Сходство сходству рознь

Крупная крыса громко пищала в железной клетке, беспокойно снуя из стороны в сторону. Это создание вставало на задние лапы, принюхиваясь, подёргивая своим маленьким грязным носом, поскрёбывая острыми лапами металл. Казалось, что издаваемые тварью звуки лишь усиливались. Редкие факела, расположенные на стенах, периодически украшали серую тушку большими яркими пятнами, а затем крыса снова погружалась во тьму. Пришлось поддерживать подол. Он чувствовал, как эта божья тварь перебирает своими мелкими конечностями. Возможно, ей было страшно. Но её не было жалко, ведь это животное легко распространяет заразу. По крайней мере, каждый знает о бешенстве и чуме… К этим зверям у него не было сострадания. Монотонный звук шагов успокаивал. Ощущения были двоякие. Каждый раз, проходя по подобному коридору, понимая, что ждёт впереди, его душа была не на месте. Будто бы тело было опустошено, все органы испарились в небытие и лишь какой-то гул бушевал внутри его вен, желудка, сердца. Все внутренности точно перебрались в его голову, прямо в мозг. Они теснились, готовились вырваться наружу в самый неподходящий момент, разломив его череп на крупные осколки. Всё давило на его разум, возбуждая в сознании яркие, впечатляющие, но дикие образы. Он запоминал их лишённые жизни лица, пронзительные крики. Эхом отдавались хриплые, молящие о чём-то неясном и чужом всхлипы и стоны. Иногда было трудно разобрать, что они говорили. Порой у них были разбиты губы или не хватало зубов, в другой раз им попросту не хватало сил. — Даниэль. — Породнившийся голос разорвал череду мучительных криков. Барон пронзил его своим обыкновенным взглядом. Александр никогда не проявлял ясных эмоций. Либо они отсутствовали в принципе, либо, изредка, это было какое-то неясное сочетание сразу нескольких ощущений, которые можно было разгадывать неделями… И в итоге так и не найти никакого ответа. Выражение его глаз поблёскивало некой строгостью, вечной серьёзностью, а порой, установив зрительный контакт, по телу Даниэля в страхе разбегались мурашки. Невольно он отводил свои очи. И на этот раз он, встретившись взглядами буквально на пару секунд, тут же переключился обратно на встревоженную крысу. — О чём ты думаешь, Даниэль? — У него была привычка часто повторять имя археолога, хотя, скорее, вернее это будет назвать его приёмом. Ведь Даниэль всегда отзывался, очень покорно, очень быстро. Порой это доставляло особое удовольствие, звать его даже просто так. Юноша удивлённо встрепенётся, вырываясь из потока фантазий, медленно возвращаясь в гостевую комнату, рассеяно оглядываясь. А затем, выждав минуту и не услышав ни слова от барона, он так же верно и неторопливо вновь погрузится в пучину своих мыслей. — Что она сделала? — Каждый раз он задавал подобный вопрос. Это стало своеобразным ритуалом между ними. Даниэль проявлял естественное ему любопытство, это радовало с одной стороны, но с другой с каждым разом становилось всё утомительнее придумать что-то оригинальное в ответ. — Она жестоко избивала свою дочь. Девочка была слабого здоровья по природе, скончалась мучительно. — Отвратительно… — На душе стало невыносимо. Он представил, как твёрдый кулак с удивительной скоростью врезается в худощавый живот ребёнка. Слёзы выступили на глазах от жгучей обиды, от непонимания. Жестокое и несправедливое наказание, которое остаётся лишь пережить. Сопротивляясь, ты сделаешь ещё хуже. Надо лишь вытерпеть, молчать как могила, чтобы не оказаться в могиле. Когда бьют ребёнка это ужасно. Даниэль знал об этом так, как никто другой. Его взгляд потяжелел, а ногтями он невольно царапнул подол клетки, от чего притихшая крыса метнулась в угол. Он пытался представить себе эту женщину. Эту бесстыжую сволочь, которая может так просто растаптывать самое невинное, что может быть на планете… Упала стопка книжек, страницы зашелестели в ужасе. Маленькая Хэйзел сначала дёрнулась, чуть ли не падая на пол. Он бы не пережил, если бы она действительно упала. Сначала это был силуэт той самой женщины, которую он отчаянно пытался представить, но с каждым шагом скверная и мутная дама превращалась в обычного ремесленника из Кентербери с озлобленным