Meine Fotze

На глаза ложится полоска чёрной ткани, очевидно, не просто кусок материи, а специально для этого предназначенная повязка, улыбку Мирона Слава буквально чувствует на своём теле. Она подобна кожаной плётке, но не бьёт, а только гладит по щекам, внушая страх перед своим истинным назначением. Однако от плётки Слава бы тоже вряд ли отказался — может, это бы его завело. Слава вообще не уверен в том, что у него встанет в третий раз. Мирон даже не сомневается: встанет. Едва ли рука Славы ложится на член через ткань нижнего белья, Мирон ощутимо вздрагивает, Слава обретает уверенность. Естественная, конечно, реакция организма на длительную эрекцию, которой так никто и не коснулся. Но эта реакция сдавала Мирона с потрохами. Он и сам вполне в состоянии оценить свою напряжённость. Конечно, держаться так долго — сомнительное удовольствие, потому что даже трение головки о ткань приносит дискомфорт. Зато каково после этой добровольной пытки войти в мягкую и податливую покрасневшую дырочку... Мирон скидывает цепкие и влажные пальцы со своих бёдер и отходит куда-то от кровати, Слава не может видеть, куда, зато прекрасно может почувствовать приближение клиента с другой стороны. Мирон влажной (то ли смазанной, то ли облизанной, а может и просто вспотевшей) ладонью проводит между ягодиц; мошонка коротко сжимается и Мирон, довольный этим, фиксирует два эрекционных кольца. Одно на яйцах, второе же — у основания члена. Металл приятно холодит кожу, но вскоре — Мирон об этом позаботится — эти колечки нагреются о горячее тело. — Приподнимись, — велит Мирон и, когда Слава выполняет, захватывает его запястья за спиной, — Да, вот так. Я бы с удовольствием смазал твои губы секундным клеем или залепил твой громкий рот скотчем, — спокойно заявляет Мирон. Так спокойно, словно предлагает выйти покурить, — Но у тебя слишком нежная кожа. Любой скотч оставляет следы клея, кожа раздражается, это неприятно и некрасиво. К тому же, ротик тебе сегодня ещё понадобится. В руках он вертит среднего размера катушку с чёрным материалом на ней. С первого взгляда может показаться, что это нитки, но при более детальном рассмотрении стало бы приблизительно понятно, что это. По крайней мере, появились бы догадки. На вид это эластичный пластырь, прошитый резиновыми нитями внутри, но Слава ничего не видит из-за повязки. Тогда Мирон подносит предмет к лицу Славы и тот, уже пропитавшись животными манерами, сначала нюхает (аптечный запах) катушку, потом трётся о неё носом, проверяя, какова она наощупь (мягкая); затем откровенно пошло и влажно облизывает её, запуская язык в отверстие в пластике. — Ты знаешь, что это? — со снисхождением в голосе спрашивает Мирон. Вопрос очевидно риторический, но Слава все равно мотает головой, — Когезионная лента. В основном применяется в ветеринарии. Иронично, да, но Славе вообще не до иронии: у него железные колечки на члене, повязка на глазах, а теперь Мирон ещё и перематывает его руки за спиной при помощи ветеринарного бинта. Время от времени, вертя катушку лишь одной рукой, он снова возобновляет изучение Славы рукой. Слава бы не сказал, что это особенно приятно. Он прокручивает у себя в голове первые два своих оргазма и, вопреки всему, находит своё поведение скорее забавным, чем сексуальным. О Мироне такое сказать язык бы не повернулся. Какой он властный, как он расчерчивает иерархию, какие у него потрясающие руки, так и созданные, чтобы кого-нибудь душить... Внезапно появляется некоторое прозрение, Слава начинает видеть смыслы во всех эротических образах, всё складывается в единую картинку. Вывод сформулировать Слава не может, но он абсолютно уверен, что всё понял. Мирон наполнял первые два раза лишними деталями, смешивал удовольствие с болью, водил Славу по тонкому краю между ними; делал что угодно и всё сразу, но потом неизменно хватался за горло Славы рукой и сдавливает до лопающихся сосудов в глазах. Вот она — его "уникальная методика". Наверняка клиент придёт в бешенство, если вдруг