****
Кадзуха никогда не считал себя ханжой. И когда капитан Бай Доу в прошлый раз заманила его в квартал красных фонарей, даже разделил ложе с одной из юных ойран, увлёкшись созданной там атмосферой… но едва забрезжило утро, ему до тошноты захотелось вырваться из насквозь провонявшей духами и косметикой комнаты — под открытое небо и холодный ветер. Тот, кто хоть раз оказывался застигнут дождём за многие мили от жилья и каких бы то ни было укрытий, привыкает ценить даже гнилые сараи — главное, крыша над головой. Вот и Кадзуха никогда не станет, подобно очень непрактичным людям, рассуждать о романтичности предрассветных прогулок. Однако в чём-то он всё-таки не очень практичен… ведь тем утром, вдыхая полной грудью ледяной воздух, Кадзуха чувствовал себя намного счастливее, чем в объятиях милой девушки. И готов был промёрзнуть насквозь, лишь бы ветер наконец выдул из одежд приторно сладкие ароматы борделя. Капитан часто подшучивает над его аскетизмом. Но, на самом деле, Кадзуха не аскет. Когда он устаёт — ложится спать, а когда голоден — ест. Просто иногда, забираясь на самую высокую мачту, проводит часы, заворожённый бескрайними просторами… играми чаек в небесах, дельфинов в море, ветра в парусах — прислушиваясь к разнообразным и полным смыслов звукам и запахам, Кадзуха чувствует, как растворяется в окружающем пространстве, сливается с миром… забывая про такие обыденные вещи, как еда или сон. Звучание природы всегда рассказывало ему о многом, и чем старше он становился — тем глубже учился читать ветер. Этот навык и сейчас служит хорошим подспорьем в пути, помогая ориентироваться даже в незнакомых местах, избегать неприятностей, отличать друзей от врагов и… многое, многое другое. Но иногда из-за него становится неспокойно… особенно в последнее время. Потому что Кадзуха никак не может понять, в чём дело. Хоть и уверен: с миром или им самим определённо что-то не так. Просто некий диссонанс… пытаться вычленить который сложнее, чем расслышать звон отдельных капель дождя или вонь конкретной шкурки фиалковой дыни в куче отбросов. Ощущение неправильности накапливается, заставляет нервничать, однако никак не отражается на окружающих людях и событиях… что только сильнее сбивает с толку. А ведь Кадзуха привык чувствовать и понимать больше, чем другие люди. Но почему-то сейчас он хоть и «чувствует», но совершенно не «понимает». Точнее, не понимал до того самого момента, пока около часа назад не переступил порог дома Итэра. Что изменилось? Диссонанс, сопровождавший его на протяжении долгих месяцев, просто исчез. Будто кто-то заделал наконец щель, из которой бессовестно дуло. Или настроил старый инструмент, чью фальшь могли заметить лишь обладатели очень тонкого слуха. А ведь Кадзуха всего лишь заглянул в ирисовые глаза, растерянно распахнувшиеся при виде него и несомненно узнавшие. «А я ведь не хотел приходить…» Прошлый визит Кадзухи в «Чайник», как Итэр называет это искусственное подпространство, завершился довольно быстро: тогда один рыжий Предвестник с порога заявил, что не против тройничка с новым другом путешественника — в ответ Кадзуха вежливо поблагодарил уроженца Снежной за высокую оценку своей внешности, а потом не менее вежливо отказался и предпочёл покинуть гостеприимное место, сочтя, что своим присутствием лишь испортит всем веселье. Свободные нравы — это не что-то плохое. По крайней мере, когда душа и тело нуждаются в тепле не от одного, а многих людей. Кадзуха же… подобной потребности не ощущал. Вроде бы. В последнее время, у него не очень хорошо получается вспоминать о прошлом, но не о конкретных событиях, а об эмоциях, которые он тогда испытывал. Зато чувства, которые сейчас у него вызвал вопрос нового знакомого, Кадзуха вряд ли быстро забудет. — Могу я поцеловать тебя? С одной стороны, намного проще, когда человек открыто высказывает свои мысли и желания, а не юлит и подстраивается под тебя… С другой же — к подобной откровенности Кадзуха почему-то оказался не готов. И потому улыбнулся, допил терпкий виноградный сок и поднялся из-за стойки: — …кажется, я засиделся. Никто не попытался остановить его. Случайно задев широкополую шляпу на спинке стула нового знакомого, Кадзуха извинился и направился к выходу, пытаясь придумать, как объяснить Итэру свой скорый уход уже во второй