8:10:21
Это было обычное утро. Ничем не отличалось от предыдущих, если не считать смену числа на календаре. Казалось бы, от такого фактора многое должно поменяться: настроение, которое порой скачет, как кони на ипподроме, начиная путешествие от алкогольной эйфории до глубокой депрессии и обратно с такой же скоростью, отношение к жизни, мол, «сегодня я твёрдо-натвердо решил, что стану совершенно другим человеком, лучшей версией творения Божьего», вот только, ложась спать поздним вечером, «неожиданно» оказывается, что ты обманул не только самого себя, но и саму Вселенную, ведь ничего по итогу в существовании своём бессмысленном не поменял и даже не пытался. Но ведь что-то же должно меняться. Планы на недалёкие несколько лет, по осуществлению которых родители, родственники и даже соседская собака будут тобой невообразимо гордиться, но, в конечном счёте, понимаешь, что нет их, этих новшеств, этих изменений, и всё остаётся таким же неизведанным и туманным, поскольку даже в непосредственной близости не видишь будущего, а про более далёкое время и смысла нет заводить разговор. Изменениям подвластно всё. Кроме людей. Люди принципиально обходят перемены в своей составляющей, если они им не выгодны. Слишком много раздумий о бессмыслице. Даже они не поменялись спустя день и часы неспокойного сна. Как и всегда. Разве что солнце новым днём палит сильнее, чем вчера. Словно намеривается выжечь с лица земли людскую цивилизацию в скорый час или максимум два. Он без особого значения глянул в безоблачное небо. Как и следовало ожидать, там ничего не было, помимо небольшого огненного шара, до слёз слепящего глаза, и… вертолёта. По подсчётам это уже третий за ближайшие полчаса. «И чего они разлетались с утра пораньше? Есть ли на то веская причина, или у них такой плановый облёт местности?» — Леви поправил спавший с плеча рюкзак, всё также бессмысленно таращась в небосвод, словно с минуты на минуту должна пролететь четвёртая «вертушка», но сколько бы он так не стоял посреди дороги, ловя в адрес недовольное ворчание прохожих, сталкивавшихся с ним, её всё не наблюдалось. Будто знала, что за полётом и вращением пропеллера станет следить пара серых глаз, потому и не горела желанием показываться. Пф. Больно надо. «Нужно будет после учёбы зайти в аптеку, да к соседям заглянуть не забыть, иначе от мамы влетит будь здоров, а там попробуй оклематься», — заправив прядь коротких тёмных волос за ухо, он двинулся дальше по дороге в школу, на которой часто встречались различного рода препятствия: начиная от недонесённых до мусорного бака пакетов, заканчивая уличными котами, что с завидным интересом разрывали коготками полиэтилен. Парень провёл ладонью по лицу, силясь заодно выскребать песок, застрявший в глазницах, но какие действия не предпринимай — без толку. Стоило тщательнее умыться, не поленившись потратить на это пару лишних секунд, но нет же. Он всерьёз думал, что опаздывает, а на середине пути раскрылась истина — ещё целых полчаса в кармане. Тяжёлый вздох раздался посреди улицы. Голова болела от недосыпа, кожа зудела, как от солнечных ожогов, а ноги не держались на земле со всей твёрдостью. Нужно было думать прежде, чем ложиться на два часа позже режима. Хотелось домой. Прийти обратно, сказать маме о том, что моральное состояние поганое и «ничего же не случится, если я сегодня побуду с тобой?». Хотелось развернуться, но целенаправленно шёл, не обращая внимания на громадную моль тревоги, которая поселилась в желудке, как в шкафу со старой одеждой. Мало спал, а теперь организм платит той же монетой, насылая на нервную систему порчу и проклятия. «Большую перемену придётся посвятить сну в классе, иначе такими темпами долго не протяну и грохнусь где-нибудь в коридоре». Подходя к зданию школы он выудил в пруду мыслей подозрение о том, что вокруг слишком тихо. Тихо, даже не для самого большого города в Теннесси. Леви замер, так и не взявшись за ручку входной двери, и почему-то боялся повернуться. Будто тело и он существовали параллельно друг другу, а не были одним живым существом. Будто поздней ночью услышал странный звук с кухни, и теперь ты боишься сделать лишний вдох, опасаясь того, что даже потребность в воздухе привлечёт за собой что-то ужасающее… Вдох. Раз-два-три. Выдох. Раз-два-три. И ещё пару раз, чтобы закрепить эффект. Что сегодня не так? Может, забыл что-нибудь крайне необходимое, и таким образом сознание пытается помочь вспомнить? Вокруг тишина. Ветер не шумел, не колыхал деревья, переплетаясь между зарождающимися листьями; птицы не издавали и звука, словно боялись произнести безобидное «чирик», чреватое губительными последствиями; одно лишь солнце припекало. Мир замер, но продолжал функционировать. Аккерман дёрнулся с места, едва не припечатавшись лбом об дверь, когда на него налетело увесистое «нечто». — Ты чего здесь встал, как по колени вкопанный? Ноги что ли отказали? — раздался из-за плеча беззаботный девчачий голос. Не составило труда догадаться о том, кому он принадлежит. — Изабель, кончай так подкрадываться, пока в нос не прилетело, — быстро скоординировавшись и при этом не одарив девушку и взглядом, Леви открыл дверь, пропуская подругу вперёд. — Если тебе так сильно хочется получить, то можешь сказать об этом прямо, а не кидаться. Как сумасшедшая, — словно вовсе и не было настораживающего затишья, словно оно обошло стороной. Но Леви знал, что уход этот был обманчив. Он