не сработает. Собака Павлова отработала рефлекс: она хотела жрать. Собака Фёдорова отработала рефлекс: она хотела трахаться. Коже под ошейником внезапно позволили дышать: кожаная полоска буквально отклеилась от вспотевшей шеи и упала куда-то на матрас, прелый ошейник Мирон тут же сменил на холодную, до мурашек холодную, увесистую цепь с весьма крупными звеньями. Зашелестела одежда: Слава услышал, как сваливаются с дивана, громко стукнув пряжкой по ламинату, вельветовые брюки; как с лёгким шорохом на них падает и рубашка. Мирон тянет цепь на себя — она затягивается вокруг шеи Славы и давит на кадык. Сглотнув пару раз, он всё же спихивает тугую удавку чуть ниже. Никаких приятных ощущений Мирон уже не испытывает. Похоже, время сыграло с ним нехорошую шутку: прикосновения к головке члена уже становятся болезненными, а кровь в сосудах начинает застаиваться. Ещё один повод поторопиться. Лицо Славы покрывается красными пятнами неровного румянца, Мирон не видит глаза партнёра, но уверен, что в них уже начали лопаться сосуды. Слава хрипит, пытаясь ослабить давление цепи или хотя бы показать, что оно ему нужно, но вдруг начинает хныкать. Мирон лишь ухмыляется, он своего добился: — Ты оказался обучаемым мальчиком, — он отпускает цепь, чтобы Слава мог нормально дышать, — Теперь твой организм реагирует возбуждением на асфиксию. Это позволит нам обоюдно приятно использовать обе твои дырочки, Простота в его голосе напрягает, да и мышцы напрягаются не меньше. Слава прогибается в спине, пытаясь потереться краснеющей головкой о простыню, но Мирон звонко шлёпает его по ягодицам и эту идею приходится отставить. Грубые пальцы Мирона поднимают голову Славы за подбородок, наклоняют в разные стороны, рассматривая. Лицо приятное, черты яркие и запоминающиеся, но гораздо больше Мирону нравится ярко-алые пятна румянца на щеках, засыхающая слюна на подбородке, приоткрытый рот, маленькие трещины на губах. Вроде ничего особенного, таких мальчиков, может, много... но такой послушный — только один. Мирон старается как можно мягче ввести свой член Славе в глотку, откидывает голову назад, прикрывает глаза, наслаждаясь теплом мягкого горла. Слава принимает его легко, не давится, не пытается сглотнуть, даже наоборот — придвигается вперёд, ближе к Мирону, касаясь носом его лобка. Затем, максимально неожиданно, Мирон грубо и резко толкается глубже. — Молодец, хорошо, — говорит он, гладя Славу по голове, — Хороший мальчик, — ещё один резкий толчок, — Умница. Слава будто наизусть знает все способы сделать Мирону хорошо. Он имитирует кашель, создавая короткие сокращения ребристых стенок горла; ритмично сглатывает по два раза, сдавливая головку. Горло Славы вибрирует под громким, но ни в коем случае не протестующим тоном, заставляя Мирона с шумом втягивать воздух, широкими ноздрями. Периодически он совершает хаотичные толчки, не в силах сопротивляться пылкому желанию и похоти. Волосы у Славы короткие, их длины едва достаточно, чтобы ухватиться за них, Мирон зажимает мокрые потные пряди, натягивая их и ещё глубже проталкиваясь в горячую глотку. Пульсирующая головка легко скользит сначала между влажных от смазки губ, потом между горячих и мягких щёк, а затем — в глубину тёплого горла. Но заканчивать этим Мирон не планирует. — Я хочу, — тяжело дыша говорит Мирон и вытаскивает член у Славы изо рта, — Трахнуть тебя в задницу. Повернись. Слава послушно разворачивается, виляет бёдрами, будто просит не тянуть с этим и поскорее воспользоваться его телом. Мирон тоже не хочет тратить время зря, но не может удержаться от пары хлёстких шлепков по аппетитным ягодицам. Не отрывая взгляда от оставленных на них красных пятен, Мирон дотягивается до пачки контрацептивов. Хочется похвалить своего послушного мальчика, выглядит он действительно потрясающе. Мирон ловит себя на желании провести языком по всей длине его возбуждённого члена, поддев кончиком металлическое эректильное кольцо; или запустить язык в тугую, упругую, покрасневшую дырочку. Но