***
Обучение аристократа у мага – это сложное дело, особенно когда к нему подходят по совести, когда учатся не ради галочки, а для того, чтобы сделать из ребёнка действительно грамотного политика. Однако, помимо этой довольно ожидаемой сложности последние 3-4 года обучения выдаются особенно трудными: в этот период начинается практика с приёмами, поездками и всем прочим, что может оказаться сильным стрессом для ученика. Но стоит заметить, что всегда нужно смотреть на особенности индивидуальной программы, что составляется под учеников, ведь она может значительно облегчить или же, наоборот, усложнить обучение. Мне даже удалось раскопать несколько таких программ. Скажу честно: чтиво на любителя, но меня заняло надолго. Когда в руках оказывается образовательная программа Аларикуса, то даже не верится, что именно этого человека готовят стать королём. Сколько важных предметов упущено! Ни арифметики, ни истории, ни дипломатии или политологии! Изначально я подумал, что это какая-то ошибка. Ну, не может же всё быть столь... безответственно, что ли? Ощущение, что из него готовили не короля, а мелкого чинушу, чья работа – перекладывать бумажки из одной стопки в другую. И до сих пор я не верю, что эту программу можно было написать для крон-принца! Ощущение, что на ней лениться стали все: от учителя до заказчика. Я честно долго не хотел верить в то, что именно так виделось Алмерику Лоуренсу правильное обучение своего наследника. Конечно, не является секретом общий упадок дворянства в ту эпоху, но ведь не могло быть всё настолько запущено, верно? Не сразу, но я всё же нашёл обоснование столь щадящих занятий крон-принца. Прежде всего, это была боязнь родителей за то, чтобы их сыночка не перенапрягся, пока учится. Родители вообще панически переживали за своего ребёнка и его состояние. Причина этого проста – Аларикус родился очень болезненным мальчиком. Этому виной был то ли инцест (действующие король и королева приходились друг другу двоюродными родственниками), то ли стрессы матери во время беременности. Хотя, не стоит исключать и слияния этих факторов в один незавидный итог. Врачи сказали сразу: ему необходимо жить в полном комфорте, какой и обустроили сынишке родители. Также программа была сильно урезана и из-за того, что Аларикус часто ездил в Сумеру на оздоровление тела. Жаль, что это не вылечило его душу, которая уже к 16 годам сгнила почти полностью: полный комфорт, который на деле являлся вседозволенностью, быстро развратил его, сделав из больного и немощного мальчика, которого даже несколько жаль, наглого и ленивого охламона, неспособного ни к чему на свете. Совсем иначе обучение было устроено у Фредерика. Иоганн Гуннхильдр сильно корпел над образованием сына. Лучший маг преподавал не у Аларикуса, а именно у Фредерика. На многие хитрости пришлось Иоганну пойти, чтобы одурачить Алмерика и лучшего учителя приберечь для своего ненаглядного сынишки. И смотря на программу Фредерика, только и хочется узнать: как быстро ребёнок выгорел? Ответ: к 15 годам, но об этом поговорим чуть позднее. Чего только нельзя было найти в программе Гуннхильдра! Политология, дипломатия, этикет всех уголков Тейвата, история Мондштадта и мира, военная стратегия, фехтование, верховая езда, казначейское дело и финансовая грамотность, ораторское искусство, философия, музыка, литература, танцы – и это всё неполный список предметов, приходящийся на завершающие года обучения. Говорить ли мне о том, что это слишком много для юноши 14-15 лет? Иоганн требовал от сына не просто хороших, он требовал отличных результатов по всем предметам. И у Фредерика получалось довольно долго радовать и себя и родителей отличными результатами. У него на долгие годы вошло в привычку блистать отменными знаниями