***
Дилюк сегодня совершил много ошибок, почти утонув в желании и перестав осознавать, что происходит. Но слова Кэйи отрезвили его: — «Тебя не касаются мои грехи». Всё верно. Не касаются. Не должны касаться. И тем не менее, за три года скитаний у него была куча возможностей переосмыслить случившееся, в том числе и отношение к брату-шпиону. Правда, вернувшись, Дилюк совсем не ожидал увидеть его почти не изменившимся: по-прежнему хитрого, лицемерного, прячущегося под маской легкомысленного насмешника, добряка и лентяя… по-своему ответственного, но порой лишь из-за скуки расследующего действительно серьёзные дела и готового подвергать азартному риску и себя, и товарищей. Что касается использования других людей — в этом Кэйа даже преуспел, однако, балансируя между верностью Мондштадту и предательством, похоже, за эти три года, он так и не переступил черту. …или ему позволили её не переступить. Дилюк тоже начал вести тайную жизнь — ради защиты родного региона несмотря на разочарование в Ордо Фавониус. А ещё — ради разоблачения шпионов. И лишь войдя в тень, он понял, кто именно мастерски сдерживает и Орден Бездны, и Фатуи, не позволяя взять власть над Мондштадтом. Конечно, вклад Кэйи не умаляет заслуг временного Магистра, как и всех прочих членов Ордо Фавониус, но займи каэнриахец другую позицию — и малыми жертвами точно бы не обошлось. «Что ты задумал?» — много раз Дилюк собирался задать этот вопрос. Однако каждый раз вспоминал, что сам же в ту ночь, три года назад, заявил, что не желает ничего больше слышать. К тому же… он не был уверен, что поверит полученному ответу. Проще было смотреть своими глазами и делать выводы своей головой. Дилюк продолжал подозревать Кэйю и несколько месяцев назад даже как-то проник в лабораторию Альбедо после полуночи, зная, что они проводят довольно много времени вместе. Не так давно один сумасшедший учёный из Фатуи доставил изрядно хлопот Мондштадту, а кто знает, откуда на самом деле явился новый алхимик? Да ещё и с рекомендательным письмом от Великого Грешника? Кэйа поймал Дилюка за чтением исследований Альбедо. И, кажется, совсем не удивился, лишь во взгляде промелькнула печаль, однако губы растянула давно знакомая острая ухмылка: — В моей спальне тоже хранятся секретные документы. Почему бы тебе не наведаться и туда? — Ты бы не стал хранить по-настоящему важные сведения в таком очевидном месте, — попытался тогда отмахнуться Дилюк. — Как будто ты знаешь, что для меня по-настоящему важно… Кэйа приблизился, приперев его к алхимическому станку, и когда руки Дилюка упёрлись в столешницу, из стен вдруг выстрелили деревянные лозы — прямо из камня — и спеленали по рукам и ногам. — Альбедо не любит незваных гостей. И хоть Кэйа объяснил ему назначение ловушки, продолжил стоять, торжествующе ухмыляясь в лицо. Конечно, Дилюку ничего не стоило просто сжечь растительные путы… но он не хотел навредить лаборатории. Да и Кэйа стоял слишком близко. И только когда руки сводного брата вдруг коснулись груди, Дилюк запаниковал и чуть не призвал огненного фамильяра. — Что же мне делать с тобой? Правонарушителем, позарившимся на тайны Ордо Фавониус? Тягучий, как сладкая патока, голос проник в сознание, неся с собой полную дичь. Но Дилюк действительно успел соскучиться по Кэйе — они почти не общались последние три года, не считая редких писем и ещё более редких встреч даже после возвращения, так что сейчас, внезапно оказавшись настолько близко в освещённой лишь травой светяшкой лаборатории, Дилюк почувствовал сладкое томление внизу живота. Сердце в груди забилось быстрее — поначалу он расценил это как волнение из-за внезапного обнаружения за не самым благовидным занятием, однако соскользнувшая с груди на пояс рука