Разврат в Чайнике

***

— Одна ночь? За этот вечер Тому буквально несколько раз вознесли на небеса и сорвали в самые тёмные глубины. — …и что значит «устроите»? Одежда Аято прилипла к телу — видимо, он тоже не стал особо вытираться после купания… или же очень спешил. Вместо привычного спокойно-доброжелательного выражения на порозовевшем лице подрагивает нервная полуулыбка. Будто господин выпил и потерял контроль над своими эмоциями. — Ты же понимаешь… Аято глубоко вздыхает, явно не желая озвучивать причины вслух — считает их слишком очевидными? Но Тома уже слишком запутался, чтобы полагаться лишь на догадки. — Не понимаю… господин, простите, но я действительно больше ничего не понимаю, — он делает шаг к стоящему у двери Аято, протягивая руку. — Вы то обнимаете, то отворачиваетесь… то играете и дразните, то холодно игнорируете… Аято пытается отступить, только некуда. Тома не отпускает взглядом маленькую родинку под его нижней губой, не в силах посмотреть господину в глаза. Но тот продолжает молчать, и остаётся только предположить: — Вы опасаетесь, что пойдут слухи? — Слухи опасны, — кивает Аято, то ли соглашаясь, что в этом всё дело, то ли просто не отрицая. — Они будут иметь последствия не только для меня… найдутся люди, что захотят причинить тебе вред. — Вы так беспокоитесь за своего управляющего? — наконец приблизившись вплотную, Тома решается поднять взгляд. — А не за свою репутацию? «Это подло… то, что я сейчас делаю — совсем не хорошо…» Он пока держит руки при себе, но как же хочется прикоснуться — сжать эти истончившиеся от канцелярской работы запястья, впиться губами в белую, редко видящую солнце шею, заставить господина снова тяжело задышать и начать содрогаться всем телом… И вглядываясь в бледно-ирисовые глаза, Тома видит сдерживаемое ответное желание. Видит так ясно, будто смотрится в зеркало. Но в отличии от него, господин не может позволить себе безумства. На его плечах лежит ответственность за целый клан. Это не Мондштадт, это Инадзума, где слишком велико значение репутации, где малейшее пятнышко способно существенно снизить политическое влияние, лишив доверия подверженных предрассудкам чиновников и даже поставить крест на судьбе. Но Аято — не какой-то там служащий средней руки. Вероятно, его «устрою» означает очень многое: от подготовки соответствующей почвы до взятия на себя ответственности за возможные последствия. Слишком серьёзен. Слишком компетентен. — Вы слишком добры, — вздыхает Тома, уже спокойнее рассматривая упрямо поджатые губы и обеспокоенно приподнятые брови. — Я этого не заслуживаю. Но вы пробудили во мне жадность, и одного лишь любования мне теперь недостаточно. — Так- Аято осекается, видимо, удивившись своему сдавленному голосу, и, сглотнув, начинает заново: — …так чего же ты хочешь? — Будьте моим. Тома прищуривается, чуть улыбаясь. Он читает ответ в ирисовых глазах — чёткий, открытый, только вот губы господина не спешат проронить и слова. — …никто не узнает, — продолжает Тома, постепенно приближаясь к приоткрывшемуся рту. — Мы будем осторожны… невидимы, словно призраки… не нужно ничего менять, не нужно стараться ради меня… просто будьте моим. Аято так ничего и не отвечает, но когда их губы встречаются, с готовностью впускает язык Томы, встречает его своим языком и вновь обхватывает шею руками, словно пытаясь удержать — хотя Тома и не думает отстраняться. Одежда снимается легко даже наощупь, а всё потому, что её надели и застегнули кое-как. Пояс, камзол, жилет падают на пол, пока Тома постепенно отступает назад к заботливо разобранной слугами постели. Раньше здесь была спальня родителей Аято, но теперь он занимает комнату один. Один спит на этой широкой кровати. Уперевшись в деревянный бортик голенью, Тома разворачивается и роняет господина на свежие простыни, спускается вниз и поспешно стаскивает с него брюки вместе с бельём. Они уже видели сегодня друг друга без ничего, однако вид выпрыгнувшего из-под резинки трусов члена почему-то смущает. Тома обхватывает его одной рукой, мягко лаская, и при этом подаётся всем телом выше, вновь находя ставшие ещё более мягкими губы Аято. «Он такой податливый… или нерешительный?» Тома знает, что не должен наглеть, но вседозволенность пьянит. И пока не слышно отчетливого «нет», сдерживаться не имеет смысла. — Вы знаете, насколько прекрасны? — разорвав поцелуй, приподнимается Тома. — Ты… тоже красив, — опускает взгляд Аято. Кажется, он смотрит на ласкающую себя руку. Света от двух ламп недостаточно, чтобы рассмотреть детали, между их телами движутся тени, воздух