Meine Fotze

— Сучка, — почти сквозь зубы констатирует Мирон, сжимая в руке кожаный поводок, — Нравится, когда так ебут, да? Говорить запрещено. Его сучка может только скулить, не открывая рта; подвывать, умоляя Мирона о большем. В глазах Славы читается слишком много непристойных просьб, которые он вряд ли решился бы произнести, если бы не цепь, сдавливающая его шею и впивающиеся в тонкую кожу мелкие шипы на ней. Слава неуверенно кивает головой и Мирон почти ласково проводит по его щеке тыльной стороной ладони, но быстро убирает руку. А Славе так не хватает прикосновений. Ему даже почти все равно, что это будет: нежное поглаживание или грубая пощёчина, хотя будет безусловно лучше, если он воспользуется своим абсолютным правом на его тело в полной мере. Холодные железные прутья намордника, так идеально смотрящегося на его лице, упираются в колено Мирона. Славе безусловно нравится носить этот аксессуар, быть для него примерной сучкой, но… «Трогай меня везде, возьми прямо сейчас и разложи меня на полу» — видит Мирон в его взгляде, однако к неудовольствию Славы, интерпретирует это как «мучай меня, принуждай меня, заставляй меня и доведи меня до отчаяния». Арендовать Славу на шесть часов — прекрасная идея без особых затрат, для такой послушной шлюхи это совсем небольшие цифры. Хотя Слава с ужасом думает об этом. Прошло уже два часа с момента, когда он вошёл к Мирону в номер хорошего отеля, но тот даже не вытащил из славиной задницы анальную пробку. Слава напрягается, сжимая внутри силиконовую игрушку. Это не остаётся без внимания: — Интересно, как ты вставил эту чудную штучку в свой зад? Судя по её основанию, она довольно крупная. Славе всё ещё нельзя говорить, так что вряд ли он захочет без разрешения посвятить Мирона во все подробности процесса введения полимерной игрушки. А ему явно было, что рассказать. Рассказать, как он промывал себя для него; как растягивал свою дырочку специально для такого размера. Сначала скользкими от смазки пальцами, потом разнообразными резиновыми членами. Рассказать, как насаживался на эту пробку, уже предвкушая что-то большее. Рассказать, как у него вставал член от одной лишь мысли о том, что с ним будет делать человек, оценивший свой сексуальный потенциал как шестичасовой… — Какой же ты жалкий, — констатирует Мирон, — Тебе ведь уже все равно, что с тобой будет, только бы я позволил тебе кончить. Ты вытерпишь даже то, что не входит в твой мелкий прайс, да? Славе становится не на шутку страшно, потому что нездоровый блеск в глазах Мирона ничего хорошего не предвещает, и хочется уйти отсюда не то что кончившим — хотя бы, черт возьми, живым. Когда садист с неудовлетворимой тягой к власти получает заветный контроль, его мозг заклинивает на желании получить и продемонстрировать больше. — Продаёшь своё никчёмное тело, — не унимается Мирон, сильнее затягивая удавку на шее Славы, — А если я вдруг захочу засунуть в твою задницу что-нибудь более необычное, чем мой член? Что думаешь о бутылке дорогого вина, которая может оказаться внутри тебя? Только представь, как ты будешь принимать её внутрь. А если я смажу свои пальцы перцем, прежде чем ввести их в твою дырочку? Эта мысль пугает, но при этом невероятно возбуждает, и Мирон прекрасно видит, что Слава может и на бутылку согласиться, и на перец; слышит, как Слава начинает уже не скулить — плакать. Внутри зажигается ещё одна свечка жестокости, и она не плавится как обычный воск: она горит бенгальским огнём, разбрызгивая искры. И в этом потоке искр сейчас находится Слава. Каждая слеза, стекающая по лицу, ощущается слишком горячей, чтобы терпеть это дальше. Но недостаточно горячей, чтобы сопротивляться. Тогда Мирон продолжает издеваться, ставит Славу на четвереньки и, пристроившись сзади, с силой шлёпает напряжённой ладонью по заднице. На ягодицах Славы остаётся красный след, который потом обязательно превратится в синяк. За этим следует ещё несколько ударов: звонкие шлепки эхом отскакивают от стен, Слава шипит сквозь зубы. — А если я запишу это на камеру? Думаешь, твоим друзьям, родственникам понравится смотреть, как ты с охотой принимаешь внутрь себя любые предметы, только бы не ослушаться клиента? Твои близкие вообще знают, что ты самая грязная шлюха из всех? Слава отрицающе мотает головой, и Мирон удовлетворённо улыбается. Снова садится перед ним на край кровати. Его пальцы быстро