заставила по-настоящему испугаться. — О! У тебя встал? Накрыв ладонью ещё пока совсем небольшую выпуклость возле его ширинки, Кэйа улыбнулся ещё шире, словно обнаружил что-то безумно забавное. — Отвали! — дёрнулся Дилюк, пытаясь разорвать путы. — С чего вдруг? — вскинув взгляд, Кэйа шагнул ещё ближе и, прижавшись к его животу своим, пробормотал, опасно приблизив губы к губам: — Ты же понимаешь, что как офицер, я не могу позволить нарушителю уйти безнаказанным? — Нарушителю? — Именно. Хотя Кэйа был на службе, от него веяло алкоголем — не только что выпитым, но он точно прикладывался к бутылке сегодня. — …признавайся… для кого шпионишь? Вопрос выбил почву из-под ног. Насмешливый тон, широкая улыбка, расстёгивающие брюки ловкие пальцы… всё было странно. Дилюк даже заподозрил, что спит. — Что ты делаешь? — спросил он тогда, удивившись своему охрипшему голосу. — Собираюсь наказать тебя, братец. Когда Кэйа внезапно присел, Дилюк совсем растерялся. Что делать? Вырваться? Всё-таки сжечь эти путы и броситься прочь? Или представить, что это один из его странных снов? …ему ни разу не снилось ничего настолько откровенного, но порой, засыпая под открытым небом у костра, Дилюк переносился в далёкое детство, когда они с Кэйей прятались под одним одеялом и читали старые книги при свете обычной травы-светяшки. Приглушённый смех, жар дыхания и тела, прижавшегося так тесно… Каждый раз в этих снах его охватывало тревожное волнение, а проснувшись Дилюк часто обнаруживал нижнее бельё испачканным — поначалу это злило, но со временем он привык. И вот теперь Кэйа с безмятежно-насмешливым лицом, освещённым всё тем же тусклым голубым светом, без стеснения достал его член и принялся надрачивать быстро твердеющей ствол. — О-о… ого-о… Кажется, увиденное восхитило его — словно кот перед тарелкой сметаны, Кэйа несколько раз заворожённо облизнулся, прежде чем взять в рот грязную, липкую головку, из которой уже выделилась какая-то прозрачная жидкость. Это было слишком приятно. Унизительно, но приятно. Дилюк не выдержал и замычал, пытаясь сдержаться. Однако обхватившие его член губы быстро соскользнули обратно и в лаборатории послышался смешок: — Братец, а ты у нас, оказывается, тот ещё похотливый изврат… смотри, как твой дружок увеличился и затвердел! Дилюк тут же понял, что мгновенно станет посмешищем, если признается, что там его до сих пор ещё никто и никогда не трогал, кроме него самого. Что это его первый опыт. Ругая себя, сдерживая рвущие горло стоны, Дилюк наблюдал за Кэйей, чувствуя, как плавится позвоночник и подгибаются ноги… если бы не путы — вряд ли бы он устоял. Но что-то внутри всё-таки надломилось, и после случившегося, пересекаясь с братом то тут, то там, Дилюк уже больше не мог о нём не думать, как раньше. Хотя по-прежнему каждый раз раздражался, снова и снова пытаясь понять, зачем Кэйа сделал подобное? И почему… почему ему так хочется повторить? Грязные сны начали приходить каждый день. А вместе с ними тоска — очень похожая на ту, что Дилюк смутно ощущал последние три года вдали от дома… возможно ли, что дело было не в доме? А в разлуке с братом? Позже, когда Кэйа подловил его снова — на этот раз в подвале бара — Дилюк неожиданно для себя позволил ему снова поиграться с собой: сдерживаться всё ещё было сложно, особенно под пристальным взглядом, словно бы только и ждущим, когда же он даст слабину. Именно тогда в голове впервые мелькнула догадка: вероятно, Кэйа до сих пор сохранил в своём сердце обиду и наверняка решил таким образом отомстить своему глупому брату. Но сегодня он сказал: «Тебя не касаются мои грехи». И Дилюк усомнился: «А что, если месть я себе просто придумал? Но тогда почему… Зачем?» Догадка есть, только вот она не укладывается