На протяжение ночи Леви утопал. По самую макушку погружался в холодную воду, в которой, подобно электрическим угрям, его опутывали мысли о прошедшем разговоре. Он так давно не говорил с кем-то о переживаниях, тем более настолько сокровенных, из-за чего чувствовал себя не в своей тарелке. Воздух был ещё чист и прозрачен несмотря на то, что близился очередной жаркий полдень, а юноша до сих пор чувствовал себя потерянным.
Столько времени в полном одиночестве без возможности поделиться душевными порывами, заявить «пожалуйста, выслушайте меня, иначе я сойду с ума» научило его справляться без сеансов психотерапии, загоняя эмоциональные проблемы в пыльный угол.
Он не плакался Эрвину, но ощущал себя так, будто рыдал перед ним в три ручья с вытекающими из носа соплями. Тц. Ни за что в жизни. Он просто рассказывал о событиях, которым наверняка уже исполнились месяцы, если не заветные полгода. И всё. Однако это вовсе не отменяло того факта, что он был скован из-за
откровений.
Неловкость и смятение — именно они выступали виновниками помутнённого состояния, граничащего с глубокой задумчивостью. Виновниками замешательства и некой смущённости выступали иные вещи.
Утро также не обошлось без небольших удивлений. По крайней мере, Леви совершенно точно не был готов застать себя, лежащим прямиком на Эрвине. Как до такого вообще дошло? В нём без сомнений пылала уверенность в том, что засыпал он в далёкой от такового положения позе. Может, всему виной коматозное состояние? Поэтому он не помнил того, как банально перелёг?.. Даже звучит как нечто маловероятное.
Да, именно об этом Аккерман и размышлял, уже на протяжение минуты пялясь в широкую спину перед собой. Что здесь должно смущать? Он не рассматривал, а думал. И думал не о том, что лежать на твёрдой груди было чересчур удобно; не о том, что хотелось пробыть в тепле ещё пару минут после пробуждения, краем глаза наблюдая разглядывающие лица тех двоих, что на протяжение уже пары часов беспрерывно…
— Снова засматриваешься на зад командира, коротышка?
О чём и шла речь. Лёгок на помине.
— Главное, что не на твой, — Аккерман покосился на выросшего из-за плеча Захариуса. — У него хотя бы есть на что смотреть, в отличие от некоторых, — он больно прикусил язык, поняв, что ляпнул лишнее, но исправляться уже поздно.
— Не знаю как насчёт Эрвина, но я не горю желанием быть рассматриваемым малолеткой, — Майк совсем немного подумал и добавил: — Нет, я, конечно, был бы не против, если бы передо мной девки хвостами крутили, как в былое время, но уж явно не с таким провокационным выражением морды.
Как он сказал? «Провокационным»? Как это понимать? У него совершенно нормальное лицо. Леви был в этом более чем уверен. Или всё-таки нет?
— А я думал ты только таких и завлекал раньше. От них, небось, больше хвалебных словечек получал, чем от взрослых женщин.
Их взгляды столкнулись в саркастичном поединке. Оба давали понять, что ни одна перебранка без отпора не останется. А такое в большинстве случаев — в их большинстве случаев — заканчивалось плачевными результатами.
Но на удивление Майк не стал продолжать сыпать откровенно издевательскими насмешками — лишь ухмыльнулся и небрежно взъерошил грязные волосы юноши, от чего на голове у того появилось премерзкое ощущение нескончаемого количества сора на прядях.
— Я — нет, не завлекал. А вот Эрвин — по всей видимости уже начал, — оставив юношу в смешанных чувствах, он догнал впереди идущего командующего, дабы переговорить вопросы о маршруте.
Они трое все какие-то странные сегодня. Или Леви медленно, но неизбежно начинал относится к ним не с такой категоричностью?
Он улыбнулся одной стороной губ, прежде чем заметил, что Ханджи прямо-таки расцвела, заприметив за ним несвойственную деталь. Пародия на искреннюю улыбку тотчас же переползла в привычно сжатую тонкую линию. Однако женщина не восприняла этот жест за «прекрати на меня пялиться, я на него не глазею», а в точности наоборот: её глуповатое выражение лица стало ещё более далёким от адекватности. До Аккермана дошло, что этим днём его вряд ли оставят в покое.
Именно в таком настрое и протекали час за часом.
Захариус после того короткого диалога больше не поощрял присутствием на границах личного пространства; Зое так и норовила задать один несуразный вопрос за другим, и от каждого уши Леви сворачивались в трубочку: «а чем вы с Эрвином вчера занимались отдельно от нас?», «он ведь ничего такого не делал? Вряд ли он способен на такое, но, знаешь, он мужчина по натуре страстный и непредсказуемый». Аккерман не стал уточнять, откуда она знала такие подробности.
А что насчёт самого Смита… Смит являлся командиром. Непроницаемое выражение лица, истолковать которое было невозможно, движения — чёткие и будто заученные. Весь такой важный и гордый. А ещё чертовски глухой. То ли он в самом деле не слышал, как Леви терроризировали, то ли отлично делал вид.
В какой-то момент юноше даже захотелось провернуть нечто экстравагантное, чтобы солдат обратил на него внимание. Или хотя бы избавил от нежелательных разговоров о том, где же они пропадали, будучи в библиотеке. Среди книжных полок, в темноте, наедине… Бр-р.
И почему парень вообще зациклился на этих мыслях? Ясно же, что всё напридуманное Ханджи — сущий бред. Однако непроизвольно к этим глупостям возвращался. Снова и снова, несмотря на попытки пресечь, закрыть для мозга эту тему. Вдобавок никак не мог понять, шутили ли товарищи или на самом деле думали, что он питал к Эрвину какие-то
особенные чувства. Или подросток собственными силами додумал, что они могут не шутить? Какой же ужас.
Леви как можно тише выдохнул и будто невзначай огляделся: широченная автомобильная дорога, по бокам которой раскинут лес, напоминала о бесшумных парковых аллеях. Из-за спёртого воздуха яркость цветов искажалась — весело и ярко до изнеможения, до боли в груди, до радужных кругов перед глазами. Потрёпанный вид команды создавал впечатление, что они перешли из одного штата в другой только на своих двоих. Предварительно спустившись с горы и перейдя через реку.
Звуков нет. Тишина в лесу ещё плотнее и гуще жары, и даже жуки не жужжали. Щебет птиц ассоциировался с чем-то нереальным. Тем, что люди выдумали сами, а после поверили в несуществующее.
Леви вдохнул запах диких трав.
Как скоро они должны добраться до пункта, где якобы расположились военные для защиты мирных граждан, ждущих спасения? Час-два? Он сомневался, что выдержит больше.
Бензин они, к сожалению, не раздобыли, потому сумки с оружием и тем, что осталось от провизии приходилось тащить на спинах: солдаты несли их по очереди, доверяя Аккерману лишь ту, которая содержала в себе продовольствие под предлогом «тебе нельзя перенапрягаться», прозвучавшем от Эрвина ещё рано утром. Пф. Он же не беременная дама. Да, уставший до крайности, но ничего помимо. Однако Эрвин был непреклонен. Кажется, про таскание тяжестей на плечах — единственное, на что он указал целенаправленно юноше.
