Вселенная на двоих

Зайдя в квартиру, Паша поплотнее прикрыл за собой входную дверь, не желая впускать сквозняк с лестничного проёма в их семейное гнёздышко. Затем устало скинул с себя верхнюю одежду, небрежно вешая куртку на вешалку в шкафу. Похрустывая и разминая руками затёкшую шею, он думал, как же всё-таки хорошо оказаться дома. — Антош, я дома, — негромко произносит Воля, шаркая ногами в гостиную. Взгляд карих глаз поверхностно прошёлся по комнате, подмечая её идеальную чистоту. Воля удивлённо присвистнул, пока не пришло осознание, что это дело рук Шастуна. Мужчина недовольно цыкнул: говорил же Антону, лежать и не напрягаться, а тот, словно упёртый ребёнок, всё равно настоял на своём. С приходом беременности вышло так, что Антон отправился в некий отпуск, только вот не по своему желанию, а по желанию своего непосредственного начальника, которого, в общем то, подговорил Воля, только вот знать импровизатору об этом не обязательно. Зная Антона, тот будет скакать и носиться по сцене, будто ужаленный, совершенно не заботясь о том, что у него под сердцем как бы ещё одно, более маленькое сердечко находится. Первое время, конечно, Шастун рвал и метал, пока в конечном итоге не смирился со своим положением любящей и преданной жены, сидящей дома и верно ждущей своего мужа-кормильца. Одно время было даже круто — признаться честно, он уже крайне заебался бегать с одной съёмочной площадки на другую, менять образы и речи, он устал видеть объектив камеры и ликующую публику, поэтому такой отпуск пришёлся очень кстати. Только вот буквально через неделю Антон снова заебался, только вот теперь уже сидеть дома. Ох уж эти гормоны… Интерьер комнаты соответствовал изысканному вкусу омеги, изменившемуся за время беременности. Если раньше Антону было, мягко говоря, похуй на окружающую его обстановку, то теперь в гостиной стены имели нежный молочный цвет, на окнах висели невесомые шторы, а пол покрывали мягкие ковры. В центре комнаты стоял раскладной диванчик, рядом с которым находилось выполненное в таком же стиле кресло. Между ними находился небольшой журнальный столик. На противоположной стене висел телевизор, который пара любила и любит смотреть вечерами, положив ноги на тот самый журнальный стол. По классике на стенах висели полки, на которых стояли несколько фото: одно со свадьбы, другое с медового месяца. Каждый раз, смотря на эти фото, Воля не может сдержать улыбку, тёплые воспоминания захлёстывают с головой. В общем то, в гостиной больше ничего и не было. Оглядев ещё раз окружающую его обстановку, мужчина заметил тусклый свет, исходящий из спальни. Сомнений не было, что там находился Антон. Только вот, почему не вышел встречать его? Бесшумно открыв дверь спальни, Паша проскальзывает внутрь. Взглядом скользит по комнате на предмет изменений, и останавливается на широкой двуспальной кровати. Грудь наполняется теплом, сердце, кажется, стучит громче, а дыхание ускоряется. Щеки сами собой краснеют и Воля облизывает сухие губы. Он никогда не мог себя сдерживать, если дело касалось его омеги. Подобравшись к постели, Паша замирает, рассматривая спящего мужа. О Боги, разве можно быть настолько совершенным? Русые кудряшки разметались вокруг головы, лицо излучает полное спокойствие и безмятежность, щёки покрывает едва заметный румянец. Руки во сне сжимают одеяло, которое Шастун обнимает во сне, край которого зажат между его ногами. На Антоне мягкие пижамные штаны в клетку, что совершенно не сочетаются с надетой на него футболкой из коллекции Паши, с изображением писателя Толстого. Данная футболка даже не по размеру младшему, ведь тот, не смотря на свой статус, был выше и немного крупнее альфы, тем более сейчас, находясь на шестом месяце беременности. Но даже не смотря на этот факт, Антон продолжал носить её, отвечая мужу: «хочу чувствовать твой запах, он меня успокаивает». И Воля был готов отдать весь свой гардероб мужу, только бы ему было комфортно. — Мой хороший, — шепчет Павел, невесомо касаясь чужого плеча, и мягким движением переворачивая мужа на спину. С наступлением беременности Антон стал таким нежным, мягким и ласковым. Будто бы весь его властный характер, какой зачастую проявлялся на Шоу, испарился. Конечно, Антон, несмотря на то, что омега, никогда не