***
«Не верю». Томе кажется, что он спит. Что просто задремал в горячей воде. А раз всё происходящее — только сон… можно ведь стать и посмелей? Это первый в его жизни поцелуй, поэтому Тома действует осторожно — лучше уж так, чем показаться слишком грубым или неуклюжим. Аято отвечает несмело, покорно, больше принимая… совершенно непонятно, как далеко он позволит зайти. Тома и сам не знает, какой шаг сделает следующим, двигаясь постепенно. В настоящий момент его интересуют только губы Аято, на которых чувствуется вкус мятного чая. Исследуя горячий рот языком, Тома невольно сжимает плечи господина сильнее, разворачивая его к себе — мышцы под пальцами твердеют, заставив тревожно прислушаться и приготовиться к худшему… но вместо того, чтобы оттолкнуть, Аято вдруг поднимает руки и опускает ему на поясницу. Это не совсем объятия — однако Тома чувствует напряжение, с которым пальцы господина впиваются в кожу. Аято словно пытается его удержать. Или удержаться сам? Голова кружится. Не веря себе, Тома осторожно касается колен Аято и разводит их в стороны. Язык тут же прикусывают. Не сильно, не больно, но будто предупреждая. Только вот он уже придвигается ближе — прямо в пространство между разведённых ног. Натянувшееся полотенце на бёдрах Аято собирается складками, задираясь, и всё же заставляет сохранить минимальную дистанцию между их животами. Тома вздрагивает, когда руки господина вдруг съезжают по его спине вниз. Они не пытаются забраться между ягодиц, просто сжимают их… но в этот момент язык Томы оказывается перехвачен чужим языком — теперь его буквально засасывает вглубь горячего рта. …а вместе с ним и душу, и остатки здравого смысла. Тома рывком прижимается ближе, впившись пальцами в лопатки Аято и чувствуя животом твёрдость под сбившимся полотенцем. «…возбуждён…» Хочется проверить, убедиться, но Тома продолжает лишь обнимать господина, притягивая к себе… однако не удерживается и поддаётся бёдрами вперёд. Потом чуть назад. И снова вперёд, потираясь через полотенце о чужой член своим. Слишком грубо. Даже немного больно. Но когда горло обжигает горячий вздох, Тома уже не думает ни о чём, просто продолжая двигаться. Пока Аято вдруг не разрывает поцелуй, роняя голову ему на плечо, сильнее впиваясь в ягодицы и будто подталкивая, даже заставляя двигаться быстрее, резче… — Х-ха… Тома смотрит на светящийся вход в раздевалку, но ничего не видит — всё его внимание сейчас сосредоточено внизу, на ощущениях в паху, на пробегающих между его телом и телом господина острых разрядах. Руки сами собой забираются под полотенце, задирая его ещё выше. Грубая, шершавая преграда истончается. Пока наконец плоть не прижимается к плоти — обнажённая, возбуждённая, вот-вот готовая излиться. Тома чуть отстраняется, опустив взгляд вниз. Аято вспотел, головка его члена ещё немного прячется под крайней плотью, будто стесняясь, но из неё уже во всю сочится прозрачная жидкость. «Он прекрасен…» — Ну же, — вдруг касается слуха. Требовательное и нетерпеливое. Сглотнув, Тома обхватывает свой член и член господина. Когда он отодвинулся, Аято был вынужден отпустить его ягодицы, и теперь вдруг вновь притягивает к себе за шею, уже сам целует в губы, сам вторгается языком в рот… Тома невольно сжимает пальцы сильнее — под ними проходит напряжённая волна, вызывает ответную и- …они замирают посреди поцелуя, глухо дыша с раскрытыми ртами, пока сперма выстреливает и оседает на их животы. И даже когда пульсация останавливается — ещё какое-то время остаются неподвижными, словно по негласному соглашению пытаясь насладиться моментом. По крайней мере, Тома точно хотел бы запечатлеть этот миг, эти ощущения, эту близость в своей памяти. Аято первым отпускает его. Подтягивает задравшееся на живот полотенце, вытирает сперму с них обоих, после чего тяжело вздыхает. Тома перехватывает полотенце и чуть приседает, чтобы заглянуть господину в глаза. Но тот упёрто отводит взгляд, хоть и позволяет обтереть себя. А когда Тома отходит в сторону — устало соскальзывает в воду. — …не буду вам больше мешать… Выбравшись из источника, Тома направляется к раздевалке — кончики