Теснота

— То есть ты уверен в том, что тебе в этом эксперименте стратегически необходим кальян? Этот чёртов кальян они несли ещё из Города вместе с углями, и он настолько исстрадался дорогой, что не раскурить его стало бы уже преступлением против культуры и собственных потраченных усилий. Исидор раскочегаривал угли с такой сосредоточенностью, словно сшивал по частям чьё-то тело, с таким лицом, что знал: отступать поздно, а нести кальян назад — бесполезно. Да и смысла в этом особенно нет, вот, расчехлил его впервые за несколько лет, чей-то подарок, привезённый то ли из Столицы, то ли вообще из-за рубежа; подарков всегда было слишком много, а полезных были единицы. Симон успел глубокомысленно заметить, что зря они не принесли в далёкую степную юрту ковёр, потому что сидеть на мазаном глиняном полу не столько холодно, сколько неудобно и непривычно. Вроде как это место — его Внутренний Покой, а выглядит здесь абсолютно своим отнюдь не он. Нужно помнить о том, что Покой — это не место. Это концепция. Концепция — смесь образа и чертежа, никогда не принимающая чётких очертаний. Что-то мнимое и настоящее одновременно, что-то, что можно понять, но нельзя объяснить. Юрту медленно заполняет яблочный запах; Бурах молчит и больше не отшучивается, только постукивает пальцами по резной трубке и ждёт, пока нагреется табак. Затея с кальяном была странной и не особо понятной, но так уж повелось у Каиных на роду: если сказал, то очень сильно нужно, что бы кто ни говорил. Будь то юрта одонга, скорлупка грецкого ореха или лошадиная голова на палочке. А спорить с любым из Каиных — себе дороже. Но кому-то всё-таки можно. Первую затяжку Исидор делает сам, и гулкую пустоту под бычьими шкурами заволакивает густым сладковатым дымком, который всё равно быстро рассеивается. Трубка у них одна, поэтому приходится передавать из руки в руку, и резьба на ней тёплая, согретая грубоватыми подушечками пальцев. Симон молчит. Настраивается. Вдыхает дым, задерживает вдох, а выдыхает медленно, чуть подняв подбородок. Старается приноровиться к обычаю, повторить повадку, и всё равно добавляет к ней что-то своё, почти аристократическое, но больше просто до ужаса городское. Ужасно в этой ситуации только то, что от него такие допущения не воспринимаются чужеродными, не воспринимаются неправильными. Даже в каком-то роде красивыми. Исидор давится затяжкой от своих мыслей, но особо не удивляется и надолго не закашливается. Непорядочно. Будто бы он не привык ко всем каиновым чудесам за всё время, что они в Городе. С Симоном не привыкнуть к чудесам просто невозможно. Такой он человек, чудесный сам по себе. Они обмениваются ещё парой вдохов через резной мундштук, и стены расходятся, и всё вокруг — белый туман, и больше ничего. Каин вытягивает руки, нащупывает чужие, и в воздухе тает шутка — страшно? Страшно блестят колдунские глаза из-под ресниц, страшно сжимаются пальцы. Внутренний Покой — это концепция. Стены юрты сжимаются, а после сразу же расходятся, растворяются частицами пепла, и дышать становится тяжело. Дыхание не вмещается в лёгкие, словно воздуха слишком много, он стал одной цельной субстанцией, и это словно попытка вдохнуть глубоко под водой. Под веками белый свет расцветает красным пятном, и единственная связь — это руки. И этой связи слишком мало, она вот-вот разорвётся, разойдётся по шву, и вот она — цена увиденного чуда. Внутренний Покой рассчитан для одного. Двоим там слишком тесно. Симон утыкается лицом ему в плечо и дышит тяжело, и не хочется даже спрашивать, почему и какой шабнак они вообще оказались рядом, хотя сидели напротив, разделённые кальяном. Угли рассыпались по полу, золой рисуя смутные, странные очертания, немного угловатые и немного округлые. Судя по пульсу — никакой это не Покой, и Бурах вспоминает все степные ругательства, которые знает, но не говорит. Молчит только, неосознанно почти перебирая чужие волосы, накручивая на пальцы концы тёмных прядей, взглядом касаясь уже не первой и совсем не ранней седины. Каиным она идёт. — Пойдём, подышишь снаружи, — и оказывается тяжело встать, тяжело подняться на ноги, ещё и так, чтобы не закружилась голова. — Мне и обычного покоя хватит. А этот оставь себе. Во Внутреннем Покое места для двоих слишком мало. А в любом другом чуде — будет достаточно.