чувствовал присутствие скользкого взгляда, блуждающего за спиной. — Ты выглядел слишком задумчивым, даже для самого себя. Жаль, твоё лицо запечатлеть не смогла, — чуть ли не в припрыжку насмешница прошла мимо, принимая жест вежливости, а Аккерман зашёл за ней следом. — У тебя выражение моськи всегда забавное, но в этот раз оно превзошло всякого претендента на победу в номинации «Эта мина доведёт вас до слезливого смеха», — девушка хохотнула, бросая в сторону друга множество коротких взглядов. — Думаешь Фарлан уже пришёл? Хотя чего спрашивать… — она многозначительно замолчала. — Порой мне кажется, что он приходит сюда раньше охранника, каждый день поджидая его у входа. Вот заняться же ему нечем дома, а! На его месте я бы... — Уверен, что он на месте, — только и ответил парень, не имея желания продолжать малосодержательный диалог, однако не прерывая разболтавшуюся Изабель. Её разговорчивость отвлекала, а голос забирал от мыслей, какие немели в руках. Затишье. Оно существовало исключительно в голове или на самом деле успело дотронуться до щеки? Незаметно присутствовало всегда, наблюдая со стороны, или этим утром что-то поменялось? Непонятно. Может, юноша стал спать сквернее обычного, потому и настроение какое-то паршивое? По приходе в класс беспокойство умерило пыл, уступая место скуке. И, по всей видимости, тягомотность окружения действовала не на него одного. Однако если Леви умел побороть себя, чтобы записать необходимую информацию хотя бы в максимальной краткости, то Пересмешница запускала бумажные самолётики, из-за чего сидящий рядом Фарлан недовольным шёпотом окликал девушку. И причина состояла не только в дурашливости подруги. «Беспилотники» словно намеренно крутились в воздухе и врезались Чёрчу в лоб, а иногда и вовсе оказывались в опасном близости с глазами. Обыкновенный урок, в обыкновенном учебном заведении, правда же? Даже эти двое вели себя как обычно. Неужели ничего зловещего не предчувствовали? Или Леви сходил с ума от шума в голове? Парень взъерошил волосы, скривившись от ощущения мурашек, вызванных вечно холодными пальцами, и в расслабленной позе развалился на неудобном стуле, бегло пересматривая написанное в тетради: больше напоминало египетские иероглифы с посланием будущему поколению о вторжении инопланетян, нежели на разборчивые буквы и цифры. Покрутил ручку между пальцев, прикладывая длительные усилия, чтобы прочитать собственный почерк. Вот и нашлось занятие на вечер: поразбирать на запчасти эту тему и, возможно, переписать заново, потратив парочку часов свободного времени, чтобы после можно было смело заявить о… Внимание всем! Говорит администрация средней школы Спринг-Хилла. Угроза заражения, соблюдайте спокойствие. Персоналу школы и администрации обеспечить эвакуацию учащихся из здания и погрузку в автобусы. Внимание всем!.. «О». Пальцы напряглись, причиняя боль. Сердце забилось быстрее, как у добычи в руках охотника, но на лице ни одной эмоции. Да что же сегодня за херня происходит, как с ним, так и вокруг? Мир окончательно ёбнуться решил? Кажется, душа уже исцарапалась в кровь о туго натянутые нервы. Руки самостоятельно складывали вещи в рюкзак, стараясь уложиться в никем не озвученное время — тело перешло в режим автопилота, опустошая голову, но не устраняя противника в виде тяжкого беспокойства. Странно это всё: и дурное предчувствие, преследующее с того самого момента подъёма с кровати, и люди вокруг какие-то не такие. — Братишка, подъём! Не спи, иначе без тебя уйдём! Фарлан, давай, помоги мне его расшевелить! — С тобой точно всё в норме? Парень помотал головой, выныривая из мутного омута, сосредотачиваясь на голосах. Они эхом отражались от стен кабинета и ударили по перепонкам хлыстом. Словно вскрик в пустой комнате. Леви поднялся с места, переводя взгляд на друзей. Их лица качались из стороны в сторону, начиная какую-то страшную, дикую пляску, но он своевременно сообразил, что дело в закружившейся от резкого подъёма голове. Господи. Ему же не шестьдесят, так с хера ли сегодняшнее состояние здоровья безжалостно убивало? Заболел что ли? — Более чем, — а в ушах до сих пор стояло озвученное раннее в динамиках сообщение. Или оно вещало по коридорам до сих пор? — Не будем задерживаться. События будто во сне, но если это он, то слишком детализирован для сгустка мрака. Неужто первая за всю недолгую жизнь школьника дремучка, наполненная не только осязаемостью предметов, но и запахами? —… это террористы?! — Изабель, не неси ерунды и не каркай лишний раз. Не хватало ещё паники навести. Такой медленный, неповоротливый сон… Но если это он, то когда же зазвенит долгожданный будильник?9:27:34