А тот никак не мог разобраться с тем, что творилось на душе. Вроде и спокойно, но в то же время что-то периодами щекоталось под покрытыми синяками рёбрами. Похожее чувство одолевало прошлой ночью. Напоминало о себе, когда Леви вспоминал о сильных руках, обвивающих его тело в объятиях.
Внезапно все остановились. Аккерман понял это по тому, что врезался в спину Ханджи. Уже догадывался о причине остановки. Догадывался, что эти трое увидели — запах мертвечины, тёплый и такой мерзкий, что кишки в животе заворочались, наталкивал на неутешительные выводы.
Стены из каких-то металлических панелей окутаны проволокой, шипы которой держали телесные ошмётки и органы, исклёванные изголодавшимися птицами. Десятки мёртвых защитников баррикад, что лежали на залитой уже запёкшейся кровью земле, и трупы заражённых, некоторые из которых были насажены на острые отростки, торчащие из оградительной конструкции. И ни одного признака чего-то или кого-то в уме. Ни одного признака жизни. Оплот человеческой надежды полностью разгромлен.
Леви глянул на Эрвина. Лицо ничуть не изменилось, но Аккерман чувствовал напряжение, исходившее от его фигуры и незримо распространявшееся на остальных.
— Берём всё необходимое и уходим. В приоритете патроны, — спустя минуту молчания выдал командующий совершенно спокойным тоном. — Майк, Ханджи, вы по левому флангу, мы — по правому. Через полчаса встречаемся здесь. И Леви, — подросток врезался во взгляд голубых глаз, по рукам отчего-то побежали мурашки, — не отходи от меня далеко, — и решительными размашистыми шагами направился в ранее обозначенную сторону.
Парень коротко кивнул и поплёлся за ним, пытаясь найти убедительное и разумное объяснение. И что это значит, мать вашу? Что это ещё за идиотская реакция на… На что? На слова или этот выразительный баритон? Блять. Он махнул головой, мысленно давая себе подзатыльник за очередные размышления, крутящиеся вокруг Смита.
Холод. Во всех проблемах виноват холод. И что с того, что на улице невыносимо душно? Никто ведь не отменял вероятность простыть. Озноб, недомогание, лихорадочное состояние и так далее. Эрвин тут ни при чём. Безусловно.
Вместо того, чтобы продолжать предаваться ненужным раздумываниям, Аккерман вновь осмотрел округу, но картина мира не отличалась от того, что предстало вначале. Те же тела, те же мутировавшие трупы, тот же запах страха, обречённости и невозможности что-либо изменить.
— Как ты себя чувствуешь? — подал голос солдат, когда они подходили к одной из тёмно-зелёных палаток.
— Вполне терпимо для зомби-апокалипсиса. А вот ты выглядишь так, будто узнал о кончине цивилизации только сегодня.
Эрвин улыбнулся, но одними лишь губами — глаза у него оставались серьёзны. Такое часто бывает у людей или очень несчастных, или на совести которых лежит какой-нибудь упрёк за сделанное в прошлой жизни. Достал нож из прикреплённых к голеням ножен. Так спокойнее. Никогда не знаешь, когда опасность, обманывая окружающей тишиной, выпрыгнет из-за угла и свернёт тебе шею одним ловким движением.
Они приостановились. Намеченная цель очень близко, но рисковать безопасностью было нельзя, потому Леви, получив в качестве приказа «стой здесь», в самом деле остался на месте, иногда оглядываясь назад. Его не покидало чувство, что за ними кто-то наблюдал. Не выдавая себя, ожидая в тени удобного момента.
Смит едва заглянул в палатку, бегло осмотрел её, концентрируясь на деталях, и только после этого зашёл в неё, жестом подзывая Леви. Юноша не заставил себя долго ждать, но, зайдя внутрь, сразу же пожалел, что не остался снаружи: в нос ударил аромат тухлятины. Но на отлынивание от работы время было упущено, потому парень принялся рыскать.
— И, наверное, я выгляжу так, потому что кое-кто всю ночь на мне ворочался. Не знаешь, кто бы это мог быть, цветочек?
Подросток насупился и остро блеснул глазами. Видимо, от этого прозвища ему больше никогда не избавиться, хоть из шкуры вон лезь.
— Не знаю, как так вышло, — пробормотал он, отводя взгляд в сторону. — Мог бы и на пол скинуть, если я мешался.
— Мог бы, — солдат направился в противоположную часть небольшой территории. — Но для какой же цели я бы тогда укладывал тебя на себя?
Аккерман поперхнулся сгнившем воздухом и закашлялся от неожиданного заявления.
— Ты сделал… чего?! — от переполняющего возмущения Леви даже позабыл об основной задаче, стоящей перед ними.
— Я подумал, что тебе неудобно спать, сидя у стены, — как ни в чём не бывало Эрвин обшаривал валяющиеся то тут, то там коробки различных размеров, надеясь, что хотя бы в одной из них найдутся или боеприпасы, или пища. — Жаловался бы ещё на боль в спине, — Смит осведомлён о неприятных последствиях не понаслышке.
— И поэтому ты пришёл к такому долбанутому решению?
— А тебе разве не понравилось?
От такой наглости подросток сжал кулаки и серьёзно задумался о взбучке для одного товарища. Он чувствовал, как праведный гнев заполнял внутреннюю пустоту, вырываясь за незримые пределы. Хотелось дать солдату по физиономии. Хорошо так, душевно.
— Отъебись и занимайся делом. Нужно закончить быстрее, чем трупоеды подтянутся.
Смит ничего не ответил, но юноша был уверен, что тот лыбится — шестым чувством ощущал, третьим глазом видел, как губы растягивались до ушей, обнажая крепкие зубы. Вот же сволочь.
Мусор, мусор, мусор и ещё больше всякого хлама — вот и всё, что попадалось под руки, едва их не раня. Порой осколки предметов, потерявших первоначальную форму, появлялись местах, в каких их не ждали, и успевали неприятно тыкаться в пальцы. Но, проходя даже через такие испытания, ничего полезного не находилось. Железные банки, назначение которых неизвестно, — помимо тех, на чьих боках виднелись названия и рисунки различных «блюд», — и какие-то разорванные окровавленные тряпки с клочками бинтов.
Дело результатами на нынешнюю минуту не радовало от слова совсем. Не радовало так же, как и запах вокруг. От плотной концентрации гнилья тянуло блевать.
— Эрвин, — подросток поднялся на ноги, — я наружу, иначе меня сейчас наизнанку вывернет, — и чуть ли не бегом покинул треклятую палатку. Солдат ничего не ответил. Или же Аккерман, гонимый желанием выбраться из символической могилы, попросту его не слышал.
Оказавшись на улице, он резко вдохнул природный воздух. Это вышло настолько рефлекторно, что Леви от самого себя не ожидал такой жадности до кислорода. Словно лёгкие только и ждали момента заработать в полной мере. Изумительно. По крайней мере лучше, чем находиться в одной огромной протухшей консерве.