и поразительной сообразительностью. Из заметок одного дворянина я даже вычитал одно забавное выражение об учёности юнца: "Мальчишка поразительно умён! С ним даже страшновато говорить: очень неловко будет, коль он меня перещеголяет в эрудированности." Но с годами программа усложнялась: если с самого начала было легко приспосабливаться к изменениям, то к 14-15 его успеваемость несколько упала из-за множества новых предметов, кои не всегда получалось усваивать своевременно. Иоганна это сильно не устраивало, но сын, кажется, неспособен был выдать результатов лучше. Фредерик сильно устал. И к тому же потерял самое главное – цель.***
"Меня волнует успеваемость Фредерика. Учитель говорит, что он до сих пор знает всё достаточно хорошо и мне не стоит переживать по этому поводу: мол, ещё немного и он вернётся к своей нормальным результатам. Но я не верю в это, потому что знаю, что он загнётся дальше. Ему нельзя выходить из рабочего ритма. Иначе он совсем раскиснет и скатится. Такого с ним никогда не должно произойти ни в коем случае,"– рассуждал в своём дневнике Иоганн. Хочу заметить, что и сам он учился на отлично, идеально владел многими науками и всегда мог блеснуть чем-нибудь этаким во время светской беседы. Конечно, он не был большим алхимиком или важным физиком — Иоганн был прежде всего политик и стремился сделать из своего сына такого же политика. Хотя, я Вам несколько привираю: Иоганн хотел сделать из Фредерика лучшего политика, которого бы только знали его современники и, возможно, потомки. Да, в своё время Иоганн себе поклялся в том, что его ребёнок никогда не переживёт всего того, что вытерпел он, дабы достичь таких результатов: бессонных ночей, извечного переутомления и отсутствия свободного времени, но такие обещания быстро забываются. А вот уверенность в необходимости наилучшего образования для сына росла в нём с каждым годом. И этот подход правилен: представитель четвёртого сословия обязан обладать исключительными знаниями во множестве областей жизни. Только вот, идеальный представитель четвёртого сословия должен знать слишком много не то, что для простолюдина, а и для человека. Думаю, не стоит объяснять, что весь этот объём знаний нереально познать в ранней юности. И за 3-4 года его усвоить очень сложно. К тому же в идеале, как того желал Иоганн. История не сохранила дневников Фредерика, как я уже говорил, что для меня очень печально. Чрезвычайно любопытно, что он думал об этой ситуации. Он возненавидел отца за нереальные требования? Или себя за то, что он не может им соотвествовать? Решил несколько отдохнуть и позже непременно вернуться к нормальному темпу учёбы? Или же устал и бросил всё на самотёк? Впрочем, я совру, если скажу, что не могу ответить на эти вопросы. Конечно, точно мы никак не сможем узнать, что именно он чувствовал и испытывал, однако же по одной преинтереснейший заметке его отца в собственном дневнике мы вполне можем судить о состоянии парня. В то далёкое время юный Фредерик был куда менее лжив, что даёт нам хоть какую-ту надежду на то, чтобы узнать правду.***
Иоганн сидел у себя в кабинете. У него сегодня был сложный рабочий день и ему предстоял не менее сложный разговор с сыном. Он был бы рад его отменить, но он назначил его ещё два дня назад, истомляя собственного сына мучительным ожиданием. Отложить его ещё на некоторое время было бы верхом бескультурья и весьма неправильным отношением к любимому своему чаду. Читателю моему подобное обращение покажется странным. Конечно, короткими речами обо всяком в семье можно было перекинуться за завтраком или ужином, но для более серьёзных и основательных бесед необходимо было выкраивать место в рабочем графике, особенно для таких занятых людей, как Иоганн и Фредерик. Наверное, если