Причины нет. Объяснений нет. И даже тому, почему никто не говорил причину, нет объяснений. Куда не глянь — военные. Каждую секунду о чём-то переговаривались через рации, но с расстояния нихера не услышишь. Все знали только одно — действовать необходимо максимально быстро, почему и зачем — узнаешь как-нибудь позже. А может и не узнаешь в принципе. Вокруг шум и гам: переговаривались между собой не только солдаты, но и гражданские, большинство которых не достигло совершеннолетнего возраста. Строили догадки о происходящем, оглядывались по сторонам, словно старались убедиться в действительности происходящего, но Леви было вовсе не до того. Абсолютно. Поскольку мысли были заняты человеком, находившемся в паре десятков минут отсюда. Беспокоиться о своей шкуре он всегда считал задачей второстепенной, если рядом есть люди, которым защита необходима в первую очередь. Сначала семья, потом друзья, а потом уже он. Нельзя было оставлять всё так. — Вы идёте без меня. Прикройте, — не успел парень сделать и шага в сторону, как его остановил Фарлан, перехвативший одну из рук Аккермана. — Ты вообще в своём уме? — он старался придерживаться разговорного тона, граничащего с шипением, чтобы не привлечь всеобщее внимание. — До тебя не доходит, что всё не понарошку? Оглянись и посмотри, что творится, идиот! Это эвакуация на уровне целого города! И ты сейчас в самом деле хочешь… — Да, хочу, — глупо, безответственно, наивно, слишком по-детски и слишком глупо, но иначе он не мог поступить. Он не мог вот так просто взять и уехать в безопасность без чёткого знания, что его родной человек в порядке. — Ты и без того в курсе, что моя мама больна, — не вырывался, но по одной простой причине: ждал, когда друг отпустит без чьего-либо взаимодействия. — Я должен знать, что с ней! Должен знать, что ей помогли! — Говоришь как ребёнок, Леви, а не как взрослый человек. Рассуди здраво: что будешь делать, если окажется, что её уже эвакуировали, а твои дёрганья оказались совершенно бессмысленны? Думаешь, ей будет приятно узнать, что ты повёл себя настолько… — Безрассудно? Не пекись обо мне так, будто на тебе лежит за меня ответственность, — внутри колотило, челюсти автоматически сжимались до неприятной боли. — Я вернусь, чёрт тебя подери, мне не через полгорода бежать! — А если всё равно не успеешь и останешься здесь?! — Прекращай драматизировать как истеричка! — А ты вести себя как полудурок! — Ребята, хватит! Вы оба не лучше идиотов! Парни резко замолчали, уставившись друг на друга, словно дворовые псы, не поделившие территорию. Изабель права. Они устраивали цирк, где выступали в качестве клоунов. Пора прекращать, пока прицельное внимание военных не просверлило дыру в черепной коробке. — Фарлан, отпусти. Обещаю, вернусь вовремя, только дай мне возможность. И хорош задерживать меня. Тот долго смотрел. Или так только лишь казалось. Тот доверял Леви, но лишиться друга из-за его же… неблагоразумия. Рука ослабила хватку. — Ты обещал. — Будь осторожен, братишка, — девушка кинулась ему на шею, обнимая как можно крепче. — Мы будем ждать тебя. Ты только возвращайся. Недолгое объятие. Пара слов напутствий. Несколько многозначительных взглядов… Всё происходило медленно, но в то же время так быстро. Где же прятался заветный будильник? Когда же он соизволит затрезвонит с такой силой, чтобы его и разбить было бы не жалко? Сколько же времени осталось до окончания сна? Леви старался действовать оперативно. Солдаты — это, конечно, не просто шайка полицейских ребят, которых обдурить проще простого, но и они вряд ли были способны усмотреть за каждым в этом балагане. Человеческий фактор, какая-то доля невнимательности свойственны каждому и всё такое. Вот только стоило Аккерману продвинуться чуть дальше собравшейся толпы горланящих детей, как его схватили за лямку рюкзака, вынуждая замереть на месте. Ощутив противодействие, не позволяющее продолжать идти вперёд, Леви ойкнул от неожиданности, поперхнувшись воздухом, который вышел из организма и ворвался обратно в лёгкие слишком быстро. Этого ещё не хватало. — Всем было сказано собраться у главного входа и никуда не уходить, но, видимо, тебе нужно особое приглашение, — Леви обернулся. Перед ним стоял мужчина, облачённый в военную форму. Ничем от десятков других не отличался, но этому в лицо не взглянешь — препятствовали балаклава и очки с тёмными стёклами. — И куда же собрался цветочек, несмотря на объявленную эвакуацию? — А я вообще-то не отсюда, — от столь абсурдной клички голос по собственному желанию приобрёл интонацию, смешанную с досадой из-за «раскрытия во время побега» и некоторой неловкостью. Солдат не сдержал саркастичного смешка на глупую попытку отмазаться, нарушая образ «строгого и злого» военного, однако Леви всё же было по себе от ощущения, что он разговаривал с чем-то неживым. Уж слишком непривычно это — разговаривать с собеседником и не видеть эмоций. — Проведённое вами задержание бессмысленно, — а после выпутался из лямок рюкзака, как змея, снимающая шкуру, и, не теряя ни секунды времени, рванул по необходимой дороге — нет лишних секунд, какие можно бессовестно потратить на лишний трёп. Семь секунд. Снова провал. На этот раз грубая рука ухватила за ворот, словно нашкодившего котёнка за шкирку. Как же глупо и унизительно. Неужели настолько сложно отъебаться? Человеком больше, человеком меньше, какая разница, если потеря незначительна? — Повторяю ещё раз: по какой причине сбегаем, нарушая указания? Озлобленные глаза уставились в расплывчатое отражение самих себя же. Леви видел, что взгляд сверкал так, словно он мысленно вбивал гвозди в лицо этому идиоту в шлеме. До упора. Даже не обращая внимания на то, что некоторые гвозди значительно погнулись, приобретая форму своеобразного крючка, на который ловят рыбу. — Я должен уйти. Там моя мама, она сильно больна. Я обязан сейчас быть рядом с ней, ясно? — он тяжело выдохнул, для проверки хватки дёрнувшись, как дикая лошадь, попавшаяся в крепкие верёвки всадника. — И плевать хотел на то, что ваши люди уже работают над эвакуацией остальных районов города. Уберите руки, — Аккерман ворохнулся ещё раз, да с такой силой, словно тело охватили конвульсии. — Верно говоришь, все военные