Неукротимый мажор для альфы

/Феликс/ – Я? Но я не могу! Зайка неисправим. Любое предложение, требование, которое ему не нравится – и он сразу идет в отказ. Наглухо. Его чувства рассыпаются искрами раздражения. Вот только что он был расслабленный, счастливый и даже почти удовлетворенный, как все развеялось, пропало. Его родители меня не видят. Прежде чем выйти из лифта, я накинул на себя отвод глаз. Зайка если заметил, то никакого значения не придал, А вот секретарша отреагировала совершенно правильно – не увидев меня, попыталась закрыть дверь за Иваном. Родители зайки от его возражения только отмахиваются, продолжив на два голоса: – Ты должен! Мы тебя растили и воспитывали, так что теперь пришло время и тебе позаботиться о будущем семьи. – Я не могу! – повторяет он. – Потому что девушки меня не интересуют! Родители замирают, а затем мамаша делает стойку, что я сразу понимаю – она из наших, волчица, как Машка. Только не инициированная. Не знающая о себе. А потому действующая на одних инстинктах, без связи со своей внутренней сущностью. Вот, значит, в кого мой зайка такой. – Что ты сказал?! – наконец отвиснув от сногсшибательной новости, рявкает его папаша. – Я не женюсь! – задирает подбородок зайка. – Потому что у меня уже есть муж! – Ты… – мамаша подходит к зайке, пытается обойти кругом, пристально разглядывая сына. – Ты… И тут она замечает меня. – А это еще кто? – удивляется она. – Это Феликс, ма… Отец тебе многое может про него рассказать, – отвечает зайка. Он делает шаг назад, ко мне, и прижимается спиной. Я не отказываю себе в удовольствии и обнимаю его. Гляжу при этом не на него, а в глаза мамаше. Вижу в них злость, даже ярость. С чего бы вдруг? Как я понял, она зайкой интересовалась еще меньше, чем папаша. – Так ты… – она поджимает губы. Я прямо чую нарастающую бурю. Поднимаю руку и щелкаю пальцами, привлекая внимание к себе. Отвод глаз спадает полностью, и теперь в меня впивается еще и взгляд папаши. – Родион, зачем этот цирк? – спрашиваю я. – Мальчик мой, весь, целиком. И ты мне его отдал, помнишь? Папаша наливается малиновым цветом, даже чуть с синевой. – Ты! – он тянется рукой к горлу, словно ему резко стало трудно дышать. ослабляет галстук. – Ты его ради этого забрал? Чтобы испортить моего сына? – Папа… – вклинивается зайка. – Если бы он не забрал, это мало бы что изменило. Девушки меня не интересовали никогда… Мамаша все-таки отходит от нас и встает рядом с папашей. – Это твоя вина! – шипит на нее папаша. – Твоя порченая кровь! Мне следовало развестись с тобой, еще когда я узнал про твоего братца-педика! Так у зайки еще родня есть, оказывается. И судя по тому, как он напрягся, он об этой родне ничего не знал. Наклоняюсь к его ушку. – Кажется, нам пора заканчивать этот фарс? – Да, – кивает он. И громко говорит: – Если на этом всё, то я пошел! Его родители оборачиваются на нас. И папаша все-таки находит в себе силы на последнее слово: – Пошел вон, ублюдок! Чтоб я тебя больше никогда не видел! Ты мне больше не сын! Зайка фыркает. Я чувствую его обиду и расстройство, и быстро вытаскиваю из кабинета. Не успевает закрыться дверь, как оттуда доносятся звуки разгорающегося скандала. – Да без денег моего отца ты бы уже по миру пошел! – Идем зайка. – Тяну его за собой, нашептывая успокаивающие слова. – Все будет хорошо. Они одумаются, рано или поздно… – Они ведь не знают, – вздыхает он. – Не знают, какой я. И мы никогда не сможем им показать детей… Едва мы переступаем порог приемной Зайцевых, как нам навстречу попадается юнец, весьма похожий на зайку. – А, старший братец! – лыбится юнец. – Подрос ты за полгода. Он осматривает моего зайку с головы до ног. Зайка же на него смотрит сверху вниз. – И я рад тебя видеть, мла-а-дший братец. Вернее нет. Совсем не рад. Но знаешь, Кир, тебе сегодня повезло. – В чем? – настораживается юнец. – У тебя выпало счастье в личной жизни. Увы, я не могу жениться, так что отдуваться, я уверен, родители заставят тебя! Так что счастливо оставаться! И зайка тащит меня за собой в открывшиеся двери лифта. И опять летим в кабинке одни, на этот раз вниз. Едва двери лифта закрываются за нами, как с зайки, словно шелуха, опадает вся бравада. – Кир всегда был выше и сильнее, – вздыхает зайка. – И любили его больше. Обнимаю мое чудо. Передаю всю любовь, какая только есть в моей душе, чтобы малыш не тосковал. – Ш-ш-ш, зайка, все хорошо, – утешаю его. Все-таки такое неприкрытое изгнание из семьи его больно ранит. Хотя показать тем людишкам он этого, конечно, никак не может. – Я с тобой, мой хороший… Поехали домой, а? Наклоняюсь к нему, беру в плен его губы и заставляю забыть о всех этих глупостях. К первому этажу губы зайки уже краснеют от поцелуев, а от тоски, разочарования и печали не остается и следа. Едва мы выходим на парковку, как нам наперерез бросается всклокоченный молодой человек. Рыжие пряди его перепутаны и даже сбиты в колтун, вокруг зеленых глаз запали круги, а у угла губ кровоподтек. – Дан! – окликает его зайка. – Ты? Здесь? Я припоминаю – это тот самый альфа Рыжих, которого я отправил в столицу к Фафниру еще три месяца назад. – Что случилось? Он смотрит на нас безумным взглядом. – Вы! Здесь?! Щелкает пальцами, пытаясь рассеять заклинание. – Мы и правда здесь, – говорит ему зайка. – Что с тобой? – Да! Вы здесь! – криво улыбается Дан и смотрит на нас с явно видимым облегчением. – Вы должны мне помочь! Фафнир пропал!