***
Йеннифер просыпается в начале десятого и, прежде чем испустить недовольный вздох от короткого сна, бросает взгляд на Тиссаю, лежащую рядом и сдерживается. Де Врие точно устала не меньше нее и заслужила сон, даже если Йеннифер не могла им наслаждать. Она протягивает руку на прикроватную тумбочку, нащупывает телефон и удивляется, как полчаса назад ее не разбудила вибрация от пришедших сообщений. Ей писала Цири, узнать распаковала ли она их подарки, а следом прислала пару селфи себя и Геральта в похожих рождественских свитерах. На свитере Геральта был изображен белый волк, а на свитере Цири ласточка. Они выглядели по домашнему уютно в них, и на несколько секунд Йен ощутила зависть к их отношениям — они были уникальными. Она аккуратно встает с кровати, надеясь не разбудить Тиссаю своими движениями, быстро умывается и использует одноразовую зубную щетку, что вечером ей выделила Тиссая. Затем возвращается в холл, где вчера на комоде оставила подарки от Геральта и Цири. Подарок от Цири был мягким на ощупь, и Йен предполагает, что она ей подарила аналогичный свитер. От Геральта же подарок был в маленькой коробочке. Она срывает упаковочную бумагу с подарка Цири и с удовольствием надевает свитер с единорогом сверху ночной шелковой рубашки, что одолжила Тиссая. Свитер не делал ее частью семьи Геральта и Цири, не делал ее матерью Цири, но Йен чувствовала себя важной для нее и этого ей было достаточно. Она делает селфи, чтобы отправить Цири в ответ фотографию и поблагодарить за подарки, а затем слышит, как во второй ванной, близ спальни, начинает литься вода. Йен надеется, что это не она разбудила Тиссаю, и, захватив второй подарок, и уткнувшись в телефон, возвращается в комнату. Цири засыпает ее комментариями о том, что Геральт подарил ей шпагу и экипировку и записал на уроки фехтования, о том, как она любит путешествовать и что уже стерла несколько штатов на скретч-карте, что подарила Йен вместе с рюкзаком и кулоном с лунным камнем, о том, какую крутую настольную игру ей подарила ее подруга Мистле, о которой никто ничего не знал кроме имени. Йеннифер застывает на пороге, с улыбкой на губах печатая ответ. — Очень милый свитер, — комментирует Тиссая, выходя из ванной, соединенной со спальней. На ее губах появляется ухмылка. — Хотя в последнее время единороги действуют на меня возбуждающе. — Это подарок от Цири, — Йен быстро допечатывает сообщение, подходит к зеркалу над комодом в спальне и рассматривает, как на ней сидит свитер. — Не знаю, как она поняла, что я люблю единорогов. — Вряд ли таким же образом, что и я, — шутит Тиссая. — А Цири это…? Йеннифер не была уверена, что хочет с кем-то делиться этой частью своей жизни, но с Тиссаей она хочет быть более откровенной, не думает и пары секунд, прежде чем ответить. — Ей 13, и я просто однажды помогла ей в неприятной ситуации, — она открывает на телефоне фотографию Геральта и Цири в свитерах, показывая Тиссае. — Это Геральт, он ее опекун. И именно с ними я ужинала в Рождество. — Одинаковые свитера — это по-семейному мило. Давно вы знакомы? — Года полтора, — примерно прикидывает Йен, помня, что познакомились они точно после ее дня рождения в прошлом году. — Я действительно ценю, что судьба подарила мне знакомство с Цири, — дышать становится тяжелее, и Йен переводит взгляд с Тиссаи вперед, рассматривая духи и украшения, лежащие на комоде, чтобы отвлечься. С краю стоит несколько мужских духов и печаток, но больше пространства занимают именно вещи Тиссаи. Зная де Врие, не скажешь, что она любитель аксессуаров. Должно быть, ее работа и необходимость присутствовать на модных показах и вечеринках вынуждали ее не придерживаться правила «минимализм во всем». — Это совершенно новый, уникальный тип отношений. Я даже не знаю, как их описать. — Слова не так важны. Главное, что ты чувствуешь, что они особенные, — Тиссая