структуры направлены на эвакуацию города, производится проверка каждого дома на наличие гражданских, — но мужчина продолжал держать крепко. — Всех людей соберут в одном месте, поэтому ты найдёшь свою маму. В городе слишком опасно, чтобы ходить одному, тем более школьнику. Ты должен сохранить свою жизнь ради неё, поэтому риск сейчас совершенно не нужен, — тот старался говорить убедительно, чтобы вразумить, отвесить потенциальный подзатыльник для включения мозгов. Для Леви это загадкой не было. Слишком уж очевидно. — Оставьте эту чушь для тех, кому она способна мозги запудрить, — прозвучало змеиное шипение. Он понимал позицию оппонента, поскольку понимал, что с приказами не шутят, но это отчаянное, исступлённое, которое ворочалось внутри, не принимало этого. Слова солдата звучат слишком знакомо. Пришлось выслушивать нечто похожее совсем недавно, но от своего друга, что пытался воздействовать на взбунтовавшийся разум обезболивающим бальзамом, но провалился с такой идеей, поняв, что переубедить Аккермана в любом случае не получится. Что у окружающих сегодня за фишка переубеждать его, перенаправлять чётко поставленные цели с одного маршрута на другой? — Вы хоть представляете сколько людей в этом городе, да даже в ближайших районах? Как я найду её в таком муравейнике? — он и не заметил в какой именно момент перешёл на повышенные тона. — Вы просто ничерта не понимаете! Неожиданно мужчина опустил руки на плечи школьника, заставляя смотреть только на себя. Мальчишка резко пресёк очередной приступ получить свободу от чужого влияния и непонимающе хлопнул глазами. — Послушай меня, парень. Ты думаешь, мы тут в игры играем? Думаешь, что это всё розыгрыш и нам больше делать нечего, кроме как бегать за такими, как ты? Нет, у нас и так полно проблем, но, несмотря на них, мы должны заботиться о людях, — говорил гневным шёпотом, слегка потрясывая подростка за плечи, лишь бы тот наконец подумал головой, а не сердцем. — Если кто-то из нас что-то не понимает, так это ты. Знаешь, сколько людей погибло? Хочешь отправиться вслед за ними? Мысли, озвученные солдатом, будто заставляли оставаться на месте, несмотря на то, что спешка будет очень даже к месту. Погибли люди? Тогда почему ни по одному новостному каналу не крутили хотя бы издалека похожую новость? Не хотели наводить панику среди народа, тем самым существенно усугубив ситуацию? Но ведь… Обычно такое решение переходит в исполнение лишь в том случае, если дело совсем плохо, разве нет?.. Что, мать вашу, происходило на самом деле? Насколько страшные вещи прятались за поворотом не туда? — Никто вас рядом со мной не держит, — грудь вздымалась и опускалась каждую секунду, словно от одного этого разговора парень запыхался точно также, как если бы только что вернулся с пробежки. Предварительно намотав кругов шесть. — Можете сказать, что не нашли меня. Уйти или остаться это сугубо мой выбор, так? Я его сделал. Солдат молчал. Молчал непозволительно долго. Аккерману начинало казаться, что время остановилось, чтобы сделать передышку и подумать о будущем. Время замерло, и даже мёртвые тела на пустующих кладбищах перестали разлагаться. Но на душе всё ещё было неспокойно. На душе всё ещё было гадко. И тишина вовсе не успокаивала — добивала. Но вскоре она прервалась, доведя до корзины отправленной боли. — Раз ты боишься за свою маму, то давай я сам схожу за ней и приведу к тебе. Я знаю на каком автобусе ты уедешь, поэтому ты её не потеряешь. Леви мог продолжить стоять на своём, мог продолжить препинания и споры насчёт своего непосредственного участия, но нельзя тратить время дальше. Его и так до неприличия много утекло, а толку ноль, ведь никаких действий до сих пор произведено не было. Глупо-глупо-глупо. Столько рвался из загона и хрен пойми зачем, потому что по итогу никак не поучаствовал, не реализовал даже половину своего плана… Может, Фарлан был прав? Может, и правда нужно поступать так, как требуют того обстоятельства? — Седьмой дом прямо по улице, — выпалил школьник, словно если бы он не согласился на предложение сейчас, то не согласился больше бы никогда. Дыхание как специально не желало восстанавливаться, того глядишь и до «задохнуться» недолго осталось; а сердце колотилось настолько быстро, что каждый его удар вызывал в грудной клетке импульс боли. Не было сомнений — Леви просто-напросто подвергся панике, которая до данного момента таилась за неподдельной решимостью. — Пообещайте, что с ней ничего не случится. — Ты пообещай, что вернёшься к остальным и сядешь в автобус, — быстро проговорил, не желая слушать возможные отговорки со стороны подростка. — Не волнуйся, ты встретишься с ней, — парень ощутил свободу, груз на плечах спал. Чужие руки исчезли. Леви смотрел удаляющемуся солдату в спину, невольно вёл подсчёт прикосновениям плотной подошвы армейских сапог к раскалённому асфальту и никак не мог понять, почему тот действительно решил помочь ему, вызвавшись на «вылазку» самостоятельно. Мог же поступить существенно проще и менее нервозатратно: насильно отвести в толпу, расположившуюся перед зданием школы, не обращая внимания ни на жалкие попытки вывернуться, ни на нескончаемый поток слов, даже если они являлись весьма убедительными; да контролировать всякое мельтешение, чтобы точно не попытал удачу слинять во второй раз. Столько вариантов альтернативного развития событий, но был выбран именно этот. Самый, если подумать, не