Этот чёртов блюз

«Наконец-то эта тягомотина закончилась. И какого чёрта Маринка настояла на дресс-коде? Да, заведение пафосное, но, блин, это ж наша журналюжья тусня, все припёрлись пожрать. Кто в чём смог. Особенно эти престарелые «акулы пера» из всяких районных типа СМИ. Конечно, эти...», – Ева оглядела девиц из трёх ведущих гламурных изданий. «Эти, понятно, пришли на коблах и при полной боевой раскраске. Маринка называет их тремя лошадьми Апокалипсиса в поисках всадников. Злобная она, конечно, но клёвая. Хотя за туфли убью. Все пятки в мясо. А мне ещё в эту долбанутую академию гостеприимства ехать. Как пить дать, Котик привезёт кеды, если вообще привезёт, часа через два. Раз сказал, что через сорок минут, значит, точно через два часа. Это ж Котик! Придётся сидеть и изображать бурную работу мысли и восторг от происходящего». Ева недовольно выписала несколько каракулей в фирменном редакционном блокноте. Ева вообще многим была недовольна. Своими китайскими лодочками, которые смело можно было загнать по сходной цене средневековым инквизиторам, потому что с задачей изувечить многострадальную плоть они справлялись не хуже знаменитого испанского сапожка. Своим Котиком, он же Костик, он же Константин, он же косячник и недотыкомка серая. Они встречались уже больше двух лет, но Костик, как и положено настоящему питерскому мальчику двадцати девяти лет, жил с мамой. А мама не особо жаждала отдать свою кровиночку «понаехавшей» Еве. Несмотря на то, что «понаехавшая» со второго курса пахала, как вол, и к своим двадцати семи умудрилась (не без родительской, конечно, помощи, но совсем небольшой) купить комнату в коммуналке. Всего 11 метров, зато в самом центре, на Жуковского, окнами на улицу, а не в пресловутый колодец. Но больше всего Ева была недовольна собой: средний рост, средняя комплекция, серо-зелёные глаза, крупноватый нос, средней пухлости губы, среднерусский он же светлорусый цвет волос, да и волос тех – так себе, на жиденькое каре. В общем, не то чтобы совсем серая мышь, но и не Моника Беллуччи. Так что иногда она даже понимала Котикову маман, которая смотрела на Еву, как на моль из шкафа. Недовольна была Ева и своим именем. Какая она Ева? Наташа там или Катя. Даша, на худой конец. Но Ева? О чём думали родители? Ева – это высокая девушка с великолепной фигурой: пышной высокой грудью, тонкой талией, крутыми бёдрами, гривой густых вьющихся волос. И огромными синими глазами в обрамлении пушистых ресниц. Короче, героиня пошлого женского романа. Вот, например, как эта. Ева с удивлением смотрела на стеклянные двери с роскошным витражом, куда, чуть покачивая этими самыми крутыми бёдрами, входила вот как раз такая «подлинная Ева». Вошедшая обладала всеми означенными параметрами, Только глаза были не синие, а удивительного тёплого орехового оттенка. К глазам прилагался тонкий аккуратный носик. Кажется, даже свой. И такой же аккуратный ротик с упрямой нижней губой. Привыкшая видеть на таких девушках непременный силиконовый «свисток», Ева на секунду почувствовала себя человеком, которого обсчитали на кассе. И перевела взгляд на вошедшего следом за красавицей мужчину. Очень высокого (хотя Евины 161 см позволяли ей считать высокими многих мужчин), худого, жилистого. Лет так на 20 старше своей очаровательной спутницы. Возраст выдавали не седые, чуть вьющиеся волосы и не глубокие складки вокруг рта. И не морщины вокруг глаз. Выдавали глаза. Во взгляде этих глаз была сила, привычка к власти и жёсткость. Даже жестокость. И ум. Глубокий. Странный. Одного там точно не было – тепла. Ева поёжилась, когда эти глаза на секунду задержались на ней. И поспешно отвела взгляд. – Ева, вам у нас так понравилось? – слегка насмешливый голос пиарщицы заставил Еву вздрогнуть. – Да! Очень! Вы же понимаете, чтобы написать хороший материал, надо прочувствовать атмосферу места, знаете, не в формате пресс-ланча, а вот так, как обычный гость. «Господи, что за бред я несу, но как ещё объяснить, что если я встану, за мной, как за Русалочкой, будет тянуться кровавый след». – О, да, конечно, я вас понимаю. Может быть, позвать официанта, что-то закажете? – Нет, что вы, угощение на ланче было такое, знаете, существенное. «Откуда у меня этот дебильный смешок!». – Так что я вот с чаем. – Конечно, – плохо скрываемый презрительный взгляд. – У