please hurry leave me i can't breathe please don't say you love me — «First Love, Late Spring», Mitski
Круглая таблетка до притягательности с гладкой и приятной оболочкой лежала на столе и манила коснуться себя. Пьянительно красная и наверное… нет, точно, бомбическая. Она обещала наполнить пустоту внутри, оживить умершие клетки, подарить новую жизнь. Только в то же время, глядя на нее, в горле возникал комок, похожий на колючий шар. Сколько бы стаканов воды не осушили горло, комок никуда не исчезал и даже с мерным тиком часов наполнял всё тело, переходя к голове и сжимая ее. Дрожь в теле, особенно в руках, не могло унять ничто. Неужели человек настолько слаб, что ищет спасение в какой-то пилюле? Только вот эта самая пилюля обладала такой силой, которой мог обладать и наделять человек, любимый от головы до пят, от каждой волосинки на теле, до кончиков пальцев ног. Умные люди твердили: любви нет. Тогда как можно объяснить это, когда мотоцикл с рёвом мчался в сторону аэропорта, игнорируя то, насколько был близок к смерти, едва миновав грузовую машину? На миг и на вечность всё потеряло любое значение и только хотелось успеть. Хотелось не потерять её. Но он не успел, хотя это было ясно с самого начала. На что вообще надеялся? Хотелось разломаться на части и раствориться, превратившись в пустую темноту.***
Мальчику было всего семь, когда его мать повесилась в своей спальне, не выдержав годы жестокости и угнетения. Отец заставил смотреть на нее и повторял: — Смотри внимательно, Жан. Вот так выглядит слабый человек. На похороны пришли все знакомые и «друзья» мистера Кирштейна, уважаемого бизнесмена и спасителя города. Люди выражали свои соболезнования, печально поглядывая на маленького мальчика, стоящего над черным гробом, а отец отвечал им, что это его самая великая утрата. Но Жан знал, что он не чувствовал ничего. Это была ложь. Может, если бы он потерял одну из своих фирм, тогда бы на его лице мелькнул хотя бы тонкий намёк на расстройство этой потерей. В тот день, Жан не посмел выпустить ни единой слезы, отец запретил ему показывать слабости и велел стоять твёрдо. Как бы это ужасно не звучало, Жан надеялся, что после смерти матери, отец будет более милостивым. Но через неделю спокойной жизни, всё опять вернулось на круги своя. Любая ошибка, любая оплошность наказывались жестокими мерами и не было теперь матери, которая прикрывала сына собой. Не только спина Жана покрылась ужасными шрамами, но и душа. Она окаменела и потрескалась. Побег из дома случился в рождественскую ночь, когда охранник по пьяни забыл запереть ворота. Быстро собрав вещи, Жан сбежал из родного города, который никогда не был родным. Затем начался второй круг по аду. Это были времена, когда он, как крыса, ночевал на улицах, ел объедки и работал грузчиком за гроши, но лучше было так, чем дома. В шестнадцать он накопил на мотоцикл и тут его жизнь изменилась. Он связался с преступным миром: оружием была его собственная жизнь. Ночные гонки, запрещенные в пределах города, стали его основным путем заработка денег. Вроде бы всё стало хорошо, он поступил в университет, арендовал дом и продвигался среди мотоциклистов темного потока. Только вот если всё слишком хорошо, значит будет очень плохо. Жан подсел на наркотики, сходил с ума, резал руки. Жизнь кинула его в глубокую яму и он долгое время метался в разные стороны, царапал земляные стены и ломал кости, прежде чем найти выход.***
Было слишком солнечное и приятное утро, когда Жан переехал в новый дом. Ему казалось, что переезд поможет забыть о прошлом. И оказался прав, но не смена места заставила его измениться, а глупая соседка. Она ему не нравилась. Слишком наглая, самоуверенная и эмоциональная. Оставляла после себя ураган и улетала дальше. После каждого её слова, Жан ловил себя на мысли, что внутри у него что-то движется теплой волной. И от этого он ужаснулся. Ведь тянулся к ней. Хотелось понять, почему так происходит. Но «случился» Эрен и больше Жан не думал о ней. Почти. Он всегда считал, что ревность равно глупости. Почему он вообще ревнует, если они друг другу