взаимовыгодный. Почему этот мужчина принял решение потратить на нечто подобное время, хотя наверняка и сам прекрасно понимал, что секунды растворились, как шипучая таблетка в стакане воды? Это же не его забота — эвакуация гражданских, находящихся в ближайших от школы районах. Получается, он косвенно нарушил приказ ради какого-то там школьника?.. Зачем? Неужто расползающаяся по телу лихорадочная трясучка, являющаяся признаком самого настоящего страха за родного человека, надавила на жалость военнослужащего? Почему вместо того, чтобы применить физическую силу, какой у него — судя по всем отмеченным факторам, — хоть отбавляй, он продолжал словесно доносить до детского мозга нынешнее положение дел и то, как лучше сейчас поступить? Почему совершил поступок во вред самому себе? Вопросы отлетали друг от друга, стоило им только соприкоснуться один к другому, из-за чего было невозможно сконцентрироваться на каком-то одном размышлении, дабы выйти на вразумительный ответ. Общее физические состояние сказывалось на состоянии моральном, мешало мыслить адекватно. Но сейчас это было неважно. Были у солдата причины на то или нет — Леви хитрить не собирался. Закинув полученный обратно в руки рюкзак на плечо, Аккерман продолжил бежать, но уже в противоположную сторону — возвращаясь в «место отправной точки», послушно исполняя заданный ультиматум. Какой человек не прятался бы за шлемом на самом деле, но на первый взгляд конкретно этот военный выглядел одним из тех, кто поступает по совести; одним из тех, кто не болтает, разнося сказанное по ветру, как боевой порох. Солдат обещал, что лично приведёт его маму в пункт отправления, значит, автоматически стал обязанным исполнить уговор. Иначе Леви его из-под земли достанет.10:45:32
— Леви, ну поговори с нами! — красноцветная Пересмешница, сидевшая на ряду позади, не унимаясь всячески дёргала спинку кресла, на котором и расположился тот самый, кого она и пыталась растормошить. — Ты сегодня намолчался на десять жизней вперёд! — чуть обиженным голосом произнесла девушка и продолжила наваливаться на автобусное сидение, почти переваливаясь на занятые парнями места. — Фарлан, скажи ему! — Леви, ты уж извини, но Изабель права. В кой-то веке, — позади послышался недовольный возглас, который тут же замешался среди местного дребезжания и выкриков. — Тебе сейчас тяжело, но и мы не знаем, где в этом бардаке находятся наши родители, — поймав на себе неподвижный, не суливший ничего хорошего взгляд, парень поспешил более чётко растолковать вложенную во фразу мысль. — Я имею в виду, что ты не один. Мы рядом с тобой и так будет до самого конца, — он положил руку на плечо Леви, тем самым показав готовность оказать поддержку. Хотя бы эмоциональную. — Фарлан дело говорит. Мы никогда не разбежимся друг от друга! — Изабель подняла руки вверх в знак восторга от такой идеи, привлекая ещё больше любопытных личностей, что поглядывали в их сторону чуть ли не ежеминутно. — Тем более, когда вокруг такая клоунада творится, — девчонка глянула в окно, за которым суетилось огромное количество людей. В общей картине пейзажа они напоминали полчище гигантских тараканов. — Как думаете, что это может быть? А то вояки и слова пикнуть лишнего не могут, мол, «не положено» и прочие бла-бла. — Ты ведь прекрасно слышала сигналку в школе: «угроза заражения». Может, связано с чем-то химическим… Не знаю, — Чёрч небрежно пожал плечами, мечтая оказаться от развернувшегося перед носом шапито как можно дальше. По его выражению лица было ясно, что ситуация начинала не просто давить на мозги, а вырезать из них фигурки. — А если и химия, то чего нам противогазы какие не выдали? Да даже тряпки повязать можно было. Для красоты, — кажется, одна лишь Изабель оставалась всё такой же беззаботной и открытой для радостей жизни, но на самом деле Магнолии не меньше остальных было интересно узнать причину «переброски» из одного города в совершенно другой. — Заражённое химикатами облако ещё не дошло? — Как-то слишком медленно оно плетётся, не находишь?.. Леви внимательно слушал догадки друзей по поводу нынешних обстоятельств, но не принимал в обсуждении участия, предпочитая наблюдать со стороны, а уже после из полученной информации делать какие-либо выводы. Для себя лично. Вот только с итогами всё как-то неоднозначно. Телом Аккерман находился здесь, душой во втором месте, а мыслями — в третьем. Такой вот разобранный конструктор, части которого ничего друг без друга не представляют. Столько времени прошло, а тот солдат, с которого удалось взять обещание, так и не явился. Возможно, Леви сделал о нём неправильное умозаключение, и тот без угрызений совести обвёл школьника вокруг пальца?.. Это же так легко для человека, которому в армии психику чуть ли не отбивают: сыграть на чувствах, затронуть нужные эмоциональные струны и задать мыслям нужную траекторию. А оппонент даже не заметит, что им только что управляли. Всё просто отлично сложилось. — Ты, темноволосый, — сначала парень никак не отреагировал, продолжая рыться в разуме, ведь ни один же он в автобусе уродился с таким цветом на голове, но после того, как Фарлан толкнул его локтем в бок, Леви поднял глаза, встретившись взглядом с человеком, смотрящим исключительно в его сторону. — Тебя ждут снаружи. И мир в один миг приобрёл краски. Школьник сорвался с места, периодически спотыкаясь то ли о собственные ноги, то ли слишком часто задевая места пассажиров, и пулей