взять их суммарное время работы и разделить на всю дворянскую знать, то каждому из этих лентяев перепадёт по 3-4 часа какой-нибудь занятости. Фредерик опаздывал. Иоганн сверялся со временем, но сына всё ещё не было. Может, забыл? Или его вовсе забыли оповестить? "Задерживается, наверное, — спокойно рассуждал отец. — Это на него, конечно, не похоже, но и забыть он не мог. По словам служанки, он в последнее время только об этом и думает. Неужто, струсил?" Раздумия прервал стук в дверь. — Кто? — встрепенулся Иоганн. — Сын Ваш пожаловал. — ответил слуга. — Впусти его. — Гуннхильдр младший ловко прошмыгнул в комнату. За ним мгновенно заперлась дверь. — Здравствуй, отец. Прошу прошения за опоздание. Я задержался по некоторым неотложным причинам. — он стоял ровно, вытянувшись и не сводя с отца ясного взгляда. — Прощаю. — произнёс Иоганн без доли хоть какой-нибудь эмоции. — Присаживайся. — он указал рукой на соседний стул. Фредерик подчинился, занимая место напротив: — По какой причине я вызван? — спросил Фредерик с еле различимым волнением в голосе. Многие бы этого и не заметили, но отец слишком хорошо знал своего сына и был слишком внимателен, чтобы это упустить из виду. — Можно и так сказать. Я хочу поговорить о твоей успеваемости в последнем месяце. — юноша тяжело вздохнул. — Будь спокоен, сын мой: я не собираюсь тебя принижать или наказывать. Это не в моих интересах. Мне только интересно, отчего ты просел в учёбе. — Я устал. — ёмко ответил Фредерик, стыдливо склонив голову и уперев взгляд в замысловатый орнамент на золотой чернильнице. — От чего? — От всего, отец. — Конкретнее. — полуприказным тоном распорядился Гуннхильдр-старший. — Это займёт много времени. — Я знал, что этот разговор будет не из коротких. Потому я и решил провести его в кабинете, а не столовой.— Фредерик недолго помолчал, готовя речь. После нескольких минут тишины он, глубоко вдохнув, приступил к своему рассказу. — Во-первых, я очень устаю. Я учусь по 6 дней в неделю, исключая праздники и фестивали. Я начинаю учёбу в восемь утра, чтобы закончить её к восьми вечера. За это время я отдыхаю всего лишь час: в обед. Мне этого категорически не хватает. Конечно, это куда лучше, чем совсем ничего, но я бы хотел больше отдыхать. Думаю часа два в обед мне бы хватило, чтобы чуть привести себя в порядок. Во-вторых, мы слишком много и слишком быстро изучаем. С моим взрослением программа усложняется, что логично и закономерно. Однако, учебный план растёт быстрее меня. На новые темы всё чаще отводится лишь час, за который я не успеваю всё освоить, сколь сильно бы ни старался. И я, думаю, что мог бы и осваивать темы в столь короткий срок, да только вот у меня нет на это времени. Если бы занятия мои кончались раньше, то я вполне бы мог после них немного отдохнуть и вновь взяться именно за то, что мне непонятно. Однако же, я возвращаюсь домой, ужинаю и крепко засыпаю, поскольку сильно измотан. Впрочем, все это можно устранить, думаю... Я даже хотел раньше обратиться к тебе с подобным прошением и, думаю, что мои просьбы были бы услышаны, да только я счёл это бесполезным со временем. Конечно, некоторое время я старался исправить всё сам: прийти в рабочее состояние, "повзрослеть", но быстро понял, что сам с этим не справлюсь. Тогда мне оптимальным решением показалась просьба об упрощении учебного плана, да только я долго храбрился. Я боялся, что вы с господином Годфридом [учитель его] меня не поймёте, осудите. Впрочем, со временем мнение моё относительно этого несколько изменилось. Мне показалось, что Вы бы действительно прислушались ко мне, но на меня напала иная беда, которая губит меня и по сей день. Я не понимаю зачем учусь, притом учусь столь скоро и интенсивно. Я, конечно, знаю, что ученье — свет, а неученье — тьма, но я уже итак достаточно образован. Даже крон-принц не изучает столько, сколько изучаю я! Зачем мне столько избыточных знаний, к тому же сейчас? Почему я не могу растянуть их познание на весь мой жизненный путь. Я намерен прожить долго и думаю, что много узнаю за это время. Возможно, ты скажешь, что все эти знания мне нужны для работы. Но я не верю в это. Я готовлюсь стать каким-нибудь вельможей и моих знаний уже предостаточно. Половина из моих ровесников и трети программы не знает... А наш будущий король... — он несколько затих, подбирая более приемлемые выражения для своей мысли. — Говори как думаешь. — вклинился в монолог сына Иоганн. — В этом кабинете только я могу врать о состоянии Монда и его первых лиц. — А наш будущий король — дубина, неспособная к грамотному управлению государством. Я не хочу служить такому монарху, поскольку это будет бессмысленной тратой моих ресурсов. — А после Фредерик затих. Иоганн ждал продолжения, каких-то новых слов или аргументов, но взглянув на притихшего сына, лицо которого исказилось смесью опаски и волнения, понял, что стоит вставить своё значимое слово: — Кем же ты себя видишь в будущем, коли не хочешь служить Мондштадту? — Я хочу служить Мондштадту! — воскликнул, сопротивляясь Фредерик. Отец его лишь незаметно и хитро улыбнулся, услыша то, что и хотел. — Я не хочу служить Аларикусу и всего-то. Конечно, в некотором роде это вещи взаимоисключающие, но я вполне бы мог пойти в послы Мондштадта, предположим, в Натлане или Снежной. — Ты слишком низко ценишь свои способности, мальчик мой. — коротко сказал старший Гуннхильдр, ловля на себе полуизумлённый взгляд младшего. — Думаешь я бы так нагружал тебя, если бы прочил тебе карьеру какого-нибудь посла? Я хочу, чтобы ты стал моей достойной заменой. — Вельможей? — спросил в недоумении Фредерик. На лице его отразилось нечто, что напоминало подростковый протест, но озвучить его парень не решился. — Столько, сколько знаешь ты, не надо и вельможе. Бери выше. — на лице Фредерика отразилось замешательство. Поняв, что в светлой головушке сына истиной мысли не родиться, Иоганн поспешил ответить на неозвученный вопрос младшего Гуннхильдра. — Тебе суждено стать королём Монда. — Ты говоришь о государственном перевороте? — спросил юнец в конец запутавшийся в отцовской картине мира. — Ох, Барбатос упаси, Мондштадт от переворота или революции. Знаешь, как меня называют? — ответом на это стало лишь красноречивое молчание. — Меня называют некорованным королём Мондштадта, а ты, получается, мой наследник — крон-принц, которому никогда не надеть короны. — Ты говоришь о том, чтобы повелевать волей монарха? — Да, именно так. — А так разве можно? — Ох, как ты наивен... Хоть и образован. — глубоко вздохнул Иоганн. — Такие действия, конечно, не приветствуются Лоуренсами, но нашей семьёй не приветствуется их "правление". Оставь этих толстолобых баранов самих, и они за бесценок продадут Монд. Не будь Гуннхильдров, Мондштадт давно бы поделили между собой Снежная и Ли Юэ. Или ты думаешь, что если оставить город на Аларикуса, то он действительно переживёт его правление? Только Гуннхильдры и могут уберечь это место от хаоса и разорения. Запомни это, сын мой, и передай сие напутствие своим детям и детям своих детей и всем дальнейшим поколениям Гуннхильдров. Мы не имеем права оставить наш город на растерзание этой шайке морально разложившихся ублюдков. — Почему тогда мы вынуждены прятаться за чужими спинами? — Затем, чтобы не волновать общество и его устоев. Стоит нам занять престол и в народе сразу же найдутся псевдопотомки клана Имунлаакр, считающие, что тоже достойны попирать монаршескую власть. Номинально мы обязаны уважать Лоуренсов, что бы ни произошло, но также нам