Тепло твоей руки

Ладожский вокзал похож на замок: высокие тёмные своды один за другим устремляются в потолок, в широкие окна щедро вливается солнце и наполняет пространство, высвечивая полосами путь для сотен встречающих и провожающих. У Маши была в детстве книжка — сборник сказок, а в ней почти такой же замок, только неприветливый и мрачный. Замок вокзала, наоборот, вселял едва осязаемый трепет восторга от предстоящей встречи — вот уже много лет здесь сходилось воедино множество путей, связывающих родные души. Но пока Егор мог лишь воображать себе, как его встретит Петербург — он всё ещё трясся в плацкартном вагоне, поезд нёс его из Архангельска сквозь лишённые лоска северные земли прямиком к Андрею. Забурившись на верхнюю полку, подоткнув под шею свёрнутую валиком куртку, Егор прикрывал глаза и с упоением представлял их долгожданную встречу. Впервые они разлучались так надолго — год порознь это не шутки. Егора и ещё сотню таких же желторотых солдатиков забросили аж к Белому морю — край цивилизации. Их с Андреем теперь разделяли почти три тысячи километров, и как ни рвался Андрей за ним следом, Егор с Машкой насилу отговорили. «Не надо тебе это, слышишь», — без устали твердил Егор, обнимая дрожащие плечи Андрейки, — «Дождись, через год я к тебе в Питер, вот увидишь». Машка все глаза выплакала, когда Андрей заявил, что отправляется следом как жена декабриста, и две недели к ряду не разговаривала с Егором. Положение спас Женька, который чудом уболтал её не дуться и устроил им с Егором мировую. Хотя, кажется, Машка его до конца так и не простила, она вообще стала очень уж ершистой и холодной к Егору, тряслась над Андреем как наседка, Егору не доверяла. Подход к ней нашли только Женька и Саня, каким-то образом спасли затрещавшую по швам детскую дружбу. Получив на руки аттестат зрелости, Егор под слезы матери поехал прямиком в военкомат, Андрейка — отправлять оригиналы в Корабелку. Им оставался почти месяц бок о бок, но этого было безумно мало. Сколько ни дай времени, всё не надышишься, не насмотришься… Почти сутки в вагоне, наполненном пёстрой смесью запахов и звуков, под аккомпанемент гулкого перестука колёс подходили к концу. Мягко набирало силу солнце, обычно редкий гость в Петербурге. Егор нетерпеливо поёрзал на краешке полки, обняв обеими руками рюкзак камуфляжной расцветки, устроился сверху подбородком и уставился в окно. Мимо скользили редкие лесистые островки, покрытые сосняком, между которыми то и дело проклёвывались домики, а изредка и мелкие безымянные станции. Чья-то неторопливая речь, пересмешки детей и неугомонный топот маленьких ног по узкому плацкартному коридору, шуршание конфетных фантиков и отзвук последних чаепитий «на посошок» смешались в сплошной фоновый шум, до которого Егору не было дела. Сердце сладко и чуть тревожно ныло в груди от неумолимо приближающейся встречи. Когда проезжали Череповец, Егору удалось-таки дозвониться до Андрея. Стоило в трубке зазвучать чуть приглушённому помехами родному голосу, — батина кнопочная Нокиа ловила через раз — душа от радости ушла в пятки, ладони мигом вспотели, и Егор с минуту молча дышал в трубку, слушая взволнованное Андреево «алло». Такой голос век бы слушать, неужели скоро они наконец увидятся?! И можно будет коснуться, и всё будет взаправду — Егор уже отвык от этой трепетной близости, такой страх поднимался изнутри, что накатывал жар. Они не виделись целый год. Оба, конечно, поменялись, повзрослели, пообтесались в новых условиях. А сколько осталось от них прежних? Тех, которые тайком целовались на чердаке в старом дачном доме, сбегали к мелкой речушке купаться допоздна, заклеивали пластырем друг другу коленки и дули на ссадины, засыпали в обнимку над тетрадками и учебниками, слушали на двоих один плеер… Вагон легонько тряхнуло, и Егор вздрогнул: он как раз добрался до одного из самых дорогих воспоминаний. Дорогих и немного стыдных, о которых только под одеялом шёпотом можно, но