вылетел из транспорта. Окуляры бегали быстро-быстро, созерцая каждую мельчайшую деталь. Лишь бы то, о чём он думал. Лишь бы… Это она? Это правда она! Впервые за день ноги приобрели лёгкость, ведь застывший со временем металл исчез с них, словно никогда его на конечностях и не было. — Мам! — крикнул он, находясь в несколько метрах от неё, чтобы привлечь внимание. Или потому что не смог сдержать внезапный всплеск положительных эмоций, каких был лишён на протяжении всех тех злосчастных часов. — Мама! — парень буквально врезался в женщину на полной скорости, крепко обнимая, так, что они оба чуть не упали под ноги ходящему туда-сюда люду. Леви наконец сумел расслабиться и успокоиться. И только в этот момент накатило невыразимое облегчение. — Леви, лапушка, поаккуратнее, — женщина, смеясь, отодвигается, однако располагает руки на предплечьях своего ребёнка, а на её лице сияет улыбка счастливой легкомысленной школьницы. — Я тоже безумна рада, что с тобой всё в порядке, — ласковая ладонь провела по слегка растрёпанным волосам, словно пытаясь приободрить, отгородить от окружающей действительности, которая далека от идеала. — Но это не значит, что я забуду о том, что кое-кто маленький и хитрый поначалу игнорировал выставленные военными правила, — её лукавый прищур говорил больше, чем любые слова. В тонких и чётких чертах лица в такие моменты виделось что-то лисье. — Ты говоришь о… — Леви замолчал, не закончив предложение даже в собственных раздумьях, когда до него дошло от кого именно его матери известно о сие инциденте. — Он тебе рассказал, да? — на утвердительный кивок Кушель, парень лишь закатил глаза, громко цокнув языком, считая, что комментарии будут излишни, поскольку за озвученное ему с вероятностью в сто процентов не избежать воспитательного пинка. — Мне, конечно, очень приятно, что ты в очередной раз отважился наплевать на правила ради меня, но, Леви, пожалуйста, — ладонь, находившаяся в волосах, неторопливо проскользила до щеки, — в следующий раз думай о себе, — женщина посмотрела в серые глаза, в которых отражались лучи солнца. — И даже не вздумай сейчас возражать. Раз уж школьника связали по рукам и ногам, то он не придумал ничего более значимого, чем молча заключить маму в объятия во второй раз, положив голову той на плечо. В следующий раз он поспорит. В следующий раз он снова заведёт волынку о том, что в любой чрезвычайной ситуации будет думать в первую очередь о ней. Но это всё в следующий раз… А пока можно и перетерпеть рвущееся на волю желание высказать домыслы насчёт этой темы. Парень повернул голову в сторону, находя взглядом отошедшего в сторону солдата, и одними губами прошептал: «спасибо». А после раздался оглушающий взрыв. Где-то совсем неподалёку от места, где находятся школьные автобусы. Криков стало ещё больше, в неконтролируемой возне люди походили на сотни муравьёв, ринувшихся за крошкой хлеба. Военные зашевелились активнее, прорывались к прочным металлическим щитам у дороги, расталкивая толпу. — Капитан Смит, заражённые пробили брешь в защите! — к знакомому солдату подоспел один из рядовых. Совсем юный. Должно быть, на службе недавно, а уже отосланный в самое пекло. — Вирус распространяется слишком быстро, оборона прорвана! Наших людей не хватит, чтобы защитить гражданских, необходимо подкрепление! — хоть молодой человек пытался держаться перед начальством достойно, но это получалось плохо: дрожащие руки, бегающий взгляд, голос, наполненный паникой и страхом, сдавали с головой. — Подкрепление не успеет прийти вовремя, мы к этому времени будем мертвы, — голос спокойный и ровный. Солдат не имел права на эмоции, не имел права показать слабину перед подчинёнными, чтобы те не отдались панике полностью. Это напоминало Леви о всех просмотренных фильмах, сюжет которых плотно вязался с боевыми действиями. — Укрепить позиции, следить за боеприпасами. Огонь только по заражённым. Остальные группы направить на эвакуацию. — Эрвин, у нас вечеринка! Группа C расформирована, связь с «Орланом» потеряна! Повторяю, связь с «Орланом» потеряна, поддержки с воздуха не будет! — из рации зашебуршало, послышались противные звуки пищания и перестрелки, ещё более яростных криков и рычания колёс. — Направляемся к вам, продержитесь до нашего прибытия! Солдат склонил голову к прибору, висящему на груди: — Понял тебя, Майк. Следите за дорогой и смотрите по сторонам. Тварей больше, чем мы рассчитывали. Закончив с раздачей распоряжений, капитан переключил внимание на женщину с подростком. Хаос вокруг стремительно разрастался, а раз он взял на себя ответственность за этих двоих, то должен был довести начатое до конца. Юноша всё ещё не понимал причину, из-за которой мужчина возился с ними двумя, но меньшей благодарности от непонимания не испытывал. — Вы срочно должны уходить. В грузовики загружают детей, но вас посадят вместе без лишних вопросов, надо будет только проверить вас на наличие вируса в организме, — он говорил быстро и чётко, словно рассказывал план действий трясущимся от страха новобранцам. — Дело пары секунд. Пойдём скорее, мам, — Леви уж было сдвинулся с места, собираясь приступить к задаче, ведь, по сути, ничего толком делать то и не надо: проверят — для него повторно — глазное яблоко или что военные этими штуковинами в глазах проверяют, и, если всё чисто, то без лишних проблем впустят. Всё гениальное — просто. По крайней мере, было таким до того как, потянув