никто? Но чем чаще Жану приходилось с ней общаться, тем больше он понимал, что она ему начинала нравится. И всю неприязнь к Дженис, он на деле выдумал, чтобы… Для чего? Было множество причин, слишком много. Но основой было желание её уберечь. В принципе, ее задница и так притягивала неудачи, поэтому он наплевал на ранее поставленные рамки. Теперь она ему необходима как воздух. — Ничего не забыл? Паспорт, визу, деньги… — Марко принялся перечислять все необходимые вещи, тревожно посматривая на стрелку наручных часов. Его напрягало то, что Жан вдруг собрался в другую страну в конце зимы, бросая на время учебу, так что отпускать его не горел желанием. Но что не сделаешь ради счастья друга? — Нет. Не волнуйся ты так. — Кротко улыбнувшись, Жан понял, что пора прощаться. Сентиментальный Марко крепко обнял его. — Тише-тише, я же не на войну собираюсь. — Ну да. Это намного хуже. — Пальцы разжались и веснушчатое лицо снова приобрело привычное спокойное выражение. — Удачи. Схватив рюкзак, Жан двинулся внутрь аэропорта. Регистрация прошла довольно быстро, ведь зимой поток людей уменьшался, поэтому у него было достаточно времени, чтобы погулять и развеять мысли. Но вместо этого Жан уселся на скамье и устало закрыл глаза. Бессонница высасывала его силы и не давала покоя. Беготня по нотариусам и ожидание визы также стали причиной его постоянной усталости. Под глазами появились тёмные круги, свидетельствующие о его состоянии. Но это всё того стоило. За большим окном происходила нешуточная борьба между природой и великими человеческими творениями. Не зря говорят, что февральские морозы самые страшные. Ветер, вперемешку со снегом, буйствовал снаружи, создавая мираж белесого тумана. Сквозь эти плотные окна невозможно было услышать его свист, но Жан отлично чувствовал всю мощь ветра. — Как бы рейс не отменили… — пробормотал он, наблюдая за этим маленьким апокалипсисом. Однако через полчаса погода утихомирилась, после чего люди свободно вздохнули. Никому не хотелось перенесения рейса. Уже через некоторое время, Жан сидел на своем кресле. Ему крупно повезло и место выпало у окна. Даже несмотря на плач какого-то ребёнка, он практически проспал весь полёт. Хитч так и не смогла выяснить, где в данный момент живёт Дженис. На звонки она не отвечала, точнее безостановочно слышалось: «Абонент не доступен». Но к счастью Хитч знала, в какой город переехала её мать. Теперь же Жан стоял один на улице, среди незнакомых людей, зданий, улиц, и понимал, что приехал искать иголку в стоге сена. Может они могли бы выяснить адрес матери Дженис, но никто не знал, как её зовут и какую фамилию она взяла после второго замужества. Черная кожаная куртка не согревала, а слегка оберегала от холода, который пробирался внутрь тела, несмотря на все преграды. Снег был везде и буквально светился из-за редкого солнца. Это было красиво, но у Жана не имелось времени и желания рассматривать виды. Он осторожно шагал по дорожкам, устланным тонким, но очень скользким льдом, пока рот изредка выпускал клубы дыма. Холодно настолько, что колюще мёрзнут даже глаза. — Осторожно! — крикнул чей-то голос и вдруг машина въехала в проезжую часть, издав мерзкий визг тормозов. Жан не успел толком отреагировать и кинулся в сторону слишком поздно. Машина всё же успела задеть его. — Чёрт! — водитель выскочил из автомобиля и подбежал к Жану, протянув руку. — Вы в порядке, мистер? — Да, всего лишь чуть не превратился в фарш в первый день своего путешествия. — Жан не принял руку помощи и гордо поднялся сам, отряхивая штаны. — Мне очень жаль. Честно! Я не хотел. Это вышло случайно, Господи. Давайте я отвезу вас в больницу? Что я могу сделать для вас? — судорожно и со скоростью пулемета говорил парень. — Для начала отойдите на несколько шагов назад. — Незнакомец сразу же послушно отошёл, не отрывая взволнованный взгляд голубых глаз. Жан поднял рюкзак и перекинул через плечо. — Не надо вести меня в больницу. Я более менее жив. — Я не отпущу вас, пока не заглажу свою вину, — настойчиво повторил водитель. — Пожалуйста, позвольте помочь. Жан со скрытым