пальцев жжёт от недавних прикосновений, а душу почему-то наполнила болезненная пустота. «Я сделал что-то не так?» «…или я вообще не должен был ничего делать?» Если подумать, господин ведь только вышел к нему в одном полотенце и вылил на себя немного воды. Но когда та сбегала по его ключицам, груди и животу, Тома просто потерял связь с реальностью. «Я поддался соблазну… но господин не оттолкнул меня…» Забыв вытереться, Тома натягивает одежду прямо на влажное тело. Присутствие Аято ощущается, словно гигантский магнит. Даже покинув раздевалку и петляя по узким коридорам, Тома странным образом не перестаёт чувствовать, в каком именно направлении находится господин. Ночной распорядитель встречает его удивлённым взглядом, но прежде, чем тот успевает что-то сказать, Тома вылетает на улицу. Подобная грубость не в его стиле, однако сейчас у Томы нет сил на учтивость. Сначала он идёт быстро, почти бежит, но чем ближе поместье, тем больше замедляется его шаг. Нормально ли это — просто вернуться? Просто зайти в свою комнату и просто лечь спать? Снова начинает кружиться голова, пара камней бросаются прямо под ноги, заставляя споткнуться, в кромешной тьме вспыхивает факел, которого быть не должно — наверняка очередной бакэ-дануки — Тома продолжает идти, игнорируя всё вокруг.***
Аято не смог остановить Тому. Да и что бы он сказал? Что сам давно хотел сделать что-то подобное? Что был на седьмом небе, словно исполнилась заветная мечта? Но… это ведь неправильно. Глава клана не имеет права поступать так безответственно. Подобные отношения невозможны, бесперспективны и обречены на осуждение. Аято и так хватает слухов о своей беззаботности, возникших из-за пары игр с багровым они и тому подобных мелочей. Именно — даже подобные мелочи могут быть использованы против него, что уж говорить о связи со слугой? К тому же, мужчиной? Болезненно тянет в груди, словно там образовалась трещина и кровоточит. Хочется разодрать её. Вырвать сердце и избавиться от него навсегда. «Лучше бы я никогда не касался его… не знал бы, как сладко быть в его объятиях…» Вздохнув, Аято поднимает взгляд к тёмно-синему звёздному небу — далёкому и кажущемуся таким одиноким. «Если бы я только мог забраться так же высоко. Туда, куда не достаёт людская молва». Закрыв глаза, Аято снова вздыхает. Некоторое время он продолжает лежать в исходящей паром воде, обдумывая и взвешивая, пока наконец решительно не выбирается на берег. Быстро одевшись, даже не став тратить время на вытирание, он бросает мешочек с монетами на стойку управляющего и быстро возвращается в поместье. Дорога кажется ужасно длинной — Аято боится передумать. Его потряхивает, сбивая дыхание. Он всё ещё колеблется, чувствуя себя маленьким ребёнком, собравшимся совершить нечто рискованное, даже опасное… и наивно полагающим, что всё обойдётся. Как взрослый, Аято прикинул все риски, однако ему всё ещё страшно. Страшно волнительно. Он сразу направляется в комнату Томы, однако обнаруживает там лишь заправленную постель. «Неужели… ушёл?» И так неистово бьющееся сердце проваливается к желудку, вызвав тошноту. Аято пытается взять себя в руки и берёт курс на свою спальню. Это маловероятно, но всё же возможно… Тома и правда встречает его внутри. Встав с пола, на котором сидел, он открывает рот, чтобы что-то сказать, однако почему-то так ничего и не произносит, уставившись на Аято. Возможно, его смутил растрёпанный вид своего господина? Во всяком случае, Аято ещё раз мысленно повторяет слова, которые собирался произнести. И только после этого озвучивает их: — Я не могу быть с тобой. Мгновенно полный тоски взгляд Томы становится совершенно безжизненным. Но Аято поспешно продолжает: — …пока не могу. Дай мне время. — Не хочу, — вдруг решительно мотает головой Тома, отведя взгляд. — Что? Почему? — Это слишком больно. Ждать. Смотреть, но не трогать… Почему-то Аято кажется, что Тома повторяет его собственные мысли. Они отзываются в душе, словно камни, сыплющиеся в пруд. — Хорошо, — кивает Аято, закрывая за собой дверь. — Одна ночь. Я проведу с тобой одну ночь, но после этого… прошу, дай мне время, чтобы всё устроить.