в голове. Однако чем дольше Дилюк сейчас смотрит на узкую спину брата — даже излишне узкую, хоть и с развитой мускулатурой, присущей фехтовальщику — тем отчаяннее в голове бьётся опасная мысль: «Если все мои промахи остались незамеченными, если он до сих пор так и не догадался… возможно, я могу быть честнее?» Отец учил Дилюка быть требовательным к себе и противостоять соблазнам: сладостям, долгому сну, бесполезным играм и прочему праздному времяпрепровождению… но в то же время глава рода никогда не был строг с Кэйей. И ребёнком Дилюк не мог не ревновать и не завидовать — ему столько раз хотелось высказать приёмному ребёнку всё, что накипело, однако гордость не позволяла признаться. Ведь зависть присуща слабым духом, а Дилюк не хотел признавать себя слабым. И всё же сейчас он решается прижаться к узкой спине и вдохнуть сводящий с ума запах. Член упирается в ещё влажные ягодицы. Ладонь надавливает на плоский, мгновенно напрягшийся живот. Он хочет войти, но без помощи рук головка члена всё никак не желает проталкиваться в растянутое отверстие — даже с третьей попытки. — …ты… Кэйа подаёт голос не сразу. И не продолжает — вместо этого прогибается в пояснице, выпятив зад, перекидывает руку за спину и сам направляет его член, помогая войти. Дилюк тут же толкается внутрь, пытаясь слиться с этим бесстыдным телом. Чувствуя себя тоже бесстыдным. Однако, почему-то, совсем не грязным. «Смотри, я хочу тебя. Смотри и смейся… я сдаюсь!» — Ах, ты, проклятье… Через прижатую к животу Кэйи ладонь Дилюк чувствует, как собственный член упирается в неё изнутри. — Блять… как глубоко… Кэйа откидывает голову назад, словно тоже пытаясь слиться с ним в единое целое. А стоит Дилюку отодвинуться бёдрами, как горячее нутро брата буквально втягивает его член обратно. И хотя он уже кончил недавно, давление в яйцах нарастает так быстро, что ещё немного и… Приходится снова вернуться мыслями к прочитанным с утра документам — как и ранее, когда Кэйа скакал сверху. Но теперь член скользит внутри растянутого прохода довольно свободно — если до этого Дилюку было больновато и очень тесно, то теперь ощущениям ничто не мешает. Кэйа стонет всё громче, совсем никого не стесняясь. Кровать трясётся, стучит изголовьем в тонкую стенку. — Да… Ещё… Заполни меня! Эти крики сводят с ума. Шум в ушах нарастает вместе с растущим давлением внизу живота. Ещё немного — и плотину прорвёт. Но Дилюк ещё кое-как держится, наконец уловив ритм и чувствуя, что входя под определённым углом, он заставляет тело в объятиях дрожать всё сильней. И лишь когда Кэйа вдруг замирает, сжавшись изнутри так, что член отказывается выходить, Дилюк позволяет себе отбросить все лишние мысли и, сосредоточившись на ощущениях, наконец-то излиться в хаотично сокращающееся нутро. На этот раз им обоим требуется время, чтобы прийти в себя. А пока они лежат, приклеившись друг к другу и тяжело дыша. Молчание затягивается… даже Кэйа совсем не торопится нарушать тишину, вжавшись в подушку и словно бы затаившись: его дыхание постепенно успокаивается, но не становится похоже на то, как дышит спящий человек. Дилюк тоже не знает, что тут можно сказать. А шевелиться не хочется. Его член ещё внутри… и это довольно приятно. — С ума сойти, — наконец раздаётся сдавленный выдох в подушку. Вместо ответа Дилюк касается влажного плеча губами и глубоко вдыхает запах Кэйи, будто до сих пор ещё не надышался им. — …и как это понимать? — чуть поворачивает тот голову. — Почему ты… никогда так не делал? И перед глазами внезапно возникает призрачная табличка:Промолчать.
‣ Признаться, что боялся стать посмешищем из-за неопытности.
Признаться, что подозревал Кэйю в притворстве и желании причинить себе боль.
Увести разговор в другое русло.