нас, кстати, сейчас будет живая музыка, если хотите прочувствовать атмосферу, то оставайтесь послушать. Может и проголодаетесь. «Да пошла ты! Чай – это всё, что я могу себе здесь позволить. Блин, Костя, где ты?». В раздражении Ева едва не выронила телефон. «В академию я точно опоздаю, по крайней мере, на мастер-класс Зайковича точно. Маринка меня убьёт. Но, может, хоть на лекцию по биовинам успею. Мерзкое пойло, но там те же спонсоры, что проплатили рекламу на нашем сайте аж на полгода вперёд. Надо поцеловать как можно глубже». I just found me a bottle of blues Some strange comfort for a soul to soothe Ain't it hard Ain't it hard* «О, уже музыканты пришли, а этого животного пушистого всё нет!». Ева непроизвольно посмотрела на давешнюю пару, которая устроилась за соседним столиком. Со своей спутницей обладатель тяжелого взгляда обращался так, как опытный антиквар обращается с очередным экспонатом дорогого аукциона: аккуратно, бережно. Властно. «Господи, да что ж я пялюсь так на них». Ева поспешно отвела глаза, благо на телефоне, поставленном на беззвучный режим, нарисовалась аватарка с пухлым рыжим котиком. – Ив, я буквально уже вот сейчас буду. Это же на углу Невского и Мойки? – Какой, маму за ногу, Мойки?! На Владимирском, на углу с Владимирским! – Ой. Тогда ещё пять минут! С трудом подавив рвущуюся наружу нецензурщину, Ева едва удержалась и от того, чтобы стукнуть безвинным аппаратом по дорогой столешнице с причудливой деревянной резьбой. Ко всему прочему она дико хотела в туалет, а пройти русалочкин путь, не имея на обратную дорогу спасительных кедиков, она просто не могла. Телефон снова завибрировал, на экране высветилась картинка с Танатосом и надпись «Биг Босс». – Ты, – далее следовала череда обсценных эпитетов, искусно связанных в сложноподчинённое равёрнутое предложение, в котором перечислялись способности и особенности самой Евы, а также меткие характеристики места злополучной академии гостеприимства во вселенной. – Ты почему не на мастер-классе? – Мариночка, прости! – Ева слёзно и в красках обрисовала ситуацию с ногами, туфлями треклятых китайцев и дебилом Котиком. Как раз на зарисовке очередного Котикова раздолбайства, описываемый персонаж появился на фоне витражей с искомым пакетиком и затравленным взглядом пушистой скотины, нагадившей в тапок и застуканной на месте преступления. – Мар! Кеды приехали, я стартую! – Не вздумай заявиться посреди мастер-класса! Зайкович – та ещё… звезда. – Марина явно подразумевала другое слово. – Жди, когда закончится, и приходи на лекцию. Х.. с ним, с Зайковичем, главное – спонсоры. Ева нажала на красную трубку и перевела ничего хорошего не обещающий взгляд на косячника и недотыкомку. – Давай сюда! И посторожи мои вещи! – Но... – Сиди, я сказала! Дорога до туалета, который находился на несколько ступенек ниже основного зала, была похожа на небольшую, но убедительную поэму боли. Ева и не подозревала, что простые мозоли могут быть столь разнообразны – от простого жжения до ощущения сдирания кожи наживую. Как это выглядело со стороны, она даже думать не хотела! В пакете кроме пары растоптанных кед была упаковка пластыря с гелевыми подушками. «Котичка, я тебя люблю!». – Котик, спасибо за пластыри! Я хоть смогу до Васьки добраться, у меня там.. – Ив, мне надо бежать, у меня съёмка в шесть на Просвете! – Беги, пушистый, беги! Сидеть здесь или ехать в академию и сидеть там в ожидании лекции? Зная Зайковича, он растянет шоу имени себя любимого часа на два. Сидеть здесь глупо. Хотя музыка классная. Ева посмотрела на гитариста, который извлекал из своего инструмента какие-то немыслимо тягучие звуки, животной вибрацией отдававшиеся в позвоночнике. – Простите, можно? Ева с удивлением посмотрела на мужчину, которого, как и его спутницу, она недавно столь пристально разглядывала. Тот, не дожидаясь ответа, сел в соседнее кресло. – Простите ещё раз. У вас, кажется, небольшая проблема, – он иронично покосился на её растрёпанные кеды. Ева смущенно заёрзала ногами и постаралась спрятать их как можно дальше под кресло. – Не смущайтесь! Такое случается в жизни каждой девушки. Даже той, что ходит в самой лучшей обуви. Ева явственно увидела себя со стороны – как она медленно и неуклонно принимает приятный глазу оттенок брусничного варенья с нежным отливом в клюквенный сироп. – Вам