***
И снова, словно вечность проходит, он с огромным трудом поднимает веки, перед взором снова все плывёт, белые и молочные цвета в глазах мешаются, а сквозь пелену неясных звуков он слышит знакомый голос. Тяжко поворачивает голову и в поле зрения замечает фигуру рядом. Теперь это не медсестра — в этом он уверен точно, хотя телосложение смахивает на худой женский, в какой-то мере, силуэт. Отличительной чертой являются огненно-рыжие волосы, и на этом моменте Осаму чувствует тёплую ладонь на своей мертвенно-холодной руке. — Проснулся! — воскликнул кто-то сзади, по-видимому, как понял шатен, в палате находилось ещё несколько человек. Словно из разных углов послышался шепот и говор остальных, находящихся в комнате. Далее, когда взор с горем пополам прояснился, он отчётливо увидел ставшее столь дорогим ему за последнее время лицо. Ярко-голубые глаза, которые прекрасно контрастировали с бледной кожей, слегка подвергнутой румянцем. — Балда, — первое, что услышал шатен из уст рыжего. — Ты что там за петушиные бои устроил? Ты ведь его провоцировал. Нарочно, — не давая окончательно прийти в себя, начал свою тираду Накахара. Рыжий не успел договорить, ибо койку уже окружили врачи и начали что-то невнятно ему говорить, параллельно пытаясь отвести парня. — Ну ты у меня отхватишь! — Накахара размахивал кулаком в воздухе, пока несколько человек в белых халатах — видимо тоже врачи — пытались его угомонить и выводили за дверь. Вскоре, после этой «встречи», в палате остался лишь один врач и какой-то мужчина в официальной одежде, с деловой кожаной сумкой в руке и очками-половинками на переносице. — Добрый вечер, — начал второй мужчина. На вид ему было около тридцати. — Что ж. От меня больше ничего не требуется, я пойду, — вставил врач, кивнул обоим и, собрав все инструменты, вышел из палаты.***
— Значит, Вы говорите, что плохо помните всё произошедшее? — Да, — кивнул Дазай, находясь в полусидячем положении. Мужчина откашлялся, снял очки. — Четыре дня назад произошла драка в порту, в которой Вы участвовали. Агрессором являлся так званый Мичидзо Тачихара. Я не стану пересказывать всё в подробностях, лишь скажу — умышленное причинение тяжкого или средней тяжести вреда здоровью, совершенное при превышении мер, необходимых для задержания лица, совершившего преступление, наказывается исправительными работами на срок до двух лет, либо ограничением свободы на срок до двух лет. В Вашем случае суд вынес приговор — лишение свободы на два года. — После окончания речи, говорящий заметил удивление и непонимание на лице Осаму, после чего продолжил. — Суд состоялся во время Вашего прибывания в больнице, на нём присутствовали все необходимые лица, свидетели, и, хоть я и удивлен, но Ваше личное присутствие было не обязательным. После пары секунд молчания и переваривания информации взял очередь говорить Дазай. — То есть, всё закончено? — В ответ на это мужчина вздохнул и рассмеялся одновременно. — Нет, конечно, нет. Суд ждёт ещё много бумажной работы и так далее. Это уже всякие незначительные вещицы и мелочи, которые скорее всего затянутся, и окончательное решение по поводу Мичидзо, но уже всем и так понятно, что решетки ему не избежать. Это лишь дело времени. — На последних словах мужчина взял сумку, поднялся и направился к двери оставив шатена анализировать новости. — И да, — остановился он в дверном проёме, слегка повернувшись боком, — Можно вопрос личного характера? Дазай кивнул. — Кем приходится Вам Накахара Чуя? — Э-э, — не ожидая такого вопроса, шатен пришел в замешательство. — Ну, мы очень близкие друзья. Тот докапываться не стал, а лишь кивнул, и пожелав «Всего хорошего», вышел. Самый разгар вечера. Кварталы и скверы покрывает алый закат, вслед за которым на распаренном, голубовато-фиолетовом небе появляются первые блеклые звёзды. Где-то на крышах зданий гуляют чёрные силуэты кошек, а по широким дорогам проносятся горящие автомобили, из которых доносится музыка. Объёмная рубашка из хлопка цвета слоновой кости, манжеты и воротник покрывает кружево того же цвета. Подол рубахи заправлен в узкие брюки тёмно-синего цвета на высокой посадке, а одна прядь каштановых, вьющихся волос заколота за ухо. Юноша стоит возле ресторана и поглядывает на наручные циферблатные часы на одной руке, а в другой — воздушный букет голубых незабудок в газетной бумаге. Минут через семь, словно интуитивно, он поворачивается и весело восклицает: — Вот и ты, пламя моей