удивлением уставился на него. От паренька не отвязаться, да и к тому же, почему не воспользоваться случаем? — Ладно, отвезете меня в отель «Лурекс»? — наконец произнес Жан. — Да-да, конечно, — радостно кинул парень и уселся в машину. Дорога обещала быть разговорчивой. Слишком разговорчивой. Паренёк всё без умолку говорил о том, что ему давно стоило поменять шины, но он откладывал это дело. Жан считал это безрассудством. Уже конец зимы, а про это он задумался только сейчас и то из-за этой проклятой «аварии». Кирштейн молча слушал, изредка отвечая на вопросы, и обрадовался, когда невдалеке показалась привлекательная вывеска отеля. Но когда ему сказали, что все номера забронированы, он готов был… Ничего он не хотел делать. Слишком устал и очень хотел спать. — Неужели не найдется хотя бы одного свободного номера? — с надеждой спросил он администратора, заранее зная ответ. — К сожалению, нет. — И тот точно не сожалел, как бы не старался изобразить на лице жалость. — Ладно. — Жан вышел на улицу с каменным лицом, но через секунду ошарашенно уставился на Тони, горе-водителя, который вроде бы уехал минутами назад. — Вы забыли свой телефон… — он протянул гаджет его хозяину. — Что? Неужели не осталось мест? — Нет, — Жан засунул телефон в карман куртки и устало вздохнул. — Это будет наглостью, если я попрошу подвезти меня в другой отель? — Знаете, я… Не поймите меня неправильно, я всё-таки хочу помочь и поддержать иностранца, ведь я теперь первый человек… — Можно ближе к делу? — У нас очень большой дом и много пустующих комнат, особняк достался от пробабки, а папа так и не решился продать её… Ну то есть дом. Мы сдаем свободные комнаты в аренду. — Заметив, как безразличие на лице Жана начало сменяться на раздражение, Тони поспешно добавил: — Можете пока переночевать у нас. Жан не помнил, как вообще так необдуманно согласился принять это приглашение, но его глаза адски закрывались и была вероятность, что он бы упал прямо здесь на улице. Так что весь путь в этот «чудесный» особняк-полуотель, он сидел с закрытыми глазами и, благо, Тони не стал больше докучать его. Тони-услужливый-мальчик сварил Жану кофе и они сидели в просторной гостиной. Дом подозрительно молчал, хотя до этого Тони упоминал о своей большой семье. — Спасибо большое, — Жан поставил старомодную чашку на журнальный столик и взглянул на Энтони. Этот парень сделал всё и даже больше, после чего Жана уколола совесть. Он был к нему достаточно груб. — Очень выручил. — Хах, да не за что, — Тони махнул рукой, словно благодарили его за сущий пустяк. — Люди должны помогать друг другу. Особенно когда сбивают на своих машинах, — ехидно добавил он, вызвав на лице Жана едва заметную улыбку. — Родные наверное уехали в магазин, но скоро вернутся. Отдохни пока, ты наверное очень устал. Я покажу тебе твою комнату. О цене не волнуйся! Только Жан хотел подняться с бархатного красного дивана, напоминавшего Санта Клауса, нежели прошлые века, дверь прихожей отворилась и послышались голоса. — О, пришли, — в голосе Тони мелькнули нервозные нотки. — Тони, какого хрена ты не закрыл гараж? Сердце пропустило удар и словно замерло, боясь взорваться на куски. И когда показалась она, он думал, что окончательно потерял рассудок и мозг вырисовывает галлюцинации, будто это часть его больного воображения. Треск разбившейся вазы заставил поверить в то, что Дженис настоящая и прямо сейчас смотрит на него, замерев в дверях. — Дура, — тихо произнес он. И ваза тут была совсем не причем.***
