Терни и звёзды

      На кухне — кавардак, сквозь звон посуды и крики рабочих Дита едва слышала голос матери. Людвига, нацепив очки на кончик носа, карандашом выводила цифры, озвучивая их вслух. Официанты, мелькающие рядом с подносами в руках, и повар у плиты, следящий за булькающим отваром, становились идеальным фоном для бухгалтерских размышлений. — В этом месяце мы не закрыли расходы, — наконец выдохнула Людвига и, вскинув брови, посмотрела на дочь. — Надо что-то придумать, Дит. Если в декабре не наскребём достаточно златых, то будет нечем оплачивать зарплаты сотрудникам. — Может, взять ссуду в банке? — осторожно предложила Дит. — А возвращать чем? — мать толкнула руками, отшвыривая бумажки. — Мы ж вечность будет вылезать из долговой ямы. Налей-ка мне выпить, — Людвига, вздохнув, кивнула на шкаф, где стояли бутылки. — Господи, сил моих уже нет…       Дита, вздохнув, встала и подошла к шкафу. В голове мелькнула мысль, что посетители не так часто заказывают вино, как стремительно оно исчезает. Наливая красное в бокал, девушка подозрительно косилась на мать. — Ты стала больше пить. — С нашими финансами… это не главная проблема. — Ну я не хочу, чтобы ты спилась, — флегматично ответила Дита, ставя бокал на стол. — Думаю, мало кому понравится, если тебя найдут пьяной где-нибудь на улице. — Мне жаль, что ты обо мне такого мнения, — изящная ладонь матери с хлопком опустилась на стол. Скрипнул стул. — Знаешь, вместо того, чтобы умничать, сама бы попробовала хоть что-то полезное сделать. — Людвига брезгливо посмотрела на красный капли, что выплеснулись из бокала, когда она вставала, и перевела взгляд на лицо дочери. — Уберись, Дит.       В прежние времена Дита бы развернулась и бросила бы в спину матери пару метких фразочек, но сейчас осталась, грустно опустив плечи. Агрессивность матери — это вполне заслуженная вещь. Их семейный бизнес, что пережил даже войну, катился на дно из-за одной единственной ошибке, имя которой «Дита Грасс».       Будучи единственным ребёнком в семье, Дита привыкла всегда быть в центре внимания и искренне верила в то, что любой её поступок будет принят с одобрением, как рассказанный на табуретке стишок. Но реальность оказалась жёстче и выгнулась к Дите колкой стороной.       Когда ей исполнилось восемнадцать, на семейном ужине было принято решение утешить главное желание драгоценной Диты — поступить в университет. Она собиралась поехать в прекрасный Краков, так похожий на пряничный городишко из книжных иллюстрациях. Рисовала его в своём воображении, грезила, как будет прогуливаться по мощённым улочкам. Отец нанял для Диты лучших репетиторов, взяв из бюджета приличную сумму, и, желая, чтобы дочка не тратила время, помогая на кухне, позвал ещё парочку новых сотрудников. Для Диты сшили прекрасные наряды, закупили прелестные туфельки и шляпки, привезли роскошный рояль, что ныне пылился в углу ресторана, а Дита ошиблась в одном лишь вопросе. И потеряли все. Семья — кучу денег, Дита — веру.       Ректорат сказал, что она не дотягивает до нужного уровня, и её размазало по стене, как грязь. Из Кракова она возвращалась в набитом дребезжащем поезде, в заляпанном под ливнем плаще. Мать, предупреждённая телеграммой, встретив на вокзале, лишь цокнула языком и, не касаясь дочери, развернулась, чтобы уйти.       Дита могла бы смириться с тем, что её всегда считали глупенькой, но нет, она с детства была обожаемым ребёнком, на которого возлагали огромные надежды. Ей предрекали блестящее будущее, отличную карьеру, хороший брак, а она, тупая башка, всё разломила одной лишь ошибкой. И теперь для всей семьи Дита стала демонстрацией уже их ошибки — не стоит так сильно полагаться на девчонку.