Парень вытер ладони об одежду, а затем провёл по лицу, будто пытаясь придать большую благообразность внешнему виду. От него самого пахло ничуть не лучше — чувствовался аромат дорожной пыли, дождевой грязи и иловой воды, в которую его мокнули хер знает когда. Было что-то ещё, но он не хотел об этом задумываться, поскольку в таком случае желудок определённо преподнесёт подарок. Мерзость.
Леви хмыкнул. Глаза покосились в сторону, грозясь от усталости закрыться, но в последний момент зацепились за что-то…
странное. Юноша глянул на палатку, сделал выводы, что далеко не уйдёт и двинулся вперёд. Под ногами хрустела сухая земля.
То, что привлекло внимание подростка напоминало крысиного короля, но слепленного исключительного из человеческих тел. Они будто срастались воедино, «скрепляясь» в тех местах, где находились укусы или пулевые ранения.
Аккерман присел на корточки, продолжая тщательно рассматривать мутанта, на которого раньше натыкаться не приходилось. Три головы срослись между собой, но одна выглядела слишком «свежо» по сравнению с другими; несколько конечностей, растущих не параллельно друг другу: где-то рука или нога выше тех, что находились с другой стороны. Как паук, собранный из деталей четырёхлетним ребёнком.
Наклонился чуть ближе.
Обезображенное тело, — или всё-таки тела? — лишь отдалённо напоминало человеческое происхождение, отчего юноша ловил себя на мыслях, что всё это нереально. Съёмки нового фильма или сериала, экранизация популярной компьютерной игры про кровожадных чудовищ. Но не настоящее, в котором каждому выжившему приходиться вариться, доверяя лишь себе и заряженному револьверу.
Ещё ближе.
Отмирающие слои кожи буквально соскальзывали с мышц так, будто трупы уже несколько месяцев находились в отвратительном влажном помещ…
Грудная клетка мутанта резко дёрнулась. Мутные, покрытые прозрачной плёнкой глаза уставились на подростка. Аккерман повалился назад, когда одна из рук потянулась в его сторону. В голове истерично забились «бежать!» и «звать на помощь!», но Леви, отлетев на небольшое расстояние ползком, молчал и оставался на месте.
Инфицированный не поднимался — доносились только неразборчивые мычащие звуки.
Леви осторожно подобрался к нему.
Взгляд бессмысленный, как и минутой ранее, но было в нём что-то помимо пустоты. Тоска и вселенская печаль, виной которым были несправедливость и отнятая возможность биться за жизнь.
— Мхф, — пальцы атрофированной конечности дрогнули. — Семья, — голос точно поломавшийся под давлением физической силы сучок. — Моя семья, — между словами звенела тишина. Словно произносить, издавать, ограничиваться дребезжащим шёпотом — невыносимо больно.
Леви молчал. А что он мог сказать? Как на это реагировать? Шок и страх сковывали не только тело, но и разум. Язык присох к гортани, горло обволокло ядовитой лозой. И ни одной мысли о том, что делать.
Дрожащая рука вновь потянулась к нему, но в замке из крепко сжатых пальцев находилась смятая бумажка, потому юноша аккуратно забрал её, и только после этого обагрённая кровью лапа грохнулась вниз. Развернув небольших размеров листок, Аккерман понял, что это была фотография.
— Семья… Моя семья.
Подросток посмотрел на картинку, углы которой были окрашены в красный: молодая девушка прижимала к груди ребёнка, а за плечи её приобнимал мужчина. Тот самый, что сейчас находился между безжалостным монстром и разумным человеком.
То, что держало в себе ценные воспоминания о былом и счастливом, переместилось в карман ветровки, но надломленный голос заговорил снова:
— Убей меня, — ужасный лающий кашель рвался из груди неизвестного. — Оно внутри. Внутри меня. Я не хочу, не хочу…
Ладонь легла на плечо. Аккерман ощутимо вздрогнул, но быстро догадался, кто почтил его присутствием.
— Ему нужна помощь, цветочек, — на удивление Эрвин говорил спокойно, но парень на пятьдесят процентов был уверен, что со временем его настигнет очередной всплеск гиперопеки.
Леви даже не стал спрашивать, что Смит имел в виду, ведь всё и без того было очевидно. Блёклые глаза до сих пор смотрели на него. Смотрели ожидающе и даже как-то умоляюще.
— Я не смогу, — и, невзирая на сомнения и в интонации, и в словах, поднял раскрытую ладонь, считая секунды для момента, когда солдат вложит в неё нож.
— Я помогу тебе, — вместе с фразой холодная сталь легла на кожу.
Леви сжал рукоятку сильнее, но вместе с хладом почувствовал и тепло чужих пальцев на своих. Командир опустился на одно колено позади и ненавязчиво поддался вперёд, не оставляя Аккерману путей отхода. Оба понимали, что он обязан это сделать.
И всё равно было не по себе. И пускай подросток понимал, что дарует человеку милость; понимал, что исполняет последнюю просьбу… Он ни разу не убивал, из-за чего сам удивлялся тому, что сумел выжить. Не убивал ни зомби, ни тем более человека, а теперь был вынужден запустить счётчик миллилитров крови на своих руках. Но такое всё равно бы произошло. Рано или поздно.
— Тебе страшно, — Эрвин будто читал, видел то, что крутилось в юной голове. — Но поверь, это не так сложно, — острие ножа уткнулось в лоб умирающему, и Аккерман ещё судорожнее ухватился за рукоятку.
Он не чувствовал на себе пристального взгляда — мужчина закрыл угасающие глаза и наверняка думал о встрече с людьми, которые ждали его по ту сторону.
— Все умирают, Леви. Но некоторым просто нужно помочь, — голос у уха проникал в самые отдалённые уголки души, унося сознание дальше и дальше от действительности. — Нынче убивать людей вовсе не грешно, — лезвие медленно вошло в середину черепа. И спустя мгновение округу оглушил тихий треск.
Убийство. Его первое убийство. Дыхание за спиной. Мёртвое, бездыханное тело. Охотничий нож, заляпанный густой кровью. Рука, сжимающая ладонь.
Но после всё пропало. Дышать стало легче, но мандраж не отступал. Позади уже никого не было, но он по-прежнему чувствовал, как вздымалась грудь Эрвина, чуть касаясь позвоночника.
— Идём, — пятерня зарылась в волосы и слегка потрепала, успокаивая. — Нас уже заждались.
После этого Леви всю дальнейшую дорогу, — маршрут которой был построен до ближайшей заправки, — чувствовал себя зверушкой, блуждающей по беспросветному туману. Без конца идёт, а выход найти не может, поскольку туман существует у зверушки в голове.
Вроде бы он успевал о чём-то думать, успевал делать какие-то выводы, но даже не запоминал ничего из того, что произвольно генерировалось в сознании. То ли разучился думать в принципе, то ли мозг перегрелся и перешёл в аварийное состояние. Думал, чувствовал землю под подошвой и её твёрдость, но будто через незримую призму или будучи не в своём теле. Как в осознанном сне.