стоит их и контролировать. Гуннхильдры берегут и спасают Мондштадт на протяжении всей его истории. Наши с тобой предки превратили простого элементаля в архонта, позволившего свергнуть тиранию Декарабиана и мы также обязаны также беречь наш город от всякой напасти и помогать ему, а не вызывать в нем новые бедствия. А переворот и революция... Это смерть для Мондштадта в нынешнем его состоянии. Не успеем мы и оглянуться, как объявятся интервенты и, поверь моему слову: им удастся захватить некоторые территории, а позднее и стереть с них нашу культуру. — Понятно. — важно кивнул Фредерик с признаками знания на лице. — У тебя есть ещё вопросы, касательно этого? — Я не понимаю как мне всему этому научиться. Раньше я думал, что всего того, что мне дают на уроках для меня обильно и не нужно. Но сейчас, узнав такое... Все былые мои знания кажутся мелкими и ничтожными, недостойными внимания. — Не смей умалять полученного тобой опыта. — коротко и чётко обозначил Иоганн. — Если я услышу от тебя ещё раз нечто подобное, то непременно побью, помяни моё слово. — Хорошо, отец. — ответил парень, даже несколько испугавшись. — А что касается способа получения знаний... Я в ближайшие дни с твоим преподавателем переработаю программу. С завтрашнего дня и где-то на полтора месяца ты уходишь на заслуженный отдых, после чего вернёшься в строй на обновлённых условиях. — проблемы, перечисленные ранее Фредериком, были очень хорошо знакомы Иоганну в своё время, и сия речь даже растрогала его, напоминая о его поре беспокойной юности. — У меня только есть к тебе один вопрос: я согласен увеличить количество часов на освоение разных тем, и часы отдыха, но готов ли ты учиться не 2-3 года, а 4-5? — Не проблема. Торопиться мне некуда. — Великолепно. Тогда на сегодня можешь быть свободен. — Спасибо, отец. — коротко сказал Федерик вместо прощанья и покинул кабинет. Иоганн лишь улыбнулся вслед сыну. Разговор прошёл успешно и, кажется, он глубоко тронул юношу. Такой расклад некоронованного короля вполне устроил, а потому день он посчитал успешно завершённым.***
Иоганн исполнил все обещания, данные сыну. Каникулы позволили Фредерику расслабиться и, во многом, пересмотреть свой взгляд на обучение, да и на своё будущее. Уже вернувшись на учёбу в новом формате, он стал с особым усердием и рвением познавать новое. Регулярны стали и длинные беседы с отцом об особенностях будущего его ремесла — манипуляций и обмана. Старший Гуннхильдр часто отмечает изменения, что видит в сыне от беседы к беседе: "Фредерик теряет ребяческую наивность. Мне казалось, что она должна была пропасть как-то раньше, однако же лучше сейчас, чем никогда. Он становится всё более и более достойным представителем династии: умным, хитрым, серьёзным деятелем. Теперь могу умирать покойно: он не позволит Мондштадту погрузиться в хаос." И в чём-то Иоганн оказался прав, но прав лишь наполовину. Как мы знаем, внутренняя политика младшего Гуннхильдра стала катализатором к началу восстания в Мондштадте. Однако, именно его внешняя политика обеспечила Монду защиту от внешних врагов на пике слабости города, когда бастующие полностью взяли власть в свои руки. Если бы не хорошие отношения с Ли Юэ, то миллелиты бы не помогали снимать осаду, а скорее, перебили бы свиту Аццо, после чего раздавили бы и силы сопротивления. Если бы дипломатический визит из Снежной, организованный Фредериком и его женой, то наш с вами край мог бы простираться северных рубежей Монда и, может даже, до самого Сидрового озера. Во многом, такая успешная внешняя политика объясняется тем, что он по натуре своей всегда оставался дипломатом. Думаю, он был бы куда более хорошим послом, а не королём. Однако же, в то время не было лучшей кандидатуры на пост монарха Мондштадта.