подходит ближе и кладет руку на плечо Йен, но быстро опускает. Йен не одергивает ее, но что-то подсказывает де Врие, что той некомфортно. Помимо Тома Форда и Кюркджяна взгляд цепляется за амулет с необычным треугольником. — Что это за символ? — Йеннифер берет в руки амулет, желая рассмотреть ближе. Сперва внимание падает на вписанный в круг треугольник, затем ещё на три его проекции, каждый угол указывает на расположенные по периметру 12 точек. Амулет не выглядит как простое украшение, в нем чувствуется сила и что-то мистическое, таинственное. — Число двенадцать издревле считалось магическим. Двенадцать богов греческого пантеона, двенадцать апостолов, двенадцать колен в колесе перерождения. Можно вспомнить многое, но так или иначе сочетание единицы и двойки означает двойственность природы человека, ее противоречивость, но также и сочетание этих противоположностей, — Тиссая проводит кончиками пальцев по обрамлению на периферии украшения. — Я же вижу в амулете мудрость, истину, проницательность, которую даруют ему треугольники. Я бы не сказала, что склонна к оккультизму, и я не так часто его ношу, но каким-то образом все равно чувствую влияние. — Семейная реликвия? — Нет, я купила его в антикварной лавке, когда путешествовала по работе. Когда была военным журналистом, — уточняет Тиссая. Она много времени провела в Ираке, Сирии, Иордании и других странах западной Азии, поэтому предполагает, что символика на медальоне отсылает к шумерам. — У тебя есть планы на день? — Только покормить кота. А двадцать седьмого я пойду с Цири на каток. Это ее одолжение мне, потому что я согласилась смотреть салют в Центральном парке в новогоднюю ночь, — Йеннифер никогда не жалела о любом совместном времяпрепровождении с Цири, и хоть Центральный парк это не Таймс-сквер, но она предполагает, что там будет очень много людей. — Двадцать седьмого у тебя в первую очередь работа, — отмечает Тиссая. — Ты думаешь, я забыла? — Я думаю, — начинает Тиссая, осторожно убирая разметавшиеся волосы с лица Йен, — раз уж у тебя нет планов на день, может ты хочешь вернуться в постель? Свитер падает на стул возле туалетного столика, на пол рядом — две ночные рубашки, снятые впопыхах. Йеннифер сложно сосчитать, сколько раз за день они занимались сексом, наверстывая упущенное прошлым вечером, но она не хочет упускать ни единой возможности остаться с Тиссаей наедине. Эта иллюзия, в которой они застряли из-за того, что Вильгефорц уехал, все ещё была иллюзией и это было очень опасно. Йеннифер понимает, что ей не стоит привыкать к подобному времяпрепровождению, что через пару дней будет только хуже. Воодушевление, радость — все чувства, что дарит ей эта глупая влюблённость, перевернутся и останется скучание, злость и разочарование. Но она просто не может уже отказаться от этого, отстраниться или сбежать. Уходя из дома прошлым вечером, Йеннифер, хоть и не предполагала, что не вернётся домой через несколько часов, но положила для Истри достаточно корма, которого хватило бы на день. Она не переживает за судьбу своего питомца, поэтому возвращается домой только ближе к вечеру. Едва переступая порог и меняя Истри корм и воду, Йен ощущает, что очень проголодалась — у Тиссаи она успела выпить кофе и поесть немного салата. В Рождество доставки ей бы пришлось ждать несколько часов, если бы вообще ее заказ решили принять, поэтому нехотя она достает пачку Mac & Cheese и бекон. Карбонара определенно готовилась не так, но именно так Йен смела называть то, что у нее получалось в итоге. Ей нравились вкус и простота приготовления с первого года в колледже, когда она была предоставлена сама себе. Отправив макароны в кастрюлю, она отвлекается на вибрирующий от сообщения телефон. Тиссая: «Ты оставила свои подарки у меня.» «Дерьмо», — печатает она в ответ. Тиссая: «Я могу завезти их.» Йеннифер: «Ты просто хочешь