Андрей, не надо» — шепчешь ты мне на ухо, — «Увидят же». Пусть видят. Пусть все видят, как хороша моя девочка. Как хорошо она умеет стонать. И ты и вправду стонешь мне в шею. Стараешься тихо, но выходит до пизды громко. И я и вправду начинаю думать со смешком, не слышно ли стоны буквально через стенку, где вся команда готовится к следующему номеру. Что ж, они все-равно всё знают. Посылают всегда язвительные, красноречивые взгляды, намекают как могут, всем новеньким участникам уже растрепали. И все, абсолютно все, помнят, как целовал я тебя на сцене когда-то. Что поделать, мне трудно удержаться. А тебя ведь очень хочется касаться, сминать и лапать. Вот как сейчас. «Андрей, я же и кончить могу» — укоризненно, шепотом бросаешь мне. А я посмеиваюсь только себе в бороду. Прости, золотце, не могу сдерживать себя. Особенно когда ты в женском. И я ускоряюсь. Провожу рукой по твоему члену — за 20 лет наловчился, за 20 лет узнал уже, как именно ты любишь. Да и мог бы я подумать 20 лет назад, что буду прикасаться к чужим членам, что буду дрочить мужику, переодетому в женское платье. Жизнь – удивительная штука все-таки. И внезапно ты не выдерживаешь, утыкаешься мне в плечо — крепко-крепко, стонешь особенно протяжно и сладко — и изливаешься мне в руку. Смотришь еще укоризненно — говорил же, мол, что кончу. Ему значит подрочили, а все не нравится. Ну извини, красавица моя. И руки мои влажные от тебя, все пальцы вымазанные, и на мой растерянный взгляд, ты внезапно берешь своей рукой мою и об край своего платья прям вытираешь — ну блядь какая! Нравится тебе что ли. Тоже мне, нашел выход из положения. Сам потом будешь перед костюмерами оправдываться. Поправляешь парик, поводишь плечиками, пытаешься отдышаться. Ну все, думаю я, удовлетворил красотку любимую, и пора по делам, идти к следующим номерам готовиться. И тут такое случается — неожиданное прямо. «Погоди», — говоришь. И по ноткам голоса, по интонации блядской, чувствую, че-то сейчас будет. Голосок то елейный какой сразу, — сладкий. Умеешь так говорить, когда хочешь. «Я же вижу, тебе тоже надо» Оборачиваюсь, брови вопросительно поднимаю, а ты…! На колени передо мной опускаешься. Внезапно и резко. И пока я соображаю что происходит, к моей ширинке тянешься ручками. Ремень расстегиваешь резво, умело. Ах ты ж блядь натуральная! Мою тактику используешь против меня. «Славка, одурел?» — спрашиваю грозно. Очень стараюсь, чтобы это вышло грозно, но, когда твой член вытаскивают из штанов и начинают лапать, грозно говорить что-то не выходит. А Славка-то — хитрый какой, улыбочку мне посылает ехидную, ресницы опускает накрашенные, и рот влажный, теплый приоткрывает. Ну по такому случаю и о стенку опереться не грех. И я смотрю вниз отстраненно — а там мужик размалеванный, средних лет, в парике да в платье, с помадой размазанной, член мой во рту держит. И как умело-то, к слову! Особенно когда абсолютно блядский ротик начинает двигаться по всей длине. То язычком острым по головке проскользит, то член до самого основания в рот вберет. И я смотрю на след от помады, и глаза только прикрываю. Толковый он все-таки парень, я еще в молодости подметил. Есть в наличии скрытые таланты; о которых он мне, впрочем, очень скоро после знакомства поведал. 20 лет уже как-никак вместе — юбилей, считай. И пока я ностальгическим воспоминаниям предаюсь, значит, Славка мой натурально сосет. Ну блядина, ну куда деваться. И то медленно, с нежностью, с которой только он может, то быстро (как не давится только). Старается парень. Слышу звуки смачные, вульгарные, срамота ужасная, конечно. Ну, товарищу, думаю, помочь надо. Руку на голову ему кладу властно, по парику пальцами провожу. Мне его темные локоны привычнее, конечно, но парик — это неплохое разнообразие. Можно представить, что не Слава это родной, а дамочка неизвестная. Блядь, шлюха. Выдыхаю протяжно, чувствую, как внизу живота начинает сладко ныть. А ведь хорошо у него выходит. Где-то на задворках сознания мелькает мысль, что реально, больно коридор долго пустынный, зайдет же сюда кто-то по иронии судьбы с минуты на минуту. Хороша картинка будет. Хоть на афишу печатай. Но когда Слава обхватывает губами головку члена и обводит ее язычком, все мысли отчего-то улетучиваются, и на душе так хорошо становится. Не выдерживаю, беру его прямо за волосы, сжимаю пряди, и голову ту похотливую, блядскую, на свой член крепко насаживаю. Быстрее, жестче, сильнее. Слава теряется, мычит. Насаживаю его вплоть до основания, чтобы член был в глотке. А во рту у него, право, хорошо так, влажно, нежно, мягко. Юный мальчик, что я наделал однажды, растлив тебя. Погубив твою юношескую красоту. Теперь имеем, что имеем. Теперь ты сосешь мне в женском платье. И делаешь это, если честно, очень славно. И вот, наконец, наступает момент, когда внизу ноет-ноет, так сладко, так трепетно. И Слава знает, что делает. Умница моя. Ускоряется, за ноги мои держится. Последний рывок, последний глубокий заход, и я чувствую, что момент настал. Да, я выдыхаю болезненно и кончаю ему прямо на его прекрасное, блядское личико, на его алые, блядские губы. И Слава мой — ишь какой — знает, что делает, язычком по тем губам, измазанным в сперме, проводит, сглатывает вульгарно, как не делают даже в порно (и где научился только). И только от этой картинки можно кончить еще раз сто. «Вытрись хоть», — говорю я ему. А то неловко, право. И он ухмыляется, и внезапно вытирает сперму с лица рукавом платья. Ну, Славка, теперь точно будешь костюмерам все объяснять. Встает он, волосы назад откидывает, юбку отряхивает, невидимые пылинки сдувает, как ни в чем не бывало. Я тоже дыхание перевожу. «Удачи тебя в следующем номере», — вдруг говорит он, как будто ничего не было. Будничным тоном, будто бы только что столкнулись в коридоре. Будто бы не любовники мы уже 20 лет. Я удивленно смотрю, но потом вижу его игривый прищур, его улыбку. И улыбка у него, к слову, абсолютно блядская.