Мерное тиканье часов напоминает о себе каждую секунду, но Антон, давно привыкший к этим звукам, даже не замечает ход времени. Мальчик лениво лежит на кровати и тупо пялится в потолок, словно на нём через секунду должен появиться ответ на вопрос.
Ответ на волнующий его вопрос:
Что с ним?
Это ведь не нормально. Как парень может чувствовать что-то к парню? Это совершенно неправильно. Хочется лезть на стену от ненависти к себе. Внутри что-то противно подрагивает, вызывая рвоту, и мальчик прикрывает глаза, концентрируясь на своих мыслях.
Тьма успокаивала. Антон никогда не понимал, как некоторые люди боялись темноты. Темнота помогала расставить всё по полочкам, успокоиться, потерять связь с внешним миром.
Сознание неожиданно нарисовало силуэт Арсения, целующего в губы Антона, и этого было достаточно, чтобы парень резко соскочил с кровати и побежал в ванную, прикрывая рот рукой. Промыв лицо под холодной водой, Антон посмотрел на себя в зеркало, словно его отражение могло дать ответ.
Что с ним случилось?
Неужели он был настолько одинок, что его угораздило влюбиться в парня? Нет-нет-нет. Это неправильно. Это фу!
Глубоко выдохнув, он прикрыл глаза и похлопал себя по щекам.
«Этому есть логичное объяснение» — прошептал шатен, нащупывая в кармане джинс телефон. Дотопав до кровати, он тяжёло плюхнулся на неё и включил поисковик.
Спустя полчаса Антон, уже с видом довольного кота, читал очередную статью, в которой говорилось о «родственной душе».
Оказалось всё просто. Антон не чувствовал любви к Арсению. Он просто нашёл в парне свою родственную душу. В 70% случаев родственные души или же «соулмейты» не начинали романтические отношения и были близкими друзьями, поэтому Шастун облегчённо выдохнул, но всё же с опаской смотрел на те самые 30%.
Ну, нет. Никакой он не пидор.
Теперь, когда всё стало значительно понятнее, с души словно упал огромный камень, и даже, кажется, солнце заглянуло в окно, ослепляя Шастуна своим светом. В желудке забурчало, и Антон, сладко потянувшись, включил свой плейлист и пошёл на кухню.
***
Хоть Арсений и не привык к таким экстремальным дозировкам водки в его молодом организме, воспоминание с Антоном никуда не делось. Не стёрлось, как обычно показывают в дешёвых фильмах, когда главный герой не помнит, что творил. Арсений помнил. И как же ему хотелось, чтобы Антон был тем самым героем из фильма, который сегодня даже ничего и не вспомнит.
Ему потребовалось много времени, чтобы понять себя и осмыслить всё, что так его тревожило, чтобы понять простую истину:
Он такой, какой есть. Да, необычный. Да, странный. Но всё же — свой. Индивидуальный. Он понял себя и принял. И это решение словно потушило в нём пожар, и на месте сгоревшей травы, вдруг начали распускаться белые ромашки. Ему стало легко на душе, это чувство было сравнимо с тем, которое обычно испытывают люди, провожая закат на берегу реки, когда на душе становится спокойно и даже радостно.
Да, будет не просто, но кому сейчас легко?
***
— Привет! — бодро махнул рукой Арсений, встречая своего соседа по парте.
— Привет. — промямлил Антон, нервно зачёсывая чёлку набок, и немного отодвинулся от Арсения, когда тот сел рядом.
— Что-то случилось? — напрягся Попов, кося под дурака. Ему нужно было знать, помнил ли Антон то, что произошло вчера.
— Ничего. Нормально. — односложно ответил он и отодвинулся ещё немного.
— Ладно. — пожал плечами Попов, оставшись при своём мнении.
Шастуну было максимально некомфортно находиться с Арсением в одном кабинете. Воздух постепенно тяжелел, а сердце стучало громко-громко, заставляя Антона волноваться ещё сильнее. Ладошки тут же вспотели и похолодели. Чёртов интернет! Ему бы жилось спокойнее, если бы он не знал про эти ничтожные 30%. В нос опять ударили
одурманивающие до головокружения тошнотворные духи с ароматом кокоса и карамели, заставляющие желудок танцевать, и вот кажется…
— Можно пересесть?! — скорее не спросил, а почти истерично выкрикнул Антон, стараясь держаться уверенно, но о какой уверенности вообще может идти речь, когда у тебя руки трясутся и сердце танцует танго.
— Можно. — не отрываясь от журнала, ответила биологичка, отмечая очередное число.
Шастун постарался не смотреть на Арсения и даже проигнорировал его вопрос. Молча собрав свои принадлежности, он направился на четвёртый ряд последней парты, ближе к выходу из кабинета и подальше от Попова.
Стало чуточку легче. Теперь он вполне мог сконцентрироваться на параграфе, потому что сейчас Арсения закрывал сидящий за последней партой второго ряда полный Тамби.
«Значит помнит». — грустно хмыкнул Попов, пытаясь сконцентрироваться на буквах, которые аккуратно выводила ручка, но что-то внутри заставило бросить писанину. Что-то колкое вдруг пронзило его насквозь, мешая рационально думать.
«Он помнит». — Арсений испытывает тупую боль, словно его ударили в грудную клетку.
«Он отсел от меня». — второй удар приходится сильнее и обиднее, и глаза начинает накрывать мутная пелена слёз.