при свете дня — ни-ни. Загрубевшая от турника и приклада кожа на ладонях зудела от жажды прикосновений, Егор глянул на свои обветренные руки и на миг испугался, неужели он сможет снова касаться Андрея… Он так боялся за год забыть, каковы его губы на вкус, как пахнет его кожа, как он тихо и сбивчиво дышит в подушку, прикусив губу, как заливается румянцем от горячего шёпота в беззащитное ушко. Приятное предвкушение обдало с ног до головы, было чуть боязно от ожидания встречи, но сойти хотелось уже просто невыносимо. Егор поправил козырёк фуражки, скрывая лихорадочный блеск глаз. Ещё чуть-чуть потерпеть осталось. На перроне было не протолкнуться. Маленькая вёрткая девочка с громким криком вырвалась из объятий низенькой рыжей женщины и рванула к мужчине с неопрятными кудрями и широкой улыбкой. Её радостный визг потонул в общем гуле, захлестнувшем платформу. Кругом все обнимались, словно виделись первый раз за тыщу лет, утирали слёзы, смеялись, на ходу обменивались новостями, пока волокли сумки к выходу в город. Егор пробирался сквозь взволнованных встречающих и, подавляя лёгкий нервяк, выискивал глазами Андрея. А что, если он не приехал? Да нет, бред же. С чего бы? Они всё обговорили на сто рядов, пока Егор был в Архангельске, Андрей горячо заверил, что встретит его и сразу отвезёт на свою съёмную комнату недалеко от универа. «Да, там тесновато, конечно», — неловко бормотал он, и Егор готов был поклясться, что Андрей сейчас до самых ушей краснеет. — «Но ты не переживай, мы за лето с тобой переедем. Обязательно». Егор тогда засопел и хотел уж было отчитать Андрея, потому что ну как так можно? Ведь всё уже обговорили, что ему ещё нужно? Как ещё доказать, что Егору фиолетово на то, где они будут жить. Да хоть в коробке под мостом, блин! Главное, что наконец-то вместе, в одном городе, они теперь взрослые и могут сами для себя решать, как лучше и как правильнее. Андрей смущённо бубнил что-то похожее на «прости-прости» в трубку, а Егор не мог сдержать бешеной улыбки — неужели через пару дней он сможет услышать этот голос наяву? Едва не запнувшись о чей-то баул, ворчливо буркнув извинения, Егор наконец протиснулся мимо какой-то рыдающей на радостях семьи на мало-мальски свободный пятачок платформы. Уже хотел схватиться за мобильник, чтобы набрать Андрея, как вдруг взгляд, тревожно скользивший поверх чужих голов, уткнулся в родное лицо. Андрей улыбался во весь рот, как и в детстве — на щеках появились ямочки. Егор резко втянул воздух, от одного беглого взгляда сердце едва не выскочило из груди. Андрей подстригся и выглядел… Ново. Непривычно. Взросло. Но эта улыбка не оставляла сомнений, что это тот же ласковый мальчик, который подкармливает всех соседских котов, любит обниматься под одеялом, дрожит на ужастиках и хватается влажной ладошкой за Егора в поисках защиты от экранных чудищ. Егор в два шага преодолел разделяющее их расстояние и, скинув под ноги рюкзак, наплевав на кучу народа вокруг, просто и без предисловий сгрёб своего мальчишку в объятия. Как же хотелось целоваться, губы покалывало от нетерпения. Но Егор только сильнее сжал Андрея, отчего тот тихонько пискнул и обмяк, обнимая в ответ и прижимаясь щекой к его плечу. Андрей пах чём-то тёплым и солнечным, хотелось бессовестно уткнуться носом ему в шею, белевшую в вороте футболки, и раствориться в его запахе. Егор незаметно провёл кончиком носа по выступающему уху, Андрей тут же вздрогнул и прижался теснее. Тоже соскучился. Егор довольно выдохнул ему в макушку, шевельнув тёплым дыханием волосы, и с удовольствием подумал: «Ну, вот я и дома». Метро выплюнуло их изрядно помятыми на кишащую людьми Спасскую. Егор спешил следом за уверенно прокладывающим путь Андреем, стараясь не потерять его фигурку из виду. Светловолосый затылок мелькал впереди на расстоянии вытянутой руки, Андрей лавировал в гуще людей, бегущих по своим делам, и Егор с удивлением отметил, что Андрей уже настолько освоился, что ловко