Он убил человека. Тот сам просил об этом, но почему же Леви не чувствовал, что сделал что-то хорошее? А должен ли он был это чувствовать? Можно ли такой вид убийства назвать убийством во благо? Он ведь не посягнул на жизнь беззащитного, того, кто не хотел встречать у своих дверей смерть. Это был выбор, сделанный тем мужчиной. Но почему же слюна такая горькая?.. Наверное, от осознания, что мир в корне поменялся, а Аккерман до сих пор скучал по спокойствию, иногда забываясь в иллюзиях и мечтах.
Мир поменялся, потому что поменялись люди. Люди пришли к изменениям, потому что изменились условия. Условия поменялись, потому что ни одна глупость не обходится без последствий. Леви сомневался, что возможно всё вернуть на круги своя.
Получается, им всем теперь оставаться такими навсегда? Жестокими, ищущими спасение даже в самых аморальных путях? Да, такими они не были.
Сейчас не были, но такое произойдёт. Жестокости вокруг намного больше, чем раньше, потому она искажает и мораль тех, кто некогда ей следовал, намного быстрее. Леви боялся того дня, когда подобное произойдёт и с их небольшой группой.
Внезапно краски природы смешались в одну кляксу, колени прострелило жгучей болью. Потребовалось совсем немного времени, чтобы понять — ноги подвели крайне неожиданно.
— Блять, — прошипел юноша, чувствуя, как маленькие камешки впились в кожу ладоней. Он не стремился подниматься по одной простой причине: ступни. Не мог знать наверняка, но липкая влага между пальцев и ещё в нескольких уязвимых местах говорили о критичных повреждениях.
— Леви, — Эрвин оказался рядом так быстро, что Аккерман даже удивился такому скорому оказанию внимания. — Что произошло? У тебя что-то болит?
— Вот только ещё одного обморока нам и не хватало, — сардонический баритон Майка становился громче по мере приближения того.
— Не издевайся над ним! Может Левасичку хуже, чем мы думаем!
Леви оторвал глаза от грязно-серого асфальта и наткнулся на широкую ладонь. Не став разыгрывать комедию, он молча принял помощь, при подъёме стараясь не мычать от расползающейся по ногам боли.
— Порядок. Споткнулся, — голос нарочито безмятежный, с посылом «обычное дело, в этом нет ничего смертельного». На самом деле ему очень сильно хотелось психануть и накинуться с обвинениями насчёт того, что последняя остановка у них была пару часов назад. Но умудрялся держать себя в руках на последних ниточках терпения.
— Уверен, что всё в норме? — Смит «ни на что не намекающим» взглядом покосился на потёртые места джинсов, по которым велеречиво растекались тёмные пятна.
— Кончай строить из себя всезнающего. Упал и упал. Ну, поранился немного, но кости-то целы. Что ещё?
Командующий обвёл его фигуру внимательным взглядом.
— Запрыгивай мне на спину. Донесу до заправки.
Леви проглотил язык. Тот будто свернулся в трубочку и закатился в горло, напоследок отсалютовав на прощание. В это время Смит уже отдавал свою сумку Майку, символизируя тем самым принятое без дискуссии окончательное решение. Но Аккерман не был бы собой, если бы не попытался отстоять свою точку зрения.
— Я пойду сам. Помощь мне в этом не нужна, — и скрестил руки перед собой, словно серьёзный вид мог заставить солдата передумать.
Командир остановился на полудвижении и посмотрел на подростка через плечо, а затем в сторону склоняющегося к горизонту солнца.
— Такими темпами мы дойдём только через часа три, а совсем скоро уже стемнеет. Ты ведь не хочешь ночевать на дороге, посреди леса?
И крыть было нечем. Эрвин говорил абсолютную правду, противостоять которой значило потерять драгоценное время впустую. Потому Леви, скрипя зубами, но с горделивым видом, перекочевал на Смита, мысленно шля нахуй хихикающих Ханджи и Майка, которые «прикрывали спины и следили за тылом», а не страдали хёрней под стать пятнадцатилетним девкам.
Лодыжки часто пульсировали, как будто к ним за компанию переселилось сердце, колени ныли, но уровень дискомфорта был бы ещё выше, если бы мышцы вдобавок напрягались, так что грех было жаловаться. Совсем скоро острая боль сменилась болью приятной, и это привело к ожидаемому эффекту — спустя ещё минут двадцать таких катаний Леви выключился.
Последнее, что он помнил перед этим — терпкий запах пота, въевшегося в одежду табачного дыма и кожи, нагретой солнечными лучами.
Несмотря на свою желанность, сон длился недолго. По крайней мере, так казалось самому парню, из-за чего его тормошили и тормошили, ведь после каждого кратковременного пробуждения он вырубался снова и снова. Слишком много эмоциональных потрясений, слишком сильное желание отдохнуть, провалявшись до обеда.
— Подъём, у нас ходячие на хвосте!
Аккерман подорвался, получив в придачу незавидное головокружение и резь по телу. Хотелось завалиться обратно, но он с горем пополам стоял и ошалелыми глазами бегал по окружению. Полумрак, на фоне которого одним ярким пятном выделялся небольшой костёр посреди помещения. И на удивление мутантов не было, а вот довольный Майк — ещё как.
— Ну вот. А ты всё «не надо» да «не надо», — Захариус спародировал тонкий голос Зое, с помощью воды обклеивая окна газетными листами. — Со мной поднялся в два счёта и без сюсюканий.
Сердце барабанным ритмом ударяло по груди, провоцируя зарождение желания вырвать его и растоптать; желудок точно сузился до минимального размера, вызывая спазмы в районе живота. Леви сделал глубокий вдох. Удостоверился, что функционировать всё ещё способен, вопреки окаменевшим мышцам.
— Ты своими криками лишь напугал его!
— Вы сказали разбудить — я разбудил. Он проснулся? Проснулся. Задача выполнена.
Подросток опустился обратно. Холодно. Неудобно. Болит спина. Примерно так же он чувствовал себя на первом уроке в школе. Особенно, когда первым по расписанию стояла физика. Лучше бы это была она, а вокруг — кабинет по тому самому предмет, чем очередной день выживания в небольшом задрипанном здании. Должно быть, они уже добрались до назначенного места.
— Эй, малой, ты только не дрыхни в очередной раз, иначе мне придётся что-нибудь на тебя вылить. И в этот раз Хан меня не отговорит.
Аккерман повернул голову. За стеклом темно, в помещении было бы ещё темнее, если бы не огонь, рассеивающий тусклым светом обволакивающий мрак.
— Что вы делаете?
— Исполняем приказ командира Смита, чтобы повысить показатели по незаметности укрытия для противника, — нарочито серьёзно произнёс Захариус перед тем, как за стеллажами зашуршало.
— Успеешь ещё попаясничать Майк, — в поле зрения появился Эрвин с источником шуршания — в руках солдата были бинты, пачка антибактериальных салфеток и прочая лабуда для оказания минимальной медицинской помощи.
Смит подошёл ближе.
— Добрый вечер, цветочек, — будучи улыбающимся, он вызывал неясное щекочущееся нечто на коже. — Хорошо отдохнул?