в комнате становится очень горячим… Тома позволяет себе скользнуть ладонью вниз по твёрдому члену и обхватить потяжелевшие яйца, а когда Аято поднимает на него встревоженный взгляд — и вовсе поднырнуть под них, ощупывая узкое пространство между ягодиц. — …ты- Аято не договаривает, снова сжав зубы и покосившись на свой живот. Его грудь вздымается тяжело, но медленно, будто он прислушивается к ощущениями, пока Тома пытается вспомнить, что и как делал той ночью в Чайнике бард. Первый опыт нельзя назвать очень ценным, к тому же Тома тогда не особо пытался что-то запомнить… однако сейчас он хотя бы примерно представляет, как должен действовать. — У вас случайно нет- …какого-нибудь масла? — спрашивает напряжённо, боясь испортить сложившуюся атмосферу. Аято молча мотает головой, кажется, даже не осознав к чему был этот вопрос. И тогда Тома решается. Он встает с постели, разводит ноги Аято и опускается на колени, чтобы приникнуть к расщелине между ягодиц ртом. — Что ты! Конечно же господин тут же пытается свести ноги обратно и даже приподнимается, схватив Тому за волосы — но так и не решается дёрнуть за них. Аято замирает в полусогнутом положении, когда Тома снова обхватывает его член, при этом нащупывая нужное отверстие языком. Оно слишком плотно сжато. И даже когда Тома начинает аккуратно очерчивать его кончиком языка — кажется, сжимается только сильнее. Приходится подключить к делу свободную руку, принявшись мягко массировать отверстие подушечкой пальца. — П-перестань… это- …Тома… Аято умоляет, но совершенно не убедительно. На краткий миг дырочка расслабляется, даже чуть приоткрывается — только вот Тома не успевает этим воспользоваться. Однако прогресс чувствуется, и окрылённый промежуточным успехом, Тома начинает ласкать и дразнить дырочку со всем старанием, даже перестав подрачивать член, лишь чуть сжимая его у основания. — …ты хочешь… вставить мне? Заданный настолько открыто вопрос заставляет уши Томы загореться, будто на них вылили раскалённый воск. — …это стыдно, — тем временем продолжает Аято. — Для главы клана? — подняв голову, уточняет Тома и оттягивает член на себя, касаясь влажной головки губами. В ответ Аято прищуривается, и его пальцы в волосах Томы сжимаются, словно он раздумывает, не выдрать ли клок-другой. — Если хотите, можете взять меня сами, — наконец предлагает Тома. Некоторое время они продолжают смотреть друг другу в глаза, пока Аято не закрывает свои, не отпускает волосы Томы и не падает спиной обратно на постель. — Нет, — доносится из-под закрывшей лицо руки. — Я приму тебя. Давай сделаем это. Это не уступка. По крайней мере, на неё не похоже… Но Тома всё ещё не уверен, что правильно расслышал, поэтому уточняет: — Вы правда не против… чтобы я взял вас? — О, архонты, дайте мне сил… Внезапно Аято вновь резко садится, хватает Тому за затылок, притягивает к себе и, прижавшись лбом ко лбу, твёрдо произносит: — Да, я хочу этого. Я хочу, что ты вставил свой член в мой… в мой зад. — П-понял. Упав обратно на простыни, Аято даже ноги разводит шире. И когда Тома возвращается к дырочке между его ягодиц, та ощущается заметно более расслабленной. Возможно, господин специально старается расслабиться — на этот раз Тома не упускает возможности и, обильно смочив отверстие слюной, осторожно вводит внутрь средний палец, прокручивая и пытаясь нащупать то, что не так давно мондштадтский бард нащупал у него самого. Нащупывается… не очень успешно. Всё-таки опыта ему не хватает. Да ещё и Аято вдруг сжимается изнутри. — Не больно, господин? — Н-нет… это… не больно… К одному пальцу Тома добавляет второй, чуть разводя их в стороны и старательно растягивая пульсирующий проход. Тот кажется очень горячим, и одна лишь мысль, как эти стенки скоро обхватят его член, сводит с ума, но Тома озабочен не столько своим удовольствием, сколько удовольствием господина — если Аято не понравится, он ни за что не подпустит его к себе вновь… к тому же, какой смысл в одностороннем наслаждении? Ради такого можно было бы просто подрочить наедине. — Х-ха… хва- …хватит… Аято отнимает руку от лица и приподнимается на локте. — …сколько ты ещё собираешься та- …там возиться? — Но- Тома осекается, не зная, как объяснить. Он не настолько бесстыжий, как тот бард. — У вас внутри… — пробует, — должно быть такое место… прикосновения к которому очень приятны… — Мне приятно, — облизнув губы, быстро отвечает Аято и поднимает одно колено ближе к животу. — А ещё мне кажется, что когда ты вставишь свой член — станет ещё приятнее. — Кхм. Невозможно отказать подобной