огибает любое препятствие и вовсе не шугается такого количества народу. А словно только вчера он с придыханием описывал Егору, как много тут людей в метро, как тесно бывает даже на Невском. Егор улыбнулся, оттянул воротник тужурки и прибавил шагу, уж очень хотелось поскорее выбраться наружу из душной подземки. В трамвае пахло прогретым металлом, было пыльно и так солнечно, что приходилось неловко жмуриться. Егор растёр лицо обеими ладонями, массируя веки, и услышал мягкий Андреев смешок. Солнечный луч бил сквозь стекло тому прямо в макушку, отчего Андрей весь аж светился. Поймав его улыбку, Егор смущённо буркнул: — Ну, чего? — Да, ничего, — шепнул тот в ответ, не отводя взгляда, словно не мог теперь насмотреться. — Просто хорошо очень. — Ага, — согласно кивнул Егор, стаскивая тужурку, оставаясь в белой футболке. Взгляд Андрея скользнул по оголившимся смуглым предплечьям, и Егор мысленно рявкнул на трамвай, понукая ехать быстрее. Придвинулся поближе, закрывая широкой спиной Андрея, нависая над ним и опираясь рукой о поручень. Хотелось бы обнять, притиснуть к себе, несмотря на июльскую жару, от которой кожа мигом покрывалась тонкой липкой плёнкой. Егор всё ещё и сам не мог поверить, что год порознь закончился, и они сейчас только вдвоём, и вот-вот начнётся новая жизнь, жизнь под одной крышей. «Как будто мы семья». — Тепло от этой мысли растеклось под сердцем, и Егор чуть не дал себе подзатыльник. — «Конечно семья! А кто же ещё?» — О чём задумался? Тихий голос выдернул Егора из странных мыслей. — Да ни о чём. — Егор покраснел, радуясь, что под загаром толком не разглядеть. Вот же, внимательный! — Я ж слышу, как у тебя мозги скрипят, — по-доброму усмехнулся Андрей и потянул Егора за край футболки, ненавязчиво прислоняясь ближе. — Давай, не стесняйся. — Кто стесняется? — опешил Егор, — Это я, что ли? Андрей уже вовсю смеялся, комкая пальцами футболку, отчего Егору страшно хотелось перехватить его ручонку и прижать к губам. Терпи, терпи, дома, всё дома… — Ну не я же! Да он издевается! Егор насупился и отвесил бесстыже смеющемуся Андрею лёгкий щелбан, на что тот звонко ойкнул и попытался ухватиться за руку, но вместо этого оказался плотно вжат в горячее и жёсткое тело. Андрей заворочался в этом полуобъятии, то ли пытаясь высвободиться, то ли прижимаясь ещё ближе. Егор втихаря млел от того, как худощавое, небольшое и такое знакомое тело приятно льнёт к нему. Трамвай вильнул у площади Тургенева, отчего все пассажиры, кто держался абы как, словно костяшки домино посыпались друг на друга. Андрей привалился к Егору, пряча лицо у его шеи, хватая его за пояс. Егора прошило краткой вспышкой — Андрей под шумок оставил поцелуй над воротом его футболки. Но мимолетная нега тотчас рассеялась — трамвай со скрипом распахнул двери, когда механический голос объявил конечную. Андрей потянул Егора за собой, на воздух, разогретый летним солнцем. Их встретил строгий серый дом с арками, в одну из которых деловито нырнул Андрей. На первом этаже примостилась пекарня, откуда через распахнутую дверь тянуло густым ароматом кофе и свежей выпечки. Егор вдруг подумал, как наверное, классно, когда тебя с утра будят такие вкуснющие запахи. Желудок отозвался заинтересованным ворчанием, и он вспомнил, что последнее, что ему удалось перехватить ещё в поезде, был пустой чёрный чай с химозной лимонной отдушкой. Андрей шустро поднимался по лестнице, которая широкой лентой стелилась между этажами, а в высокие закруглённые окна беспощадно бил свет, отчего фигурка Андрея в жёлтой футболке вспыхивала как маленькая искорка. Лестница сделала очередной виток, и они оказались на четвёртом этаже, Андрей махнул рукой в утопленный в тенях коридор: — Нам до конца. Егор поправил рюкзак и, кивнув, устремился в указанном направлении. Он быстро нагнал Андрея и поймал его руку. Тут, в тени узкого коридора, пропахшего известкой и пылью, некому было их осудить, некому было обжечь презрительным взглядом. Андрей