души! Опаздываешь. Накахара, по-видимому, бежавший, тормозит рядом и тяжело дышит, а после вопросительно смотрит на Осаму. — Знаешь ли ты, что значат незабудки на языке цветов? — с этими словами парень протягивает букет и лучезарно улыбается. Накахара, пришедший в недоумение и замешательство, хлопает глазами. — Ты… Ты чё, Дазай? А если кто увидит? Или ты меня за девушку держишь? — брови съезжаются на переносице, а само выражение лица становится недоверчивым и насупленным. — Они значат светлую и сильную любовь. — Осаму заглядывает в лазурные глаза Накахары, а после, подмигивая, открывает дверь заведения. Рыжий, всё так же прибывая в замешательстве, молча проходит внутрь, а шатен, указывая направление, провожает его к столику на двоих в конце зала, а после, попутно кивая, просит у официанта вазу для цветов. — Так… — начал Накахара, после того как они сели друг напротив друга. — Что это всё значит? — А ты не догадываешься? — склонил голову набок, лукаво улыбаясь, шатен. И сразу после его слов Накахара залился румянцем, отвёл взгляд и стал красным как помидор. На это Дазай засмеялся и, протянув руку через столик, попросил того расслабиться. — Дай мне свою руку, Чуя. — Его взгляд тёмно-карих глаз выражает лишь полнейшее спокойствие и словно просит доверия от рыжего. Последний нехотя протягивает тому ладонь, и Осаму просит расслабиться. — Это ведь всего лишь свидание, не больше. — На этом моменте шатен скрещивает их пальцы и мягко улыбается. От полумрака и тёплого жёлтого света ламп Накахара и вправду расслабляется. Когда подходит официант и протягивает меню, Дазай сразу заказывает два бокала вина, а после они ещё около десяти минут думают над ужином. Когда официант возвращается с бокалами, Дазай делает заказ. Уже через двадцать минут оба уплетали лапшу с кусочками копчёной курицы, иногда о чем-то переговариваясь. В завершении пира они выпили на Брудершафт и Осаму оплатил ужин.***
Улицу уже полностью окутал мрак, но яркие вывески, гирлянды на деревьях и фонари разбавляют тьму. До сих пор слышится музыка, но теперь, в основном это мягкий джаз, ибо находятся они на площади. Шатен снова сплетает их пальцы, а Накахара, в свою очередь, лишь сильнее сжимает его ледяную руку. Дазай про себя подмечает, что рыжик, вместе с огромным букетом выглядит очень мило. Они идут по улицам и закоулочкам ночного искрящегося города в сторону дома Чуи. Уже довольно поздно, но ни один из них не хочет и не думает о том, что бы сесть на маршрутку или вызвать такси, ибо оба понимают, что хотят пробыть наедине подольше. Без каких-либо слов или действий. Это, скорее, подсознательный уровень. Через минут двадцать они подходят к подъезду Чуи. Накахара поднимается на три ступеньки, из-за чего становится выше Осаму. Они стоят молча друг напротив друга. Одинокий, еле светящий фонарь возле подъезда освещает яркие рыжие волосы, а Осаму, не выдержав, проводит по ним ладонью, еле касаясь, практически не дотрагиваясь до столь желанного. — Чуя, ты будешь моим парнем? — совсем тихо, низким и снова обретшим ту хрипотцу голосом задаёт вопрос Осаму. Он смотрит из-под прикрытых бархатными ресницами темных глаз в ожидании ответа. Он слышит, как отбивает удары сердце рыжего и понимает, что его сердце бьётся в такт. — Буду. — Тихо произносит Накахара. Во рту снова пересохло, и он прошёлся языком по губам, из-за чего они заблестели приторной сладостью. Взяв рыжего за руки, Дазай призрачно улыбнулся, а после, потянув его за кончики пальцев вниз, аккуратно прикоснулся к алым устам. Совершенно нежно, и еле-еле дотрагиваясь, почувствовал сладость чужих губ лишь на долю секунды и практически сразу отошёл. Щёки и переносицу рыжего снова озарил лихорадочный румянец, а горячее дыхание участилось. — Тебе пора. — Всё также тихо промолвил Осаму и отпустил его руки. — Спасибо за вечер, — кивнул шатен и поспешил уйти, оставив Чую под подъездом одного. Рыжий постоял ещё несколько минут, поднял взгляд на иссиня-чёрное небо, в котором яркими белыми огнями одиноко сверкали звёзды. Собранье зол его стихия. Носясь меж дымных облаков, Он любит бури роковые, И пену рек, и шум дубров. Меж листьев желтых, облетевших, Стоит его недвижный трон; На нем, средь ветров онемевших, Сидит уныл и мрачен он. Он недоверчивость вселяет, Он презрел чистую любовь, Он все моленья отвергает, Он равнодушно видит кровь, И звук высоких ощущений Он давит голосом страстей, И муза кротких вдохновений Страшится неземных очей. М. Лермонтов