Разврат в Чайнике

***

— Когда же ты уже оттаешь, ублюдок? Кэйа падает на Дилюка, обхватив его шею и прижавшись лбом к холодной кожаной спинке кресла. — … «На сколько меня ещё хватит?» Притворство уже давно въелось в кровь и плоть, но сейчас почему-то особенно больно в груди. Когда Дилюк коснулся его, когда сам притянул — это было очень похоже на желанный мираж… на мечту, которой не суждено сбыться. Ах, лучше бы братец, как и прежде, не двигался! Тогда Кэйа бы никогда не познал жар его объятий! Сколько раз уже, лёжа в холодной постели, он проматывал в голове фантастичные сцены, в которых Дилюк точно так же прижимает его к себе, а потом покрывает поцелуями его тело, мнёт бёдра, заставляя насаживаться всё сильнее… и шепчет бесстыдные слова страсти? И сколько раз уже сталкивался с холодной действительностью, в которой ему лишь позволяют насаживаться и хвататься за себя? «Нет, правда… и почему я… до сих пор не сдался? И всё ещё на что-то надеюсь?» — Х-ха, я устал! Отнеси меня на кровать! Кэйа знает, что услышит сейчас: «У тебя ног нет?» — но иногда, в такие моменты, он может позволить себе покапризничать, чтобы потом, в ответ на пробирающую до костей холодность, отшутиться… Только вот сегодня обидных слов не слышно. Вместо грубости, Дилюк подхватывает его на руки и, правда, относит на кровать, что находится всего в трёх шагах от кресла. И даже больше того: уронив Кэйю на одеяла, наваливается сверху, начав самостоятельно вбиваться в его кишки. Впрочем, это больше похоже на то, как уставший хлебать ложкой суп берёт тарелку и торопливо пьёт через край, лишь бы только побыстрее доесть. Почему-то на глаза наворачиваются слёзы. Но Кэйа быстро накрывает лицо руками. — Что с тобой? — неожиданно остановившись, Дилюк обхватывает оба его скрещенных на переносице запястья и сдвигает вверх. — Тебе больно? Обеспокоенный голос вторгается в разум, сметая стеклянные стены самообладания. Кэйа по привычке ещё пытается усмехнуться, но слёзы почему-то упрямо продолжают сочиться из глаз. — Ха-ха… твои движения такие торопливые… как у девственника, впервые дорвавшегося до влажной дырки. Лицо Дилюка скрыто в полумраке, но Кэйа замечает, как тот поджимает губы, прежде чем снова поинтересоваться уже менее обеспокоенным и более недовольным тоном: — Так тебе больно? От братца пышет огнём. Пальцы на запястьях сжимаются крепче, и впрямь причиняя боль, но боль эта отрезвляет, помогая вернуть контроль над своими эмоциями: — На допросе… и должно быть больно, не так ли? — уже шире улыбается Кэйа. — Иначе шпион никогда ни в чём не признается, верно? — …и в чём же должен признаться шпион? — немного помолчав, настороженно интересуется Дилюк, всё ещё не двигаясь, но и не выходя. Кэйа прищуривается вместо ответа, сжимает его бёдра ногами и сам подтягивается, насаживаясь глубже. В конце концов, он всегда предпочитал контролировать процесс. Однако Дилюк неожиданно входит в него так глубоко, прижав к кровати всем весом, что даже рыпнуться не получается. — Хочешь сказать, я причинил тебе недостаточно боли? Почему-то кажется, что эти слова никак не связаны с их сегодняшней игрой. Кэйа моргает несколько раз, избавляясь от зависшей на ресницах влаги, и облизывает вдруг ставшие абсолютно сухими губы. А Дилюк тем временем совсем немного подаётся назад, чтобы снова резким толчком вогнать член в его кишку по самые яйца. — Тц! — А так? — словно издеваясь, интересуется братец. — Всё ещё недостаточно больно? Мрак сгущается, и его лицо становится всё труднее разглядеть, однако Кэйе кажется, что там застыло странно-болезненное выражение. Будто Дилюк этими толчками причиняет боль себе… или не толчками, а словами? — Нет, — погасив улыбку, Кэйа прикрывает глаза. — Всё ещё недостаточно… старайся сильнее. Если так подумать, это впервые, когда Дилюк двигается сам. И судя по этим движениям… опыта у него не то чтобы много — например, он совершенно не пытается метить в какую-то определённую точку, просто изменив ритм на более рваный и резкий. Но природа богато его одарила, поэтому крупная головка так или иначе задевает распухшую простату… пусть и не слишком сильно — Кэйа прислушивается к ощущениям, подавляя желание начать двигаться навстречу. Он привык доводить себя до пика быстро и эффективно, сейчас же наслаждение нарастает очень неспешно, то накатывая, то откатываясь назад… и теперь, когда весь процесс контролирует Дилюк, удовольствие больше не концентрируется внизу живота, а распространяется по всему телу, достигая даже сердца и будто бы согревая его. «Я же могу представить, что ты делаешь это любя? Ведь