вместо того чтобы лизать её, Мирон вставляет два смазанных пальца. Растяжка Славе уж точно не нужна, но края дырки прекрасно обхватывают фаланги, как бы Мирон не двигал ими, как бы ни раздвигал. Слава снова сексуально виляет бёдрами (пробка с хвостом была бы очень кстати) и недовольно скулит, ложась грудью на простыню и поднимая зад ещё выше. Одним движением Мирон раскатывает презерватив по своему члену, Слава, предвкушая, раздвигает свои ягодицы руками, член Мирона едва проникает в анус. Сначала Мирон просто коротко двигает членом внутри, чтобы головка тёрлась о вход, после его движения становятся шире, амплитуда толчков увеличивается. Скулёж Славы тоже становится всё более явным, повязка на глазах намокает, связанные руки начинают затекать и потеть. Комната наполняется невыносимой жарой, запахом пота и страсти. Мирон с чувством трахает Славу, вдалбливается в него под аккомпанемент его стонов и вскриков; шлёпает его по бёдрам. Секс получается почти животным, грубым, но не доставляющим боль. Пригласить милого мальчика, поставить его по-собачьи, драть его как сучку всю ночь, чтоб к утру охрип. И чтобы остался подольше, ожидая, когда ноги вновь смогут выполнять свою работу и позволят ему уйти. А Слава и сам не против. Понимает, что каждое "сука", "шлюха" и подобное относятся к нему, доволен этим, хочет слышать это снова. Хочет чувствовать себя заполненным, хочет, чтобы кончали в него и на него. Теперь Слава действительно не сомневается в том, что будет вспоминать это и дрочить на воспоминания, о потрясающем члене внутри него. Славе приятно осознать, что им пользуются. Яйца ощущаются невероятно тяжёлыми, и дело даже не в кольце, это ощущение усиливается в несколько раз, когда Мирон оборачивает пальцы вокруг члена Славы и, подстраиваясь под такт своих же толчков, двигает рукой. Кольцо мешается, кольцо сжимает, кольцо наливает кровью, кольцо заставляет выть. Мирон дёргает за ленту и Славе открывается возможность видеть; срывает с его рук эластичные бинты и Славе открывается возможность двигаться. — Хочешь кончить? — спрашивает запыхавшийся Мирон, — Хочешь излиться? Устал? — быстро кивая, Слава хватает руками простыню и стискивает её в пальцах, — Тогда проси меня. Словами. — Пожалуйста, — язык, бывший бесполезным долгое время, кажется, не помнит, как двигаться, чтобы говорить внятно, — Пожалуйста, позволь мне, позволь мне кончить... Я всё что угодно сделаю... Сними кольца, дай мне кончить... Я сдохну, если этого не сделаю. — Больше, — Мирон чуть ослабляет свои движения, чтобы Слава мог нормально говорить. — Я согласен на любое унижение, — продолжает Слава, — Трахай меня во всё дырки хоть каждый день, только дай мне кончить сейчас! — он обрывает фразу, делая хриплый вдох. Мирон вытаскивает свой член, быстро вытирает слёзы с чужих глаз, начинает размашисто и небрежно дрочить себе, снова вводит в дырочку Славы пальцы одной руки. Он быстро находит ими простату и, под громкие стоны, начинает гладить её подушечками пальцев. Делает мучительные паузы, тянет, потом снова ласкает чувствительный бугорок, давит на него, и Слава, не выдерживая, кончает. Мирон тоже близок к оргазму, он стягивает презерватив, поднимает Славу, заставляя его снова встать на четвереньки и, глядя ему в глаза, кончает на его лицо. Слава падает, переворачивается на спину и, разметав руки по постели, смотрит в потолок, видя в нём всё и одновременно ничего. Мирон вытирает его лицо гостиничным полотенцем и аккуратно, чтобы не причинить его гиперчувствительному после оргазма члену боль, снимает оба кольца, успокаивающе гладит пальцами горячую мошонку. — Спасибо, — шепчет охрипший Слава, — Ничего подобного и представить не мог. — Сам не знал, что так могу, — Мирон валится рядом, и, не затягивая, подтаскивает Славу к себе за цепь на его шее. Мирон поудобнее устраивается рядом. Слава такой крупный, что Мирон может вполне комфортно свернуться у него под боком и, обняв его тёплый торс одной рукой, не уснуть — отрубиться без сил.