Ужин проходил в странном молчании, лишь позвякивала красивая посуда и стучала ногами по столу маленькая девочка, горящими глазами наблюдая за Жаном, и ее явно интересовали его «побрякушки». — Почему у вас украшения на лице? — в конце концов она не выдержала рвущийся наружу вопрос. — Это пирсинг, — произнес Жан, поймав на себе взгляд Дженис. Она поспешила опустить глаза в тарелку с салатом, притворяясь, что ест. Но Жан отлично видел. Никакого аппетита у неё нет. — Шарлотта, сиди тихо, — укоризненно покачала головой Луиза Эвин и улыбнулась гостю. — Я так не могу, — Дженис резко поднялась из-за стола, после чего все испуганно уставились на нее и поднялись следом. Она подошла к Жану, взяла его за руку и потащила наружу, несмотря на то, что он не доел свои куриные котлеты. Краем уха Жан услышал тихий гул оживших голосов, после того как они вышли из столовой комнаты. Дженис закрыла дверь небольшой, но уютной домашней библиотеки. Запах старых книг и ароматизированных свечей пьянил разум, перенося в восемнадцатые века. Не зря этот дом называли особняком. Здесь всё напомнило об ушедшем и приятном прошлом, даже воздух. Оглядев комнату и задержав взгляд на окне, откуда открывался вид на заснеженный сад, Жан уселся в мягкое кресло и скрестил ноги. — Как ты нашел меня? — Дженис села напротив него, глядя ему в глаза. Ей точно не верилось, что это действительно происходит, что Жан приехал, несмотря ни на что. — Никак. Твой брат нашел меня, — Кирштейн не упомянул о недавнем инциденте, хотя Тони обязательно расскажет всем. Очень болтливый человек. — Предложил помощь с жильем. Лучше скажи, — Жан напрягся всем телом, — зачем ты уехала? — Я не знаю, — был тихий и неуверенный ответ. — Этот разговор рано или поздно должен был случиться, а ты даже не придумала нормальное объяснение. Или думала, что я не приеду? — Я… — Дженис возмущённо открыла рот, а затем снова закрыла, не зная, что сказать, или понимая, что Жан прав. — Моя жизнь буквально развалилась на части. Ты видел. Я потеряла работу, меня исключили из университета. Меня в том городе ничего не держало, поэтому прекратив ремонт квартиры, я купила билет и уехала. Но до этого мне хотелось узнать, кто я для тебя и станешь ли ты тем, кто заставит меня остаться. — Дженис поднялась и подошла к окну, чтобы Жан не видел ее эмоции, будто она их стыдилась. Он лишь сидел и молча слушал с серьезным лицом, наблюдая за каждым ее действием. — Я люблю тебя и у меня сейчас горят уши, когда я говорю это. В тот день, ты не принял меня всерьёз и вышел из комнаты. Почему? Потому что тебе мерзко от меня? Она посмотрела на него и ее глаза были в слезах. Фарфоровые ангелы на полках, с белоснежными крыльями и румяными щеками, стали свидетелями открытого признания кровоточащей боли и рвущейся надежды. — Если бы ты не значила для меня что-то, я бы не прилетел сюда, — произнес Жан после долгого молчания. В груди ощущались сильные удары сердца. «Дурак, ты заставил ее страдать». — Как я могу считать тебя мерзкой? Боже, откуда вообще такие мысли? — Тогда почему ты не поцеловал меня? — Всё тогда было сложно. — Хватит усложнять всё! Я знала о тебе правду. О ночных гонках и прочем. Но это никогда не отталкивало и не делало из тебя плохого человека. Ты вечно бежишь от чего-то… — злобно кинула Дженис, с трудом сдерживая себя, чтобы не швырнуть на него канделябр. — Кто бы говорил. И это ты усложнила всё, когда тупо сбежала, — Ядовито проронил Жан. — Черт возьми. Он встал и быстрыми шагами подошел к ней. — Ты для меня всё. Я больше не хочу тебя терять, не хочу чтобы ты страдала. Даже попросил Эрена организовать тебе пересдачу, но ты взяла и ушла. Не умею я говорить эти ванильные слова и признаваться в любви. Поэтому просто скажу что, если бы не ты, я бы не видел смысла в жизни. Хочу быть рядом с тобой. Понимаешь? Дженис молча качнула головой и, когда Жан обнял ее, она вцепилась пальцами в его кофту, будто боясь, что он уйдет. Но он не собирался, прижимал к себе ее тело, вдыхал запах старой фиалки и хотел, чтобы этот момент превратился в вечность. Поиски Дженис могли продлиться неделю, месяц, год и даже больше. Судьба для Жана находилась на уровне бога, в которого он никогда не верил. И он всегда будет считать эту встречу случайностью, которая происходит раз в столетие, вводит в ступор и переворачивает жизнь, но Дженис для него и есть смысл жизни. Как он понял и чувствовал. — Я люблю тебя, — тихий бархатный голос коснулся черных, как смоль, волос, взбудоражил душу и навсегда поселился там. Черные дыры, засасывающие в небытие, закрылись для обоих, и солнце впервые не вызвало тревогу. Люди влюбляются в тех, для кого они безразличны, но любят тех, кто любит их.