Чужой питомец

      На них траурные костюмы, а на лицах ни грамма печали — это Грэм де Ванили.       На них траурные костюмы, а на лицах тяжесть утраты — это Агресты.       Амели практически счастливо что-то щебечет на ухо сыну, а тот безразлично кивает.       Эмили крепче сжимает пальцы на плече сына, Габриэль это отчётливо видит, а Адриан с невысказанным сожалением кидает взгляд на отца.       И каждая семья считает, что она лучше другой, этого у идентичных сестёр и братьев не отнять. Только Габриэль знает: его семья всё-таки лучше. Он, во-первых, женился по любви, и не подозревая, что у Эмили имеется злобный клон, а во-вторых, его сын идеальней своей точной копии.       Вероятно, Персиваль сам загнал себя в ловушку, пожелав построить свою жизнь иначе, наперекор родителям, младшему и самой судьбе. Габриэль никогда на сто процентов не был уверен в полной адекватности брата, такому как он только дай в руки власть, так он сразу решит захватить мир, используя любые методы. Наполеоновские амбиции Персиваля, подозревал Агрест, были слишком масштабны для этой вселенной, и тот не справился. Это же очевидно.       Только вот семья Грэм де Ванили никаким образом не походила на убитых горем людей. Амели чересчур непосредственная. Слишком плохо скрывает, что счастлива. А каков шанс, что Персиваль кардинально изменился за те четыре года, в течение которых братья Агресты не общались? — Эмили, дорогая, — открывает свой рот Амели, как и всегда играя на несуществующую публику. Актерский талант одной из сестер так остался нереализованным, не так ли, — спасибо за приглашение в ваше чудное, — «очаровательный» взгляд на холл, занятый кучей коробок с вещами, — семейное гнёздышко. — Мы не могли не помочь вам в такой ситуации, — сдержанно улыбается Эмили. — Чувствуйте себя как дома, — на последнем слове сестры у Амели дернулся глаз, и Габриэль внезапно вспомнил, что и у его жены есть шипы. И что, вообще-то, убирает их Эмили только для своей семьи. Почему-то её личная теплота поражала его с самой первой встречи, он помнит, как впервые услышал её голос в студенческом кафетерии...       Погружение в воспоминания откладывалось: Феликс сверлил мужчину взглядом, не моргая и не переводя ни на кого другого. Чересчур пытливо и медленно перетягивая внимание Агреста-старшего на себя. Это бы не действовало на нервы, если бы Габриэль знал, почему, мать его, Феликс так упорно вглядывается. Пацан слегка наклонил голову, рассматривая мужчину под другим углом. Это просто... странно. Что может быть настолько интересного, если идентичного брата Феликс видел каждый день до момента смерти?       О. Точно. Габриэль мысленно осуждающе покачал головой в ответ на своё непонимание. Феликс неделю назад потерял отца, точь-в-точь похожего на того, перед кем сейчас стоит. Наверняка это больно — видеть практически точную копию и вспоминать моменты, которых теперь никогда не вернуть. Габриэль, наконец, перевёл взгляд на Амели и обратно вник в разговор, подходящий, судя по всему, к концу. — ...так что располагайтесь, как вам будет удобно, — тепло и мило улыбается сестре Эмили, даже как-то понимающе отняв руки от плечей Амели. — Спасибо, Эм, — с едва заметным сарказмом ответила она, хотя неприятный оттенок из всех присутствующих распознать не мог бы разве что Адриан.       Дорогие сёстры направились в гостиную, намереваясь обсудить годы разлуки, всё же телефонные разговоры и сообщения не сравнятся с живым общением близнецов, как и всегда, близким друг другу. Габриэль внезапно понял: он больше никогда не поговорит со своим двойником. Словно потерял частичку себя. С этой мыслью жить стало невозможно. Больше никогда посиделок в баре на краю Лондона, больше никогда разговоров ни о чём, больше никогда не будет Персиваля Агреста.       Это убивало. Только спустя безмолвные часы похорон Габриэль осознал суть потери. На письменном столе в кабинете всё ещё стояла рамка с фотографией, презентующей довольно улыбающихся братьев в свободной одежде, подходящей для отдыха где-нибудь на море. И действительно, четыре года назад был совершён двухмесячный семейный круиз по Атлантике. Незабываемое чувство отчуждённости от мира и причастности к своим родным людям.       