был маленьким мальчиком, разводящим сопли, и именно этот факт всегда нравился Воле. Сейчас, естественно, Шастун не превратился в ноющую обо всём омегу, страдающую перепадами настроения, он всё ещё сохранял присущий ему характер, но стал гораздо мягче. Зачастую он приходил к Паше, ластясь к нему, словно маленький котёнок, просящий внимания. И он незамедлительно получал это внимание, даже с лихвой. Садясь на край кровати, ведущий склоняется и оставляет на его лбу нежный поцелуй, постепенно переходя к скулам и мягким щекам. Опустившись ниже, невесомо целует шею, вдыхая аромат. Антон пахнет счастьем. Любовью. Антон пахнет домом. Лёгкий сладостный оттенок мелиссы, отдаленно напоминающий лимонное послевкусие, нередко стал включать в себя аромат парного молока. Сочетание странное, но притягательное. Но, что самое приятное, Антон пах Пашей, впитав его феромоны в себя целиком и полностью. Ещё раз наполнив лёгкие запахом своего мужа, альфа едва слышно стонет от удовольствия и опускается ниже, задирая подол футболки и оголяя округлый живот. Кожа под ладонями горячая и натянутая. Не удержавшись от искушения, мужчина прижимается к животу губами, чувствуя еле заметное шевеление их ребенка внутри. Сердце снова заполняет тепло и Воля довольно урчит, оставляя на коже череду поцелуев. Антон здесь, рядом с ним. В тепле, заботе, и уюте. И этого достаточно для счастья. — Паш? — обладатель имени слышит сверху хриплый ото сна голос и чувствует пальцы в своих волосах. Недовольно хмурится на себя самого, что разбудил мужа, но тут же тает, слыша в родном голосе любовь и нежность. — Я скучал, — шепчет Воля, прижимаясь к упругой коже щекой, плавясь под волшебными пальцами омеги, что перебирают его волосы. Антон хмыкает, прижимая альфу ближе к себе. Они впервые встретились, когда Антону было двадцать два года. Тогда Шастун пришел выступать на сцену Comedy Баттл в своем излюбленном зелёном кардиганчике, не подозревая, чем обернется его выступление. Он был неопытен, стеснителен и юн. Бегал за Волей хвостиком, смотрел восторженными глазами и буквально визжать готов был от малейшего оказанного внимания, точно преданная фанатка, кем в общем то Шастун и был. Сейчас Антону минуло тридцать, и он явно не тот восторженный мальчишка, готовый ходить за Пашей по пятам. Сейчас они работают в одном шоу, находятся фактически на равных, да Антон из 2012 даже желать не мог о таком. Но, конечно же, Шастун всё ещё восхищается Пашей. Конечно же, тот останется его кумиром на всю жизнь. Порой Антон даже не верит, что может так легко прикасаться к мужчине, держать его за руки, целовать его до одури мягкие губы, видеть подтянутое стройное тело, о котором мечтал лишь в своих грязных фантазиях. Иногда даже доходило до разговоров, что это всё нереально. В такие моменты Паша обнимал свою пассию крепко-крепко, целовал доступные участки кожи, и шептал на ухо сладкие комплименты. Порой Паша и сам поверить не может, что это не сон. Что он наконец обрёл своё счастье, о котором мечтал столько лет. Но вот они здесь, в своей собственной квартире, на их безымянных пальцах блестят обручальные кольца, и совсем скоро у них появится малыш. Кто бы мог подумать, что очередной юноша, пришедший выступать на сцену, станет самым ценным человеком в его жизни? Если это сон, то Паша и Антон не хотят просыпаться никогда. — Я так скучал по тебе, — повторяет Паша, приподнимаясь на локтях, чтобы оставить на губах Шастуна поцелуй. — Тебя не было всего несколько часов, — хихикает Антон, краснея. Редко увидишь такую любвеобильность от Павла Воли. — Эти часы были мукой для меня, — мужчина прикусывает чужую шею, слыша сверху приглушённый стон. — А ты, видимо, совсем не скучал. Воля улыбается, чувствуя в плечо недовольный пинок. Оба понимают, что это шутка. И оба понимают, что до безумия соскучились. — Конечно скучал, — будто доказывает младший, положив ладонь на щёку мужа. Импровизатор облизывает пересохшие губы, когда его муж лёгким движением стягивает с него пижамные штаны, под которыми привычно не было нижнего белья. — Такой беззащитный. Такой ласковый. Такой мой, — будто бы одержимо шепчет альфа, проводя языком по начавшему твердеть члену. Шастун утробно стонет, прикусив пястную кость правой руки, левой продолжая держать