могу же?» Совсем чуть-чуть приоткрыв глаза, Кэйа из-под ресниц наблюдает за последними закатными лучами, играющими на чёрном вороте так и не снятого багрового камзола. Серебряные пуговицы задевают член и живот, бёдра натирают приспущенные ремень и брюки… Унизительно, но уже привычно. Вдруг на лицо падает капелька пота. А потом, немного погодя, ещё одна. Вздохнув, Кэйа решается поднять взгляд, чтобы вытереть братцу лоб, и видит, что тот закрыл глаза, нахмурил брови и прикусил нижнюю губу так, словно решил откусить. — Х-ха- …х-ха… Почему-то при виде этого лица каждый толчок начинает отзываться всё глубже и острее. Совсем чуть-чуть выгнув спину, Кэйа зажмуривается от усилившихся ощущений, однако не до конца, продолжая любоваться едва различимым, но сосредоточенным лицом Дилюка — совсем не таким равнодушным, как раньше. Словно ему… словно он действительно сейчас старается доставить удовольствие Кэйе. — …всё равно недостаточно… — Что? — рубиновые глаза удивлённо распахиваются из-за слетевших с губ тихих слов. — Недостаточно! — повторяет Кэйа громче, сжимает колени и, воспользовавшись растерянностью братца, вырывает руки из его хватки, а потом толкает, заставляя перекатиться на спину. — Разве так пытают?! Вновь оказавшись сверху, он хватается за полы сбившейся рубашки и дёргает в разные стороны — отлетающие пуговицы вонзаются в стены, словно пули — а потом Кэйа медленно и томно поднимается, сжимая внутренностями член братца, почти позволяя головке выскользнуть из себя, но замирает в последний момент. — Тогда делай всё сам… — явно обидевшись, Дилюк отводит взгляд. Его обнажившийся живот блестит от пота и мелко подрагивает, как и кадык под острым подбородком — но кадык, дёрнувшись вверх-вниз несколько раз, наконец останавливается, и искусанные губы сжимаются вновь. — Я и делаю, — эхом отзывается Кэйа. И резко опускается на каменно-твёрдый член — Дилюк вздрагивает, вцепившись в одеяло. Он выглядит так, словно балансирует на грани. Да и член внутри Кэйи очень знакомо пульсирует, увеличиваясь ещё больше. «Ты ведь… уже давно мог бы кончить, если бы захотел?» — Да, — вдруг слетает с губ братца, — ты всегда всё делаешь сам. Эти слова пропитаны такой горечью, что у Кэйи замирает сердце. Нет, он не готов к такому… «Ты страдаешь? Почему? Что я опять сделал не так?!» — Х-ха… Закрыв глаза и запрокинув голову, Кэйа направляет взгляд к потолку, отгоняя лишние мысли. К чему они, когда можно просто трахаться и получать удовольствие? Зачем накручивать себя, выдумывая небылицы? Да, ему просто нужно двигаться. Просто заставить братца кончить и кончить самому. Так проще. Так легче. — Кха-а-а… Резко выдохнув, Дилюк начинает изливаться в его кишки, и эти чувства наполненности и усилившейся пульсации заставляют Кэйю ускориться и в несколько дополнительных рывков довести до пика и себя. Орошая мускулистый, сведённый спазмами живот своей спермой, Кэйа облизывает губы, а потом падает на Дилюка и накрывает его рот поцелуем. Язык братца пытается спрятаться, зубы стукаются друг о друга… но ему всё равно нравится. — М-н! Непонятно, к чему именно относится это недовольное мычание — к тому, что Кэйа разорвал поцелуй и скатился в бок, или к тому, что при этом сильно вдавил локоть братцу в грудь? Но его сейчас больше волнует графин с водой у изголовья кровати. Жадно обхватив холодное стекло, Кэйа пьёт прямо из горла, проигнорировав наличие стакана. Часть воды проливается на грудь — она кажется ледяной, от чего Кэйа вздрагивает и в результате проливает на себя ещё больше. И не только на себя. — Да чтоб тебя! — вскакивает Дилюк, прижимая к животу край сбившегося в кучу одеяла. — Аккуратней нельзя? — Когда очень хочется — трудно сдержаться, — довольно стерев влагу с подбородка, отмахивается Кэйа и протягивает ему графин. — Хочешь? Дилюк мотает головой, и тот возвращается на тумбочку, Кэйа же блаженно вытягивается на краю постели и мечтательно протягивает: — Надо будет сделать ещё пару заходов чуть погодя… — Ты в курсе вообще, который час? — Понятия не имею. А ты? Вопрос почему-то заставляет Дилюка отвести взгляд. — …так ты сам не в курсе? — Когда я пришёл, здесь уже был поздний вечер! — в ответ на усмешку прилетает вспышка гнева. — В то время, как в Мондштадте солнце стояло в зените! Дилюк натягивает на себя ещё больший кусок одеяла, будто стесняясь своего измаранного спермой живота и пытаясь прикрыться — но Кэйа дёргает уголок покрывала на себя: — Разве не здорово иногда зависнуть в безвременье? Ни о чём не беспокоясь и никуда не спеша? — Тебе лишь бы никуда не спешить… Перетягивание