Сидели на верхней палубе на закате, потягивали Шато Лафит под ненавязчивую музыку и обсуждали странные вещи, приходящие в голову только изрядно выпившим. Лёгкий бриз шевелил отросшие волосы, и тогда казалось, что этот момент будет длиться вечно, пока градус не выветрится. — Так что... думаешь, он тебя по-прежнему ненавидит? — Да, — роется в карманах полусмятого пиджака, намереваясь найти что закурить среди залежей телефонов и карточек, — заебало, если честно. И глаза бедные-бедные, словно на расстер... расстрел отправляю. Каждый день.       Близнец прекрасно видит мучения другого и спустя столько времени с ехидной несдерживаемой улыбкой всё же поджигает сигарету зажигалкой помощи. — Спасибо, — останавливается и вдыхает дым, — так о чём я. А. Я как будто настолько страшный как отец. Что за бред вообще... — Во-первых, — слегка заторможенно начинает он, но пауза всё длилась и длилась, когда он отпивал ещё один длинный глоток, — а во-вторых, либо покажи, что ты нормальный батя, либо поговори по душам в конце концов, а ещё можешь как я попробовать обе... обои... короче оба варианты. Что-нибудь да, — улыбается в рассеянном свете фонаря чересчур самоуверенно, на грани ниоткуда взявшегося полного довольства собой, — обязательно получится!       Cut. No more.       Перси воспоминаниями не вернуть. Пора браться за работу.       Адриан и Феликс сейчас наверняка в комнате первого, играют в видеоигры или общаются, проводя время в компании. Чёрт, как же всё-таки хочется поговорить со вторым, спросить, чем ему помочь в его ситуации, ведь Агрест, собственно, в похожей. Вряд ли Феликс сейчас рад и в порядке.       Через часа два тяжёлого труда — рука, рисовавшая стилусом наброски, затекла и устала. Только все зарисовки выглядели уныло и горестно, отстраниться от мыслей посредством работы не удалось, гнетущее настроение так и осталось. Тяжёлая тишина ничего не исправила, только ухудшила, главным образом зрение, глаза слезились и закрывались из-за света монитора. Габриэль растёр лицо и встал из-за стола, разминая плечи.       В голове уже устоялись мысли того, чего хотелось сказать племяннику, да и в целом, воспоминания о брате уже не так часто накатывали в сознании, всё же сказывалась усталость за день.       За окном спускались сумерки, и четверг подходил к концу. Практически конец этой длинной недели, осталось всего ничего.       Габриэль распустил галстук и снял пиджак — всё, он уже не на работе, а просто дома. Строгий жилет тоже остался на кресле, и мужчина остался лишь в свободной белой рубашке и привычных красных брюках. Вполне себе комплект для разговоров по душам, хм?       Из-за двери в комнату слышались голоса братьев, обсуждающих что-то на молодом. Что-то что-то лимитный баннер и какая-то стандартка пятой пробуды. Как будто они что-то понимают в речи друг друга, мешанине странных терминов и персонажей.       Тем не менее, Агрест-старший постучался, соблюдая правила этого дома, поставленные поколениями назад. Нужно зайти в чью-то комнату — стучись, уж это каждому Агресту с пелёнок вбивали в голову вкупе с сотней других нравоучений. — Да-да? — прозвучал слегка рассеянный голос Адриана. — Это я, можно войти? — М-м... — секундная пауза, — да.       Господи спасибо, это не онлайн-игра, страшный сон любого родителя. Молодые люди действительно играли во что-то чересчур цветастое и определённо быстро сменяющее кадры, но своевременно поставленное на паузу. Идентичные братья, различающиеся разве что стилем одежды, сидя полубоком на диване, смотрели на вошедшего Агреста-старшего, только Адриан с вопросом во взгляде, а вот Феликс с мрачным, неприятным интересом и какой-то горечью. Что это вообще должно означать? — Могу я поговорить с Феликсом? Наедине? — глядя на Адриана спросил Габриэль, старательно игнорируя второго близнеца до поры до времени. — Конечно, отец, — пожал плечами тот и поднялся с дивана, отложив джойстик в сторону. — Кстати, мама и тётя уехали на шоппинг часа два назад, я могу к ним присоединиться? — Да. Не задерживайтесь там, поужинаем в ресторане через час.       Парень кивнул, и спустя несколько секунд комната была в распоряжении Габриэля и Феликса. Последний не спускал глаз с первого ни на секунду, видимо что-то думая уже полдня насчёт Агреста-старшего и (или?) своего отца. Габриэль подошёл к дивану, привычным жестом заложил руки за спину и уже намеревался спросить парня о его непонятных взглядах, но Феликс в свою очередь приподнялся на коленях, едва поровнявшись по росту с мужчиной, и выпалил: — Можно я вас поцелую?