лицом. Конечно, он был высоким, сильным и страшным по сравнению с каким-то там мальчишкой. Но Даниэль единственный защитник для неё в этом огромном жестоком мире, где не всегда правит справедливость. Так пусть он, может быть совсем юный и тощий, подарит ей, ещё более юной и ещё более тощей, болезненной, ещё один день в безопасности. Ещё один день, когда она, милая и чистая перед Господом, Хэйзел, будет жить на этой грешной и тёмной земле. Мальчишка был зол, он не скрывал своей хмурости и недовольства. А потом он почувствовал, как боль пронзила его желудок, а затем, словно послевкусие, заныла печень. Он поджал губы. Но только на мгновение. Александр этого не заметил, но через какое-то время опять бросил свой многозначительный взгляд в сторону археолога. Молчание показалось неуместным. — Зачем нам крыса? — Я объясню на месте, не волнуйся, Даниэль. Со всех сторон барона и юношу окружали громоздкие двери, напоминавшие крышки от гробов, своеобразные порталы в загробные миры. Краем уха можно было услышать, как кто-то тихо-тихо скулил. Он был здесь много раз, но всё никак не может свыкнуться с ужасом всей этой картины. Из замка Бренненбург невозможно сбежать. Пленники сдирали свои колени в кровь, их ногти ломались о грязные камни, а в появившиеся царапины они сами, по глупости, заносили себе самую различную заразу. Когда заключённые слышали, что эти двое идут, они сходили с ума, будто бы позабыв всё горе. Они выли, едва ли это было похоже на человеческую речь, они срывали себе голос, взывая к единственному возможному спасению. Окровавленные, опухшие и нечистые пальцы тянулись в коридор через прутья, мельком были видны зарёванные рожи отбросов общества. Они молили о пощаде, они принимали Даниэля за Бога, надеясь на его милосердие, надеясь на его человечность. Он отошёл от Александра, сам того не осознавая. Кто-то схватил его за воротник пиджака, успев оставить на нём пару капель ещё свежей крови. — Прошу, выпустите, выпустите меня! Я не знаю ничего, я не виновен! — Прокричал истошно мужчина, чьё лицо он не успел разглядеть. — Я не виновен! — Повторил он ещё раз, протягивая фразу, захлёбываясь в собственном плаче. На затворках подсознания возгласы этого человека, словно реприза ужасной симфонии, начали воспроизводиться снова и снова. Барон не мог это проигнорировать. — Молчать! — Подобно грому, голос прусского барона вновь помог Даниэлю прийти в себя. Все руки, словно из кошмарного сна, вернулись в свои камеры и единственное, что нарушало железную дисциплину, так это заглушённый женский плач. Даниэль вновь поравнялся с Александром, больше не отступая ни на шаг. Щелчок. Ключ, скверно украшенный тонким слоем ржавчины на головке и стержне, легко поддавался барону. Он юрко прокручивал его в замочной скважине. Они зашли внутрь, Александр таким же образом закрыл за собой проход в адское пекло. И каждый в темнице знал, что Бренненбургские палачи уже здесь… — Даниэль, слушай меня внимательно. Посреди холодной и сырой комнаты стоял продолговатый стол, на нём лежала рыжая женщина с растрёпанными длинными волосами, колючая бечёвка обвивала её тонкие запястья и щиколотки, заставляя растянуться на столе в крайне неудобном положении. Её тело уже давно затекло во всех возможных местах, ей уже было больно и тяжело, она еле слышно дышала, боясь разозлить своих карателей ещё больше. Её уменьшенные от ужаса зрачки устремились на Даниэля, который не чувствовал никакого сожаления к этой стерве. Александр видел, как юноша помрачнел, как морщины грозно проявились на его лице, как вся мирская злоба и несправедливость отражались в его глазах, болтыхаясь как беспокойное море. В нём бушевал шторм, который был готов слепо потопить любой корабль. — Сначала нужно закрепить клетку самым точным образом, используя всё ту же бечёвку. Я тебе помогу. Затем необходимо убрать подол клетки. — Барон говорил размеренно, осторожно и чётко, будто бы благоразумный профессор, направляющий неопытного, но понимающего студента. Женщина попробовала дёрнуть рукой. Ничего не вышло. Она оглядывала камеру пыток, пытаясь найти хоть что-то, что могло бы её спасти. Её сердце начинало стучать всё чаще и чаще, собираясь лопнуть от