в очередной раз попасть в мою спальню.» Тиссая: «Ты против?» Следом ещё одно: «У меня есть связи в «Per se». Уверена, смогу захватить еды по дороге к тебе, несмотря на спрос сегодня.» Йеннифер: «Хорошо, потому что ты вряд ли назовёшь карбонарой то, что я буду сейчас есть.» Тиссая: «Я вовсе не ханжа.» Йеннифер: «Не ври сама себе. Но моя вариация, между прочим, очень вкусная.» Спустя пару минут ещё одно: «Не забудь мои подарки.» Йеннифер нравилась идея о Тиссае у нее дома, возможность провести ещё одну ночь наедине. Она даже хочет предложить ей задержаться до вечера и на следующий день. Бывали периоды, и Йен помнит их отчетливее, чем хочет, когда выходные, тем более праздничные, были для нее мучением. Несмотря на попытки окружать себя людьми, это были не ее друзья, а часто и вовсе незнакомцы. Ещё реже ее отношения с кем-либо вызывали у нее желание провести с этим человеком все выходные. Находиться же наедине с собой было попросту невыносимо, что ставило ее перед неудобным выбором и оставляло в окружении незнакомцев с отчаянными попытками почувствовать себя менее одиноко. Сейчас она не чувствует себя так одиноко и ненужной, когда наступают выходные, хоть и старается даже в субботу или воскресенье погружаться в работу. Ну а с Тиссаей у них не было «отношений», но по каким-то причинам, может из-за их запретности, почти три дня вместе кажутся желанными, а не мукой. Йеннифер не уверена, что в принципе эта женщина чувствует к ней. Может с уверенностью утверждать лишь то, что ей нравится проводить с ней время, иначе бы она не инициировала встречи, возвращаясь домой позже обычного, рискуя вызвать подозрения. Все же остальные гипотетические эмоции и чувства были для нее загадкой. Она могла надолго погружаться в анализ и рассуждения о том, что чувствует Тиссая, ощущая, как ее захлестывают переживания. — Ты мне скажешь, когда я окончательно сойду с ума? — спрашивает она, смотря на Истри, сидящего напротив нее на столе. Кот же внимательно на нее смотрит большими глазами и тихо мурчит. Мурчание длится слишком долго в сравнении с его обычным поведением. Перестает он только когда приходит Тиссая, но не прячется в другой комнате, как в прошлый раз. Вероятно, ее запах уже ему знаком, поэтому когда она помогает на кухне Йен разложить еду, он осторожно подходит и трется о ее ногу. Йеннифер всегда считала, что таким образом он пытается расположить гостя к себе, намеренно проявляет внимание. После этого ритуала было всего два пути развития, если в ответ его гладят или чешут за ухом: либо ему нравится и он позволяет это, либо никогда больше близко не подходит, ни в этот раз, ни в какой-то другой. — Он немного непостоянный, да? — уточняет Тиссая, когда Истри уже в третий раз прыгает к ней на колени для короткого сеанса чесания за ухом, после которого гневно бьет хвостом о диван и уходит. — Обычно он очень быстро определяется со своими симпатиями. Таким образом он ведет себя впервые. — Возможно ему не нравлюсь я, зато нравится то, что я делаю. Видит во мне пользу, — размышляет она, всматриваясь в его желтые глаза. — Он как вулканец. Хотя то, что для него важно удовольствие им не свойственно, но… —Кто? — Прости, я забыла, что не все разбираются в «Звездном пути». — Это со световыми мечами или с Ксавьером в меме с фейспалмом? — уточняет Йен. — Меня радует, что ты не любишь «Звёздные войны» тоже, — хмыкает Тиссая, прежде чем пояснить. — «Звездные путь» — это без световых мечей. А вулканцы — это раса очень умных рационалистов, прагматиков. Мы с Вильгефорцем любим «Звездный путь» и иногда появляются вот такие сравнения. Не то что бы мы… — Мы можем не говорить о нем? — слова звучат резче, чем Йен планирует, но когда она их произносит, злость уходит. — Конечно, прости. Я понимаю, что… — Все в порядке, — вновь обрывает она Тиссаю, — у меня нет иллюзий, просто давай обойдемся без