***
На вас не поднимается рука. И я едва ль осмелюсь говорить, каким еще понятием греха сумею этот сумрак озарить. Но с каждым днем все более, вдвойне, во всем себя уверенно виня, беру любовь, затем что в той стране вы, знаю, отвернетесь от меня. И. А. Бродский.
Генерал, чьи щеки налились пьяным румянцем, с видом мученика откинулся на спинку скрипучего кресла в комнатушке поодаль от людей, чтобы спокойно закурить трубку. Гул возмущенных голосов не прекращался, отчего голова начинала ломиться; к тому же, во всем помещении противно веело немецким алкоголем, духами, дымом сигарет. Высокого роста мужчина, средних лет, с бледным, но притягательным лицом и выразительными глазами, был крайне раздосадован угнетающей обстановкой вокруг. — Чертовы либералы, — генерал, впившись взглядом в одну точку, окунулся в бездну собственных дум порнографического характера; он сидел неподвижно. Изящную шею генерала украшал белоснежный воротник с крупными воланами. Этот красивый и статный мужчина, Александр Владимирович Леонтьев, успел не раз пожалеть о спонтанном желании посетить этот, как он выразился, «цирк уродов», где одни идиоты — либералы — отчаянно мечутся в попытках доказать что-то другим идиотам. Кто-то и знать не знает, в чем, собственно, заключается спор, покамест остальные только втихую посмеиваются и делают ставки меж собою. Леонтьев считал себя куда выше всех их вместе взятых. — Ваше превосходительство, можно? — в проеме двери показался мужчина лет двадцати. Ему явно было совестно нарушать покой высокопоставленного человека: он жалостливо нахмурил брови, опустил детские глаза в пол и теребил длинные не по размеру рукава николаевской шинели, которую безвозмездно отдал ему когда-то генерал. Леонтьев на мгновение впал в ступор, однако резко опомнился и поднес указательный палец к губам, мол, «тише». — Тебя кто-то видел? — тревожно спросил Леонтьев, когда парнишка закрыл за собой дверь на щеколду. В ответ Князев молча помотал головой: он так и не посмел поднять взгляда, только подошел поближе и встал столбом пред генералом, как провинившийся школьник. Его блестящие глаза были печальны. Александр, пока ждал слов от Князева, внимательно, но сурово рассматривал его: золотые кудри спадали на плечи, красиво обрамляя лицо приятной наружности, шинель облегала его худощавое тело, руки слегка подрагивали. — Чего ты хотел? Что-то случилось? — Нет, совсем нет, — Князев ответил испуганно, полушепотом, опасаясь чего-то. Тяжелый вздох сорвался с его губ. Он тихонько сел подле. Леонтьев испытующим взглядом оглядел Андрея, доброжелательно положил руку на его плечо, отчего Князев облегченно выдохнул, словно что-то тяжелое, давно терзавшее его изнутри, отступило, давая свободу спокойно выдохнуть. Леонтьев молча поднялся, взял две чашки, налил в них чая с сухими фруктами и поставил на стол. Парнишка наблюдал за его действиями — Александр был разгоряченным лишним бокалом вина за поздним ужином, из-за чего Князев немного побаивался его. — я заскучал, а вы выглядели... — Князев, пытаясь найти подходящее слово, замолчал. — не в духе. Я нисхожу с ума, когда вижу Вас в таком состоянии. Я подумал, быть может, я в чем-то провинился, а сам не ведую об этом, или... или... — Успокойся, — с легким уроком бросил Леонтьев, подав фарфоровую кружку Князеву. Аромат роз и тонкий пар чая растворялись в воздухе. Александр нежно водил пальцами по ручке кресла, в какой-то момент сжав ее; отчего-то Князев задержал на этом движении взгляд, и в животе что-то кольнуло. — лучше расскажи, что нового на работе. К тебе хорошо относятся? — Да, — Князев был немногословен. Ветер проскальзывал сквозь гроздья сирени и доносил благоухание через распахнутые окна. Андрей фокусировал свое внимание на чем угодно, только не на статном мужчине рядом, от которого у него действительно ехала крыша. А Леонтьев взглянул на Князева глазами, полными чистой любви. — Они... ведут себя так со мной, потому что Вы им приказали? — Что за вопросы, душенька моя? — Леонтьев чуть сщурил глаза, долго и вдумчиво смотрел в лицо Князева и взял свободной рукой ладонь любовника в свою. Андрей снова спрятал лицо за волосами — его гложет чувство беспричинной вины. — Верно, ты прав. Но ведь очевидно, отчего я так поступил; думаешь, я позабыл, как к тебе относились раньше? — Александр замолкнул на пару секунд, ведь понял, что именно имел в виду Андрей. — черт побери, ты об этом... Боже, не