— Обошлось без кошмаров, и на том спасибо, — приглушённо отозвался парень и потупил взгляд, «ломая» пальцы до чёткого хруста. Командир держал грань между жёсткостью и нежностью с такими достоинством и некой властностью, от которых пробуждалось чувство неловкости и ноги становились ватными.
— Это не может не радовать, — мужчина снова улыбнулся, и улыбка эта напомнила Леви родительскую, когда ребёнок приносит в подарок страшенную подделку, сделанную на одном из уроков. И он не мог понять, что именно вызывала эта ассоциация.
— Нужно обработать твои «боевые ранения». Сможешь подняться или мне понести принцессу на руках?
Не мельтеша и секунды, подросток задвинул кулаком солдату в пресс.
— Заткнись. И вообще не подходи ко мне с такими словами, — чтобы развеять сомнения по поводу возможностей, Аккерман спокойно встал, равняясь со Смитом.
— Как скажешь, цветочек, — на Эрвина разыгрывание сцены «особо опасен» не подействовало. Отлично, кажись до него дошло, что юноша тявкает больше, чем кусает.
Превосходно.
После зрительной дуэли солдат развернулся и направился в более отдалённое от чужих глаз место, вооружившись невесть откуда найденной керосиновой лампой. Подросток последовал за ним, чуть хромая на левую ногу. Её асфальт возлюбил сильнее.
В подсобке было куда холоднее, чем в основном зале. Воняло сыростью и ржавчиной, царствовал бардак: документы, фантики от батончиков, разломанные коробки — всё это в разброс валялось по всей комнате. Прям-таки анархия во всей красе.
— Давай, снимай штаны, — слова, прозвучавшие как гром среди ясного неба, ввели юношу в ступор. Они только скрылись, а капитан уже зашёл с козырей. И как это понимать?
Аккерман посмотрел на командира расширенными глазами, всмотрелся в него, желая убедиться в том, что ему это послышалось.
— Как я, по-твоему, буду обрабатывать колени через джинсовую ткань? — через полсекунды пояснил намерения взрослый, чтобы не возникло неудобных вопросов и недопонимания.
Но он не знал, что было уже поздно.
— Прыгай на стул и не смотри на меня так, будто впервые видишь, — Эрвин присел на корточки перед Леви, который заторможенно последовал словам командира, явно не до конца понимая, что действовал против своих же убеждений. На автомате.
А вот когда понял…
— Стоп-стоп-стоп. Я же… Ты ведь не… Почему… Я могу обработать всё сам, я знаю, как и что делать, — связывать слова получалось с огромным трудом. Голос подрагивал от волнения.
— Конечно, я не сомневаюсь в твоей самостоятельности, цветочек, — и склонил голову чуть вбок, хитро, по-лисьи сощурив глаза. — Однако, если ты мог сделать это сам, то выпроводил бы меня с самого начала. Давай-давай, у нас всё одинаковое.
Подросток хотел спросить затянувшаяся ли это шутка, но по сосредоточенному лицу и внешнему виду Эрвина, кричащему, что никто никуда уходить не собирается, понял, что просьба серьёзнее некуда. Но так просто сдаваться намерен не был.
— Здесь чертовски холодно! Ты хочешь, чтобы я с простудой слёг из-за твоих оголений?!
— Я же не говорю тебе полностью раздеться, — со всей присущей ему мягкостью и спокойствием ответил капитан. — Только попросил снять джинсы, а реагируешь так, словно я приказал полностью раздеться.
— Естественно, ведь под ними находятся все мои важные места, гений! Подцеплю какую-нибудь заразу, и кто это лечить будет? Ты что ли?
— Если надо, буду лечить. Не вижу ничего страшного. Если тебе так неловко, я тоже могу снять штаны, чтобы поддержать.
Лицо Леви застыло в идиотском выражении человека, пытающегося понять, несёт ли собеседник глупость на серьёзных основаниях или только притворяется. Всё скатывалось в какую-то малобюджетную отстойную комедию для любителей тупого юмора и ещё большее тупых поворотов сюжета, которого на самом деле-то и нет.
— Избавь меня от этого зрелища, — и в подтверждение готовности парень стал расстёгивать джинсы, смотря куда угодно, но точно не в лицо напротив. Идиотизм чистой воды.
Освободившись от одежды и повесив её на то, что осталось от спинки стула, он с вызовом бросил взгляд на Эрвина. Тот победно улыбался. Пфть.
Вооружившись салфетками, перекисью и бинтами, — проще говоря, единственным, что удалось раздобыть в условиях зомби апокалипсиса, — осмотрел полученные раны. Кровь уже успела засохнуть, превратившись в неприятно стягивающую кожу корочку.
Смит покачал головой, открыл бутылочку с перекисью и обильно полил царапины на колене, чтобы как следует промыть. Во время этого он придерживал подростка за бедро, дабы минимизировать возможность резких дёрганий из-за дискомфорта, доставляемого лекарством. Однако в крепкой хватке читалась осторожность. Боязнь сделать больнее.
И Леви честно старался отвлечься. Перевести глубокомысленность на что угодно, но попытки уйти от ситуации оборачивались провалом и возвращением к горячей ладони на уже замёрзшей коже. Мурашки сходили на ней, а затем начинали носиться в ускоренном режиме. Из-за озноба или тактильного контакта — оставалось под вопросом.
По ногам пробежала странная судорога, заставляя юношу кривиться от досады на собственное тело. Но обстановка накалилась тогда, когда эта самая судорога превратилось в иное. Стекающее от кончиков пальцев к центру тела, а затем вниз живота, сплетая приятное напряжение. Он был готов прикончить себя на месте, когда почувствовал, что нижнее бельё начинало доставлять дискомфорт.
Белоснежные бинты крепко обвили одно колено, а затем и другое. Эрвин придерживал каждую ногу поочерёдно за голень, ненавязчиво массируя одеревеневшие мышцы. Зачем он это делал? С какой целью? Если Аккерман сейчас дёрнется, то будет ли понятно из-за чего именно? Столько вопросов, но никаких ответов.
— Готово, — подвёл итог своей работы солдат, напоследок бережно касаясь забинтованных коленок. — Как самочувствие сейчас? — и поднял изучающий, пристальный взгляд. Румянец — а Леви прекрасно ощущал жар на щеках — наверняка не остался незамеченным, но парень продолжал наивно верить, что темнота скрывала то, что Смиту лицезреть нежелательно.
Аккерман кивнул, словно это могло послужить достойным ответом, однако выглядело куда более подозрительно, чем заикающийся голос, потому, набравшись моральных сил, подросток прощебетал:
— Нормально. Теперь я могу одеться?
Бархатный смех заполнил комнату не дольше, чем на минуту. Сложно было понять, что так подняло настроение капитану: то ли смущение подростка, то ли его же желание поскорее одеться, то ли собственные тараканы в голове.
— Конечно, только будь осторожен. Бинты могут слететь.
Леви, подобно болванчику, снова тряхнул головой в согласном жесте и поспешил натянуть на себя всё то, что было снято. Он по-человечески надеялся, что Смит в решающий момент ослеп, погрузившись в оказание помощи настолько, что не видел ничего, кроме неё. Такие мысли успокаивали, пускай и ненадолго.