«Что за бред?» Взгляд бегает со строчки на строчку, всё время останавливаясь посередине. Поморгав и зажмурившись, Дилюк наконец избавляется от странного миража, и тут же встречается с настороженным взглядом. Кэйа смотрит на него… словно бы даже испуганно. Даже его губы дрожат, тщетно пытаясь изобразить легкомысленную усмешку. В сердце вгрызается армия муравьёв. «Я идиот, да?» — Дилюк? На людях Кэйа уже давно не зовёт его братом, но во время игр обращается исключительно «братец», однако сейчас позвал по имени. Снова коснувшись губами его плеча, Дилюк закрывает глаза, ещё колеблясь, ещё чувствуя страх, всё ещё не доверяя до конца… и тем не менее наконец отвечает: — Все мы совершаем ошибки. — О чём ты? — против ожиданий голос Кэйи взлетает, наполненный отчуждением и ещё большим опасением, а лицо, залитое светом луны, кажется побледневшим. — Какие ошибки? «Ты тоже мне не доверяешь? Но как же тогда тебе, наверное, было сложно сделать первый шаг…» — Я тоже совершаю ошибки, — повторяет Дилюк, немного изменив фразу. Однако взгляд Кэйи не успокаивается, зрачок в видимом сбоку глазе сужается до размеров наконечника иглы, и уголок века заметно темнеет. — Прости, что заставил тебя столько ждать, — наконец произносит Дилюк те слова, что крутились на языке с самого начала, и если бы не его трусость — прозвучали бы сразу. — «Заставил»… Кэйа прикрывает глаза и, отвернувшись, роняет голову на подушку. — …ублюдок. Он пытается отодвинуться, но Дилюк не ослабляет объятий, прижимая его к себе против воли. — …надменная сволочь… Кэйа продолжает ругаться в подушку. Его плечи трясутся. Целуя их, впиваясь губами всё сильнее, даже покусывая, Дилюк не знает, что ещё сделать, чтобы успокоить этого человека — обычно сильного, самоуверенного и контролирующего каждый свой взгляд, каждое слово, но вдруг ставшего таким слабым. Таким хрупким. — Твоя штука опять затвердела, сукин ты сын! — Прости… — Будешь трахать меня, пока не сотрёшь член в порошок?! — Прости. — Заткнись. — …хорошо. — Ты меня любишь? — … Дилюк не отвечает, ведь ему велели заткнуться. И тогда Кэйа сам толкается бёдрами, насаживаясь и позволяя члену двигаться внутри себя. Под одеялом становится всё жарче и жарче, поэтому они скидывают его и молча меняются местами — Кэйа опять забирается сверху, только на этот раз нависает над Дилюком, вцепившись в прутья изголовья. Он двигается рвано, даже отчаянно, порой заставляя член почти выскальзывать из себя, а потом вгоняя обратно. Кусая губы, Кэйа смотрит куда угодно, только не вниз. Пока Дилюк не обхватывает его член ладонью и не начинает осторожно надрачивать, понятия не имея, как сильно нужно сжимать: одно дело, когда делаешь это с собой, и другое — когда с кем-то другим. Хотя Кэйа уже не раз использовал его руку для мастурбации, но почему-то Дилюк всё равно не уверен, что всё делает правильно. Вдруг Кэйа отталкивается от изголовья и, не прекращая кусать тонкие губы, перехватывает свой член поверх его ладони, запрокидывает голову и сдавливает пальцы сильнее, заставляя то ускорять движения в такт своим поднимающимся и опускающимся бёдрам, то замедлять вплоть до полной остановки. Теперь они занимаются сексом медленно. Даже устало. Кэйа не ухмыляется, не дразнится… и даже не смотрит на него — из-за чего Дилюк, хоть и испытывает удовольствие, нервничает всё сильней. — Кэйа… — … — Не молчи. — Что ты хочешь услышать? — Что угодно… можешь даже продолжить ругаться. — Ха-ха, правда? — наконец брат опускает взгляд. А потом мягко ложится на его грудь, продолжая двигаться с совсем маленькой амплитудой, почти елозя на месте. И скоро всё, что остаётся Дилюку — чувствовать, как сокращаются стенки, обхватившие член. Какое-то время Кэйа вглядывается ему в лицо сквозь заполнившую комнату темноту, а потом подтягивается повыше и целует. На этот раз Дилюк честно пытается ответить на поцелуй — однако сам понимает, как неловко это выходит. И всё же Кэйа продолжает играться с его языком, словно котёнок с мышонком, то ловя и оплетая, то отпуская и позволяя что-то предпринимать самому. Бамц! Замерев, они прислушиваются к странному шуму, раздавшемуся где-то недалеко… но и не близко. Настолько громкий звук больше не повторяется, однако, если прислушаться — можно уловить странные шорохи и скрипы за пределами комнаты. — Кто-то пришёл, — отодвинувшись, тихо произносит Кэйа. — И что? — так же шепотом отзывается Дилюк. — А то… что мы до сих пор точно не знаем, кто напоил нас тем зельем. Мгновенно посерьёзнев, Дилюк приподнимается на локтях, а Кэйа — так и вовсе слезает с него и принимается одеваться. Жаль неоконченного дела, однако злоумышленник ждать их явно не станет. Аккуратно открыв дверь, Кэйа выходит в коридор первым и перегибается через перила второго этажа — внизу темно, но в баре кто-то есть: изумрудно-зелёное пятно маячит во мраке. Вдруг раздаётся стук затылка о столешницу и звонкое: — Да, блин! — Венти?