В холодной воде

Они прошмыгивают в пустующий изолятор, когда стихают последние шаги воспиталок. Прячутся там (а в неудачные дни — в душевых) по ночам. Потому что пару месяцев назад Олег неожиданно признался, что, ну, это… мне, короче… нравишься ты, Серый… не как друг… то есть как друг тоже, но… вот. Серый тогда в ответ посмотрел большущими-большущими глазами и поцеловал. А месяц назад разбудил посреди ночи и за руку потащил за собой сонного Олега куда-то в темноту коридоров. Остановился только перед изолятором у медкабинета и вытащил откуда-то ключи. В последний раз огляделся и толкнул Олега внутрь. Щелкнул замком изнутри, включил явно отживающий последние дни светильник. Олегу показалось, что Серый нервничает. Но замешательство это длилось пару секунд, Сережа влетел в него и стал целовать так, что сон как рукой сняло. Не совсем еще умело, практики у них пока было не то чтобы много, но эта мысль только грела — значит, он ни с кем и никогда до Олега. А потом Серый вдруг неожиданно опустил руку на его причинное место, и Олег в страхе чуть дернулся и замер. От ощущений прострелило во всем теле. — Серый, стой, — голос звучал так, будто его душили секунду назад. — Прости, Олеж… В тусклом свете единственной лампы было заметно, как Серый густо-густо покраснел, а потом подался назад. Захотел сбежать? Черт. — Нет, стой. Я просто не ожидал. — Прости. Я думал, что… Олег схватил его за запястье и потянул на себя, сжимая в крепких объятиях. Клюнул в макушку и в лоб, спустился на губы и целомудренно поцеловал. — Я хочу, — негромко признался Олег. — Просто страшно. — Угу, — поддакнул Сережа. — Можно? — Можно, — кивнул Олег и рвано вдохнул, когда Сережина ладонь вернулась на место.

***

Теперь, месяц спустя, уже чуть легче. Все еще неловко, все еще до дрожи в коленках страшно, но даже от мысли о Сережиной руке в штанах у Олега сводит низ живота и от нетерпения потеют ладошки. Этими самым ладошками он и тянется к Сереже. Тот очень отзывчивый — Олег уже запомнил, что Сереже порой приходится затыкать рот. И хотя у Олега от его задушенных полустонов все плавится и горит, он пока еще в своем уме и прекрасно понимает, чем им грозит излишняя легкомысленность. Сегодня Сережа опять стонет. Олег просит: — Кусай мое плечо, Серый. Плечо можно спрятать под футболкой, а палиться нельзя. Сережа вдруг мотает головой, высвобождается из Олеговых рук и смотрит то ли побитым щенком, то ли раненным лисом. Это еще что такое? — Вообще… — начинает Сережа неуверенно, смотрит из-за упавших на лицо волос, съеживается весь и одной рукой теребит второе запястье. — Я хотел, Олеж… У Олега сердце колотится как бешеное и испуганно ухает куда-то вниз от такого вида. Серый как назло медлит и тянет с тем, что он там хотел. — Хотел попросить, — снова пытается он, но краснеет уже совсем как помидор и замолкает. Олегу и самому жуть как неловко и стыдно (хотя он даже не знает за что). Он стоит напротив Сережи, глупо пялит на его макушку (потому что голову тот теперь опустил) и не представляет, как им из этой ситуации выбираться. — Олег, — вдруг снова решается Сережа, смотрит исподлобья, а потом выпаливает на одном дыхании. — А давай сегодня попробуем вместе. Олегу хочется ответить: «А мы сейчас разве не вместе? Я — тебе, а ты — мне», но он понимает, что речь тут о каком-то другом «вместе». Надеется, что Серый объяснит. А Серый губы кусает и отчетливо видит, что его не поняли. И от этого теряется еще больше. — Как вместе, Серый? — все-таки решает подать голос Олег. Им бы сегодня еще успеть хоть немного поспать, а они никак передернуть друг другу не могут. — Вместе, — шепчет Серый. — Вместе… рядом… друг на друга. Просто потремся. И рукой… сверху. Олег чешет затылок. Вот это Серый ему загадку загадал, конечно. Висит груша — нельзя скушать, только что-то про писюны. Он сдается: — Просто покажи. Сережа сжимается еще больше, но лицо уже не прячет. Раздумывает некоторое время, а потом все-таки несмело кивает. Снова жмется ближе, трясущимися руками тянет вниз свои трусы, а следом и Олеговы. Становится совсем вплотную, так, что они соприкасаются снизу. У Олега воздух из легких от таких касаний выбивает нахрен. А потом Сережа разом обхватывает своей рукой их обоих там, и Олег перед окончательным переездом своей крыши понимает — так вот о чем были Сережины лепетания, вот что это за «вместе» и «потремся». Он водит медленно — все еще боится. Олег замирает, потому что ощущений слишком много, и прячет руки за спину (а куда их еще?). Сережа постоянно сбивается с темпа, густо пунцовеет (хотя казалось, что он продемонстрировал уже все свои оттенки), на Олега не смотрит — только вниз, а Олег и сам не знает, куда свои глаза деть. Опустить — такого он не выдержит. На Сережу — тоже. Выбирает совсем зажмуриться и думать о столовских кашах — так он хотя бы не спустит за секунду. Но это все равно не срабатывает, и пара рваных движений Сережиной руки доводит их обоих. Но ни смущаться, ни стыдливо отводить глаза, ни наслаждаться послевкусием времени у них нет. Нужно быстро все смыть, натянуть трусы и шорты обратно, запереть изолятор, затем незаметно проскочить в постели и постараться уснуть. Последний пункт, как всегда, вызывает у Олега больше всего проблем. В комнату они возвращаются спустя минут пять. За это время так и не говорят друг другу ни слова. Сережа, кажется, стыдится, а у все еще ошарашенного Олега нет для него слов, кроме как «ыаыыы, Серый». Ныряют в соседние койки и притворно затихают. Но само собой не спят оба. Олег все же решает, что молчать нельзя. Сережа еще бог знает чего надумает (он это умеет). Поэтому Волков собирается с силами, чуть свешивается со своей кровати, чтобы дотянуться до соседней, Сережиной, и шепчет: — Мне понравилось, — и тоже краснеет до самых кончиков ушей. Хорошо, что Сережа его сейчас не видит. Волкам нельзя краснеть. — Мне тоже, — смущенно шепчет Сережа в ответ. Олег со спокойной душой, но колотящимся сердцем и горящими щекам возвращается на подушку. Уснуть не может, потому что снова и снова прокручивает в голове сегодняшнюю ночь. Вот это Серый у него экспериментатор, конечно. Олег бы до такого никогда не додумался. И чего только от него еще ждать?