Geburtstag

      Холодный ветер врывается в распахнутое окно. Становится ощутимо прохладнее. Люблю свежий ветер, особенно весной. Этот запах не сравнить ни с чем… Встаю с кресла и подхожу к окну, опираясь руками на подоконник. Серое брюссельское небо нависло над головой непроницаемым потолком. Город постепенно сливается с ним, словно он и есть часть этого неба, что-то среднее между облаком и громадной каменной скалой. Зелени мало. Неужели нет на земле места, где в городе будет чуть больше деревьев?       Слышу сзади шорох. Ветер смахнул со стола бумаги Шарля. Надо поднять их. Почему-то мне очень нравится держать в руках, перебирать и читать его документы. Плохая привычка, наверное. Хотя я не знаю уже, что есть плохо для меня, потому что осталось только хорошо. Впрочем, в этот раз ничего особенного. Обычные торговые сделки. До тех пор, пока не смотрю на дату…       Седьмое мая. Сегодня. Словно что-то важное совершилось в этот день, но я, как назло, мучительно пытаюсь вспомнить.       Кладу бумаги на стол. В небольшой пурпурной вазе стоит букетик ландышей. Их острый, но такой приятный запах наполняет комнату. Сейчас он кажется мне назойливо-пронзающим мозг и лёгкие острой иглой. «Помнишь? Помнишь», — попискивает насмешливо эта игла, впиваясь снова и снова. Вытягиваю один ландыш из вазы. Я смотрю на белые бубенчики, дотрагиваясь до одного из них пальцем. И тут меня пробивает осознание — ведь было такое! Было, не раз, я так же смотрел на этот цветок, но не в тишине, а слышал рядом слишком знакомый голос…       Эта дата. Лучше бы я даже не вспоминал об этом дне. Вычеркнул бы его из памяти. Но некому сейчас закрыть эту чёртову рану… Барон уехал куда-то, оставив меня пока одного. Поскорей бы он вернулся. Я просто сойду с ума от такого.       Он больше не отметит свой день рождения. Не выпьет любимую кружку пива. Даже мачеха не преподнесёт ему дешёвенькую рубашку вместе с карандашным рисунком от Эрвина. Нет никого из них, и если о смерти… Как были их фамилии? Штайнеры, что-ли? Как бы их не звали, я не жалею о них, ни капли, я сам вонзал руки в их плоть и слушал ор. Но мой отец… Слишком дорог ты мне был, папа! Почему я вспомнил о тебе прямо сейчас? Почему mon maître, mon sauveur не выжег всё воспоминания о тебе? Это было бы не так больно, как вспоминать именно сейчас.        Чёртовы ландыши. Они были твоими любимыми цветами. Ты покупал их у цветочниц на улицах и дарил этой дуре, но я знал, что ты берёшь их для себя… Я помню всё. Помню, как ты покупал мне леденцы, если мы выигрывали немного на ипподроме, или как сажал на плечи и шёл со мной домой пешком. Папа… У меня больше нет тебя, и самое страшное, что я не могу понять, почему мне так плохо. Могу понять, почему мне смешно или страшно, видимо, передалось от Шарля, но это не могу совершенно. Барон смог закрыть собой, словно сгладить совершенно боль от потери, но сейчас она пришла с новой силой. Папа, папа!..       Я понимаю что плачу и громко всхлипываю. Что-то с жуткой силой болит глубоко внутри, истекая из меня слезами. Хочется завыть во весь голос, облегчить это криками, хоть разорвать свою грудь ногтями, но ни звука не выходит, а руки как окаменели… За что я заслужил мучиться прямо сейчас?       Входная дверь хлопает. Слышу знакомые шаги, я не хочу, чтобы он увидел меня вот таким — слабым и рыдающим, но слёзы сами текут по моим щекам, и я даже не в силах отвернуться от двери и вытереть слёзы.       