Кушель за руку к автобусу, из которого минутами ранее вышел, до него не дошло, что та совершенно не поддавалась. Совсем как упрямый телёнок, не желающий идти обратно в стойло. — Мам? — парень обернулся, с непониманием глядя на женщину пылающим металлическим огнём взглядом. На лице отобразилось выражение какой-то детской растерянности и недоумения. — Леви, я, — прошла всего пара мгновений с момента выхода обстановки из-под контроля, а в её безжизненных глазах уже стояла пелена слёз, которые одна за другой стекали по ненормально бледным щекам, оттенком напоминающим первый снег, укладывающийся на дорожки парков и скверов. От такой яркой, лучезарной улыбки не осталось и следа, словно то, как расплывались в добродушной усмешке бескровные губы, существовало в мире лишь в качестве общей, массовой иллюзии. — Я не пойду с тобой. Оглушение. Ошеломление. Возвращение панического страха. В этот момент у Леви перед взором разбилась целая зеркальная лавка, разрушающая полноценную картину мира, иначе он не может объяснить почему под роговицей образовалось режущее ощущение. Словно поехавший на голову хирург пытается добраться до хрусталика скальпелем, и не думая о том, чтобы вколоть попавшейся жертве пускай даже жалкое подобие анестезии. — Не говори ерунды, ты едешь со мной, и это не обсуждается, — он снова потянул на себя крошечную тонкую ладошку, слегка влажную от волнения, сжимая собственную руку только сильнее. Почему она так говорит? Почему она сейчас плачет? Они ведь могут выбраться отсюда вдвоём! Вместе, как было и всегда, так почему она сейчас стоит на месте и не предпринимает попыток к бегству от развернувшегося вокруг безумия?! — Ты что, на солнце перегрелась пока сюда добиралась? Или у тебя шок от грохота? — парень старался держать себя в руках, но моментами во время выговора слов голос самопроизвольно добавлял себе истеричные ноты. — Мам, пожалуйста, пойдём, — тонкие губы тряслись, руки дрожали, будто вышел в тридцатиградусный мороз без перчаток, в уголках глаз с раздражающей скоростью скапливались сияющие в солнечные лучах кристаллики да жалость с мольбой напополам. — Леви, я не могу, — но продолжала держать его ладонь, словно последний оплот в своей жизни, который по разрушению лишит её смысла жить. Кушель держала ладонь своего сына, не имея морального духа отпустить. — Посмотри на меня. Думаешь, они пустят в автобус болеющего человека, ещё и с несбиваемой температурой? — Но ты никак не связана с происходящим! — солнечное сплетение пережимало, словно на грудь взвалили пятнадцатикилограммовую наковальню, воздуха катастрофически не хватало, потому что в горле образовался комок, который и душит, душит, душит. — Они ведь должны это понять, должны хоть что-то с этим сделать! Мы можем объяснить то, что с тобой происходит! — несмотря на состояние, школьнику не составляло труда разговаривать на надрывных повышенных тонах. — Зачем ты плелась сюда, если говоришь, что не едешь вместе со мной?! Кушель дёрнула его на себя, что есть силы, и обняла, оплетая руками плечи, прижалась щекой к щеке. Отличный манёвр, чтобы вложить документы мальчишке в куртку. — Мне нужно было увидеть тебя, — шепнула она на ухо, мягко перебирая волосы на колючем затылке, а через секунду прохладными руками гладит лицо, беря его в ладони. — Самолично убедиться, что с тобой всё хорошо, — смотрит в его глаза, предаваясь воспоминаниям о том, каким совсем крохотным ребёнком был этот юноша перед ней. Вспоминая, как он сказал первое своё слово, как сделал первый самостоятельный шаг, как светились его глаза, когда он искренне смеялся и какие горячие слёзы лил, когда периодически падал на ровном месте… Находила в памяти моменты первого похода в школу, заведение первого друга, первое столкновение с предательством и жестокостью мира, а совсем недавно они обсуждали сдачу экзаменов… Она ведь даже и не заметила, как Леви вырос. — Пожалуйста, мам, прекращай нести эту брехню, — по щекам текли обжигающие кожу слёзы, что похожи на стекающие по стеклу капли, сердце бешено молотилось в груди. — Пойдём вместе! Ты не можешь просто взять и бросить меня! Я не прощу тебе этого! Женщина долго смотрела на лицо напротив, а после слегка привстала на цыпочки, оставляя на лбу лёгкий поцелуй. — Ты обязательно со всем справишься, — такие простые, незамысловатые слова отозвались гулким эхом в детском голове. — Пожалуйста, — на этот раз обращение было к солдату, хотя глаза её, до краёв наполненные водой, смотрели исключительно на человека перед собой, — уведи его. По рации сообщили, что заражённые прорвались на территорию. Охваченные голодом звери совсем скоро будут здесь и поглотят каждого, кто осмелится остаться, а не спасаться бегством. Секунды. У них оставались секунды. — Не волнуйся, я позабочусь о нём. Твой сын будет в безопасности, — и мир Леви мигом перестал существовать. Он даже не придал значения тому, что военный обратился к самому дорогому человеку на «ты». Солдату пришлось буквально отдирать его от рук матери, чтобы после чуть ли не бегом направиться в сторону автобуса. Леви вырывался, почти до хруста выворачивая руку, дёргался в разные стороны до такой степени, что запястье, которое находилось в крепкой хватке солдата, начинало болеть, как при растяжении мышц, казалось, что ещё немного и кости себе переломает, лишь бы выбраться и всеми пальцами вновь вцепиться в мамино пальто; царапался, даже пытался кусаться, сжимая челюсти