настойчивости. Тома быстро расстёгивает ширинку и, поднявшись с колен, нависает над Аято, пытаясь наощупь протолкнуть во влажное отверстие распухшую головку. — Ай! Подожди! — округляет Аято глаза. — Беру свои слова обрат- Он не договаривает, ибо Тома всё-таки проталкивает головку внутрь, но после этого замирает, позволяя господину привыкнуть. Аято кусает губы, ещё несколько раз быстро облизывает их, глядя в пространство между их телами, и вдруг поднимает такой незнакомый, но такой притягательно-растерянный взгляд. Тома наклоняется, целуя искусанные губы. Когда он чуть погодя толкается глубже, его язык прикусывают. Приходится подождать ещё. Он чувствует, что смазки мало. Надо было добавить больше слюны… но Аято уже обвил его бёдра ногами, сжимая и не позволяя отстраниться. Но и удерживая от движения вперёд. Тогда Тома начинает покачиваться туда-сюда. — Х-ха! Поелозив, Аято чуть сползает вниз, и член Томы входит глубже. Хотя сам он даже не сдвинулся. И продолжает неподвижно нависать над Аято, уперевшись в кровать руками и чувствуя, как господин пытается двигаться сам. Внутри него невыносимо тесно и горячо. Чтобы не кончить, Тома изо всех сил сжимается, как если бы хотел сдержать малую нужду. Приходится очень постараться. Однако все усилия уходят в пустую… — Подождите, отпустите меня, я сей- Но Аято ещё сильнее сдавливает колени, не позволяя Томе вытащить член. И сперма начинает изливаться внутрь. — …простите… простите, я… — Ох, — Аято кажется удивлённым. Он точно всё почувствовал. — Ты уже… всё? — Простите! Тома не знает, куда смотреть. Упёршиеся в кровать руки принимаются дрожать. — …но ты всё ещё твёрдый, — задумчиво произносит тем временем Аято. — К тому же, там вроде бы стало не так туго… От его слов спину охватывает жар. И Тома мгновенно забывает о стыде, толкаясь в манящую глубину. Он уверен, что господин позже пожалеет, но сейчас им обоим не до трезвой оценки ситуации, ведь теперь смазки и правда вроде как стало достаточно. По крайней мере, член и правда проталкивается уже не так «туго», и даже постепенно начинает скользить, подобно лезвию в ножнах. Аято закрывает глаза, выравнивая дыхание. Тома вспоминает, что должен двигаться не абы как, а пытаясь стимулировать нужную точку, которая находится по направлению к пупку. Чтобы точно найти её, Тома направляет член вверх, с усилием проходясь по верхней стенке — и Аято вдруг открывает глаза, а его внутренности внезапно сильно сдавливают член, словно собравшись раздавить. — Здесь? — затаив дыхание уточняет Тома. — Что? — глухо отзывается Аято, словно даже не расслышав вопрос. — Вот так… приятно? — Вроде бы. Словно неумелый, но старательный ученик, Тома не спеша повторяет движения, каждый раз чуть-чуть меняя угол и силу нажима, а Аято, подобно придирчивому инструктору, комментирует свои ощущения. Кажется, между ними никогда не существовало никаких неловкостей, а все недомолвки остались далеко в прошлом. — Может, поменяем позу? — вдруг предлагает Аято. — Если я лягу на живот… И он переворачивается, уперевшись на локти, и косится через плечо. Тому охватывает желание полюбоваться этим видом подольше… но господин нахмуривается — приходится поторопиться и вставить член между пленительно поджатых полушарий. — Д-да, так ещё лучше… Тома и сам чувствует, что в этой позе ему легче входить под нужным углом, хоть и не настолько глубоко. Зато ягодицы Аято просто восхитительно прижимаются к его животу, а если ускориться — начинают звонко шлёпать. — С-стой… не так быстро… Т-то-… ма-а… «Уже?» Тело господина вдруг застывает, мелко дрожа. Но Тома умудряется толкнуть ещё раз в пьянительную, пульсирующую тесноту… только на этот раз он вытаскивает член и изливается на выгнувшуюся спину Аято, подозревая, насколько кощунственно поступает. С другой стороны, то, что они только что делали, тоже было не слишком уважительным по отношению к главе клана. А вот по отношению к возлюбленному… Наконец Аято немного расслабляется. Он даже оседает на постель, распластавшись, подобно лягушке. И Тома находит подобную позу довольно соблазнительной — так что легко входит в немного опухшее отверстие вновь. — Ещё раз? — устало косится через плечо господин. — Вы обещали мне всего одну ночь, — облизывает Тома губы. — Я не могу упустить ни минуты. — …пощади… пусть… не одну ночь… — Вы правда так устали, что не можете продолжить? — …если только… ещё разок. Едва получив согласие, Тома невольно расплывается в довольной улыбке и входит до конца. Пусть эта ночь не последняя, но нет ни единой причины оставлять что-либо на потом.