Перерыв

— Думаю, нам нужен перерыв. Это последнее, что сказал Хенджин перед тем, как на несколько дней запереться в своей комнате в обществе красок, холстов и блокнотов. Разрисовывая листы бесконечным количеством цветов разных размеров, расцветок и видов, парень пытался выбросить из головы рой мыслей, который саранчой окутывал голову, не давая спокойно вздохнуть и холодно все обдумать. Хван всегда был чересчур эмоционален, все принимал близко к сердцу, и не смог справиться с тем, что его парню понравился кто-то еще. Он никого не осуждал за их жизнь, никогда не говорил плохо и вообще не обсуждал чужие предпочтения, но представить себя в подобных не мог. Две недели карантина после поездки стали одновременно и подарком, и наказанием. Хенджин сидел в своей комнате, либо запирался в своей импровизированной студии на балконе, придвинув поближе печку, чтобы иногда греть немеющие руки. В Сеуле все еще холодно, а у него в голове полный сумбур. Он пишет в баббл смешные сообщения, выкладывает фото и показывает фанатам свои рисунки. Он любит их, а они любят его. По крайней мере, хочется так думать, и парень думает, убеждает себя в этом, заставляет в это поверить. Иногда ужасно хотелось написать все, что у него на душе, что в голове и как он запутался, но стафф не позволит, Чани-хён настучит по шее и потом придется долго объяснять, что он имел в виду этими сообщениями. Поэтому он молчал, переживая все в себе, выплескивая лишь на бумагу тонны краски. Ему писали сотни рекомендаций музыки, и Хенджин даже послушал почти все, упиваясь собственными эмоциями и беспомощностью в ситуации, в которую его загнал Чанбин своим признанием. Почему он должен что-то решать? Почему это вообще случилось именно с ним? Почему он не мог просто выбросить из головы все эти взгляды в самом начале, и тогда ему не было никакого дела до того, что Бин не сел с ним в машине, в аэропорту, когда их давила толпа фанатов его спину прикрыл Минхо, которого ударили о дверь микроавтобуса. Все это огромными тяжелыми камнями падало на плечи танцора, заставляя его пялиться сейчас на пустой лист блокнота, на который он уже капнул краской. Он просто смотрел как капля акварели растекается по щедро смоченному водой листу, как синий цвет будто кровь по венам проникает в бумагу и расползается дальше, словно захватывает территорию. Еще одна капля падает вниз и цвет расходится чуть быстрее, заполняет еще больше белого пространства. Но вместо того, чтобы исправить все это, Хенджин макает кисть в красный и давит в самый центр, перемешивая цвета, будто это поможет ему понять, что делать и как поступить со всем этим, но только превращает все в красно-синее месиво с фиолетовыми пятнами. Хенджин, похоже, уже откровенно едет крышей, пытаясь в синих и сиреневых кляксах краски увидеть ответ на свои вопросы, как в кофейной гуще. Будто сейчас они соберутся в образ, который скажет: «У тебя грим, мой мальчик» и жизнь сразу станет легче. Хван тихо хмыкает, вспоминая третью часть Гарри Поттера, которую они недавно посмотрели с Ханни, но занятия своего не бросает, снова погружаясь в пучину мыслей, что неприятной липкой массой обволакивают сознание. Стоило отдать должное и Чанбину за его честность. Когда он позвал Хенджина прогуляться и выложил все как есть, парень долго молчал, глядя куда угодно, но не на рэпера, который также тихо сидел рядом, натянутый как струна, ожидая то ли истерики, то ли агрессии. Но блондин только посильнее натянул на глаза поля панамы. — Идем, купим кофе, — произнес он тогда, поднимаясь со скамьи, чтобы выйти из парка. Холодный американо ударяет в мозг, отдаваясь резкой болью у виска, и это немного отрезвляет. Хван делает еще один глоток и морщится, натягивая на лицо маску. — Тебе нравится Феликс? — еще раз уточняет он после долгого молчания, все также не поднимая глаз на Со. — Да, — тихо отзывается Чанбин, сидя напротив. Они заняли маленький столик в углу, подальше от окон и любопытных глаз. В такое время на улицах и в общественных местах мало людей. — А я? — Хван впервые за все время их разговора смотрит прямо на Чанбина, будто хочет душу из него вынуть, чтобы получить честный ответ, забыв на мгновение о вежливости. — И ты, — напряжение между ними будто электризует воздух. И Чанбин не лгал, Хенджин видел это. По его лицу всегда можно было легко прочитать все, было видно, когда Бинни пытается обмануть, и это часто помогало им в играх на шоу. От этого всего становилось еще более тошно. Его еще накроет, он будет ругаться, плакать, может быть даже кричать, но сейчас все эмоции будто накрыло куполом, отгородив его от необдуманных решений. — Ничего не изменилось, между нами, Джинни. Ладонь у Чанбина теплая, немного подрагивает, когда он берет его за руку, сжимая длинные пальцы. Хенджин не отдергивает руку, не двигается подальше и не уходит. Хочется прижаться к широкому плечу, попросить сказать, что все это глупая шутка и посмеяться вместе, но в глубине души он осознает, что Чанбин не шутит. И симпатия эта взаимна. Только слепой не заметил бы как Феликс смотрит на него, как много времени они проводят вместе (что логично, боже, они все в одной группе, идиот ты, Хван Хенджин). Хенджин только кивает в ответ. И он мог бы оправдать это все тем, что никто кроме Криса не знал об их отношениях, и Феликс тоже был в неведении. Хотя, зная, как быстро всё разлетается в их общагах, знали, скорее всего, уже все, но официально был только Бан Чан, который предупредил, что не стоит, но не осуждал и не препятствовал. Им стоило поговорить еще раз, а перед этим Хенджину нужно было обдумать все как следует, но не было времени. Полеты, выступления, тренировки и репетиции. Впервые он остался наедине со своими мыслями в самолете из Дубая. Сидя рядом с Минхо, он наблюдал, как через проход маленькая ручка Феликса тянется к сидению Чанбина, передает ему упаковку мармелада, как они тихо о чем-то переговариваются и смеются, едва соприкасаясь пальцами. И что-то в голове щелкнуло, заставило его сказать то, что он сказал, когда они остались в машине последними перед тем, как выйти из нее самому.