раз и при этом не заставить чувствовать вину или неловкость… но при приближении к двери его вновь охватывает странное чувство: будто откуда-то опять подул пренеприятнейший сквозняк или настроенный инструмент выдал фальшивую ноту. Взявшись за ручку и уже потянув дверь, Кадзуха оглядывается. И видит узкие плечи нового знакомого, ещё более сгорбившиеся, чем до этого. «А ведь он так и не признался, что откуда-то знает меня…» Задумавшись, Кадзуха вздрагивает, внезапно встретившись с парнем взглядом в зеркальной витрине за баром. «Даже не попробуете остановить?» Словно услышав невысказанный вопрос, новый знакомый разворачивается на стуле: — …открою секрет, — начинает он негромко, — с некоторых пор я считаю, что ложь — самое подлое, что можно совершить по отношению к другому человеку. Однако сейчас я собираюсь солгать вам, смешав вымысел с правдой. Решайте, Каэдэхара, выслушаете меня или нет. «Откуда это чувство? Почему моё сердце так остро отзывается на боль, пронизывающую эти слова?» Кадзуха заинтригован. Хотя он всегда был очень любопытен. Порой это любопытство толкало его на рисковые шаги, да и вряд ли любителя путешествовать можно назвать рассудительным и сдержанным человеком, скорее уж авантюристом и искателем приключений. Если что-то не раздражает, а лишь сбивает с толку и вызывает интерес… есть ли смысл бежать от этого без оглядки? И уж тем более — когда задевает потаённые струны души. — Говори. Почему-то в ответ новый знакомый прикрывает глаза. Его мимика плохо читается: дыхание не сбивается, как у взволнованных людей, лицевые мышцы будто атрофированы или просто малоподвижны, а вот осанка и общие движения кажутся очень ловкими и уверенными. Сложно разгадать, кто этот юноша на самом деле и чего хочет… и всё же Кадзуха заворожён. — Когда ты кончаешь — зажмуриваешься и затаиваешь дыхание, как будто боишься издать лишний звук. «Ха?!» — …ты не очень любишь готовку, но если берёшься — подходишь к делу основательно, считая, что едой нужно наслаждаться, — продолжает парень, попросивший звать себя «Скаром», медленно открывая глаза. — Ты плохо спишь в дождь и легко ведёшься на провокации, однако не по наивности, а прекрасно осознавая, что тебя провоцируют, и лишь тогда, когда тебя интересует, к чему всё приведёт. Поднявшись со стула, Скар сдёргивает с его спинки широкополую шляпу с парой ниспадающих голубых лент и, надев её, направляется к Кадзухе. — Как интригующе… — протягивает тот, не двигаясь с места. — Во мне содержится много информации вроде этой, — прищуривается новый знакомый, подойдя вплотную, после чего приподнимается на цыпочки, придерживая шляпу одной рукой. — Я не человек и натворил много дел. Однажды кто-нибудь непременно придёт за моей жизнью, но пока я хотел бы послужить тебе, потомок клана Каэдэхара… нет, Кадзуха. Если, конечно, позволишь.***
Глупая, абсурдная идея… Но Скар не смог придумать ничего другого. В прошлый раз он заставил Кадзуху быть рядом с собой и никогда не забудет проведённое вместе время — однако, пусть ему жаль, пусть совесть твердит, что лучше оставить этого человека в покое и что собственные раны бередить явно не стоит… укоренившийся за пятьсот лет эгоизм не позволяет просто так отпустить любовь всей своей жизни. Да, звучит высокопарно. Тем более — для куклы, никогда не имевшей сердца. Но, назвав свои чувства любовью, Скар наконец-то испытывает облегчение: самонадеянное, незаслуженное, даже вульгарное… И если сейчас Кадзуха откажется, ударив по этому уязвимому месту — наверное, так будет лучше. Хоть какое-то ощутимое наказание за всю ту хрень, что Скар натворил. И всё же… — Распустив слуг, я и не думал, что когда-либо найму кого-либо вновь, — вдруг отзывается Кадзуха, всё ещё держась за дверь. — Но я так же и не думал, что вернусь домой… или что задумаюсь о возрождении кузнечного дела моей семьи. Скажи, как много ты знаешь о создании мечей? «Что? Как много я знаю?» — Я видел сотни чертежей разных поколений, — уверенно заявляет Скар, пытаясь не показать, что сбит с толка. И что окрылён глупой надеждой. — Тогда мне очень пригодится твоя помощь. Я нанимаю тебя, — улыбается Кадзуха. Но почти тут же на лице его появляется озабоченное выражение: — Только вот... высокой оплаты не обещаю… — Мне не нужна оплата. Мне не нужен отдых. Мне даже не нужен сон!