придумывай! Они бы и без меня не стали трогать тебя. — Это нечестно, — Князев посмотрел на Леонтьева так, что у того пробежали мурашки. Князев почувствовал противную ломоту в теле. Гул голосов за дверью стих, оттого в комнате стояла мертвая тишина. Дом, казалось, дремал под лунным светом. Леонтьев отложил чашку подальше, ожидая логического продолжения его мысли. — мое место ведь должен занимать профессиональный рабочий... — Ты еще такой ребенок. — Леонтьев снова поднялся и говорил, уже не глядя на Андрея, а в зеркало. Генерал медленно расстегнул и снял пиджак, бросил его на стоящее неподалеку кресло, и принялся за маленькие жемчужные пуговицы на тонкой рубашке. Князев будто смотрел сквозь генерала. Он часто говорил Леонтьеву о его красоте, где-то в душе боготворя его. — Неуж-то ты так и не понял, что абсолютно все в этом низменном мире делается через деньги и связи? Князев вновь ничего не ответил. Леонтьева крайне раздражала эта черта в Андрее — он чересчур молчалив и скрытен. В той страшной тишине, в которой пребывали мужчины, казалось, что все замерло, что время прекратило свой ход. Генерал молча переодевался. Холодные волны тревоги скользят по всему телу, от грудной клетки — вниз. Князев вздыхает тихо — притворно спокойно, отчего слышится кроткий смешок Леонтьева. Минуты, неуловимые и больные, как песчаные ветра, ускользали. Леонтьев, не до конца расстегнув белоснежную рубашку, резко развернулся. — У меня голова кругом идет, когда ты строишь из себя невинного мальчика, — Леонтьев, упираясь руками на ручки кресла, наклонился к Князеву. Тот встрепенулся, сглотнул слюну, но не посмел отвернуться. Леонтьев почти не повышал голос, но весь его вид был воинственным. Генерал надавил на затылок Князева, и своими губами припал к его. Леонтьев честно пытался давить это пошлое влечение к мальчишке, который даже жизни не видел, который поведется на каждое его слово, продаст душу дьяволу за каплю внимания. Если б Князев не был так непорочен, наивен и юн, давно бы оказался в постели Александра, быть может, и не раз. Сделать подобное с Андреем он просто не мог — слишком любил. Секс и душевная любовь — взаимоисключающие понятия. Секс пленяет, не дает покоя, не отпускает ни на минуту. Как только ты сделаешь этот запретный шаг — назад пути не будет. Со временем станешь зависим от секса, а не от самого человека и его любви; его личность навсегда померкнет в твоих глазах. Леонтьев не мог отступить от своих принципов, однако непристойные мысли никогда не оставляли его одного. Леонтьев проклинал Князева, его пленяющий голос и глаза, а еще — себя. Андрей — такой молодой и нетронутый грязными руками — как Леонтьев мог позволить себе так поступить с ним? Верно, никак, оттого и боролся. Однажды, когда Леонтьев и Князев не были любовниками, а лишь случайными знакомыми, Александр отправил ему письмецо под дом уже через какой-то жалкий месяц после знакомства. «Дорогой друг мой, здравствуйте. Я смею писать к Вам — ведь моя болезненная голова трещит от нескончаемого потока мыслей о Вас. Мне гадко на душе, мутно и тяжело. Слышал, Вы уехали куда-то далече по делам. Оттого-то я Вас и не наблюдал на набережной, и уж было начал переживать... Молюсь, чтобы письмо Вам все-таки передали. От дурного характера я чересчур прямолинейный, но что-то такое говорить Вам — стыдно. Безумно хочу к Вам, хочу Вашей мягкости, поговорить с Вами. Я невыносимо заскучал по Вам — по Вашим мягким глазам, доброй улыбке ко мне, нежным рукам и волосам. Вы столь скромно смотрите на меня — нет, даже не смотрите, Вы боитесь на меня смотреть — что я готов упасть в обморок от одного Вашего вида. Мне страшно больно, что Вы так неоткровенны со мной. Последнюю ночь спал очень беспокойно; все думал о Ваших словах. Есть не хочется, а сегодня пирог... Ну, да ничего. Вы изволите спросить — чего я от Вас хочу? В общем-то, я и сам не знаю. Мне так тяжело дается молчать! Мои мысли неправильны, унизительны. Прошу, приходите ко мне сразу же как приедете. Адрес Вы знаете. Не сердитесь на меня, не хандрите. Помните же, я буду ждать Вас. Помните!» — Каждый день приходится глядеть на тебя с пониманием, что никогда не смогу тебя взять, — Леонтьев тихо шептал, отчего интимная атмосфера накалялась. — не смогу оттрахать тебя и сейчас, прямо на этом кресле, не услышу громкие шлепки о мой таз... Потому что слишком люблю тебя, друг мой. Мой член сочится неоднократно, когда я позволяю