Эрвин, сохраняя на лице по-родительски тёплую улыбку, неторопливо прибрался в комнате, одновременно заметая следы чье-либо присутствия — видимо, привычка, выработанная годами службы. Со стороны выглядело так, будто он вспоминал какого это, снова заниматься чем-то обычным, не связанным с кровопролитием.
Леви наблюдал, стоя у двери. Его ничто не держало, он мог вернуться обратно в торговый зал и сделать вид, что совсем ничего не было, но он не шевелился, ожидая, когда Смит подаст какой-то знак, что он свободен.
Знаком для обоих стали слишком громкие возгласы Ханджи. Теперь необходимо возвращаться. Захватив вещи, принесённые с собой, они покинули подсобку. Короткий обратный путь Леви смущённо стрелял взглядом из-под отросшей чёлки в спину солдата.
— Эрвин! — девушка обрадовалась приходу капитана так, словно не видела его долгие десятилетия. — Скорее иди к нам!
Огонь всё ещё горел. Слабо и неровно, немного хуже, чем лампа, но зато помещение достаточно прогрелось, чтобы поздней ночью не просыпаться до полусмерти заледеневшим. Майк и Ханджи обнаружились недалеко от источника тепла с раздобытым на полках пивом. Приглашение было слишком заманчивым, чтобы от него отказываться.
Так они и сидели добрые десять минут. Вокруг костерка, с отрешёнными лицами. Каждый думал о своём. О потаённом, о личном, о том, что расскажешь далеко не всем, даже если человек рядом с тобой — верный друг и надёжный товарищ.
— Мальчики! — звонкость голоса Ханджи увеличилась в несколько раз, когда пара бутылок светлого пива оказались внутри неё. — А почему мы молчим? Словно на похоронах сидим, — её возмущение выплеснулось через широких взмах рук. Видимо алкоголь ударил в голову и непоседливость превышала все привычные нормы. — Давайте, расскажите что-нибудь интересненькое! Вот ты, Левасичек, поведай: какого спать на нашем капитанчике?
Аккерман, чтобы не вспыхнуть ярко-красным, принял самый саркастичный вид, на который только был способен, и возвёл глаза вверх, словно бы сожалея, что приходилось участвовать в совместной попойке. А может быть и не «словно». Неужели нельзя поговорить о чём-то более приземлённом или о том, что когда-то считалось обычным делом? Или отправиться спать? Леви бы точно бы не помешало выпасть из реальности второй раз за день.
— Как на бревне. Твёрдо, неудобно, ещё и щепки торчат.
— Да не может этого быть! — шуточно возмутилась женщина. — Ты просто стесняешься, — и по-дружески пару раз тыкнула локтем в юношеский бок. Так сказать, для профилактики.
— А ты ему пивка хлебнуть дай, может так растормошится, — даже Майк не выглядел враждебным или готовым в любую минуту вступить в саркастичную перепалку. Довольно необычно и подозрительно.
— Боже, Майк, какое пиво… — конечно же капитану предложение выпить не понравилось, однако встретил его без долгих нравоучений. Алкоголь помог немного отпустить груз ответственности на плечах.
— Не знаю, что ты ожидаешь от меня услышать, — Леви тем временем продолжил диалог с Зое, которая так и не сводила с него глаз после дачи «неудовлетворительного» ответа на вопрос. — И никакая эта дрянь, какую вы хлещете, не поможет.
— Неужели Левасичек никогда не пил? — театрально схватилась за сердце, будто ещё чуть-чуть и свалилась бы в обморок. — Даже шампанское на Рождество? Или ничто не сможет заставить тебя признаться в любви к Эрвину?
— Ты совсем сбрендила, очкастая? — юноша с силой пихнул её, точно попрекая за эти глупые, совершенно нелепые слова, в которых не было ни крупицы грёбаной правды. — Прекрати нести чушь, пока я не вылил на тебя эту бутылку!
— Леви, Хан, — Эрвину было достаточно произнести имена строгим, предупреждающим голосом, чтобы предотвратить зарождение конфликта.
Женщина чуть успокоилась, собралась и пока не предпринимала попыток снова вернуться в привычную колею. Ждала, когда остынет капитан.
— Малой, ты правда не напивался с друзьями или не пробовал курить в школьном туалете? — Захариус принял решение разбавить обстановку относительно нейтральной темой для разговора.
— Ну… Мы пробовали один раз выпить, — подросток невольно потёр шею, в неловком жесте оглядываясь за «заколоченные» старыми газетами окна.
Случайно вспомнил о том, что его мама даже не знала, что он уже пробовал вещи, которые в его возрасте как бы запрещены. И понятия не имела, что он вовсе не был идеальным ребёнком, каким старался быть исключительно для неё.
— Мы тогда пошли на ночёвку к подруге, её родителей не было дома. Она откуда-то достала бутылку вина, и пошло-поехало.
— Так всё-таки было! — прежняя эмоциональность вернулась к Ханджи, которая не растратила ни грамма хорошего настроения. — Помню время, когда я была такой же… — меланхолично протянула, приложившись губами к горлышку стеклянной бутылки.
— Ловила белок в парке, чтобы поселить дома в клетку? — подразнивая, шутливо рассказал капитан отрывок из прошлого Ханджи.
— Эрвин, но у неё была такая шкурка! Она могла стать моей подругой! — Майк уже во всю хохотал, с теплотой наблюдая за верными друзьями.
— До состояния безмозглых овощей мы не пили, — юноша согнулся, поджал под себя ноги, поставил локоть на колено, а подбородок — на руку.
Он глядел в пол, слушая как остальные смеялись и что-то говорили друг другу, от чего «шум» на секунды становился громче, и вспоминал детали того вечера. Кажется, тогда они выпили совсем немного, а потом сошлись на мнении, что вино — какая-то несусветная дрянь.
— Получается, вы давно знакомы?
— Я и Майк знаем друг друга с младшей школы, а Хан присоединилась в средней, — ответил на вопрос Смит.
— Ты бы видел нашего капитана в то время, — интрига утонула в очередном глотке пива. Утерев усы, Майк продолжил: — Был ростом чуть выше тебя, маленький, пухленький, вечно читающий мальчик.
— А помнишь его в бело-голубую полоску свитер? — Ханджи ещё больше засияла, отдаваясь воспоминаниям о временах их общей молодости. — Эрв, ты был таким очаровашкой! Я скучаю по твоим щёчкам!
Леви красноречиво покосился на Эрвина. В голове не укладывалось то, что он действительно был таким ребёнком. Не то что бы юноша часто задумывался над прошлым командира, особенно настолько далёком, но, глядя сейчас на подтянутую, стройную фигуру и накаченные мышцы, полученная от товарищей информация казалась абсурдной.
— Я бы не отказался посмотреть на такое.
— Там не на что смотреть… — если присмотреться, то можно заметить, что лицо Эрвина покрылось лёгким румянцем, что легко можно было списать на выпитый алкоголь. Его чувства было трудно расшифровать, даже когда тот находился в опьянённом состоянии.