перенапряжения, излиться алым фонтаном на стол, на проклятую бечёвку, на слегка окровавленный пиджак Даниэля… Она молилась Богу. Эта обычная дама не была прилежной христианкой, но сейчас она молилась, надеясь на прощение, надеясь на кого угодно, готовая на всё угодно. Она не могла себе представить, что с ней могут сделать эти два монстра. Она ничего не сделала… Она обычная швея. Каждый раз она видела кровь на своих руках от иголок, это были лишь небольшие капельки, такие ранки всегда заживали быстро. Но сейчас её может пронзить огромная игла, прокол от которой может стать последним. Это кол несправедливости. Она повторила первые строки три раза, обращаясь к Святому. — Затем необходимо достать уголь, не стоит проявлять скупость, будь щедр. Размести уголь в верхней части клетки, там специальная ёмкость. После остаётся лишь поджечь топливо. Даниэль добросовестно выслушал все инструкции, кивнув в конце. Жертва как раз заканчивала предсмертную молитву, торопясь и сдерживая слёзы. — Святый, посети и исцели немощи наша, имене Твоего ради… Он подошёл к женщине, аккуратно прижимая холодную железную клетку к её тёплому телу. Он не обращал внимание на то, как она подёргивала ногой, нервничая. Её грудь высоко вздымалась и так же опускалась. Капли ледяного пота стекали на огромный стол, впитываясь в дерево. Она вздрогнула, когда подол крысиной темницы коснулся её живота. Её пробрало до костей, до самых кончиков пальцев. Даниэль не смотрел на неё. Но она… Её жалобные глаза будто бы оглаживали юношу, она рассматривала черты лица своего убийцы, жадно выискивая что-то необычное, подчёркивая каждый изгиб. Ей нужно было отвлечься, она потеряла дар речи, она почти… Почти закончила предсмертную молитву. Это всё, чего ей хотелось. Проститься с этой землёй, со своим швейным набором, с крысами и со своим палачом, в котором она смогла разглядеть что-то человечное. — Господи, помилуй… Барон отошёл в угол комнаты, где располагались пыльный мешок и мотки бечёвки. Взяв связки, он спешно подошёл к столу, привязывая клетку с двух сторон, надёжно и мастерски. — Можешь убирать нижнюю часть, Даниэль. Вместо холода она почувствовала отвращение. Тварь заползала по её животу, легонько царапая нежную бледную кожу каждым движением. — Господи, помилуй… — Повторила она второй раз, вспоминая свой самый большой грех. В особо трудный период жизни она один единственный раз в жизни подняла руку на свою ученицу, потерявшую целый рулон ментенона. И как тогда ей было совестно… Даниэль подошёл к тому углу, в котором был пару минут назад Александр, он схватил целую горсть угля обеими руками, попутно испачкав рукава своей белоснежной рубашки и жилета цвета изумруда. Со стуком чёрное золото уложили в верхнюю часть клетки. Грязной рукой археолог закопошился в кармане своего пиджака, вытаскивая оттуда трутницу. Он крепко сжимал заострённый кремень. Показалась маленькая искра. Огонь стремительно поглощал уголь, изголодавшись. Верхняя часть клетки нагревалась, женщина чувствовала, как жар обхватил её тело, как быстро леденящий душу озноб сменился адским жестоким пеклом. Крыса пронзительно запищала, заставляя Александра съёжиться от неприятного высокого звука, но лишь на секунду. Будто в бешенстве, животное начало бегать из угла в угол. — Господи, помилуй… — Сказала она третий раз и завершила молитву. Жертва зажмурила глаза и поджала губы, пока по её щекам стекали слёзы. Она надеялась, что её грехи были прощены. Уродливое создание не могло найти выхода, инстинкты самосохранения взяли своё. Грязные зубы вонзились в изящную кожу, разрывая плоть крайне мучительно, по кусочкам. Она не удержалась и начала кричать в голос. Выразительный и мягкий… Её вопль отскакивал от стен, отражаясь в коридорах и пугая других заключённых. Её вопль овладевал разумом Александра и Даниэля. Возможно, её было слышно даже в Альтштадте. Возможно, где-то там, её верная подмастерье опечаленно сидит у окна, ожидая своей наставницы и вертя у себя в руке маленькую иголку. «Животные на то и животные», — Подумал археолог, наблюдая за крысой, которая так быстро успела добраться до тонкого кишечника. Начинало звенеть в ушах. Она не говорила ни слова. Она просто