нужно на Васильевский? Пойдём. Ева не особо поняла, что произошло дальше. Она, тараща глаза и прислушиваясь к мерному «у-у-у», издаваемому вакуумом в её голове, шустро запихала блокнот в рюкзак, и стараясь как можно меньше походить на беременную утку, поковыляла к дверям. «Это розыгрыш? Евинья, ты дура? Это маньяк? Конечно, это маньяк! А где его девушка? Он её убил и съел. Хих! Ева, идиотка, соберись! Что ты делаешь?» – вакуум вёл себя всё более разнузданно. Незнакомец стоял рядом с машиной. Это, конечно, формально была машина, но даже далёкая от автомира Ева знала, что такие штуки стоят столько же, сколько хороший особняк где-нибудь в Ольгино. Ева успела заметить за рулём крепкого парня в костюме и даже при галстуке. «Офигеть!» – оно, конечно, тут пыталось прорваться другое слово, но Ева оставалась дочерью учительницы и врача даже в беседах с самой собой. Мужчина открыл дверь и Ева послушно села. Салон машины был чуть меньше её коммуналки. Незнакомец разместился рядом. Автомобиль плавно тронулся, вклиниваюсь в традиционную пробку на Невском. Мужчина молчал, она тоже. Молчание это вполне могло бы стать гнетущим. Но из динамиков сзади, с боков, отдавая тревожной вибраций в пол зазвучало густое, с бархатной хрипотцой контральто: ...His love is like fire on the floor It's got me running for the door But I'll be crawling back for more Of his fire on the floor It don't matter what ya say You can't survive it, ain't no way So tonight I'm gonna stay And play with his fire On the floor Wanna play with his fire On the floor child, child… «Его любовь как пламя на полу, оно заставляет меня бежать к двери, но я приползу назад, чтобы ощутить ещё его пламя на полу» – английский Евы был далёк от совершенства, но такое понять было нетрудно. «И уже не важно, что ты говоришь, ты не можешь выжить, никак, так что сегодня я собираюсь остаться и играть с его огнем на полу». Незнакомец взял её за руку и легко поцеловал кончики пальцев. Единственное, что могла выдать оторопевшая Ева, это что-то вроде: «Аффт». Он уже целовал её ладонь, находя там такие точки, от которых внутри девушки что-то с обреченностью свайного молота ухало вниз, а потом, вибрируя, взмывало вверх. Он придвинулся ближе. «Твою мать! Господи! Мама! Он меня сейчас трахнет, придушит, а потом выкинет в Неву!» – давясь паникой и адреналином, к которому ехидно пристраивалось блудливо ухмыляющееся возбуждение, она попыталась издать хоть какой-то внятный звук. Или даже, чёрт с ним, невнятный! Его казавшиеся уже не голубыми, а тёмными, грозовыми глаза были совсем рядом. Пристально смотрели на неё и смеялись. – Не бойтесь, я не собираюсь вас изнасиловать и прикопать где-нибудь в лесочке. «Ага, значит, не Нева, а лесочек». – А что хотите? – ей таки удалось пинками раскидать панику и адреналин. – Пока просто поцеловать. Но… Саша, останови! Вы можете выйти. Он замолчал и продолжил целовать ладонь, потом коснулся губами тыльной стороны запястья, там, где бился в истерическом припадке её пульс. Чуть задержался, затем двинулся дальше к ложбинке локтевого сгиба, заставив Евины ноги превратиться в поток, по которому дрожа и вопя, неслись сотни электрических солдат под непристойными знамёнами. Машина остановилась. Он легко добежал губами до плеча и перешёл к шее. Ева сидела не шевелясь, дыша какими-то всхлипами. Его губы были сваями, вбивавшими, втапливающими её в сиденье. И куда-то ещё ниже. Туда, где отчётливо алело пламя. Не страшное. Мучительное. Оно выжигало низ живота, сводило судорогой рот, бросало батальоны стыда под конницу похоти, с удовольствием и без остатка втаптывающую эти батальоны в живую, лоснящуюся, всхлипывающую розовую лаву. Лава наступала. Он добрался до губ. Одним движением подвинул к себе, почти подмял. Отвлекся на секунду. – Саша, домой! Лава затопила. Ashes and smoke they can't compete Not even hell can take the heat And I be sliding off of my seat For his flame** Ева проснулась от лёгкого похлопывания по щеке. Огромная комната, огромная кровать. И он. В джинсах и рубашке. С ничего не выражающим взглядом голубых глаз. – Тебе пора. Саша отвезёт тебя позавтракать в любой ресторан, какой выберешь. А потом – домой или куда скажешь. Она не смогла поднять на него глаза. Не смогла вообще посмотреть в его сторону. – В душ можно? – Можно. Ева собрала