«Он никогда не ответит мне взаимностью». — контрольный удар стал самым болевым из всех. Хотелось горько плакать. Биться головой об стену, громко и истошно кричать до потери голоса, до хрипоты, до боли в горле.
Плевать, что плачут только девушки. Кто вообще сказал такую чушь? Мальчики тоже плачут. Мальчикам тоже бывает больно. «Тише-тише, ты не заплачешь в школе. Это слишком позорно». — попытался успокоить себя в мыслях Попов и поднял взгляд в потолок, насколько позволяло поле зрения. Посидев так минуту, он наконец расслабился, ощущая, что мокроты в глазах больше нет. Только вот жаль, что с сердцем такая хрень не прокатит.
Оно всё ещё болит.
В столовой Антон также проигнорировал присутствие Арсения и сразу направился за другой столик, стоящий в конце, но Попов не маленькая 13-летняя девочка, которая может только распустить нюни из-за своей невзаимной любви, поэтому, собрав всё мужество в кулак, взял поднос и сел к Антону. У Шастуна просто не было вариантов для отступления, потому что если бы он пересел за другой столик, то сразу бы привлёк внимание к своей персоне. Ну, что он, трус какой-то, чтобы убегать?
Антон достал телефон и начал одной рукой судорожно листать ленту в Вк, а другой с молниеносной скоростью поедать невкусную рисовую кашу, но рисинка предательски застряла в горле ровно в тот момент, когда Арсений дотронулся до руки Шастуна, вынуждая положить телефон на стол и обратить внимание на него.
— Нам нужно поговорить. — кивнул Арсений, убеждая Антона в уверенности своего действия. Антон загнанно обернулся, обводя взглядом «бурлящую» столовую и Арсений хмыкнул, понимая, в чём дело. — У тебя. В 4 часа. Отказы не принимаются. Нам нужно во всём разобраться вместе.
«Вместе». — эхом отдалось в сознании Шастуна и он впервые посмотрел в искренне нежные голубые глаза, от взгляда которых хотелось зарыться в горе подушек, лишь бы не видеть его томность.
— А о чём мы будем разговаривать? — вскинул подбородок Шастун, одаривая Арсения надменным взглядом.
— Ты знаешь о чём. — сдержанно среагировал он. — Не делай вид, будто ничего не произошло.
— Слушай, я не знаю, что ты там себе успел напридумывать, но знай, что у меня полнейшее отвращение к «таким», как ты. — неожиданно грубо произнёс Антон. Он говорил достаточно тихо, но колкие ноты, словно в громкоговорителе, били Попова, прошибая током его тело. — Я помог тебе, чем смог. Дальше ты должен учиться сам за себя постоять — не маленький. И я думаю, будет лучше, если мы прекратим общение, ибо ничего из этого никогда не получится, ты это понимаешь?
Мальчик потерянно открыл рот, чтобы что-то сказать, но тут же закрыл, беспомощно шаря глазами в поисках поддержки, но, спустя полминуты, всё же принял очевидное и обречённо кивнул.
— И что же… — голос предательски задрожал, и Попов сделал многозначительную паузу, прежде чем сказать следующее. — Совсем ничего?
— Совсем. Меня тошнит уже от этого разговора. — небрежно бросил шатен, прежде чем отнести поднос с недоеденной кашей к грязной посуде, после чего он с силой бросил поднос на стол, отчего посуда задребезжала, и удалился из помещения под крики поварихи.
Арсений смутно помнил, что произошло дальше. Пришёл в себя он только в глубине парка, сидящим на лавочке. Он держался довольно мужественно, если не считать три одиноких мужских слезинки, скатившихся по его щекам. Кажется, после ухода Антона мальчик почувствовал, как его накрывает с головой, и если в классе он смог подавить это чувство, то сейчас оно прилило с новой силой, сжимая горло и не давая сделать хотя бы маленький вдох. Он схватил со стула свой портфель и выбежал из столовой, по пути чуть не снося других учеников. Забежав в раздевалку, он накинул на себя пуховик и побежал куда глаза глядят. Сейчас он сидит в пустом парке и редко жмурится от морозного, буквально поедающего его кожу, ветра и пытается всё осмыслить.
Как же он ошибался, когда восхвалял Антона…
Оказывается, иметь много личностей — не есть хорошо, ибо он и не догадывался, что в арсенале Шастуна был и гомофобный урод.
Мерзавец.
Подонок.
Идиот.
Быдло.
Но это не меняло самого важного факта:
Арсений его всё ещё любит. Любит, несмотря на всё его многообразие масок. Любит, за то что он — Антон.
Любит просто так.
Хорошо хоть, что это был последний день учёбы перед зимними каникулами, и у Арсения есть ещё много времени, чтобы хорошенько подумать, что делать дальше. Но каков шанс, что за все каникулы соседи ни разу не пересекутся?
***
Если с Арсением всё было более менее понятно, то с Антоном сейчас творилась какая-то канитель. Он метался между двух огней, и, хоть его мозг стоял при своей позиции и нисколько не жалел о своём решении, сердце отказывалось играть в эту игру. Мальчик чувствовал себя потерянно, словно он делает что-то не то.
В какой момент все его мысли были заполнены одним человеком? В какой момент стало нормой думать по утрам о том, что снилось Арсению, и как мило он выглядит спросонья. В какой момент нехватка внимания Попова стала сравнима с нехваткой воздуха?
А что если…?
Фу, блять. Нет конечно же!