себе, — твоему дурному и покорному слуге, — думать об этом; ты мучаешь меня, и это тебе льстит. Я... слишком отвратителен, но не суди меня. — Ваше превосходительство... Вы пьяны. — Князев совсем смутился: весь раскраснел, съежился, сапфирово-синие глаза стыдливо скрылись за ресницами. Он прекрасно знал о погрешных желаниях своего любовника, но делал вид, что не замечает ничего подобного. Андрей слишком глуп — он не понимает, отчего Леонтьев подавляет в себе, как он выразился, «вполне естественное» желание. Он бледнел с каждым словом, но не мог увести взгляд. — Я пьян нравственно, из-за тебя, — Леонтьев прикусил губу и почувствовал, как его член уже подрагивающе просит прикосновений и внимания, чтобы поскорее снять это напряжение. Нельзя, нельзя, нельзя. Он томно выдохнул, его дыхание участилось. Князев опять смотрит на него этими глазами. Столь томно и мягко, что Александра буквально осыпает мурашками. — ты такой идиот, Андрей, честное слово, до невозможности. Мне так хочется отыметь тебя хорошенько в рот, кончить прямо туда. Выбить из тебя всю эту надоедливую дурь... Быть может, тогда ты перестанешь меня бесить. Леонтьев не так много знает о Князеве, опять-таки, из-за его молчаливости. Андрей — сын какого-то купца, холостяка. До знакомства с генералом он работал где придется. Образование у него минимальное. В общем, никаких перспектив не было и быть не могло. Однако, из-за своего красивого личика, он убегал от реальности с помощью коротких романов, ведь, несмотря на бедность, он совсем не выглядел отталкивающе. В голове у него словно что-то ломалось. Он понял, как Леонтьев медленно загонял его в ад. Андрей боялся пошевелиться, спугнуть момент этой внезапной близости между ними. Леонтьеву же хотелось хотя бы приобнять Князева, почувствовать родной запах пшеничных кудрей, проскользнуть пальцами за ворот воротничка, к спине... Леонтьеву не терпелось погрузиться в омут страсти и похоти. Александр понимал, что это такая же зависимость, как и опиум или алкоголь. Конечно, он мог бы переспать с кем-то втайне от своего парнишки, но с ним так нельзя, да и это — совсем не то. Леонтьев бесился, возбуждался, загнанно дыша, пытаясь ухватиться за что-нибудь. Ему безумно жарко и душно, у него неожиданно крепко стояло только от одних вздохов Князева. Нельзя, нельзя, нельзя. Леонтьев уткнулся носом в изгиб шеи Андрея, жадно вдыхая его запах и наслаждаясь охватившими талию его руками. Ткань брюк неприятно сдавливала налившийся член. Генерал мечтал, и мечтал много. Один раз, месяца эдак два назад, Леонтьев почти сорвался, но сумел сдержать себя в руках, и потом рыдал у него на коленях, извинялся и оправдывался. Он стыдился себя, ненавидел, но не мог ничего с собою поделать. «Ваше превосходительство. Я получил Ваше письмо, прочел его от корки до корки. Как Вы мне прикажите теперь смотреть Вам в глаза? Мне стыдливо пред Вами... Я вовсе не желал... Вернее, желал, но не надеялся. Александр Владимирович, я искренне восхищаюсь Вами. Вы умен, красив... Вы чудесен!... Простите, я не так красноречив, как Вы, мне тяжело дается писать о чем-то таком. Я не совсем понимаю своих чувств. Мое сердце трепещет подле Вас, но у меня такое впервые... Я непременно зайду к Вам завтра, или послезавтра; сходим вместе к морю...» — Твои умоляющие глаза... ох, блять. — Леонтьев провел кончиками пальцев по его руке. — Твои умоляющие глаза смотрелись бы лучше снизу, даю тебе слово. — Он схватил Андрея за волосы и притянул вновь к своим губам: безжалостно впился, закусывая до крови и тут же зализывая новообразовавшиеся раны. Руки плавно обшаривали торс Князева и периодически, но на секунду, останавливались на запретных местах, заставляя задыхаться и плавиться под горячим натиском, желая продлить ощущения. Князев откинул голову назад и схватился за плечо генерала, настолько нежно, что зубы сводит. Он слышит говор, но не может разобрать фраз. Из-за двери льется смех. Если можно ещё больше покраснеть в том состоянии, в котором он пребывает сейчас, то ему это удалось. — Отчего же Вы не можете меня просто-напросто взять?... — Воздух вырывается из глотки с тихим хныканьем, но Леонтьева эти звуки только возбуждают, уж Князев-то знает. В горле застревает ком от того, насколько это унизительно. — Тогда я разлюблю тебя, — голос генерала негромкий, но суровый, чуть хриплый, а глаза темные, жестокие. — Почитай «Крейцерову сонату» Толстого; тогда ты все поймешь.***