этого, раз у нас есть такая возможность. Мы с тобой не… — Йеннифер, я не знаю, кто мы, — перебивает ее Тиссая до того, как девушка успевает сказать, что они не пара. Слова вырываются сами собой. Де Врие никогда даже особо не размышляла о том, кто они, что друг к другу чувствуют и что вообще они делают. Но слышать, что они друг другу никто невыносимо. Она старалась гнать подобные мысли, уходила с головой в работу, а когда они были вместе, концентрировалась на реальности, на моментах, на настоящем. — Ты мне очень нравишься. — Тиссая, все в порядке. Не надо… — Я хочу договорить. Дай мне, пожалуйста, сказать. Тиссая слышит, как бешено стучит сердце, — с силой ударяясь о грудную клетку. Страх говорить о своих чувствах исчез много лет назад вместе с появлением в ее жизни стабильных отношений. Ощущение кажется новым, будто в последний раз она испытывала это несколько сотен лет назад, что невозможно. Но она принимает решение. Уже приняла. Делает глубокий вдох и говорит, надеясь на то, что Йен после этого хотя бы не будет думать, что ей на нее плевать. — Ты мне нравишься, — повторяет она. — Во многих смыслах. Мне нравится не только спать с тобой. Ты отлично понимаешь меня, чувствуешь в работе, и мне это нравится. Мне нравится, какая ты: самодостаточная, целеустремленная, излишне самонадеянная, — с улыбкой добавляет де Врие. — Мне нравится, как я себя чувствую с тобой. И мне нравится, что… — Тиссая прерывается, подбирая правильные слова. Делать это сложнее, когда смотришь в фиалковые глаза, в которых отражается буря эмоций. Она закрывает глаза на пару мгновений, сосредотачиваясь. — Мне кажется, ты мне доверяешь. Это очень ценно для меня. И я не знаю кроме этого ничего. Я не могу обещать, что не причиню тебе боль. Психологически, я имею в виду, — уточняет она. — Но я могу обещать, что я не предам твое доверие. Я могу обещать, что все, что я говорю… что каждую минуту с тобой я искренняя, я настоящая. И я не отказываюсь ни от единого слова, что говорила тебе когда-то. И от того, что говорю сейчас. Слова Тиссаи действуют паралитически. Йеннифер кажется, что она не может пошевелиться, не может думать и говорить. Эти слова были правдой, о которой Йен догадывалась, о которой мечтала, но боялась и не хотела слышать. Ведь на этом разговор не может закончиться. Это не полное описание отношений между ними. — У нас есть «но», — напоминает Йеннифер. — Это мое «но». Оно не влияет на мое отношение к тебе. С ним или без него, мои слова остаются правдивыми, — Тиссая тянется к руке Йен, лежащей на диване, но замирает на полпути. — Я уверена, что очень скоро все это закончится. Из-за твоего «но». И если ты хочешь продолжать оставаться со мной искренней, ты не будешь сейчас возражать. Но Тиссая хочет возразить, сказать, что все это ложь, что она никогда не чувствовала чего-то подобного к другому человеку, чего-то более сильного, что она разберется с любыми «но», что все будет хорошо, что они не будут впредь тайком пробираться в номер отеля или к кому-то из них домой, что смогут провести наедине столько вечеров, сколько захотят. Но ещё больше она не хотела врать, а из возражений правдиво было только одно. Она хочет поймать взгляд Йеннифер на себе, надеясь увидеть в нем, что все не так плохо. Увидеть какую-то подсказку, которая изменит все, поможет ей с этим разобраться. Но Йен только тяжело выдыхает, смотря вниз и нервно теребя салфетку. — Могу я тебя поцеловать? В первый раз этот вопрос задавала ей Йеннифер. Именно с него все пошло не по плану. Именно тогда они перешли первую границу, которые ещё даже не успели установить. Тиссая понимала ещё тогда, что именно из-за этого вопроса, из-за этого поцелуя, все станет хаотичным, стихийным и неподдающимся контролю. Именно его она и задаёт сейчас, надеясь внести немного привычного и постоянного в образовавшийся хаос. — Конечно.***