протискиваются между прутьев намордника и ложатся на язык Славы, будто приказывая. Вариантов нет: Слава обхватывает пальцы Мирона губами, лижет их, обсасывает. Слюна течёт по подбородку, по шее — все это критически пошло, грязно и отвратительно. Но Славе нравится. Нравится подчиняться так беспрекословно, отдаваться в незнакомые руки, брать в рот пальцы Мирона и представлять на их месте его член. Увлекаясь фантазиями, он продолжает водить по подушечкам пальцев Мирона мягким, мокрым языком, оставляя на них слюну. Слава не задевает их зубами, наученный определённым опытом; втягивает щёки, и пальцы ритмично скользят между ними, гладят язык. Неожиданно Мирон засовывает пальцы глубже, ощупывает ими горло Славы изнутри, гладит заднюю стенку остриженными ногтями; ритмично надавливает на неё, имитируя движение члена, как если бы действительно трахал Славу в рот. Затем он вынимает пальцы и вытирает их о щёку Славы. Тот слышит щелчок у себя на затылке — намордник падает на пол перед ним. — Это ещё не означает, что ты перестал быть моей сучкой. Пальцы снова проникают в горячий и влажный рот, сначала несколько раз толкаются за щёку, потом снова гладят язык и так же внезапно оказываются у Славы в глотке, так глубоко, что если бы он сомкнул зубы, они бы отпечатались у Мирона аж на ладони. Слава едва удерживает кашель, он очень боится закашляться, ведь тогда Мирон определённо остервенеет. Слава должен быть хорошей сучкой, чтобы этого не допустить. — Тебе ведь даже всё равно, что брать в рот. Интересно, ты сможешь взять мой член глубже? Проталкивая руку ещё глубже и заставляя Славу шире открыть рот, Мирон берёт Славу за шею свободной рукой и реально чувствует, как под кадыком ходят его пальцы. Слава продолжает принимать их, явно без удовольствия от самого факта. Но в его мыслях Мирон трахает его глотку своим членом, а это уже ощущается гораздо приятнее. Мирон убирает пальцы и снова коротко гладит Славу по щеке; подтягивает его за поводок на кровать и жестом руки велит лечь на спину. В таком положении Слава как никогда открыт и беззащитен, а нож в живот кажется ему не таким уж и абсурдным опасением, но Мирон лишь берёт его член в руку и, поступательными движениями, всё же доводит до испепеляющего душу оргазма. — Мы ещё не закончили, — шепчет он стонущему от удовольствия и боли Славе так похотливо и сладко, и, словно отдаляясь, затихает. Слава вскакивает со своей постели и тратит несколько минут на осознание — тупо смотрит в стену перед собой, осмысляя произошедшее. Член стоит колом от таких снов, и Слава отправляется в ванную, окинув взглядом Мирона, несколькими минутами ранее издевавшегося над ним и рассказывающего о самых непристойных идеях, а сейчас мирно спящего на своей стороне кровати. В ванной Слава благополучно избавляется от белья и мысленно укоряет себя за стояк на что-то подобное, но все же берет член в руку и начинает размеренно дрочить, поднимая в памяти растворяющиеся фрагменты своего сна. Он вспоминает железный намордник на своём лице, цепочку с шипами, вспоминает всю грязь, которую говорил ему Мирон. Затем Слава кладёт себе в рот два длинных пальца, пытаясь представить на их месте чужие, в удовольствии откидывает голову назад, тихо стонет. Даже рука Мирона чувствуется на члене (очевидно, как последние моменты сновидения) так отчётливо и… Сердце Славы уходит куда-то в пятки и даже ниже всего за секунду, он вдыхает и что-то мешает выдохнуть. Ему на талию ложится вторая рука Мирона, в то время как первая двигается вдоль члена Славы, не меняя ритм. Все ещё ошарашенный, Слава быстро кончает Мирону в кулак и наконец оборачивается на него. Попутно вытирая руку о первое случайно попавшееся полотенце с крючка, Мирон уходит из ванной: — В следующий раз, — зевает он, — Закрывай дверь. И вздыхай потише. Той ночью Слава так и не уснул: лежал и пытался выбросить из головы мысли о событиях сна, но не забыть их. Член предательски поднимался несколько раз, но идти и снова мастурбировать в ванной Слава всё же не решался. Перегонял кровь из члена в другие мышцы и, наверное, неплохо накачал голенные. Он был более чем уверен, что с утра Мирон — по своей давней привычке — сделает вид, что ничего не произошло, если вообще не спишет случившееся на собственные сновидения, но едва протерев глаза кулаками, Мирон спрашивает: — И что же такого интересного приснилось тебе сегодня?