до болезненного напряжения, хотя задней мыслью понимал, что это совершенно бессмысленно, ведь военный-то в специальной форме, а против такого материала и без того жалкие попытки к освобождению выглядят ещё более никчёмными. Юноша пытался сделать хоть что-то, при этом абсолютно не стесняясь в выражениях, а всё ради того, чтобы убедить хотя бы одного из этих взрослых в неправильности свершаемых действий. Нет. Так нельзя. Нельзя. Он не мог оставить её здесь. Мама ведь не больна этим грёбаным вирусом, её болезнь носит другой характер, так почему никто не стал бы в этом разбираться? Нет, Леви понимал почему: болеющий, да даже простывший на днях индивид — потенциальная угроза, способная перерасти в нечто более масштабное и страшное. Понимал, что такая позиция является правильной со стороны обеспечения защиты здоровых членов общества, но… Почему? Почему это должно было коснуться и маму тоже? Военный всё тащил его к автобусу, а Леви в это время без конца звал ту, кого пришлось оставить позади… Он кричал, срывая голос, он рисковал захлебнуться слезами, он умолял отпустить, без перерыва повторял, что его маме можно помочь, и ещё не всё потеряно, но на каждый крик души слышал в ответ лишь молчание. Последнее, что Аккерман видел, прежде чем его буквально затолкали в автобус — улыбающаяся Кушель. Оказавшись в салоне транспорта, дверь за парнем тут же закрылась. Послышался рёв заводящегося мотора. Но он не слышал. Не ощущал, не чувствовал. Словно что-то внутри него отказалось выполнять функцию жизнеобеспечения, отправляя на верную погибель. На глазах будто плотная тканевая повязка, ноги связаны толстой верёвкой, а руки вовсе отрублены за «ненадобностью». Леви не помнит того, как сел на своё место, — или это произошло с помощью друзей? — не мог разобрать и слова из того, что они говорили и спрашивали — шевелили губами, но звуков никаких не издавали. Точно в телевизоре громкость убавили до нуля. Ребята пытались разузнать что такого могло произойти, ведь выходил друг из транспорта необычайно счастливым, но единственное, чего от того удалось добиться, кроме потока нескончаемых слёз — упирание макушкой о переднее сиденье и закрытие ладонями ушей с такой силой, словно намеревался расплющить черепную коробку. Лелеял надежду абстрагироваться, но всё же улавливал приглушённый голос Изабель, взволнованно зовущий его по имени. Парень не мог вздохнуть — набирал в рот воздух, дыша через рот, но тот тут же вылетал обратно в среду своего обитания; не мог усмирить дрожь в ногах, которая была настолько сильной, что не заметить её было возможно только в том случае, если у человека нет либо зрения, либо глаз в принципе; кусал внутреннюю кожу губ лишь бы не завыть во весь голос… Это обидно. Это больно. Страшно и чертовски несправедливо. Сквозь плачевное состояние, напоминающее паническую атаку, органы слуха переключились на свист пуль, разрезающий пространство, сменяющие друг друга автоматные очереди; невыносимые бессвязные крики обычных людей, которые ещё несколько часов назад проводили завтрак в кругу любимой семьи; «держать оборону!», звучащее командирским тоном, и нечто неподдающееся описанию, но вызывающее настоящий животный ужас. Кажется, примерно так рычат и ревут звери, подвергшиеся бешенству. Леви не хотел слышать. Слепо умолял, чтобы это всё оказалось сном. Затянувшимся кошмаром, но никак не реальностью. С улицы прозвучало громогласное «увози их, мать твою, отсюда!», и автобус двинулся с места, перед этим раза три покачнувшись из стороны в сторону из-за того, что в его бока что-то врезалось под раздирающие глотку и голосовые связки вопли. Дети, находившиеся в транспорте, вели себя словно в зверинце — глупо было бы отрицать, что всем до сворачивания нервов в тугой морской узел было страшно: кто-то в голос рыдал, зовя родителей и противно всхлипывая после каждой неразборчивой фразы; кто-то не мог оторваться от картин, разворачивающихся за пределами автобуса, словно в окнам происходило забавное представление, не всем подходящее по вкусу. Никак не меняя своего полусогнутого положения, продолжал прожигать никуда не направленным взглядом свои кроссовки. Они были чистыми ещё этим утром, а теперь складывается впечатление, что в них весь день в огороде прокапался. Грохот, крики людей и пуль утихли. Наступила долгожданная тишина, которая часами ранее пугала своей непонятностью. По крайней мере, снаружи было спокойно, а салон наполняло исключительно напряжённое сопение. Аккерман прикрыл глаза. В темноте перед взором стояла только мама и её извиняющаяся улыбка. Продолжал закрывать уши, но всё равно слышал смирившийся с неизвестной участью голос, уверяющий, что с ним всё будет хорошо. Леви отдал бы любые сокровища, даже собственную душу пускай забирают, лишь бы ещё раз обнять её, ещё раз ощутить тонкие пальцы в волосах, проснуться в своей комнате и понять, что ничего взаправду и не было… Прямо сейчас очнуться. Ну, пожалуйста. Кошмар длится слишком долго, и ни один способ не помогает выбраться из него: ни физическая боль, ни моральная, ни убеждения, что происходящее не более чем несуществующие декорации. Пожалуйста, хватит. Пожал… Сквозь толстую пелену послышался протяжный рокот шин, резкое и чересчур неожиданное отлетание от окна, детские визги, пропитанные неподдельным ужасом, темнота, запах гари и жжёной резины. Это должно было быть обычное утро. Почему мироздание решило переиграть его иначе?