кричала, она даже не оправдывалась. Даниэля это до безумия возмущало. Она дёргала ногами и руками, бечёвка продолжала царапать ей кожу, а крыса разбрасывалась ошмётками, спасаясь от жара, спасаясь от смерти. Александр, словно непричастный, стоял в углу комнаты, смотря в пустоту, погружённый в свои мысли, погружённый в бушующий океан, который он смог увидеть в глазах своего друга. — Дрянь… Ты чёртова дрянь, гадина! — Завопил Даниэль. Хэйзел считала синяки. Она уже хорошо считала в этом возрасте. Мальчишка проверил её подсчёты и одобрительно кивнул. Затем он снова сел на кровать, хватая первую попавшуюся книгу. Когда она заснула, Даниэль скрылся в коридоре, где его уже ждал отец. — Монстр! Сволочь! — Он обхватил руками её тонкую шею, сжимая. Её руки и ноги забарахтались сильнее прежнего, а крыса, вырвав очередной кусок мяса, смогла проскользнуть под клеткой и быстро найти брешь в каменной стене, забившись внутри. Звериная окровавленная морда ярко выделялась среди серых кирпичиков. Её лицо посинело, воздуха категорически не хватало, она открывала рот, как уродливая рыба, выброшенная на берег. Руки юноши были испачканы, следы от угля небрежно размазывались по бледной коже, словно женщина была трудолюбивым кузнецом. Швея поняла, что она растянула себе ногу. Очередная порция слёз. Даниэль ослабил хватку. Она закричала, что есть мочи. Но археолог тут же заткнул ей рот одной рукой, а другой продолжил душить, почувствовав новый прилив неправедного гнева. Он отвлекался и дёргал её за волосы, вырывая рыжие, будто огненные пряди, некрасивыми клочьями. Воздух обжигал искусанный и изуродованный живот, из которого отвратительно выпирала подвздошная кишка. Кажется, он выбил ей пару зубов. Один глаз уже заплыл, а из носа потекла дорожка крови. — Ба… Барон! — Кое-как прохрипела швея, пока её душа уносилась куда-то далеко-далеко от замка Бренненбург. Руки вновь обвили её уже покрасневшую шею. И он отозвался. Александр, ещё занятый своими мыслями, но при этом способный оценивать ситуацию, бросился в сторону Даниэля, крепко хватая того за туловище и пытаясь оттащить подальше от жертвы. — Даниэль, глупец, ты её убьёшь слишком быстро! Но когда юноша с облегчением выдохнул и вся злость исчезла, в нём осталась лишь ноющая боль, словно свежая и глубокая рана. Весь в угле, крови и пыли, он стоял, опустив руки и смотря на то, что он натворил. Рыжая женщина, для него без имени и фамилии, совершенно неизвестная, показалась очень красивой в обрамлении вечного сна. Даже с подбитым глазом, даже с ещё невысохшей кровью из ноздри. Даже с порванным брюхом. Она на секунду показалась ему ангелом. У швеи из Альтштадта никогда не было мужа или детей, у неё была лишь ученица, которая больше не дождётся своего мастера. Душа покинула её тело. Барон не посмел гневаться. — Даниэль. — Но голос его звучал строже обычного. Юноша оглянулся, тяжело дыша. Он был похож на подстреленного волка. Точно где-то под ребром была пуля, он истекал не кровью, а болью. Он стоял и сходил с ума. Его руки, осквернённые красным и чёрным, не переставали трястись. — Даниэль. — Но теперь он смягчился. Мягче обычного. — Тебе надо взять себя в руки. Археолог опустил взгляд на свои ладони, разглядывая их. Всё плыло перед глазами, и он едва ли стоял на своих собственных ногах. Потемнело. Обратно посветлело. Ему показалось, что он слышал, как плачет Хэйзел. Он готов поклясться, что где-то далеко его фарфоровая куколка, его сокровище страдало. Но всё утихло и остался лишь звон в ушах… Уходя из камеры, он в последний раз взглянул на рыжеволосую женщину, которая в свете факелов была похожа на королеву-мученицу, вознёсшую все грехи смертных на свои хрупкие плечи, сломав их себе. Крысы уже сбежались поедать её тело и он с трудом подавил рвотный позыв. Все остальные заключённые молчали, будто бы их и вовсе не было в темницах. Все понимали, что произошло что-то дикое и для самих Бренненбургских палачей. — Тебе не помешает немного чая с мелиссой. — Тихо проговорил барон. Он хотел что-то возразить и попросить успокоительного, настойку опиума, но почему-то воздержался, стыдливо опуская голову и наблюдая, как с кончиков пальцев капает ещё свежая кровь.