— Левасичек, вот была бы возможность добраться до фотоальбома, — мечтательно протянула Ханджи, развалившись на Майке.
— Или стоит вспомнить тебя, — усатый мужчина махнул головой в сторону развалившейся девушки. — Нахимичила так, что крыло, где находился кабинет химии, выветривали на протяжении двух недель. Тогда тебя чуть не исключили из школы.
— Это было во имя науки! — воскликнула в своё оправдание Ханджи.
Леви слегка покачал головой, глядя на эту парочку, и закусил губу изнутри. Небольшой «инцидент», в котором поучаствовали они с Эрвином всё никак не выходил из головы, с каждый секундой всё больше подпитываясь параноидальными мыслями. Что, если солдат всё заметил и просто-напросто не обратил внимания, чтобы не ставить в неловкое положение? Или не заметил, и все переживания Аккермана по этому поводу бессмысленны?
Как бы то ни было, ничто не действовало как успокоительное. Даже разговоры у огня. Ничто. Именно поэтому рука Леви осторожно так, незаметно прокладывала путь до бутылки спиртного. Они же все пьют, почему ему нельзя?
— Леви? — казалось, что от выпитого бдительность у взрослого должна была ненадолго исчезнуть или хотя бы понизиться, но желаемое не совпало с реальностью. — И куда это ты тянешься? — пристальный хмельной взгляд упёрся на тонкие пальцы, подкрадывающиеся к бутылке.
— К твоей ширинке, куда же ещё, — он довольно сильно сомкнул зубы на языке, чтобы не застонать от разочарования, вызванного неумением следить за тем, что порой вылетает изо рта совершенно не к месту. Заставив внутреннего критика заткнуться, парень уже тише добавил: — Я тоже хочу.
Лёгкая задумчивость, заставившая свести брови к переносице, одолела Эрвина, но спустя недолгое молчание он наконец выдал:
— Валяй, может так избавишься от напряжения.
— Эрв… — удивлённый Майк протянул имя друга. — Ты и позволение выпить несовершеннолетнему? Хан, его случайно не укусили, пока мы сюда добирались?
— Я начинаю думать, что так оно и было, — в той же манере ответила женщина.
Поскольку Леви получил официальное разрешение на распитие спиртного, то он не стал долго мелочиться и сразу же перетянул поблёскивающую стекляшку ближе к себе.
Содержимое пахло горьковато с едва уловимой сладостью, которая напоминала дух шоколадной плитки. Аккерман поднёс бутылку к губам и запрокинул её, сделав три быстрых глотка. В скором времени прозвучал характерный звук соприкосновения бутыли с напольной плиткой. От вкуса юноша поморщился.
— У меня тост, — Ханджи вытянула руку с бутылкой вперёд и вверх. — За первое распитие алкогольного напитка в компании взрослых! Левасичек, теперь ты настоящий мужчина! — она игриво хихикнула, будто за словами скрывался какой-то подтекст.
Остальные присутствующие последовали примеру давней подруги, тем самым поддержав её речь.
— Теперь цветочек стал настоящим цветком, — мягкая улыбка тронула губы Эрвина.
Леви театрально закатил глаза. Просил же не называть себя так, но это продолжалось и продолжалось, словно Эрвин целенаправленно в упор не замечал скепсис подростка касаемо этого прозвища. Но в стороне не остался, из-за чего по заправке прокатилось несколько коротких «звоньк».
— А в школе нам говорили, что мужчинами становятся немного иначе.
— Эх, малец, это не то взросление. Стояки на всё подряд и ломка голоса само собой полагающееся, но это совсем другая история. Ты взрослеешь духовно, — поучительно вымолвил Майк, совсем не обращая внимания на недовольные зырканья подростка, направленные в его сторону.
— И, видимо, это «духовное» взросление обошло тебя стороной. И как, всё ещё стоит «на всё подряд» или с возрастом уже всё засохло? — и сделал ещё один глоток чуть побольше, чтобы прочувствовать, как едкая влага попадала в горло и стекала по пищеводу.
— Не волнуйся, на тебя у меня точно ничего не встанет, — саркастично закатил глаза. — А у тебя все ещё впереди. Колись, небось твой дружок уже активизировался при виде кое-кого, а? — многозначительный смешок потонул в очередном глотке алкоголя.
— Понятия не имею, к чему ты клонишь. Несёшь какую-то ересь, как обычно, — голос подростка звучал хрипло от накатившего волнения. Ладони вспотели, однако Леви надеялся и наивно полагал, что причиной стало выпитое спиртное. Что угодно. Не мог же Майк знать о том, что знал лишь он. Или, может быть, ещё Эрвин. Смит не стал бы рассказывать. Верно? Да и когда бы он успел?
— Эй, когда это у вас успели появиться локальные подколы и шуточки? — с возмущением воскликнула Ханджи, резко поднимаясь с пригретого бока. — Я требую рассказать! — и настойчиво хлопнула ладонью по ноге.
— Цветочек? — Эрвин вопросительно посмотрел на юношу. Видимо мужчина также не понимал смысл слов товарища.
От этого взгляда нечто щекоткой пробежало по коже. Опять. Снова. Хотелось дать себе по голове чем-нибудь тяжёлым или выбросить мозги, чтобы убедительно притвориться ничего не понимающим дураком.
— И чего вы на меня уставились? Это вообще-то этот извращенец вякнул, а не я, — он указал горлышком бутылки на Захариуса. Не он должен отвечать за слова этого кабеля.
— Майк, если тебе так приспичило заговорить о стояках, то вспомни себя в его возрасте, — Эрвин решил перевести стрелки на друга, чтобы тот наконец отстал от Леви. Алкоголь развязал язык ещё больше. — Вечно пускал слюни на Нанабу.
— А кто она? Майк, это твоя первая любовь? — из-за того, что Ханджи влилась в компанию гораздо позже, некоторые моменты из жизни своих друзей она упустила. Как, например, упоминания о первой девушке. — Расскажи!
— Почему мы вообще заговорили об этом?.. — и, пробормотав под нос нечленораздельное ругательство, адресованное не ясно кому или чему именно, отпил ещё немного пива. — Я не хочу знать, на кого у него когда-то там стоял и с кем он впервые потрахался, спасибо.
— О! — Зое неожиданно для всех переключилась с неизведанной для неё темы на что-то более привлекательное и интересное. После алкоголя энергии в ней только прибавлялось. — Левасичек, а у тебя был секс с девочкой или, может быть, с мальчиком? — а глаза заинтересованно блестели в полумраке.
И выпитое тут же полезло в обратном направлении. Аккерман вдруг подавился хриплым захлёбывающимся кашлем, чуть согнувшись пополам и прикрыв рот ладонью, что вовсе не поспособствовало благоприятному исходу: горькая жидкость всё равно стекала по губам.
— Это здесь вообще причём?! — когда приступ стал сходить на нет, юноша вытер рот рукавом, но отголоски кашля преследовали его даже после.
— Мне очень интересно узнать, какой у тебя был первый опыт! — женщина и не думала сбавлять обороты: придвинулась ближе и с ожиданием уставилась на Леви.