русые волосы супруга. Паша наконец полностью стягивает чужие штаны и отстраняется, окидывая лежащее тело тяжёлым, голодным взглядом. Шастун поистине восхитительный. Невероятный. Сексуальный. Такой дерзкий и смелый на телевидении, который за словом в карман не полезет, но сейчас тихий и ласковый, дрожащий под его прикосновениями. Воля ещё ничего не сделал, а Антон весь раскраснелся. Дыхание сбилось, уши пылают от смущения, малахитовые глаза, застеленные пеленой возбуждения, в глубине которых сверкает любовь. Павел вновь скользит губами по животу, целуя влажно и нежно, вдыхая молочный аромат с нотками кислинки полностью. Антона хочется сжать в охапку, поставить на колени, и вдалбливать в постель, пока голос не охрипнет. Но Паша так не сделает. Не сейчас. Сейчас его любимого омегу хочется только нежить. Под звуки нескончаемых стонов, ведущий обхватывает чужой член губами, просовывая руки под мягкие ягодицы, сжимая и раздвигая их в стороны. Шастун рвано выдыхает, сползает на подушки, раздвигая ноги, позволяя мужу удобнее устроиться меж них. Царапает кожу головы короткими ногтями, поджимая пальцы ног. Закидывает голову назад и прогибается в пояснице, когда мужчина берёт его плоть полностью. Пальцы тем временем поглаживают колечко мышц, дразня. Антон несдержанно всхлипывает, льнёт ближе, желая получить большего. Паша едва держит себя в руках, пытаясь отодвинуть свои грубые сексуальные фантазии на второй план. В последний момент Воля утихомиривает свою альфа-сущность, прежде чем отстраниться от Антона, нависнув над ним сверху. — Всё хорошо, Антош? — голос мягкий, нежный, успокаивающий. Импровизатор сдавленно мычит, кивая, и тянется к чужим губам. Паша обхватывает его лицо ладонями, целует так же приторно сладко, глубоко, а когда отстраняется, получает тихое:  — Хочу тебя, Паш, очень. Такой невинный, светлый, будто ребёнок. Желание обладать отступает в сторону, остаётся лишь заполняющее душу тепло. Воля зарывается пальцами в чужие кудри, вновь втягивая омегу в неторопливый, нежный поцелуй, трепетно лаская раскрасневшиеся губы, а после мягко переворачивает Антона на бок. Пристраивается сзади, обнимая поперек груди, не устояв перед желанием сжать розовые бусины сосков, и опускает ладонь на округлый живот, чувствуя поверх руку Антона. Тот улыбается, краснея, смотрит так любяще, что Паша сглатывает накопившуюся слюну. Шастун жмурится, когда ведущий разводит его ягодицы в стороны, закусывает губу и давится стоном, когда мужчина осторожно погружается в его нутро одним плавным толчком. Омега в чужих руках дрожит, поскуливая и льнёт ближе к чужой груди. Альфа вжимается губами в метку на его шее, совершая толчки, постепенно меняя темп с размеренного на более быстрый и глубокий. В какой-то момент они меняют позу, и теперь уже Паша полностью нависает над мужем, слыша неразборчивые слова, из которых удается узнать только свое имя. А больше Паше и не нужно. Сейчас для него самое главное — это доставить удовольствие его супругу. Антон в который раз за день сжимает чужие волосы у корней, слегка дёргая их в такт толчкам, смазано тычась в губы Воли. — Паша...Паш...мой...ах, — тут то Паша доходит до края. Не ясно, что доводит его до пика: развратные стоны Антона, слетающее с чужих уст его имя, или то, как Шастун сладко сжимается на каждом движении, возможно всё вместе, но мужчина срывается, совершая последние резки толчки, и изливается внутрь, сжимая пассию в своих объятиях, и заполняя его до краёв. — Всё хорошо? — тихо спрашивает альфа, ослабляя хватку, позволяя Шастуну вдохнуть немного воздуха. — Охуенно, — срывается с чужих губ и Антон улыбается, устало, но любяще. И Паша не может не ответить. Он выходит из чужого тела, заваливаясь на подушки, притягивая мужчину ближе к себе. Антон закидывает на него ногу, ёрзает, пытаясь улечься, и жмётся как можно ближе, насколько это позволяет его беременный живот. Закрывает глаза, не сдерживая улыбку. Щёки его продолжают краснеть, румянец покрывает даже шею и уши. Его любимое сокровище. Паша урчит, словно кот, и укрывает омегу одеялом, чтобы тот не замёрз. — Люблю тебя, — Антон на это лишь сильнее улыбается, вырисовывая на груди альфы незамысловатые узоры, сверкая золотым кольцом на безымянном пальце. — Я тоже люблю тебя, Паш.