разбросанное бельё, одежду, пошла туда, куда ей указали небрежным взмахом. Быстро ополоснулась. Избегая встречаться взглядом с собственным отражением, кое-как причесалась. Молча пошла к входной двери. Подобрала валяющиеся кеды, морщась от боли в затянувшихся розовой тонкой плёнкой пятках, натянула их. Взяла рюкзак. Открыла дверь. И не могла удержаться: – Зачем? Пустота молчала, как показалось Еве, вечность. – Мне было любопытно. Ещё немного вечности. И ничего. Ева вышла и закрыла дверь. Спустилась на лифте в холл. Вышла из него и медленно пошла по вымощенному старинной плиткой холлу, тупо следя глазами за причудливым змеящимся орнаментом. – Куда вас отвезти? Ева вздрогнула и только сейчас заметила стоящего у парадной двери того самого парня в костюме, которого вчера видела за рулём. – Спасибо, не надо. Я сама. Она, как могла быстро, преодолела расстояние до двери и вышла на улицу. Скупой на солнце город был на этот раз насмешливо щедр. Вчера Ева не поняла, куда они приехали – было не до разглядывания окрестностей. Сейчас потребовалось пару секунд, чтобы сообразить, что она на Шпалерной, недалеко Таврического сада. Не задумываясь, Ева побрела в сторону входа. Задумываться было больно. Мириады мыслей густой планктонной взвесью заполняли сознание. Электрические скаты жалили воспоминаниями о вчерашней ночи – больно, сладко, стыдно. Всплывали киты – «Что это было?», «Что я натворила?», «Зачем?». Ухмылялись и щёлкали зубами касатки – «Идиотка», «Тварь». Всплыло что-то совсем уж омерзительное, с щупальцами и клювом – «Похотливая б...ь». Вдруг одно из щупалец сложилось в пылающую красным лампочку и включило сирену. «Телефон! Я же выключила телефон!». Оживший экран радостно выдавал охвативную Костю панику в виде звонков, смс и сообщений во всех возможных мессенджерах. За ними следовали Маринкины звонки и полные ярости и мата угрозы уволить ко всем матерям мира. Ева написала Косте: «С мной всё ок, после лекции поехала к Маринке завезти подарок от академии, осталась у неё, сел телефон». Он тут же перезвонил. Сбросила. О чём, а главное, как с ним говорить? Написала: «Я на пресс-завтраке, перезвоню». «Какой пресс-завтрак, суббота! Мы же в Икею и в кино сегодня!». «Юлька заболела, пришлось подменить, надо срочно будет сдавать материал, сегодня не получится, всё, извини, не могу писать», – пальцы на удивление легко печатали ложь. Она набрала номер редактора. – Мариш, прости, вчера форс-мажор случился, правда! – Что, опять твой накосячил? – Да, и там ещё, я тебе потом расскажу. – Ладно, но готовься к разносу от босса. Единственное, я тебе сейчас сброшу релиз к лекции и кое-какие материалы. И ещё ты можешь позвонить Свете из «Всёкафе», вы ж дружите, она там была вчера, звонила мне оттуда, искала тебя, между прочим. Короче, потерзай её, чего там было, и если сдашь мне в понедельник статью, возможно, пронесёт. – Хорошо. – У тебя точно всё нормально? – Да-да, просто тут всякие непредвиденные штуки. – Ну ок, непредвиденная ты наша... Обыденность оказалась спасением. Ева набрала Светку и старалась как можно внимательней вникнуть в суть Светиного рассказа про биовина и их офигенных производителей. Пока разговаривали, добрела до своей коммуналки. Тут же села за ноут и начала писать статью. Вечером достала из загашника бутылку вина – нормального, итальянского. И под тупой бубнёж телека выпила. В воскресенье под разными благовидными предлогами игнорировала Костика. Ушла из дома и гуляла по Таврическому, рассматривая людей и подписывая себе приговор за приговором. В следующую субботу она всё-таки встретилась с Костиком. Сходили в кино. Поболтали, переспали. В тот же вечер написала Женьке, своей сокурснице и давней приятельнице, которая почти сразу после университета вышла замуж за француза и уехала с ним в какой-то небольшой городок рядом с Тулузой. В кратчайшие сроки Ева сделала Шенген, сдала через агентство свои 11 метров. Спустя неделю Женькин крохотный красный «Пежо» вёз Еву по земле великих трубадуров к новому месту работы – к небольшому винограднику в Лангедоке. * Я только что нашел себе бутылку блюза. Какое-то странное утешение для души, чтобы успокоить. Разве это не сложно Разве это не трудно ** Пепел и дым не могут состязаться, даже ад не может выдержать этот жар, и я соскальзываю со своего сиденья от его огня.