Он идёт ко мне в своем истинном облике. Рога чуть не задевают дверной косяк, крылья угрожающе готовы раскрыться. Я чувствую, как Шарль злится. — Эти придурки ничего не могут без меня сделать, — говорит он и усмехается, пытаясь разредить свою злость.       Вдруг он смотрит прямо мне в лицо. Слезы начинают течь сильнее, и отчего-то мне ужасно стыдно их показывать, будто я провинился и очень серьёзно. — Тим, что случилось? — мгновенно остыв, спрашивает он и берёт моё лицо своими уже человеческими пальцами в ладони.       Я не могу говорить, просто смотрю ему в глаза, пытаясь всё рассказать без слов. Он обеспокоенно глядит на меня, понимая, в чём причина. Шарль чуть отстраняется, и тут меня накрывает боль с новой силой. Я прижимаюсь к нему, цепляюсь пальцами за его клетчатый пиджак и рыдаю, не слыша сам себя, прошу его мысленно хоть что-то сделать, ибо одному справиться с этим невозможно…       Я чувствую, как он берёт меня на руки и несёт к кровати. Становится очень тепло от его тела и от того, как его ладони накрывают лопатки. Шарль сажает меня рядом с собой и прижимает к себе. — Маленький мой, не надо так это воспринимать, — говорит он, ласково поглаживая спину, — я с тобой рядом и ты со мной, и у нас всё хорошо.       Рыдать мне больше не хочется. Накрывает безумная нежность и благодарность. Я жмусь к нему, потираясь лицом об рубашку. Хочу проникнуть ближе в тепло. Все плохие воспоминания уходят на второй план. Я хочу ближе. Больше.       Его руки скользят по всему моему телу, особенно… О да, да да! По спине, по лопаткам, по пояснице. Я, не контролируя себя, подаюсь его пальцам навстречу, а внизу все начинает приподниматься.       Я оказываюсь внизу, не понимая как уже без одежды. Шарль нависает надо мной и гладит уже по груди. Его взгляд… Я горю под ним, извиваюсь, слишком невыносимо чувствовать этот огонь, но я хочу этого ещё тысячи и десятки тысяч раз. Его руки скользят вниз. — Ах!       Я вскрикиваю против воли, но эти пальцы… Я люблю их все целиком. О, чёрт меня возьми, до чего хорошо! Он довольно выдыхает надо мной, а я лежу, зажмурившись, пока он погружается в меня, параллельно с этим наглаживая мой член. Внизу тянет всё сильнее и сильнее. Я совершенно теряю себя в этом, я не наследник, не равный, я маленький раб его рук и этих ощущений, а он мой хозяин, способный взять меня когда и где угодно, по своему желанию делающий всё, что пожелает со мной…       Шарль нашёл ту самую точку внутри, но уже не вбивается в неё, а мягко массирует. Меня выгибает. Невозможная, но такая приятная жаркая пытка, заставляющая стонать и дрожать. Хочется продлить её до бесконечности, вместе с наглаживающей головку рукой. Нравится меня мучать. Пожалуйста, не останавливайся, делай так хоть вечность, выпей из меня все соки, вытяни последние капли сознания, но прошу, не останавливайся!       Всё моё тело горит. Наслаждение пробивает грудь раз за разом, я чувствую себя маленьким, беспомощным, отданным целиком в твою власть. Умоляю тебя, дай мне потечь уже не смазкой, а семенем. Внизу до одурения жарко и так сильно тянет… Ускорься, прошу тебя, о-о-о…       Накрывает неизбежной волной. Я, словно из-под воды, слышу свой скулёж. Эта сладкая мука почти нестерпима, я чувствую, как всё тело сводит судорогой приятнейшего, заставляющего обмякнуть на простынях, оргазма…       Он, улыбаясь, глядит на меня. Нравится смотреть на своего кончающего мальчика. Я тяну его к себе и тихо шепчу на ухо: — Спасибо…       Шарль всегда знает как успокоить меня. А в глазах его читается бесконечное «Люблю, люблю». Со спутанными в огромный мягкий клубок мыслями заползаю к нему под бок и со счастливым спокойствием целую ему тёплую руку…