— Не думаю, что мальцу кто-то дал. А хотя кто знает… Вдруг у него богатый опыт в этом деле, — и похабная улыбочка расползлась по лицу Майка. Ему явно доставляло удовольствие выкидывать подобные шутки.
— Да пошли вы оба, — пошатнувшись, подросток поднялся с места, оставив недопитую бутылку под ногами, и направился в сторону запасного выхода. В помещении стало слишком мало воздуха, потому он чувствовал, что задыхался, сидя здесь на ровном месте. А эти изощрённые вопросы действовали на нервы. Ему нужно выйти. Хотя бы ненадолго.
Эрвин встал следом, оставляя вопросы спутников без ответов. Позже. Если юноша откажется от его компании — пускай, но он должен услышать отказ собственными ушами. Не хотелось оставлять ребёнка одного, когда тому, возможно, нужна компания, плечо рядом, чтобы поговорить по душам. Без едких шуточек и интимного контекста.
Ночь встретила их сырым ветром, рассыпанными по небу звёздами и теменью — непроглядной, как тот мрак в головах последних глупцов, в рядах каких обычно пребывают ленивые духом и разумом.
— Ты как? — осторожно спросил капитан. Поток воздуха игрался в светлых локонах.
Юноша прислонился спиной к стене здания и сполз по ней вниз, осев на землю. Появление Эрвина не было для него удивительным событием, потому Леви просто уставился перед собой. В темноту, какой им всем было нечего противопоставить.
— Голова кружится. И болит немного.
— Они перегнули палку. Перебрали, — подвёл итог недавнего разговора солдат. — Стоит их уложить спать, пока не натворили делов… Может, дать тебе съесть что-нибудь? Быстрее протрезвеешь.
Подросток покачал головой и поднял голову на Смита. Чувствовал он себя близко к отвратному, однако понимал, что наутро всё будет намного хуже, так что без толку жаловаться на нынешние неудобства.
— Сядешь?
— Конечно, — мужчина устроился рядом. Колени почти касались друг друга, пара ничтожных миллиметров мешали полностью почувствовать жар чужой кожи. — Нам нужен был такой вечер. Надо было выпустить пар и отдохнуть.
— Нужен был, — согласно кивнул Леви и закрыл глаза: созерцание мира вокруг стоило ему штиля в голове. Казалось бы, вокруг темно, но даже эти ничем не выделяющиеся на общем фоне цвета неприятно били по вискам. — А ты? Ты отдыхаешь или так же командир-командиром?
— Командир-командиром, — тихий смешок скрасил ночную тишину. — Буду отдыхать, когда мы окажемся в безопасности. Когда вашим жизням ничего не будет угрожать. А сейчас я не могу сдавать позиции.
— По-моему, ты заслуживаешь отдыха больше, чем мы, — неуклюже подобрал под себя ноги, обхватив их обеими руками, и прижал подбородок к коленям. — Да и когда мы будем в безопасности?
— Даже не знаю, — честно ответил на вопрос подростка. — Но интуиция мне говорит, что нельзя расслабляться. Это непозволительная роскошь.
— Эрвин, — и молчание. Слова не хотели вступать в союз с умением осмысленно составлять предложения, потому неприличное количество времени Аккерман всё никак не мог озвучить терзающий вопрос. Но когда способность говорить как нормальный человек вновь к нему вернулось, он произнёс: — Что мы будем делать дальше?
— Я не знаю. Хотелось бы тебя обнадёжить или сказать, что всё будет хорошо, но не могу, — было видно, как тяжело давались эти слова, как пожирали опасения и груз ответственности. Эрвин переживал не меньше юноши. — Нам остаётся только держаться вместе и верить в лучшее. Пока только собственными силами мы можем выжить.
— Знаешь, я, пожалуй, доверюсь твоим словам и буду продолжать надеяться на светлое будущее, — неожиданно Леви встал, но и ноги, и способность ориентироваться в пространстве решили не вовремя подвести его: подростка понесло в сторону.
— Я рад слышать от тебя… — не успев договорить, Эрвин вскочил, всем корпусом поддавшись вперёд, чтобы успеть поймать. — Ты не ушибся? — обеспокоенно залепетал, держа Леви за талию.
— Только если об твою грудину, — нахмурился, как будто отвлечённый внезапно пришедшей в сознание глубокой мыслью. Боль в висках стала ещё более невыносимой. — Боже, чем вы в армии занимаетесь, что так накачиваетесь, а? — и приложился головой туда, где сердце отбивало энергичный ритм, вновь перекрывая доступ к наблюдению за природными пейзажами.
— Даже не знаю, — вопрос поставил в неловкое положение, но командующий не подавал виду. — Наверное, дело в постоянных тренировках и сбалансированном питании.
Безутешной вдовой угрюмо насвистывал ветер в кронах деревьев. Начался мелкий моросящий дождь. Мужчина и подросток стояли в тишине.
И только спустя минуты Леви положил руки на его спину, то ли притягивая, то ли притягиваясь. В любом случае и то, и другое выходило угловато из-за действия выпитого алкоголя. Вероятно, и из-за него он стал покачиваться из стороны в сторону, тихонько напевая какую-то попсовую некогда популярную песню.
Я поймал длинный ветер, ветер долгой жизни.
Я узнал небо, но оно не знало меня.
Эрвин мягко улыбнулся, не стал отталкивать мальчика от себя, наоборот прижал в ответ, двигаясь в такт напеваемой мелодии, незнакомой для него. Но это не делало её менее прекрасной.
Нужно увидеть свет и приземлиться на вершине моря,
и быть птицей, быть ключом.
Именно в этот момент ощущались полное умиротворение и покой. На душе не было того, что терзало в недалёком прошлом и обязательно будет терзать завтра. Послезавтра. Через неделю. И стихнет лишь спустя года. Существовала только Ночь, подарившая надежду на беззаботную жизнь и обыкновенное человеческое счастье. Тьма, говорившая с ними волшебными звуками природы, которые не прерывались вселяющим ужас завыванием мутантов. И Ветер, готовый принять любого, кто не боится неизвестности Свободы.
И теперь течение говорит, что волна скрылась,
А затем молния запела о том, где свет приземлится.
У них ещё будет время на сражение и отстаивание существования человеческого рода. Завтра. Послезавтра. Через неделю. Они снова будут хвататься за оружие при малейшем шуме за окном; снова будут одними лишь мыслями обращаться к Господу, шля его нахуй или моля о помиловании и хотя бы малейшей помощи; снова будут кочевать с места на место и рисковать жизнями ради куска хлеба. Завтра. Послезавтра. Через неделю. Но сейчас у них были те минуты, которые нельзя упускать. Минуты, которые они потратят на то, чтобы побыть друг с другом. Как раньше. Не прикрывая спины от зубов, стремящихся разорвать на части; не пересчитывая патроны при каждой череде выстрелов. Они будут заниматься этим завтра. Послезавтра. Через неделю. Но точно не сейчас.
Куда ты пойдёшь, чтобы удержать себя на плаву?