погладил широкую Егорову ладонь и сжал пальцы в ответ на касание. Его рука была тёплой, сухой и идеально ложилась в ладонь Егора. Теперь всё было на своих местах. Просыпаться рядом — практически забытое чувство. Егор протянул руку, желая дотянуться до Андрея, пальцы легонько мазнули по голому плечу, не скрытому тонкой простынкой. Дом за день так прогревался, что даже ночью не успевал остыть, а спать и вовсе можно было только с окном нараспашку. Они укрылись простынёй, но спать всё равно приходилось почти впритирку — кровать, узкая полуторка, сдавалась вместе с комнатой. Андрей экономил, брал вечерние смены в «Вольчеке», чтобы отложить на аренду квартиры для двоих. А полуторку можно и перетерпеть, ведь в тесноте, да не в обиде. Егор и не думал жаловаться. Он готов был каждую секунду щипать себя, чтобы убедиться, что не просто задрых в поезде, и ему это не снится: крошечная комната в сердце Питера, и любимый человек под боком. Андрей всё-таки всеми правдами и неправдами вытянул из Егора его тревоги. Свернувшись в его руках, он тихо и внимательно слушал чуть хрипловатый от эмоций голос Егора, который впервые за много лет обнажал вот так душу, выплёскивая другому человеку все свои сомнения и страхи. Когда Егор наконец закончил и сделал глубокий судорожный вдох, Андрей осторожно развернулся и посмотрел ему в лицо, убрал со своего лба густую светлую чёлку и серьёзно сказал: — Спасибо. Егор округлил глаза и выдохнул: — За что? — За, — с нежной улыбкой произнёс Андрей, касаясь кончиком пальца коротких волосков на виске Егора, — тебя настоящего. Егор делал глубокие вдохи и выдохи, от удивления не находя ни слова. Андрей теперь касался его головы всей ладонью, проводя по колючему тёмно-русому ёжику. Было чуть щекотно и очень приятно, дыхание сбилось, сердце гулко гремело в груди. А лёгкие пальцы Андрея гладили шею, будоража голую кожу, соскальзывали на спину, — Егор после душа так и не надел майку — ласково и дразняще двигались вниз вдоль широкой спины и, наконец, замерли на пояснице. — Я, — И когда он оказался так близко? Андрей согревал дыханием Егорову щёку, — люблю тебя. Мягкие сухие губы тронули обветренную щёку и сразу исчезли. Егор резко выдохнул и всем телом потянулся, больше всего желая поймать ускользающие губы. Андрей в его руках был податливым, нежным и очень тёплым. Егор целовал его губы, щёки, скулы, виски, веки, лоб — всё, куда мог дотянуться, вдыхал запах кожи, до скрипа вымытой под душем. Прихватывал губами краешек ушной раковины и отдельные светлые прядки, слегка морщась от приятного щекотного чувства. Андрей обнимал его за шею обеими руками и принимался целовать сам — его язык мягко скользил между губ Егора, и поцелуй становился жарче и глубже. Тонкая майка осталась валяться на полу, длинные загрубевшие пальцы Егора гладили белые плечи, лопатки, спускались на бока, сжимали, тискали до мурашек, то и дело вызывая у Андрея вспышки мягкого смеха, который лился откуда-то из глубины и растворялся на коже лёгкими выдохами. В голове билась одна мысль: «Скучал-скучал-скучал, как же сильно скучал». Андрей вдруг оторвался от его губ и, прижав к ним палец, тихо сказал: — Прекрати. Егор тупо уставился на него, тяжело дыша, пытаясь унять невыносимый жар, бурлящий под кожей. Андрей покачал головой, а Егор свёл в ответ брови: «Ну что ещё? Что не так-то?» — Не торопись. — Голос Андрея успокаивал. Егор прикрыл глаза, вдруг смутившись. — Я никуда не убегу, слышишь? Нам теперь некуда спешить. Я не… — Он облизнул губы, Егор с жадностью проследил за этим простым жестом, — не хочу никуда бежать. Давай помедленнее. У тебя никто меня не отберёт. — Да ну, — хрипло выдавил Егор, поймав смешинку на дне Андреевых глаз. — Уверен? — Да что ты несёшь! — Теперь пришёл черёд Андрея смущаться. — Конечно. Кому я нужен вообще… Мир покачнулся резко, и Андрей, вскрикнув, оказался подмят под большое и жаркое тело Егора, под голой спиной скомкалось покрывало, складки