одеяла, начавшееся с ленивых подёргиваний, обостряется, пока плотная ткань не начинает трещать. — Ну чего ты так вцепился? — первым не выдерживает Дилюк. — Тебе же не бывает холодно! — Я, вообще-то, голый, если ты не заметил! — Да ты даже по Драконьему хребту вечно ходишь, в чём мать родила! — А вот и не правда- Кэйа осекается, когда в покрывале и впрямь появляется дыра. Они оба одновременно прекращают тянуть и так же одновременно вздыхают: — Можем укрыться одним. — Ладно, забирай. Секунду Кэйа пялится на братца, не веря тому, что услышал, пока тот не бросает поспешно: — Забудь! — Нет-нет-нет, — хмыкает Кэйа, снова подхватывая край одеяла и забираясь под него. — Первое слово дороже второго! — Что за чушь?! Дилюк недовольно фыркает, но сдвигается в сторону, чтобы и Кэйе достался кусочек подушки прислониться спиной. При этом получается, что дырка на одеяле попадает прямо на низ живота Кэйи. — Ха-ха, удобно — можно трахаться, не раскрываясь! — Вот же, извращенец… — Да-да, я изврат… — охотно соглашается Кэйа, так и эдак разглаживая одеяло, — совращаю тебя, чистого и непорочного… — … — М? — Кэйа не расслышал, что именно сейчас сказал Дилюк. Наверняка, в очередной раз пробубнил что-то недовольное? Когда братец, отвернувшись, мотает головой, отказываясь повторять, любопытство Кэйи разгорается, толкая руку под одеялом в сторону чужого живота и так и не застёгнутой обратно ширинки. — …а ну-ка, повтори… Дилюк морщится, когда его мягкий и липкий от спермы член вновь попадает в плен бесстыдных пальцев — но не пытается помешать им начать ласкать и дёргать быстро твердеющий орган. Вместо этого Дилюк поворачивается обратно к Кэйе и устало интересуется: — Тебе ещё не надоело? Вопрос застаёт врасплох. — Почему мне должно надоесть? …к тому же, если я найду для своих утех кого-то другого, разве ты не помрёшь от спермотоксикоза? — «Кого-то другого»? — эхом повторяет Дилюк, почему-то очень удивлённо, а потом снова, уже растерянно: — «Кого-то другого»… Морщится, словно ему неприятна эта мысль. Ну конечно, разврат же ему не по душе. — Не надо кого-то другого. — Почему? — заставляет себя легкомысленно ухмыльнуться Кэйа, хотя сердце предательски замирает от тона братца, ставшего внезапно категоричным. Как же хочется обмануться. Как же хочется поверить в то, чего на самом деле не существует. — Все твои грехи… уж лучше сваливай на мои плечи. По замершему сердцу словно проходятся ржавым клинком. — На твои? — снова хмыкает Кэйа, но уже язвительно и кисло. — С каких это пор ты готов- Резко замолчав, он сжимает губы и отводит взгляд. Не стоит воспринимать этот разговор всерьёз… не стоит заводиться и принимать всё близко к сердцу. К тому же он уже давно отпустил все обиды… да, верно, отпустил и забыл — так зачем к ним возвращаться? Только вот каждый раз, глядя в зеркало без повязки и видя маленький шрам у века, Кэйа вспоминает ту ночь, когда после смерти мастера Крепуса пришёл к брату, чтобы покаяться… чтобы избавиться наконец от давящего на сердце тяжёлого груза. Они тогда много наговорили друг другу. Подрались. Дилюк чуть не лишил его глаза, но намного больнее Кэйе было в душе, которая, казалось, в тот день порвалась дважды: первый раз от отвращения к себе, когда, узнав о смерти приёмного отца, Кэйа испытал облегчение, а второй — когда Дилюк направил на него меч. Это правда, что какое-то время Кэйа таил обиду. Однако разве Дилюк виноват? Нервы братца в ту ночь тоже были на пределе: узнав о Глазе Порчи, принадлежавшем отцу, потеряв его и не получив ответы на все вопросы, он оказался совсем не готов к новостям о происхождении сводного брата — единственного оставшегося родственника — и о его миссии. По сути, Кэйа своим признанием едва не столкнул Дилюка в бездну. А заодно — и себя. Однако они смогли удержаться на краю и даже сохранить видимость хороших отношений… Разве этого мало? — Тебя не касаются мои грехи, — наконец, отзывается Кэйа, сжимая член Дилюка так, что тот морщится и хватается за бугорок на одеяле. — Ты- Но Кэйа уже убирает руку и отворачивается, подтянув колени к животу и кутаясь в скромный край покрывала. Зря он это сказал. Дилюк, наверное, сейчас, просто встанет и уйдёт… Ну и ладно — всё равно у них вряд ли выйдет ещё раз покувыркаться. Настроение испорчено, как и атмосфера. Воздух холодит спину, а всё потому, что братец продолжает сидеть, оттягивая на себя одеяло. «Уходи уже… просто уйди». Кровать и правда прогибается, когда Дилюк встаёт. Только вот к спине вдруг прижимается ряд холодных и жёстких пуговиц, а на живот под одеялом ложится горячая ладонь. «Что? Почему?»