***

      Дни Диты проходили в унылой борьбе с собственным рассудком. Каждый час жизни она вспоминала свои неудачи и пыталась переосмыслить их так, чтобы в итоге вывернуть на выгодную ей сторону, будто неурядицы были всего лишь торопливо стянутой одеждой. Ей казалось, что многое в жизни можно было бы исправить, если бы дали второй шанс. Конечно, глупо размышлять на тему «ах если бы да кабы», но Диту это не останавливало.       Она обожала представлять тот злополучный момент на экзамене, когда допустила роковую ошибку. Ведь если бы она дала другой ответ…       Иногда Дита шептала свои мысли вслух, полагая, что так они звучат более весомо. Даже маленькой Дита часто пыталась высказать свои мысли, оставаясь одна в комнате, но бабушка, застав внучку за этим занятием, тут же её отругала. А мать, ворвавшись в комнату, словно Дита только что устроила пожар, с криком заявила, что разговаривают сами с собой только сумасшедшие. А Дита ведь не такая. — Или такая, — усмехнулась она, толкнув носочком туфли камушек. — Самая безумная из всех.       Она шла по улице в сторону ресторана, что был одновременно и её домом. Только что закончился весёлый ужин с друзьями, на котором Дита как всегда сидела на краю дивана и пыталась быть как можно незаметнее.       Вообще, ужин был правда хорош, и Диту всё устраивало. Она обожала своих друзей и была благодарна им за то, что они не пытались её растормошить. В первое время, конечно, все, вздыхая, стремились найти в Дит задорный огонёк, некую искру, что прячется за утомлённой маской, но вскоре стало ясно, что это очень глупая идея. Дита может веселиться и смеяться, когда чувствует себя в безопасности и комфорте. Она до слёз смеётся с лучшей подругой, Розой Циткевич, хихикает с дурацких книжек и болтает без умолку, когда тема ей действительно интересна. Даже сегодня на ужине, когда её друг, Маркус, заговорил о том, что его отец считает Шопена заурядным, Дита не выдержала и выдала длинную пылкую речь. Конечно, когда она говорила, её щёки пылали от волнения, а голос иногда срывался, но Дите было по вкусу высказывать свои мысли.       Поздно, улицы покрывала ночная вуаль. К тому же вечером шёл дождь. Влажная брусчастка блестела в свете редких фонарей. Иногда Дита видела их огни в чёрных лужах. Маленький каблучок коричневых туфель ударил по воде, и пошла кругами рябь. Дита зябко выдохнула, запахивая плотнее синее пальто, которое чудесно подчёркивало голубизну её глаз. Папа говорил, что глаза у Диты как цветы василька, но девочка в ответ только смеялась. До того, как взять в руки семейное дело, папа был поэтом. А поэты ведь всегда лгут.       Мимо проехал велосипедист, едва не сбив Дит с ног. Ахнув, девушка проводила его рассерженным взглядом. — Ну и придурок.       Она цокнула, понимая, что колёса проехались по луже, и, кажется, испачкали ей новенькие чулки. Нельзя было возвращаться домой с пятнами на ногах. Если увидит мама, то решит, что Дита шлялась не ясно где, да и отругает за неаккуратность.       Отойдя в сторону, Дит обнаружила небольшое углубление между домами — две постройки, над ними сложенные крестом брусья. Белый свет фонаря проникал сюда, словно бы специально освечивая кирпичную кладку, грязные лужи и зелёный мох на углу.       Дита прижалась спиной к зданию и приподняла правую ногу. Хм, вроде всё чисто. Теперь — левую… Наверху послышался какой-то шум, будто что-то хлопнуло. А затем раздались какие-то голоса. Дита вздрогнула.       Встретить компанию посреди ночи — так себе приключение. Здесь не самый хороший район Познани, и часто по проулкам кружило хульганьё. Но, откровенно говоря, «девчонку из дома Грасс» никто бы и пальцем не тронул. Её отца все уважали, а дедушка в свои семьдесят два года пользовался не бывалым авторитетом у горожан. В трудные времена их семейный ресторан помогал беднякам, кормил нищих, прятал тех, кто скрывался от ужасов войны. Потомки тех, кто помнил, как во время Второй мировой бабушка Диты, Хелена Грасс, прятала в подвале евреев и закрывала глаза на то, что жалкие крохи сопротивления собирались за столиками её ресторана, никогда бы не обидели Диту. Но это не мешало самой девушке вздрагивать от страха.       Над головой раздался ужасный грохот, и, подняв взгляд, Дита увидела, как вниз летят раздробленные камни. Вскрикнув, девушка запаниковала и не сразу сообразила, что надо уклониться. Так бы камни и разбили Дите её тупую голову, если бы вдруг, лязгнув, не поднялась с асфальта железная решётка и не преградила булыжникам путь. Ошарашенная Дита, не веря своим глазам, на дрожащих ногах шагнула вперёд. Мелкие камушки просачивались сквозь решётку, как через сито, но камни покрупнее, которые реально могли проломить девушке череп, остались на широких прутьях. — Так и будешь стоять? — зазвучал рядом властный голос, и Дита, медленно моргнув, посмотрела в темноту улицы.       К ней шёл высокий мужчина в длинном чёрном пальто. Дита никак не могла рассмотреть его лицо, но от звука уверенных шагов по мокрому асфальту сердце испуганно вздрагивало. — К-кто вы? — спросила она, прищурившись. Облизнула губы и кивнула на решётку, — как вы это сделали?       Человек остановился, будто вопрос его удивил. Серебряный свет луны, показавшись из-за дымчатых туч, очертил вначале его высокую фигуру, затем короткие влажные волосы. — Сделал что? — с лёгкой усмешкой спросил мужчина и двинул пальцами так, словно закручивал невидимый шуруп. Железная решётка заскрипела, скукоживаясь в сеть, и камни, будто рыба, задрожали в ней.       Дита испугалась, что он решил поиздеваться, и теперь железная сеть перевернётся и прикончит её, но мужчина сжал пальцы в кулак, и решётка сжалась, точно смятая бумажка. — Господи… — выпалила Дита, чувствуя, как от волнения на глаза выступают слёзы. — Я не понимаю. Это какой-то фокус? — Ты действительно не знаешь о мутантах?       Дита вздрогнула. Ей показалось, что голос звучал сердито. — Да слышала немножко, — она неловко дёрнула плечом. — Но никогда не видела ничего такого. — Ладно, — вздохнул незнакомец. — Поговорили. А теперь проваливай. — Что? — она непонимающе уставилась на чёрный силуэт. Лица не разглядеть. — Вы спасли меня и… — Хватит молоть языком. Я же сказал: проваливай.       Будто, намекая, камни в железной сетке над головой застучали погремушкой, и Дита часто-часто закивала. — Эм-м… ну спасибо что ли, — она сглотнула, бочком отступая в сторону более оживлённой улицы. — Я ваша должница… — замялась и попыталась улыбнуться, но едва расстянула губы, обнажая белые зубы. Её до сих пор трясло от волнения. — Ещё раз спасибо! И пока!