царапнули кожу. Егор дышал ему в шею, то и дело касаясь её губами, едва-едва прихватывая горло зубами и облизывая кадык, от чего Андрей не смог сдержать стона. Он заёрзал под Егором, который навалился будь здоров, и уже целовал плечи и грудь, горячо шепча: — Вообще сдурел? Мне ты нужен, слышишь? Слышишь? Андрей слабо выдохнул что-то похожее на «да». — Ты нужен мне, только ты и больше никто. Ясно? Голубые, как июльское небо, глаза Андрея встретили взгляд зелёных глаз Егора — в тех полыхала такая жажда, которая говорила громче любых слов. Кивок, и губы Андрея снова ощутили давление и жар губ Егора. Дыхание текло и смешивалось, теперь одно на двоих, под кожей кипело предвкушение, собираясь в узел в паху, и хотелось всего и сразу: стиснуть в руках желанное тело, нежить его неторопливыми поцелуями, ласкать его там, где раньше ни разу не касался, впитывать тепло дыхания и бархатные стоны… Просыпаться рядом — счастье. Андрей тихо заворочался от прикосновения, развернулся и всем телом прильнул к Егору, обхватил ногами голени, ладони проехались по плечам, спине и смело устроились над резинкой трусов, юркие пальчики оттянули ткань, дразня и заигрывая. Егор шумно задышал в светлую макушку, окончательно просыпаясь, притираясь к нему бедром, чувствуя… — Охрене-е-еть… Он выдохнул сдавленным шёпотом, от которого у Андрея вдоль позвоночника промелькнули мурашки. Мозолистые ладони огладили голые ягодицы, Егор без доли смущения наслаждался ощущением гладкой кожи под подушечками пальцев, Андрей вздрагивал в его руках и вжимался губами под ключицей, шепча что-то бессвязно-ласковое. День начинался определённо прекрасно.

***

Финбан совсем не такой, как Ладожский. Снаружи он похож на картонный пароход с трубой посередине, а изнутри — на обувную коробку. Простой, даже скучный, без изысков. За почти месяц в Питере Егор уже немного привык и к роскошным особнякам, которыми напичкан центр, и к уютным старым домишкам Коломны, и к пёстрым зданиям Литейной части, и к причёсанным паркам и скверам. А тут посреди города такой простой как три копейки вокзал, даже скучно… Андрей заметил, что Егор как-то притих, и подёргал его за штанину: — Ты чего? Жарко? Спать хочешь? Егор удивлённо уставился в ответ, даже отвлёкся от унылых сравнений с коробками и пароходами. Андрей смущённо отвёл глаза и добавил: — Я всю ночь вертелся, тебе спать не давал, вот и… Большая ладонь аккуратно накрыла ладошку Андрея, Егор обвёл запястье и бегло погладил пальцы, стараясь успокоить и привлечь внимание. — Эй, ты чего? Андрей свёл светлые брови и помотал головой как-то особенно виновато. Егор взял его за руку — открыто и смело, притиснул близко-близко и повернул его за подбородок к себе. Андрей прикусил губу и сверкнул глазами, Егор подхватил его под руку и мягко потянул к самой дальней кассе, тихо говоря в самое ухо: — Всё хорошо, перестань, — Андрей бросил на него подозрительно-виноватый взгляд, и Егор просто улыбнулся, — Вообще и в мыслях не было! Ты откуда вообще всё это берёшь, а? И с этими словами постучал по Андрееву лбу согнутым пальцем, отчего тот сначала насупился, а потом, фыркнув, засмеялся и ткнул Егора в рёбра, вызывая удивлённое «ай!». — Ладно, проехали, — отмахнулся Андрей, принимая у кассирши билеты и отходя от окошка. — Просто ты так смотрел, вот я и подумал… Егор расхохотался от души, аж пришлось остановиться, чтобы отдышаться. Андрей стоял рядом в растерянности, сжав во внезапно вспотевшей ладони билеты, уставившись на развеселившегося Егора. — Блин! Всё нормально, я просто… — Егор всхлипывал от смеха, — просто вокзал такой стрёмный. — А? — не понял Андрей. — Он как коробка из-под обуви, — выпалил Егор и утёр выступившие от хохота слёзы. — Дурацкий, никаких рюшечек! — Рюшечек? — Андрей прыснул и уточнил, — Каких ещё рюшечек? Егор снова заржал, но уже чуть потише, и потащил Андрея к поездам, на ходу тыкая пальцем по сторонам, и с видом заправского знатока архитектуры принялся разглагольствовать, какой примитив тут понастроили. Выгрузившись из электрички в Сестрорецке, Андрей сразу заявил, что пока есть куча времени до концерта, надо прогуляться по городу. Егор повязал джинсовку на пояс и, нацепив солнечные очки, устремился следом. Их ждал парк, где Андрею хотелось поглядеть на остатки оборонительных валов времён войны со шведами. «А ещё мы с тобой обязательно съездим в Кронштадт!» — воодушевлённо заявил он, утаскивая Егора вглубь парка. Дошагав по пирса, Егор не сдержался и всё-таки сделал под шумок пару снимков Андрея — тот стянул кеды с носками и босиком вышагивал по омытым водой и прогретым солнцем плитам, жутко довольный. Волны пенились, облизывая гранитный волнорез, с плеском разбиваясь о крупные грубые валуны, солнце бликовало на водной глади, отчего Андрей щурился, прикрывая лицо ладошкой на манер козырька, но шёл вперёд, с улыбкой подставляя щёки его лучам. Егор замер, опустив телефон, забыв о фотографиях. Он никак не мог насмотреться на то, как вся фигура Андрея сияет в солнечном свете, как светлая шапка волос вспыхивает чистым золотом, белая рубашка надувается парусом, колышется от ветра, а Андрей распахивает объятия навстречу солнцу, волнам, ветру и всему миру разом. И хочется сохранить этот вид в самом сокровенном уголке души, бережно запрятать и любоваться в самые тёмные дни. Но рядом с ним, с этим солнечным мальчишкой, сложно представить хотя бы один тёмный день. Андрей обернулся и что-то крикнул Егору, но его голос тут же унесло налетевшим ветром, и он как в немом кино продолжал что-то громко говорить, размахивая руками и сверкая счастливой улыбкой. Егор ловил эту улыбку — одну из многих, которую Андрей ему подарит. В Арсенале уже было полно людей, пахло дымом и чем-то сладким, похожим на жжёный сахар. Издалека, от самой сцены, доносился скрипучий голос саксофона, который разбавлял общий гомон людского ожидания. Андрей вынырнул откуда-то с двумя огромными рожками мороженого — шоколадное с мятой он взял для Егора, а себе — ваниль с ягодами, после которого Егору пришлось уволочь его в какой-то тихий уголок, чтобы сцеловать вкус ежевики и малины с покрасневших от холодного лакомства губ. А потом они, наобнимавшись вдоволь под раскидистыми ясенями, пили кислый морс, по очереди передавая друг другу бутылку. Стаканчики они взять забыли, а вылезать из приятной тени и тащиться за ними к палатке с напитками было ужасно лень. К смородиновой кислинке примешивалась сладость их поцелуя, и можно было делиться ею, не таясь. Андрей зябко поёжился от налетевшего ветра, и Егор укутал его своей джинсовкой, притянув под горячий бок, мимоходом погладил бедро, скрытое тканью, вызывая у Андрея довольный смешок. Под боком у Егора было тепло и так уютно, что Андрей и вовсе забыл о концерте, начал клевать носом, откинувшись затылком на твёрдое плечо. Егор обнял его под курткой, устраивая руки на животе, стараясь не растревожить хрупкий сон, и огляделся вокруг. День незаметно клонился к вечеру, и вся широченная поляна перед сценой теперь была усеяна множеством точно таких же, как они парочек, и компаний, которые, разомлев от солнца, лёгкой выпивки и общения, теперь мягко дрейфовали на волнах джаза. Музыка стелилась над Арсеналом, окутывала осязаемым и густым шлейфом всю округу, она не звала за собой, не будоражила, не терзала душу, наоборот, чудесным образом ей удавалось нащупать какие-то нежные струны в людских сердцах, и, касаясь их, она убаюкивала каждого. Андрей чуть повернул голову, открывая шею, и Егор мягко коснулся её губами, — едва-едва, чтобы не разбудить — и вдохнул запах солёных волн, прогретых летним северным солнцем. Наконец-то он чувствовал себя по-настоящему дома, здесь и сейчас, держа в руках человека, который его дождался. Андрей тихо засопел, чуть развернулся, утыкаясь в Егорово плечо, но не проснулся. Хотя Егор готов был поспорить, что видел, как тот во сне улыбается, как будто прямо сейчас читает его мысли.